Свобода за решёткой

      Когда натирающие наручники наконец-то снимают, Саша чувствует некую свободу мыслей, будто ему не руки сковали, а мозг. Большое скопление людей на удивление больше не давит на разум. Да, они все смотрят, даже пялятся на него, однако Саше сейчас на это глубоко наплевать. Пусть пялятся. Они ему ничего не сделают.       Разминая затекшие запястья, что после очередного зажимания металлом неприятно зудели, Саша глазами ищет близнецов и с удивлением обнаруживает одного из них — кажется Антона, в компании Лунева. Андрей выглядит потрепано, но как-то… живо? Движения его плавные, спокойные. От таких не ждешь резкости или какого-то подвоха. Будто бы он и не сумасшедший вовсе. Обычный человек, как Антон, Леша, или же сам Саша. Однако, на горьком опыте выяснив, что верить первому впечатлению опасно, Саша осторожничает, не доверяет.       Антон машет ему рукой, предлагая подойти ближе, что Саша и делает, с одной стороны съедаемый любопытством, с другой испытывая зыбкий страх перед загадочной личностью Лунёва. Точнее личностями.       Когда он подходит ближе, Андрей щурится, будто бы что-то вспоминая. Цепко окидывает взглядом, будто в первый раз видя, и только после этого протягивает руку для приветствия: — Лунёв Андрей Евгеньевич. Можно просто Андрей.       На это рукопожатие Саша с опаской, но отвечает. Чувствует расслабленность Антона, а значит и ощущение собственной безопасности. За короткое знакомство стало понятно, что в этом плане близнецам можно довериться. Они всегда настороже, когда грозит опасность и расслаблены, когда та отступает. А значит, нужно следить за их реакцией в первую очередь. Глядишь, и сам научится. — Саша Кокорин. Но зови просто Саша или Саня, — рука Лунёва в отличии от тех пальцев, что сжимали подбородок в камере, тёплая, сухая, на ощупь приятная даже. — Я надеюсь, он не причинил тебе вреда? — осторожно спрашивает тот, на что Саша мотает головой, заметно успокаивая собеседника, — в последнее время я часто выключаюсь. Здешние условия не оказывают никакого положительного влияния. Разве что насиловать ему не дают. По крайней мере в полную силу, — Андрей говорит плавно, однако, судя по чуть подрагивающему голосу и пальцам, что теребят одежду, будто бы не зная куда деться, заметно, что он нервничает.       Также Саша подмечает, что о своём альтер эго он не говорит, как о себе, наоборот, будто бы не этими руками совершались преступления, будто бы не эти руки причиняли боль, а какой-то другой человек, не его тело. Но этот Андрей действительно и есть другой человек. Говорят, двигаются, да даже ощущаются две личности совершенно по-разному. И как эти два разных человека могут ужиться в одном теле — загадка, чудо, в которое не верил, да что там верил, о котором даже не задумывался Саша, однако лицезреет его сейчас, своими глазами и поражается, либо таланту изворотливости игры этого гениального актера, либо масштабу беды несчастного человека, что буквально разрывается на части несколькими личностями. — Вообще, я, если честно, парень мирный, и никому вреда причинить не хотел и не хочу. А вот Насильник хочет. Ему нужны жертвы, как мне стакан воды, и чем дольше он ищет их, тем хуже для него и для всех окружающих. — Насильник? — Так мы называем одну из личностей Андрея, — подаёт голос Антон, что во время знакомства Лунёва и Кокорина вертел головой по сторонам, по-видимому, в поисках Леши, однако заметив знакомую приближающуюся макушку, тут же успокоившись, вновь вливается в разговор, — между прочим, насильник он с определенными пристрастиями. Жертвами могут стать только мальчики определенного типажа, под который, ты, к счастью, не подходишь, — этими словами Антон наконец-то объясняет те странные «не в моём вкусе», что Саша услышал от Лунёва при первом знакомстве. Так значит определенный «типаж»? — Получается, Далер ему… подходит? — это звучит так странно. Будто бы не о человеке, а о костюме каком-нибудь разговор ведут. Мол, «этот костюм так тебе идет, берем». Саша невольно морщится. Это сравнение с неодушевленным предметом, отнюдь не из приятных.       