Свобода за решёткой

У Саши архив непроизвольно ассоциируется с пыльным помещением, чем-то смахивающим на огромную библиотеку, куда они ходили с мамой, когда он был ребенком. Обязательные спутники этого места: книги, шкафы и пыль. Оттого Саше до невозможности интересно посмотреть на архив, что и объясняет, почему он не уходит, а увязывается за Ерохиным. Ну то есть как увязывается… —… так точно, товарищ начальник! Саша, припавший ухом к двери, тут же отпрыгивает, стараясь принять максимально беззаботную позу, мол, он тут и не подслушивал вовсе. Опирается спиной на стену, вытягивая ноги вперед и устремляет взгляд в сторону коридора. Лишь бы подальше от двери. Ерохин, однако, это быстрое движение замечает. Снисходительно хмыкает: — Чего ты тут поджидаешь? Беги домой, пока Игорёк добрый. Саша мотает головой: — Можно с тобой в архив? Мне интересно как там все устроено. — А вот подслушивать уже некрасиво, — шутливо журит Ерохин, — Интересно ему… Что же там интересного такого? Один папки, да пылюга. — Я тебе помогу с заданием, — Саша от нетерпения переминается с ноги на ногу. Сам он прекрасно понимает, что Игорь при всем к нему, Головину, уважении, никогда простого практиканта в архив не пустит, а сейчас, благодаря пофигистичному Ерохину, проход туда был почти что открыт. Осталось хорошо попросить. Ерохин секунду смотрит прямо в упор, прищурив глаза и поджав губы. Темные пряди челки вновь спадают на лоб, мешая ему разглядывать Сашу, из-за чего в итоге он просто машет рукой, предлагая парню следовать за собой. Помещение находится не так далеко от кабинета начальника, оттого их небольшой путь занимает не более минуты. Этот промежуток времени они проводят в напряженном молчании, что причиняет какой-то дискомфорт, когда в панике пытаешься придумать тему для разговора, лишь бы не идти в неловкой тишине. Однако ничего интересного ни один, ни другой Саша так и не может придумать. Тема находится сама, когда Ерохин, позвякивая ключами, открывает дверь архива, пропуская Головина вперед: — Раз уж вызвался помочь, вперед и с песней, — Ерохин лениво машет рукой в сторону массивных шкафов, распределенных вдоль всех четырех стен, — нужно найти папку по некому Александру Александровичу Кокорину. Советую начать с самого крайнего слева, там дела посвежее. Саша с сомнением ведет пальцами по пыльной дверце ближайшего шкафа, оставляя на ней два темных мазка. Смотрит на подушечки пальцев, к которым прилипли серебристые точки. Сдувает. В носу чешется, но молодой человек никогда к пыли и другим раздражителям особо чувствителен не был, потому, чих сдерживает. Оборачивается на Ерохина. Тот опять погрузился в свой телефон. Головин только хмурится. — Чего смотришь, — проклятая челка опять перекрывает обзор. — Тебе нужно заколочку, — застигнутый врасплох Саша ляпает, не думая, просто озвучивая первую попавшуюся мысль. — Чего? — Ерохин произносит слово по слогам и даже отрывает взгляд от экрана. — Ну, заколочку, — Саша непринужденно жмет плечами, на самом деле чувствуя себя немного неловко, — знаешь, такие прищепочки что ли. У моей младшей сестры их полно. Могу принести, если хочешь. Ерохин еще секунду молча смотрит на него с немым вопросом в глазах, после чего вновь опускает взгляд на экран, так ничего и не отвечая. Саша тем временем распахивает тот самый шкаф, о котором говорил Ерохин. На дверцах, как и внутри, не так много пыли, как на том, что трогал Саша, потому тут искать будет несомненно легче. Папки — тяжелые, под стать самим шкафам. Верхние полки плотно забиты документами, исключая пятую сверху, — на ней пять картонных папок. С нее Головин и хочет начать. Оказывается, все документы довольно тяжелые, такие, что Саше удается за раз перенести всего три штуки. Попутно из них вываливаются какие-то обрезки бумаги, а острые углы грубой обложки неприятно царапают кожу. Он буквально вываливает все документы на стол посредине, облегченно разминает руки. На запястьях остаются красные полосы, будто бы он не документы таскал, а вены резать пытался. — А на корешках надписи посмотреть не пробовал? — очень вовремя подмечает