Красная нить

Странно: когда винишь себя в смерти лучшего друга, жизнь почти не меняется. Только становится спокойнее. У нормальных людей, наверное, должно быть по-другому. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие — так как-то. У Фогги Нельсона всё слишком очевидно пошло через задницу, потому что он намертво застрял на первой стадии. Пожалуй, Мэтт Мёрдок не стал бы дружить с нормальным человеком, и об этом Фогги думает каждый день. Всё идёт своим чередом. Как будто вместе с «Мидланд Сёркл» больше ничто не рухнуло. Фогги просыпается каждый день в одно и то же время, чистит зубы, выбирает костюм и галстук, идёт на работу, покупая по дороге недурной двойной латте. Принимает клиентов в светлом и просторном офисе, разъезжает по делам, иногда пропускает вечером с коллегами кружку-другую бельгийского пива в хорошем пабе. Просто у него в голове всё время крутится одно и то же: это он убил Мэтта, это он принёс ему чёртов костюм, это он убил Мэтта, это он убил своего лучшего друга-идиота. Как будто Мэтт Мёрдок не полез бы в ту заварушку в костюме адвоката. Но перейти из стадии отрицания в стадию гнева никак не выходит. Гнев — не для плюшевых мальчиков в красивых галстуках. В день, когда уважаемый юрист Франклин Нельсон вдруг понимает, что «День сурка» вообще-то совсем не комедия, рутина наконец даёт трещину. Джери Хогарт уходит из компании. Джери Хогарт, его непосредственная начальница, единственная, с кем Фогги действительно сработался и кому верил, — и её уход обставлен как-то мутно. Она отказалась от помощи, выбила из партнёров двойные отступные, немедленно развела бурную деятельность и, конечно, позвала Фогги за собой. До вечера он думает, что уйдёт в фирму Хогарт. Просчитывает риски, подсчитывает обещанную зарплату и обещанные проценты, прикидывает список клиентов, которых может увести. Это отличный повод отказаться от похода в паб; дождь — отличный повод поехать домой на такси. Быстрее добраться, привести дела в порядок, взвесить всё ещё раз, подумать, как Хогарт удалось уйти так красиво — наверняка не без грязи, — и… Кофе, призванный помочь в этих свершениях, булькает в плотном стакане, когда таксист объезжает пробку и сворачивает в неожиданном месте. Фогги планировал позвонить Хогарт — но теперь невольно всматривается сквозь мокрое стекло и пыльные потёки летнего ливня: он быстро понимает, где они сейчас поедут. На окнах опустевшего офиса конторы «Нельсон и Мёрдок» красуется алая табличка с белыми буквами. «Сдаётся». Конечно, в эту трущобу никто не въехал. Там же даже двери перекошены. И в них ужасные старые декоративные стёкла, хорошо, если из восьмидесятых, и из углового кабинета просто отстойный вид. Кошмарный офис. Ошибка прошлого. Колесо таксиста попадает в выбоину в асфальте — просто отличный же райончик, — и кофе выплёскивается из-под пластиковой крышки на отглаженные дорогие брюки. — Пошло всё в жопу, — говорит вдруг Фогги в полный голос. — Что? Вы выходите? — Нет. Фогги пролистывает телефон Хогарт и набирает Марси. Это она теперь — человек, с которым он дольше всего знаком; это только из-за неё он способен опоздать на работу; это она ещё может подтолкнуть его к безумию и сама поучаствовать в нём. К тому же, когда рядом Марси — в голове не звучит надоедливый голос совести, ужасно склонной гиперболизировать. — Мишка Фогги? — Возьми вина, — говорит он, даже не здороваясь. — И приезжай. — Что-то случилось, или ты просто соскучился? — Я больше не работаю с Хогарт. *** — «Нельсон и Шталь». — Звучит как табличка про венчание в церкви. — Фогги, нет. — Я и не предлагал, что ты. — Тем более там написали бы «Франклин и Марси». — Это звучит лучше, но называться так не солидно. Она стоит у разделочного стола в его толстовке Колумбийского