Антон же на этот вопрос почему-то реагирует негативно, грозно смотрит на Кокорина, а затем уже собирается что-то ответить заинтересовавшемуся Луневу, как чувствует чужие пальцы на плече. Лёша наконец-то настиг брата, тут же вцепившись в него, будто бы не виделись они ни десять минут, а все десять месяцев. Антон ответно его приобнимает, кладя свою руку на чужое плечо. — Ну что там? — Андрей даже спросить ничего не успевает, как Антон тут же меняет тему на корню, делая предполагаемый вопрос Лунёва в этой ситуации неудобным, будто бы зная, что из-за своей тактичности тот его не задаст. — Далер сказал, что поговорит с начальником, — краешком губ улыбается Лёша, переплетая свои пальцы с чужими, — думаю, нам разрешат. — А кто такой Далер? — тут же любопытствует Андрей, — И с чего вы решили, что он мне подходит? — Ну начнём с того, — хмыкает Антон, — что он охранник. Причём не просто охранник, а охранник, которого ты умудрился поцеловать, симулируя какой-то приступ. Причём, судя по его бедному лицу, он не был особо доволен.       Кажется, Андрей итак был не слишком загорелым, однако после этой фразы Миранчука, он становится молочно-белым, будто статуя из точечного мрамора, а шея плавно покрывается красными пятнами. Пальцы его ходят ходуном, грозясь чуть ли не разорвать прочную ткань. Видно, что он не просто поражен, он шокирован этой ситуацией, всем происходящим с его телом, в его отсутствие. Вроде бы уже привыкнуть должен, принять мысль о том, что его тело творит страшные поступки, да даже ситуация сейчас была не катастрофическая — всего лишь поцелуй. Однако Андрей воспринимает все слишком болезненно. Ведь здесь и простой поцелуй ему могу не простить, увеличив срок ещё на больший период, тем самым загоняя его ещё больше в пропасть под названием Сознание.       У Саши же мурашки по всему телу идут от одной только мысли, что его телом может завладевать кто-то другой. Просто регулярно падать в обмороки, теряя контроль над организмом, а просыпаясь, гадать, совершили ли твои я какие-нибудь преступления, причинили ли кому-то боль? Или что еще хуже, очнуться во время совершения ужасного поступка, когда руки измазаны чужой кровью, а ты сам, реальный ты просто не понимаешь, что происходит.       Чтобы сделал Саша, будь он в такой ситуации, он даже думать не хочет. — Господи, — надрывающимся голосом шепчет Лунев.       Кокорин на эту картину долго смотреть просто не может. Слишком несчастным выглядит Андрей, резко контрастируя с тем убийственно спокойным Насильником, что хладнокровно издевался над Далером, в угоду своим желаниям, потому Саша просто отводит взгляд, рассматривая бетонный пол у себя под ногами.       Леша тоже расстроено прикусывает и так кровоточащую губу, мысленно укорив брата за неосторожность. Сжимает чужую руку сильнее, вкладывая в это действие все свои эмоции разочарования и сочувствия.       Антону же на Андрея по сути все равно. Мучается же Далер. Мучается же Леша. Мучается же сам Антон. Так почему бы начальному звену этой цепочки боли не помучиться тоже?       На Лешин жест он отвечает, легко проведя пальцами по чужой ладони, пытаясь успокоить и себя, и брата. Антон эгоист. Он хочет добра только себе и Леше — своей же, по сути, копии, отличающиеся лишь более мягким характером, внешне же идентичной почти полностью. Как две капли воды, как отражение в зеркале. — Где я могу его найти? — Лунев резко поднимает опущенное было голову и решительно оглядывает близнецов и Сашу. Его лицо все еще бледное, однако сейчас напоминает скорее кремовый мрамор, вроде бы, уже не белое полотно, но и не живая мягкая кожа. — Он впереди шёл вроде, — с нотками сомнения в голосе показывает рукой вперёд Лёша. Только прошу тебя, не напугай его ещё больше. Он и так дерганный ходит, а ведь работает у нас день всего. — Да, спасибо, — кивает Лунёв, и быстрым шагом обгоняя братьев устремляется вперёд.       