Ерохин, не поднимая головы, а Сашка мысленно бьет себя по лбу. Ну конечно же, все папки должны быть подписаны. Такой косяк! На всякий случай пересмотрев все, что он вытащил, Саша со вздохом тащит папки обратно. Нужной среди них не оказалось, а потому, его труд, очевидно, потрачен впустую. — И откуда только вас таких желторотых понабирали? По объявлению? — Ерохин материализуется за спиной тихо и внезапно, отчего Саша вздрагивает, однако, бумаг из рук не выпускает, — Ладно, уж давай помогу. Ерохин с какой-то напускной легкостью подхватывает папки и раскладывает их на полке. Пальцами пробегается по корешкам остальных, будто бы играя на пианино. На один корешок чуть надавливает, словно действительно хочет извлечь мелодичный звук. Папка, однако, молчит, а мужчина ловко выуживает ее из плотного ряда и с победоносным выражением поворачивается к Саше. — Задание пятисекундное, а ты тут полчаса возиться собрался. Головин на этот выпад не отвечает, поворачиваясь к Ерохину спиной, не забывая закатить глаза. Сам идет к дальнему шкафу у противоположной стены с целью отойти от напарника с его насмешливым взглядом подальше, просто полистать документы, посмотреть, как все устроено, а, может, даже найти кого-нибудь знакомого. Саша уже успел поучаствовать в одной операции, поэтому, можно сказать, с парой представителей криминального мира знаком. Но его тут же останавливает голос Ерохина, что, кажется, в архиве больше задерживаться не намерен. — Куда пошел? С заданием ты мне помог, — он сгибает указательный и средние пальцы, изображая кавычки, — так что все, пора валить. Саша хмурится, однако слова Ерохина игнорирует. Перед его глазами папки прошлогодних дел. Как раз. Распахивает уже по-настоящему посеревшие от пыли дверцы шкафа, даже не оборачиваясь в сторону окликнувшего его Александра. Скользит пальцами по корешкам, как несколько минут назад это делал сам Ерохин. Только у Саши пальцы скорее не скользящие, а прыгающие, проваливающиеся в углубления более глубоко задвинутых дел, торопливые и дерганые. Внезапно они тормозят на корешке одной, казалось бы, ничем не примечательной папки, стоящей в относительно ровном ряду. Кутепов Илья Олегович 0714329 Саша еще мгновение всматривается в корешок, параллельно пытаясь отыскать в закутках своей памяти имя того наемника, при чьем задержании он участвовал около года назад (его первая и пока что последняя операция). — Ты еще долго там копаться будешь? — Головин наконец оборачивается к Ерохину, вновь обнаруживая того в обществе мобильного устройства. — Тебе-то какая разница. Что там, что здесь в телефоне сидеть. Саша огрызается и вновь, не дожидаясь реакции, возвращается к папке. Аккуратно достает ее, сдувая пыль, листает страницы. Фотография на титульной подтверждает все догадки. Это он. Илья Кутепов — наемник и убийца, которого с коллегами при помощи наводчика задержал Головин прошлым летом. Интересно, а помнит ли сам Илья по чьей вине он оказался за решеткой? Вряд ли. Участников в операции было много, за Кутеповым охотились давно. — Мне без разницы, — делает акцент на первом слове Александр, — а вот если Игорек пойдет за мной и увидит, что я тебя сюда затащил, достанется нам обоим. Так что шевелись. Саша быстро листает страницы, обнаруживая все новые и новые факты об Илье. Тот, оказывается, работал с напарником, что погиб два года назад в перестрелке. Они оба уже сидели до этого в другой тюрьме Подмосковья, однако вышли за хорошее поведение досрочно. Преступной деятельностью занимались в течение последних восьми лет… — Ты заебал. Ерохин резко выдергивает папку из Сашиных рук, не глядя ставит на место и, цепко схватив за покрасневшее запястье, выводит из помещения. Головин пробует было возмущаться, но в этот раз уже Ерохин игнорирует его. Поудобнее перехватив папку с делом Кокорина, он, не забыв закрыть дверь, делает вялый жест рукой, означающий, видимо, прощание или что-то похожее на «хрен-с-тобой», уходит вглубь коридора. Саша же, все еще дуясь, идет в другую сторону, понимая, что практика не задалась от слова совсем и, кажется, задаваться вовсе не собирается.