университета. Без макияжа она похожа на оленёнка, но Фогги её так, конечно, не называет. Иначе на кухне будет полный зоопарк. Окна открыты настежь, утро пахнет ночным дождём и зелёным пакетным чаем. В голове очень тихо, и кажется, что впервые за долгое время Фогги делает что-то правильно. Можно никуда не торопиться: сегодня суббота. Пока Марси пытается не нарезать вместе с колбаской свои длиннющие акриловые ногти, Фогги рисует на какой-то бумажке новую табличку. Размеры он помнит очень хорошо, и буквы на этот раз не надо выдавливать с удвоенной силой. — Я поговорю об увольнении в понедельник. Безумная идея, но мне нравится. — И безумная ночь, Марси. Какая ночь — такие и идеи. — Это мне нравится тоже. Только придётся закончить кое-какие дела. — Нудные? Марси отвечает не сразу: чертыхается, всё-таки пропилив один ноготь. Фогги очень старается не смеяться. — Одно — очень нудное. Веду бракоразводный процесс богатой дамочки. Она притащила мне записи с камер наблюдения от какого-то частного детектива, которого наняла следить за мужем. Конечно, нужные куски никто не нарезал. — Конечно, это ж не ногти на бутерброды резать. — Я сейчас его отломаю и брошу в омлет. Фогги послушно замолкает, потому что Марси может. — В общем, — продолжает она, — мне надо просмотреть в общей сложности семьдесят два часа видеозаписей. Найти там полное, лысое и богатое и сделать его в два раза беднее. — А как же алименты? — В три раза беднее. — Присылай, — соглашается Фогги. Новая табличка выходит очень красивой, но Марси целует его в щёку не за художественный талант. *** Дело и правда супернудное. Даже на быстрой перемотке. С субботы на воскресенье Фогги зевает без перерыва и думает, что надо, во-первых, перейти с кофе на энергетики, как только в семь утра откроется магазинчик рядом, а во-вторых, ночью позвать Марси и очень строго спросить с неё за такую помощь. Если Фогги, конечно, не уснёт мордой в ноутбук. — У тебя стеклянные глаза, — говорит он сидящему на кровати плюшевому мишке. — Поработай за меня, друг. Ради нашей Марси. Мишка, конечно же, не отвечает, так и таращится в темноту — и Фогги садится на кровати с душераздирающим зевком. Нормальные плюшевые мишки по ночам не работают. Особенно с субботы на воскресенье. Дорожная камера на каком-то унылом тихом перекрёстке — самая унылая. Слева — что-то типа парка за кованой оградой, справа — что-то типа сквера. Но, раз записи оказались в числе улик против неверного круглощёкого муженька, значит, он засветился в кадре и надо найти момент. Можно бесконечно смотреть на три вещи: как шевелится листва вверху кадра, как бегут чёрно-белые циферки на чёрно-белой картинке и как на записи происходит абсолютное грёбаное ничего. Фогги залипает трижды за час реального времени, но каждый раз с трудом продирает глаза. Дата в углу режет взгляд: десятое мая две тысячи шестнадцатого года, семь утра. Эти циферки бездушно напоминают снова: ты убил своего друга, Фогги, ты принёс ему костюм, и в то время, пока на перекрёстке ничего не происходило, все каналы уже крутили репортаж о взрыве в «Мидланд Сёркл». Огромное здание снова складывается перед глазами, как почти островерхий карточный домик, на который оставалось примостить всего пару карт, и Фогги сонно пытается сжать тяжёлую керамическую кружку, как картонный стакан. Не получается. Будь у него суперсилы, он бы её раздавил. Будь у него суперсилы, он разобрал бы чёртовы завалы, перевернул каждый камешек, но нашёл бы Мэтта. Полиция сказала, что рухнувший небоскрёб заполнил подземные пустоты; но полиция ничего не знает о том, какие пустоты он оставил. Циферки перескакивают за восемь утра. По дороге иногда проезжают автомобили. Фогги всё ещё не может узнать место, но уже почти готов погуглить