Антон осуждающе качает головой, но молчит. Леше тоже говорить не сильно хочется, потому беседу приходится завязать Саше. — И сколько таких вот личностей у вашего Андрея? — Вообще три, — тут же оживляется Антон, — но Леша думает больше. — Мне кажется, они просто скрытые. Но будут проявляться в зависимости от ситуации. — А третья… Она опасна? — Не такая как Насильник, — чешет затылок Антон, — но спокойно, как с Андреем с ним вряд ли поговорить. — Он очень умный, — вступает Лёша, — умнее всех нас. Ещё и гибкий очень. Говорят, что эта личность даже знает какой-то тайный ход отсюда. — Да слухи это, — отмахивается Антон, — знал бы он, его бы здесь давно не было. — Может у него есть причины, чтобы оставаться здесь, — тихо возражает Леша.       Саша же про себя решает тщательнее следить за Луневым и его перемещениями. Нет, даже если он и обнаружит секретный тоннель, сбегать, конечно же, не будет. Ведь побег — стопроцентная гарантия еще большего падения его авторитета в обществе, а о футбольной карьере и говорить нечего. Однако, знание местонахождения тайного хода лишним не будет точно. Мало ли что. — Да какие причины… — машет рукой Антон, — да и даже если допустить, что это правда, то откуда этот тоннель взялся? И где? Ложкой он его в столовой роет, что ли? — Так вот почему он всегда в том углу ошивался, — хмыкает Леша, — впрочем, даже если ход действительно существует, то сам Андрей то о нем не знает. — И что-то мне подсказывает, что никогда не узнает.       Все замолкают. Каждый думает о разном, однако говорить никому точно не хочется. Антон не знает, о чем. Леша просто не хочет. Саша чувствует, что слишком устал.       Так и идут они. Вновь в тревожной тишине, которая преследует кажется каждого, кто оказывается в помещении тюрьмы.

***

      После того как за Далером хлопает дверь, Игорь по канонам всех начальников, отчитывающих провинившихся подчиненных, должен был бы снять очки, сурово посмотреть на подчинённых, и грозно протирая стёкла тряпочкой, начать разбор полётов. Однако для своего возраста у Игоря сравнительно неплохое зрение, очков для красоты он не носит, да и точно бы носить не стал, соответственно тряпочки для их протирания, он не имеет, потому он просто грозно смотрит из-под аккуратных бровей, на мигом утихомирившихся Саш. Вздыхает. — Что между вами происходит?       Этот, казалось бы, невинный вопрос отчего-то мигом вгоняет в краску одного и заставляет удивленно приподнять брови второго. Оба неосознанно переглядываются, после вновь устремляя взгляды на Акинфеева. — Смотря, что вы имеете ввиду, — отвечает за всех Ерохин, не опуская приподнятых бровей. — Вот это все, — обводит руками их двоих Игорь, — что за склоки в коллективе? Ты, Саша, — Игорь переводит взгляд на Головина, — как студент-практикант, должен учиться у старших. В том числе и как работать в коллективе, Александр, — избежать встречи с чайного цвета глазами у Ерохина тоже не получается, ну, а если же не можете без ссор и издевок, то, вот мой совет — лучше не контактируйте вовсе.       Получив синхронные кивки, Игорь вяло машет рукой, показывая, что краткий разговор окончен и оба могут идти. Правда почти через мгновение передумывает. — Саш… То есть, Александр, останься, поможешь мне с бумагами. Тут какой-то футболист звонил, просил встречу с кем-то из заключённых устроить. У нас их до фига, поможешь мне с ним разобраться, а я пока за отчетами посижу. Ты, Саш, можешь идти, — Головин прощается и медленно уходит, не забыв, уже закрывая за собой дверь кабинета, с любопытством заглянуть внутрь.       