Красная нить

— Как жаль, что с нами нет Джессики. Она бы точно что-то придумала. — Знаешь что, Мэтт, иди в жопу. Ты знал её пару дней, а со мной знаком давно и не веришь, что я разберусь не хуже?! — Фогги, у тебя… Другая специфика деятельности. — Вы оба, не нагнетайте. Пока Джессика Джонс шатается по улицам Нью-Йорка в одиночестве под прицелом наблюдателей Ванессы и пытается выспаться, в квартире-«аквариуме» собирается целый консилиум лучших умов. И не лучших, как трагически, но реалистично отмечает про себя Фогги. Уговорить Марси не тащиться сюда оказалось невозможно. Это безумие какое-то, чистой воды безумие, будто ей мало было прошлого вечера: она сидит на диване, ненакрашенная, успевшая только локоны накрутить, прикрывает забинтованной ладошкой узкие белые штрихи пластыря на порезанной щеке, и вроде бы у неё должен быть вид несчастного трогательного оленёнка, который поранился… А ни фига подобного. Фогги пытается отрицать, что его девушка из тех, кому перевязанная рука не отбивает охоту к разным сомнительным подвигам, а только разжигает её; после полного провала он пытается отрицать, что Марси — его девушка. Тоже не получается. Всё это здорово мешает думать о деле — как и два невосточного вида ниндзюка, мерящие шагами большую студию, заполненную ярким светом. Совершенно некстати они тут мельтешат. — Если бы я не сидел тут, — наконец заявляет Мэтт, тыча Дэнни Рэнда в грудь пальцем и останавливаясь, — я мог бы услышать, как этого художника увозят. Тут слишком высоко. — Класс. Ты так зол, что я тебя спрятал, или ты сердишься как девочка, увидевшая на выпускном у заклятой подружки такое же платье, как у себя? — Воу, — встревает Марси. — Мистер Рэнд, для мальчика, воспитанного монахами, вы хорошо осведомлены в психологии девочек-выпускниц. — Это просто массовая культура. — Так что мы будем делать? — Фогги напоминает о себе без особой надежды. — Нам нужен план. — Идеально было бы просто ворваться на место встречи вдвоём, скрутить Ванессу и заставить её выдать Оскара, — предлагает Дэнни. — При всём моём уважении, Дэнни, это ни черта не похоже на план. Фогги вздыхает и с тоской смотрит на бутылочку, стоящую вдалеке на низком комоде. Бутылочка початая и дорогая, но если он сейчас выпьет — он снова вырубится. — У нас никого больше и нет в распоряжении, — Фогги морщится. — Можно, конечно, позвонить Люку Кейджу. — Можн… — начинает Дэнни. — Совсем не стоит, — почему-то отрезает Мэтт. — Но да, нам бы разделиться. Одновременно отвлечь и попытаться нейтрализовать Ванессу и как-то найти место, где держат Оскара. — Джесс будет связываться с его похитителями. Можно было бы засечь сигнал, но как… Не в полицию же идти. Фогги чешет в затылке. Тут только и остаётся чесать в затылке, как один известный плюшевый мишка с опилками в голове. Марси прерывает повисшую тишину совершенно неожиданно. — Дюкасс, — говорит она. — Что — Дюкасс? — Он же работает на Ченга? — Теперь да, а что? — Его агентство предоставляло нам материалы для некоторых процессов. У них есть возможность пробить сигнал. Не знаю, насколько легальная, но когда это нас волновало? — Марси, ты же вроде должна уважать законы. — Вы с Мэттом тоже, и что? Это очень весомое «и что». Ответить абсолютно нечего. К тому же что-то наконец начинает вырисовываться, и это что-то даже не похоже на квадрат Малевича. — Какой охват вышек сотовой связи в Нью-Йорке? — живо интересуется Мэтт. — Сейчас погуглю, — Марси пожимает плечами и достаёт смартфон. — Впрочем, это всё равно не поможет. Даже если это в пределах моей слышимости, сдаться