породу дерева, закрывающего уголок кадра листвой. Это будет познавательнее. Он даже заносит палец, чтобы нажать кнопку паузы — и тут внезапно на перекрёстке останавливается автомобиль. Номеров не разглядеть, модель Фогги тоже не узнаёт — поди узнай автомобиль «в профиль», да ещё и на чёрно-белом кадре. С водительского места срывается женщина. На ней — толстовка с чужого плеча, большая и явно тёмного цвета, шарф на пол-лица, на брови надвинут капюшон. Штаны к толстовке не подходят, как и сапожки: кажется, штаны кожаные и в обтяжку. Она явно не хочет быть узнанной. Женщина оглядывается, быстро и цепко, но прикрытую листвой камеру не видит. Обходит автомобиль и открывает багажник. Она вытаскивает оттуда мужчину. Тоже в толстовке и в каких-то тёмных штанах, видно очень плохо. Не труп, кажется, но уже почти. Он выше и тяжелее, и спустя минуту возни Фогги понимает — это точно не труп, женщина не обращалась бы с ним так бережно. Она закидывает его руку себе на плечо и так быстро, как только может, прихрамывая, тащит его куда-то в левый сквер, по кадру наискосок. Могут счесть за пьяного или обдолбанного. Её нет почти до девяти утра. Машина так и припаркована в неположенном месте, и патрульный лепит штраф на стекло. Фогги больше не может закрыть глаза. Женщина возвращается, сильно припадая на левую ногу, садится в машину, скомкав «письмо счастья» от постового, и уезжает. Фогги отматывает запись назад, и сна нет уже ни в одном глазу. Десятое мая. Утро. Он так и находится на стадии отрицания. Он звонит Марси, едва дождавшись шести утра, и она сонно бубнит адрес камеры и выключается снова. Фогги немедленно лезет в гугл-карты. Находит нужный ракурс и «идёт» по улице маршрутом женщины. Судя по всему, мужчина из багажника был доставлен в женский монастырь. *** Марси не говорит Фогги, что он просто хочет верить и не может принять. Она просит прислать нужные кадры записи, соглашается, что это действительно странно, и… Предлагает нанять частного детектива, Прайса Ченга. — Марси, зачем? — Ты вот так просто собрался постучаться в женский монастырь и спросить, нет ли у них там мужика? — Да, а что? Может, я всегда мечтал уволиться и уйти в женский монастырь. — Фогги, кто бы это ни был… Его привезли тайно, пытаясь не светиться на камерах. Утром. Он был… в плохом состоянии. Даже если это не Мэтт, у него наверняка проблемы и привлекать лишнее внимание не стоит. А ещё сейчас конец июня. Он может давно быть не там. Всё так, и Фогги хмурится. Но если Мэтт и правда выжил? Он не мог не пострадать во время обрушения, может быть, он ещё там, ещё лечится. Тем более уход монахинь — совсем не то же, что профессиональная врачебная помощь. Хоть бы это был Мэтт. Хоть бы он был там. Он просто должен до сих пор оставаться в монастыре, он же не вернулся в свою квартиру и не объявился перед Фогги. А может, Мэтт просто ничего не помнит? У него и раньше была дырявая память, особенно насчёт важных заседаний суда, например. Но Марси может быть права. Если кто-нибудь ещё в этом городе отрицает смерть Мэтта — то могут заинтересоваться, что его знакомые позабыли в таком экзотическом месте. Даже если это не Мэтт, можно навлечь опасность на этого человека. Куда большую. Нужно заставить себя не засыпать до ночи, не терять воскресенье целиком, и Фогги вытаскивает из холодильника ледяную минералку. Пьёт. Не помогает. Приложить холоднющую бутылку к шее сзади — вот это бодрит моментально. — Марси, не надо Ченга, — Фогги морщится, шлёпая по квартире босиком. — Почему? Хогарт с ним работала. И умудрилась удвоить отступные. Но в последний раз с Ченгом к ней приходил Малкольм. Тот парень, который помогал Джессике Джонс и на которого ей было настолько плевать, что он тоже оказался под охраной в отделении