Акинфеев на это внимание вообще не обращает, больше заинтересованный изучением изрисованных страниц своего блокнота. В потоке букв, закорючек и бессмысленных рисунков, наконец-то находит два заветных имени. Александр Александрович Кокорин — в правом нижнем углу, обрисованное в неаккуратную прямоугольник с кривыми сторонами, верхняя из которых залезает на сами буквы. И Артем Сергеевич Дзюба — в верхнем левом, несколько раз жирно обведенное в овал, смотрящийся несмотря на свою неровность, более аккуратно чем прямоугольник Кокорина. — В архивах поищи Александра Александровича Кокорина, — Игорь задумчиво постукивает ручкой по блокноту, пытаясь сформировать указания для Ерохина максимально корректно, — Он поступил недавно, так что глубоко не залезай. Когда найдешь, пробей его же в каком-нибудь гугле, а после поищешь мне еще информацию об Артеме Сергеевиче Дзюбе. Кто такой, чем занимается, как связан с Кокориным. Самое важное распечатаешь. Вопросы? — Никак нет, Игорь Владимирович, — хмыкает Саша, — а про Дзюбу и гуглить нечего, его сейчас разве что Вы не знаете. Футболист он известный. Нападающий нашей сборной, ну и питерского «Зенита». С Кокориным он связан напрямую — в клубе они одном играли, да и, судя по их отношениям на поле, очень хорошо общались. Все, в принципе. — Теперь понятно… — размеренные постукивания ускоряются, а сам Игорь хмурится еще больше, — я тебя понял, спасибо. Тогда найдешь папку с Кокориным, и вперед на дежурство. Скоро Рома подойдет, Головина сменять. Но только уж без ссор, пожалуйста. — Так точно, товарищ начальник! — Саша шутливо салютует, и не дожидаясь реакции начальника быстро выходит.       Игорь закрывает лицо руками и трет глаза до мелькающих разноцветных пятен. Этот день тянется, будто разжеванная жвачка, и, судя по количеству работы, будет тянуться еще очень и очень долго. Через несколько секунд, Акинфеев отнимает руки от лица, и глубоко вздохнув, придвигает к себе первую папку документов.

***

      Когда дверь камеры гостеприимно распахивается, а хмурый охранник ворчит что-то о том, чтобы они поторапливались, Саша мечтает только об одном — просто лечь и поспать.       Потому, расталкивая всех, кто попадается ему на пути, активно последовав советам охранника, он буквально вваливается в камеру, запнувшись о чью-то весьма «удачно» выставленную ногу. — Прошу меня простить, Александр Александрович, — Смолов ядовито улыбается, этой усмешкой показывая, что он о своем поступке нисколько не сожалеет.       Саша молча встает, отряхиваясь, слыша позади смешки Фединых дружков. Сейчас он слишком устал, чтобы с кем-то пререкаться, оттого просто игнорирует подлянку со стороны сокамерника, самому себе обещая, что утром обязательно отыграется.       Об обещании ни с кем не конфликтовать, Саша забывает окончательно.       Ничего не объясняя вопросительно глядящим Миранчукам, он молча идет к своей койке, буквально падая на нее. Заржавевшие пружины скрипят при каждом движении, что сейчас беспокоит Кокорина в последнюю очередь. Хочется лишь спать и только спать.       Но как назло Смолов решает отомстить за утренний конфликт именно сейчас: — Что, Александр Александрович, готовы к наказанию или ночью штанишки обоссыте от страха?       Саша на этот выпад никак не реагирует, демонстративно отворачиваясь к стене, показывая, что в разговоре ни в коем случае не заинтересован, однако сам зубы от злости сжимает, впивается ногтями в мягкую кожу ладони. Сейчас главное перетерпеть, чтобы Смолову просто надоело доебываться и тот засунул свои остроты куда подальше.       Однако Федя затыкаться, похоже даже не собирается, намеренно подходя ближе к Сашиной койке, чтобы тот мог расслышать каждое слово. — А чего это мы молчим, Александр Александрович? — Федя кошачьей походкой приближается к его кровати, не обращая на стоявших поодаль братьев никакого внимания, — После ментовской взбучки притихли совсем что-то. А до этого дерзкими такими были, здороваться не хотели даже.       