***

Далер дрожащими пальцами сдирает с себя форму. О том, чтобы принять душ на работе не может быть и речи. Все мысли сводятся к одной — бежать отсюда как можно быстрее, чтобы упасть в сон без сновидений. А завтра, что уж, будет завтра. Приглядывать за Смоловым и Луневым кажется наказанием, придуманным будто не для них, а для него. Завтра, все завтра. Вынести события сегодняшнего дня он больше не в состоянии. После эпизода в камере и драки в столовой Далер уже и так готов назвать свой первый рабочий день максимально сумасшедшим. Последней каплей становится тот же Лунев, решивший, видимо, проверить на прочность психику молодого человека. В той же столовой практически сразу после драки у Андрея идет кровь носом. Красный цвет будто предупреждает об опасности. Первая реакция Далера — мгновенно покинуть помещение, тюрьму, город. Сбежать куда угодно, лишь бы не видеть это безумное лицо и самого человека с его неясными мотивами. Этот эмоциональный порыв Кузяев мужественно подавляет. Второй реакцией становится какое-то рефлекторное желание подойти и оказать первую помощь. Но Кузяев видит, как Ерохин неспешно походит и протягивает тому платок. Все в норме, просто кровь носом, бывает. Далер приказывает себе перестать смотреть, ни в коем случае не смотреть на Лунева. Он поднимает взгляд и пропадает: тот смотрит прямо на него и что-то шепчет. Одним из первых Кузяев покидает помещение, уводя за собой арестантов. Он старается привести мысли в порядок, но перед глазами так и стоит образ высокого брюнета с кровавой дорожкой под носом. Ладно, что он так распереживался, это всего лишь первый день… Но Кузяева вдруг оглушает пугающей мыслью, что это только первый день, дальше может быть ничуть не лучше. А затем слева прилетает вкрадчивое «Далер?» с мягким «р» в произношении. — Я знаю, вас зовут Далер. Извините, что обращаюсь, — просит прощения Лунев, кажется, извиняясь не только за беспокойство. — Вернитесь в строй, — Далер не смотрит на арестанта. — Наверняка я доставил вам… ряд неудобств… «Он издевается», — думает охранник. — На меня иногда находит, я понимаю… Прошу прощения, если доставил вам какие-либо… проблемы. Молодой охранник все-таки поднимает взгляд на осужденного — тот выглядит подавленно и будто бы искренне раскаивается, хотя и складывается впечатление, что не понимает, за что просит прощения. Мужчина поднимает взгляд — глаза теплые, радужка кажется темнее чем тогда в камере, когда их лица были намного ближе, когда их губы… — Вернитесь в строй. Лунев опускает взгляд и подавленно бормочет под нос: — Мне действительно жаль. Кузяев будто чувствует на мгновение какую-то власть, разом собравшись и вспомнив, кто они такие и где сейчас находятся: — У вас кровь. Нарушаете правила внутреннего распорядка. Давно в изоляторе не сидели? Кузяев старается придать голосу максимально холодный оттенок, и это действует. Лунев отходит назад и идет в одиночестве. Наверное, именно на это и уходит оставшаяся выдержка парня. Короткое совещание у Акинфеева Далер проводит как в тумане, запомнив только, что именно ему предстоит присматривать за двумя уже знакомыми арестантами ближайшую неделю. Здание Кузяев покидает в смятении. Он здесь всего день, а новая работа уже вызывает у него чувство страха и отвращения. И уже завтра утром ему туда возвращаться.