полиции в те злополучные дни. — У меня есть детектив, — говорит Фогги, и дверь шкафа скрипит. Время выбрать идеальный галстук. — Детектив, которому можно доверять. И который постоянно говорит, что ей на всех плевать, но в ночь взрыва глаза у Джессики Джонс блестели от слёз так же, как у самого Фогги. *** — Добрый день, мисс Джонс. — Вечер. Дверь с табличкой «Элиас Инвестигейшенс» пытается закрыться у него перед носом, но Фогги оперативно просовывает в щель ботинок и ойкает. Противостоять Джессике Джонс — это больно. Если она продолжит в том же духе, у Фогги секунд тридцать. Дальше — прямая дорога в травматологию. — Я хочу обратиться к вам за помощью. — Ты работаешь на Хогарт. Дверью ошибся. Тебе в агентство «Ченг и его стриженая шлюха». — Я больше не работаю на Хогарт. Я не буду переходить за ней. Господи, мисс Джонс, моя нога! Она не сразу ослабляет давление. Но дверь всё-таки приоткрывается, и Джессика Джонс наклоняет голову, пристально его разглядывая и недоверчиво щурясь. — Франклин Перси Нельсон, «Нельсон и Шталь». Мы ещё не зарегистрированы, но можно сказать, что это наше первое дело. — И какого чёрта тебе надо? Она что, такая злая потому, что от неё не пахнет алкоголем в кои-то веки?! Фогги предпринимает решительную самоубийственную попытку вторжения в частную собственность. Просто идёт вперёд на Джессику, но очень осторожно, и пытается смотреть ей в глаза. В баре Адских Псов было… менее стрёмно. — Я ищу Мэтта. Мы ищем Мэтта. — Я не буду переворачивать обломки «Мидланд Сёркл». — Мисс Джонс… У меня есть запись от десятого мая. Утром возле женского монастыря произошло кое-что странное. — Мёрдок и женский монастырь? — Вообще-то, это было бы в его духе. — О покойниках или хорошо, или ничего. Фогги не верит, что он покойник. Джессика делает шаг назад. Ещё шаг. Пропускает Фогги в квартиру. В кабинет. Не важно. Удивительно другое: когда он заходил в прошлый раз, тут были сущие развалины, а сейчас здесь всё аккуратненько. Джессика сделала ремонт? С чего бы? Он не разводит долгих объяснений. Вручает Джессике флэшку. Она кивает на стул — мол, садись, — плюхается в потёртое кресло напротив, спасибо, что ноги на стол не кладёт, и втыкает её в ноутбук. — Я вырезал нужный кусочек, — зачем-то поясняет Фогги. — Там было двенадцать часов с одной камеры. Джессика, конечно, его не благодарит. Наблюдает, проматывая раз за разом, и Фогги старается не ёрзать. И душит в себе порыв нетерпеливо спрашивать: «Ну?» Наконец она вздыхает и встаёт. Выбирает бутылку со стеллажа, где красиво расставлено бухло и стаканы, будто это делала не она, ставит один перед Фогги, второй — у ноутбука, наливает бурбона, себе и ему. Садится назад и пьёт. — Рост вроде бы его. Комплекция тоже. Но, выходит, за шесть часов или даже меньше, чем за шесть часов, он как-то выбрался из заваленной бетоном и стеклом глубочайшей ямы. — Глубочайшие ямы, глубочайшие жопы, — Фогги нервно усмехается уголком губ и закидывает галстук на плечо. Пробует бурбон и едва чувствует вкус. — Это его специализация. — Хорошо, что я не пошла в Колумбийский. — Но ты талантливая самоучка. Глупо «выкать», когда бурбон уже налит и пьётся, когда прагматичный сердитый частный детектив не задаёт вопросов об оплате. Джессика готова взяться за это дело. Она уже взялась. Это видно по глазам. — Надо последить за монастырём, — Джессика чешет нос и глотает бурбон, как холодную минералочку. — Я возьмусь. У меня мало времени. — Может, проникнуть туда и осмотреться? Вдруг он не встаёт и не выходит? Или его там нет? — Да надо мной потолок рухнет, едва я порог переступлю. Сам переоденешься? — Нет, но… — И это правда очень не вовремя. — Срочное дело? Неверный муж? Сбежавшая дочь? Суперпсихопат? Взгляд поверх открытого ноутбука — очень, очень неодобрительный, и нога начинает ныть. Кажется, даже ботинок болит. — Мне надо пойти на открытие выставки в какую-то сраную галерею. — По делу? — По приглашению. И подобрать чёртово платье. — Мисс Уокер вроде бы должна в этом разбираться… — Мисс Уокер мне больше не поможет. Фогги смотрит на Джессику, которая снова уткнулась в ноутбук, очень внимательно. Бросает короткий взгляд на пустой, словно мёртвый, стол в углу. Пустой стол напарника — одна из худших вещей, он-то знает. И мисс Уокер, значит, тоже больше не поможет. — У меня есть эксперт по платьям, — решается Фогги. — И, возможно, с монастырём этот эксперт тоже может помочь. *** — Забудь про вечерние платья. Джессика зависает у стойки и следует за Марси, выразительно подняв брови. — Я думала, это открытие выставки и так надо. — Это открытие выставки художника по имени Оскар Арохо. Сейчас лето. Посмотрим что-нибудь лёгкое и яркое в стиле Фриды Кало. — И кусочек меха. — Зачем? — Приклею между бровей. В магазине женской одежды — настоящий ад. Суетливые женщины, напряжённая атмосфера. Не лучший воскресный вечер, но Фогги решил не откладывать. Ещё здесь не поговорить о деле, а Джессика даже в жару ходит в косухе. Смотреть на неё невыносимо, лучше уж уткнуться в телефон и швыряться сердитыми птичками в зелёных свиней, а заодно размышлять, есть ли какие-нибудь исследования на тему «Способны ли поладить две женщины, если они используют помаду примерно одного оттенка и больше ничего общего у них нет». Они бы сейчас Фогги пригодились. — Марси? — Да, мишка? Джесс корячит сложную физиономию, уходя в примерочную с какими-то яркими тряпками. Марси присматривает что-то себе. — Откуда ты знаешь, что это выставка Оскара Аройо? — Арохо. Просто моя культурная жизнь простирается далеко за пределы ближайшего к офису паба. — Моя культурная жизнь простирается дальше… — ...аж до бара «У Джози». Не в обиду, Фогги, но тебе стоит расширить границы своего мира. В кабинке примерочной что-то гремит. Марси настороженно на неё смотрит. Джессика вполголоса раздаёт дизайнерам одежды ценные указания насчёт того, куда тем стоит вшить себе молнию, и Фогги почти слышит фразу Марси «Стоило выбрать Ченга». Джессика всё торчит и торчит там, перебирая платья, матерится, и Марси садится на пуфик рядом с Фогги, тяжко вздыхая. Через несколько минут она вздыхает ещё раз — когда Джонс выходит из кабинки. — Чёрное — это не яркое, Джессика. — Оно с бордовым. Это достаточно ярко. — Ладно. Марси сдаётся. Джессика сдаётся. Платье выбрано. Матч завершается вничью, и это почти успех. Фогги видит: Джесс присматривается к Марси, вынашивая все возможные варианты плана прежде, чем начать действовать. Но до выхода из магазина Джессика о деле не заговаривает. И потом ещё несколько минут идёт чуть впереди них, и бумажный пакет шуршит, когда она задевает его коленкой. — Ладно, — говорит Джессика, остановившись и обернувшись. — Предположим, нужно будет проникнуть внутрь. — Мне надо будет притвориться монашкой? — Только не как в прошлый раз, — вставляет Фогги. Джессика закатывает глаза. — Во-первых, я, возможно, что-то разузнаю ещё до того, как это потребуется. Во-вторых, чтобы переговорить о намерении уйти в монастырь, костюмы не нужны. Особенно… такие, они точно не подходят. — А что надо будет сделать? — Марси чуть-чуть щурится. — Умыться, — бросает Джессика. — Но пока — не мешать мне работать. Умыться — это, безусловно, мудро. Без макияжа Марси уже и родная мама не узнает. Вряд ли её вообще в последние годы видел ненакрашенной кто-то, кроме Фогги. Красный свет ещё не успевает погаснуть, когда Джессика стремительным шагом переходит дорогу и оставляет их позади. Фогги вдруг понимает: стадия отрицания до сих пор длится не только у него.