Саше это все уже откровенно надоедает, однако он все-таки сдерживается, чтобы не нагрубить в ответ, носом зарываясь в хлопковое покрывало, стараясь не обращать внимания на посторонние звуки. — Может Вас теперь по-другому называть?       Дотошный Смолов отставать, похоже, не собирается. Наоборот, подходит максимально близко, наклоняясь над отвернувшимся Сашей, нарушая при этом все доступные границы личного пространства. Отчего-то Кокорин зажмуривается, будто маленький ребенок, считающий, что, если закрыть глаза покрепче, все кошмары подальше уйдут. Вот только Смолов, кажется уходить вовсе не собирается, мстя Саше за дневную грубость в самый дискомфортный момент. — Как Вам Сашенька? По-моему, очень мило звучит, — голос приторно сладкий, настолько, что звучит мерзко, под этим голосом на самом деле горечь смертельного яда прячется, что сам Федя и не скрывает даже, — так вот, Сашенька, я подобного обращения с собой не терплю и терпеть не буду… Хотя, впрочем, как говорится «на первый раз прощается, второй раз — воспрещается», уловил? Еще один такой выкидыш, и поверь, лучше тебя на наказании поставят в пару с Мамаевым, чем со мной.       Весь этот поток слов Саша бы с удовольствием пропустил мимо ушей, если бы вся эта речь буквально не лилась ему прямо в ухо, отрезая любую возможность прослушать.       В какой-то степени Кокорин действительно жалеет, что грубил сегодня утром. Нет, не из-за того, что ему перед Смоловым стыдно или что-то в этом роде. Просто он сам дал себе обещание ни с кем не взаимодействовать, но нарушил его по всем параметрам. Отлично, Кокорин, просто браво. Как итог, он связался с насильником, ворами и к тому же несостоявшимися убийцами и враждует с какими-то тюремными шишками. И это лишь первый день. Прекрасно.       Гремит железная дверь. Саша невольно вздрагивает, однако, посмотреть, что происходит не оборачивается. Так и лежит, уткнувшись в покрывало и зажмурив глаза. Чувствует себя странно, больше не ощущая теплого дыхания Смолова на своей щеке, несомненно тот момент был полностью отвратительным, потому как Кокорин своим личным пространством дорожит очень и очень сильно, не позволяя никому в него вторгаться, исключая важных моментов на поле и, конечно же, Дзюбу. От его медвежьих объятий не отвертишься, как бы не хотелось. — Тебе от Паши, — слышится приглушенный голос, чей хозяин видимо стоит по другую сторону решетки, — и, кстати, с завтрашнего дня я повышаю тариф, — мужчина, кому принадлежит голос, судя по всему является местным работником, к тому же иностранцем, о чем свидетельствует еле заметный акцент, — за записку четыреста рублей, за устную переда… — Мне это неинтересно, — холодно прерывает его Федя, — за оплату Пашины дружки отвечают, вот ему и рассказывай. — А разве Мамаевские дружки — не твои дружки? — усмехаются по ту сторону двери, — Я слышал, вы с ним очень близки… — А вот это уже вовсе не твое дело, — вновь обрубает Смолов, чуть ли не рыча, рывком вырывая бумажку из рук собеседника.       Саша догадывается, что этот парень, являющийся видимо работником тюрьмы, за деньги «Пашиных дружков» передает между некоторыми заключенными записки или устные послания. Интересно, а если на свидании попросить с ним связаться Артема? Правда Саше записки передавать то и некому. А тут еще и Дзюбу зазря беспокоить. Интересно, он вообще помнит о нем?       Воспоминания о друге заставляют Сашу окончательно утонуть в раздумьях, не замечая, как Федя что-то настрочив плохо заточенным карандашом на обратной стороне бумажки, передает ее обратно незнакомому парню, принимая от того еще какой-то предмет. Окончательно Кокорин выныривает из омута мыслей только после оглушающего хлопка задвигаемого окошка в двери. Он, наконец-то поворачивается лицом к двери, приподнимаясь на локтях. Федя уже стоит спиной ко входу, о чем-то видимо размышляя и задумчиво глядя на прямоугольную вещь у себя в руках, похожую на большой спичечный коробок.       