***

Когда Саше остается буквально несколько ходов для того, чтобы благополучно выйти из игры, в камеру стучит проплаченный охранник. Поспешно сообщив о внезапной вечерней проверке, которую Игорек по каким-то одному ему ведомым причинам решил перенести на час раньше, тот весьма поспешно удаляется. Что это за проверка-пересчет такой и зачем она вообще нужен, Саше расплывчато пытаются объяснить Миранчуки. Оживившиеся после игры, перебивающие друг друга, нужного эффекта и цели они не достигают. В итоге Смолов, порядком раздраженный шумом, создаваемый братьями, бросает им грозное «заткнитесь», и кратко поясняет сам: — В общем-то, эта штука нужна для того, чтобы понять, сбежал кто или нет, все ли на местах. Суть в том, что мы должны встать возле своих кроватей, а Игорь ходит и всех пересчитывает. Он довольно часто сбивается, поэтому вся процедура может занять и все полчаса. Может доебаться, если не в настроении. Тогда сам будешь озвучивать все: и имя-фамилию, и статью, и срок. — Бляяяять, — Саше уже на самом деле давно перехотелось играть в карты, наоборот, мечта об отдыхе лишь усилилась, но, кажется, ее исполнение произойдет не скоро. Однако, несмотря на все опасения, процедура происходит быстро и безболезненно. Саше достается лишь быстрый мазок чайных глаз начальника, да замечание о том, чтобы «встал прямо», после чего Акинфеев уходит, больше не беспокоя их своим присутствием. Усталость, что напоминала о себе ещё во время дороги из столовой, сейчас навалилась свинцовым грузом, превращая банальные движения в непосильную задачу для Саши. Вяло махнув рукой и пробурчав что-то о том, что он идёт спать, Кокорин, игнорируя протесты сокамерников, буквально валится на койку, не замечая ни ее максимальное неудобство, ни скрип заржавевших пружин, ни размер. Проваливается в царство Морфея почти тут же, не успевая ни о чем подумать и помечтать.

***

Как только Ерохин закрывает за собой дверь и благополучно отправляется на ночное дежурство, а на рабочем столе оказывается папка с личным делом Кокорина А.А., Акинфеев наконец-то позволяет себе выдохнуть и откинуться на спинку кресла. Словно сдирая с себя маску роботоподобного начальника, он сначала трет глаза, потом потирает виски, а после переходит пальцами на затылок и практически падает лицом в стол, едва сдерживая раздраженное рычание. «Как. Я. Заебался. Только среда. Вечность до выходного». Игорь знает, что выходной не принесет ему душевный покой или облегчение, но автоматически надеется на это. Сегодня был очередной не самый простой день с прибытием новеньких как в ряды арестантов, так и в компанию надзирателей. Одна драка в пищевом блоке —практически никаких происшествий, даже медицинская помощь никому не понадобилась. На сегодня все. Несколько раз обведенный ручкой телефонный номер Дзюбы смотрит укором. Игорь без особого интереса листает дело Кокорина. Как и практически всем, ему полагается определенное количество краткосрочных свиданий. Но заслуживает ли он в самом начале встречу с другом, когда в первый же день своего пребывания он ввязался в драку Оформить свидание в тюрьме не стоит больших усилий: либо заключенный, либо желающий навестить арестованного должны подать заявление, а дальше, если никаких условностей не нарушено, сотрудники тюрьмы вносят свидание в график встреч. Ничего сложного, но Игорю не хочется этим заниматься, даже для смены деятельности после продолжительной работы с документацией. На самом деле Акинфеева раздражают все эти свидания с родственниками, друзьями и близкими. Будто вместе с этими редкими посетителями на зону попадает какой-то чужеродный дух свободы, хоть и отдающий горечью от таких встреч. Люди извне кажутся слишком другими: светлее, мягче, добрее, свободнее во всех смыслах. Акинфееву ничего не стоит организовать это свидание. Но ему кажется, что Кокорин и так шикарно живет, еще и друг о нем так печется. В глубине души рождается любопытство, какой этот Артем Сергеевич, действительно ли он решится приехать в их тюрьму, наплевав на свой статус и известность. Игорь выдыхает и набирает на стационарном телефоне номер Дзюбы. Зародившееся любопытство стремительно сменяется раздражением. «Это кому вообще надо. Звоните в любое время, блять». Игорь швыряет трубку. Взгляд переходит на повидавшие виды советские часы-будильник, стоящий на столе между документов. Половина одиннадцатого. Время, когда нормальные адекватные люди уже поужинали и проводят время, отдыхая, либо со своими семьями. Вот и Артем, скорее всего, адекватный человек. Насколько нормален он сам, Игорь старается не думать, потому что одновременно с усталостью на него наваливается осознание того, что его официальный рабочий день уже два часа назад подошёл к концу. Акинфеев бессильно стонет, оседая в кресле. «Так. Ерохин сегодня в ночную, завтра выходной на сутки. Сегодня с ним дежурит Рома. Завтра в день выходит Далер и практикант, а Джикия на сутки. Все при деле». Акинфеев боится ослабить этот контроль этой маленькой тюремной жизни ни на минуту. Ему каждый раз кажется, что все может рухнуть или случится какая-то катастрофа. Тревога не отступает. Но на сегодня стоит закончить. Игорь закрывает глаза на пару минут и глубоко дышит. А завтра будет завтра.

***

Несмотря на то, что спал он крепко, Сашин сон длился не долго. Просыпается он посредине ночи от гулкого шума где-то в вентиляции, спросонья напоминающий завывания вьюги. Вначале ему кажется, что гул приснился. Сны Саша видел, однако, что в них было конкретно не помнил. Шум вновь повторяется, уже более громкий. Кокорин прислушивается. Звуки то тихие, то нарастающие, шуршащие, с периодическими паузами, с повышающимися и понижающимися интонациями. Очевидно, шум — ни что иное, как человеческая речь. Вот только кем является говорящий? Кажущийся самым отчетливым голос замолкает, ожидая, видимо, ответа. Саша затаил дыхание, пытаясь вслушиваться в тишину, чтобы понять кто разговаривает. Скрип койки напротив заставляет его вздрогнуть от неожиданности и чуть повернуть голову набок. Сверху, где спит Смолов — возвышается темный силуэт, очевидно, хозяина кровати, что припав ухом к вентиляции, вслушивался в поток звуков. Сейчас же, когда собеседник замолчал, Федя сам начинает что-то тихо нашёптывать в вентиляцию, но что именно, Саша при всех усилиях разобрать не может. Почему-то опять появляется необоснованная злость, непонятная и неожиданная, из-за чего хочется скрипеть зубами и делать что-то назло объекту этой самой злости, выплеснуть весь негатив на него. Этот вариант Саша, собственно, и избирает. Нарочно громко скрипит кроватью, заставляя Смолова мгновенно замолчать. Медленно Кокорин поворачивается на другой бок, слыша, как Федя, напоследок что-то прошептав собеседнику, быстро ныряет под одеяло и замирает, в то время как Саша, специально долго ворочается, скрипя кроватью. Смолов больше признаков жизни не подаёт, оттого Кокорин остаётся в полной тишине наедине со своими мыслями, потому решает привести разум в порядок, разложив все эмоции о новых знакомых по полочкам, будто в личном архиве памяти. Лунев. Он странный. По-человечески его правда жалко, однако, с точки зрения Сашиной безопасности, держаться от него лучше подальше, а в особенности от той личности, с которой Кокорин имел честь познакомиться первой. Миранчуки. Точнее не так. Миранчук Лёша и Миранчук Антон. Вот, пожалуй, наименьшее из всех зол. Антон, хоть и очевидный эгоист, в комплекте с излишне мягким и жалостливым Лешей составляют идеальную пару, которой, пожалуй, нужно держаться. Смолов. Смолов вызывает у Саши максимальное раздражение и агрессию, что странно, ведь раньше за ним такого не водилось. История со стулом не в счет, к этому эпизоду память Кокорина избегает возвращаться. Лучше вернуться к Смолову. Федя очевидно эгоистичен, отстранён и жесток, и все эти качества скорее всего Сашу и раздражают. Сейчас, важно с ним попросту не ссориться, пересекаться минимально, что, находясь в одной камере кажется маловероятным. Нет, все-таки зря он все это начал сегодня в столовой. Факт того, что завтра утром придётся отмывать туалеты, настроение никак не поднимает. В идеале, конечно, чтобы его с Антоном в пару поставили, иначе же наказание переносить будет ещё тяжелее. Интересно, а кто за ним присматривать будет? Сложно пока сказать, кто ему из охранников неприятен в меньшей степени. Слишком хмурый «Игорек», по слухам с садистскими наклонностями, излишне дерганный для тюремщика Далер, пофигистичный курильщик или же пока не очень знакомый парнишка, кто разнимал драку в столовой? Ещё и непонятный работник тюрьмы с его записочками и акцентом. Тоже охранник, видимо… С такими не совсем радужными, но упорядоченными мыслями, Саша вновь постепенно засыпает, уже не видя, как Смолов, на всякий случай ещё несколько минут понаблюдав за ним, вновь припадает к вентиляционному отверстию.