Дверь гремит снова, на этот раз впуская в камеру Лунева. Тот, кажется обеспокоен уже чуть меньше, однако бегающий взгляд все еще выдает легкую тревогу, что тот испытывает. Саша, вспомнив слова Миранчука, смотрит на братьев, ожидая их позитивной или же негативной реакции на парня. Антон смотрит с нескрываемым любопытством, будто бы на причудливый экспонат в музее, Леша же наоборот прячет глаза, утыкаясь ими в пол, так чтобы никто его эмоции прочесть не смог. — Эй, мужики, — басистый голос Феди заставляет всех одновременно повернуться к нему, — может в картишки? — Смолов под этими взглядами не теряется, машет предметом, который оказывается колодой карт. Карт, которые кажется запрещены на территории тюрьмы. — А разве можно? — высказывает общую мысль Леша. — Ты можешь не играть, — Федя смотрит исподлобья, но все еще с ноткой смешинки, однако Леша под этим взглядом съеживается невольно, ближе к брату прижимаясь, сродни ребенку, что ищет поддержку у взрослых. Хотя Леша же старше и по сути он этой поддержкой и являться должен, несмотря на существенную разницу для близнецов в десять минут Антон несомненно ощущает себя намного, намного старше. Почему роли распределились именно так, до сих пор для них остается неразгаданной загадкой, ответ на которую они искать даже не пытаются. — Что по остальным?       Смолов обращается в частности к Андрею, корпусом разворачиваясь в его сторону и требовательно буравя взглядом. Тот мнется в нерешительности, оглядываясь вокруг в поисках поддержки, ведь играть один на один с Федей ему будет как минимум некомфортно. — Я буду, — Кокорин вызывается неожиданно даже для самого себя. Однако в их небольшой Холодной войне счет остается два-два, что Сашу категорически не устраивает. Победа в картах была бы отличным бонусом в их противостоянии и хорошей местью за нарушение личного пространства.       На его предложение Федя лишь удивленно изгибает бровь, однако от едкого комментария воздерживается, оставляя весь запас колкостей на игру: — Вдвоем играть не интересно, — неожиданно подает голос Антон, — мы с Лешей будем играть за одного.       Наконец, все оборачиваются на Лунева, что медлит еще секунду, после чего сдается под давлением четырех взглядов: — Черт с вами, вспомню молодость. — Только если нас запалят, все валим на Федю, — Саша хмыкает почти по-доброму. — Ничего, палить некому, все свои, — Смолов жмет плечами, видимо имея ввиду того подкупленного парня, который судя по всему все-таки является местным охранником.       Лениво тасуя карты, Федя опускается прямо на прохладный пол, опираясь на кровать Андрея спиной. Тоже делает и Саша — на всякий случай все-таки подложив покрывало садится напротив Смолова, завороженно наблюдая за пляшущими картами в загорелых руках. Те, будто действительно танцуют в чужих пальцах так умело с ними обращается Федя. От контраста красных рубашек с черными значками мастей в глазах рябит, а простое помешивание превращается в умелый гипноз, отвлечься от которого у Саши получается с немалым трудом. Рядом уже примостился Лунев, что кажется до сих пор чувствует себя немного неловко, однако не отказывается то ли из-за побуждения странной вежливости, необычной для тюремных условий, то ли из-за того, что хочет интересно провести время, пока может контролировать тело, чтобы не просто потратить свое время зазря. — Ну что ж, — Федя тем временем прекращает причудливые манипуляции руками, раздавая наконец карты, и оставляя возле себя изрядно похудевшую колоду, ловко вытаскивает из нее карту, — козырь — крести.       Саша не может удержаться и не вспомнить поговорку бабушки, что научила маленького Кокорина играть в карты еще в возрасте четырех лет. Кто жe знал, что это умение пригодится ему в таких условиях. — Дураки на месте, — улыбается он, и не дожидаясь распределения ходов, кидает первую карту в центр. Игра началась.