Ванессе должен я. Она ведь знает, что в красном костюме — не я. А жаль. — Я пару раз был вынужден использовать свою ци… — пытается оправдаться Дэнни, но Мэтт всё равно сердит. Всё же могло быть гораздо проще, но кто был способен предсказать такой поворот? — Всё равно, — Марси развивает мысль, копаясь в телефоне, — пока это самый лучший вариант. Если ты будешь готов, когда нам удастся обнаружить сигнал, то сможешь прислушаться, добраться до Оскара и спасти его. Этим полотнам рано расти в цене. — Но что мы… Честное слово, когда Мэтт начинает возражать, сознание Фогги проясняется лучше, чем после кофе и уж куда лучше, чем после коньяка. На всяких картинках рисуют лампочку над головой, когда смешному человечку приходит идея. Это тот случай. — Пижама, — выпаливает он, повернувшись к Мэтту. — Твоя пижама. — Что — моя пижама? — Мэтт непонимающе поднимает брови. — Твоя чёрная пижама. Она ещё сохранилась? — Думаю, да. — Дай её Дэнни. — Фогги, я не надену его пижаму! — Это не такая пижама. — Мы вас всё-таки подменим друг другом, — заключает Марси довольно, откидываясь на спину дивана и оглядывает Сорвиголову и… Сорвиголову-с-Железным-Кулаком. — Как в «Песни льда и пламени». Ну, там Джейни Пуль решили выдать замуж за Рамси Болтона, солгав, что она — Арья Старк… — Не знаю, кто все эти люди, — Мэтт мотает головой. — Спасибо за спойлеры, — Дэнни хмурится. Фогги интересно совсем другое. Он практичен. — Так и чем эта затея кончилась? — Не знаю, — беспечно отвечает Марси. — Мартин об этом ещё не написал. *** Бесит. Невообразимо бесит необходимость действовать вслепую. Невообразимо бесит необходимость кому-то довериться. Джесс не слишком хорошо умеет полагаться на других — даже на тех, кто сжимает её руку и пытается приободрить. Особенно на них. Хочется тормознуть такси, выпнуть Мэтта из него и сказать — сама разберусь. Пусть он лучше ищет Оскара. Хотя как он найдёт Оскара? Он же не слышит через весь город, а его уже могли и за город вывезти. Мэтт твердит своё злоебучее «хорошо», как заевшая пластинка, и очень, очень надо сказать ему, чтоб он перестал уже врать, и заверить, что на худой конец — а конец точно будет таким — она отлично ломает шеи. Но Джесс почему-то молчит. Они выходят у старого кирпичного дома, и Джесс щурится: стемнело, а она и не заметила. Мэтт чего-то выжидает, провожает отъезжающее такси поворотом головы и только потом говорит: — Жди у мусорных баков за домом. — Ты, блядь, издеваешься? — Это недостаточно романтичное для тебя место? Ему точно стоит вмазать. Удивительно, что он ещё жив, если общается так со всеми женщинами. Джесс даже не дожидается, пока Мэтт зайдёт в подъезд. Сразу обходит дом, встаёт в простенке у чёртовой помойки и скоблит красное пятно ногтями. Никак не оттирается. Купить растворитель? А вдруг разъест краску на коже или вообще полкуртки? Она та ещё хозяюшка, никогда подобным не занималась. Не отчистится — придётся выкинуть. И Джесс заламывает воротник почти в отчаянии, даже плюёт на него, но красная краска не сходит. Можно было бы её выбросить, можно: Оскар предлагал купить новую косуху. Она не сможет выбросить куртку, если их кретинская команда не вытащит Оскара. Мэтт застаёт её за этим, и Джесс даже на него особо не смотрит: всё ещё продолжает мучить воротник, словив навязчивую идею, как навязчивую песенку. Мрачные панические мысли хуже всяких «Эй, дружок, от тебя я чок-чок» и подобных шедевров: говёную музыку хотя бы можно перебить нормальной, а нормальные мысли взять вообще неоткуда. И, пока Джесс всё ещё трёт пятно, Мэтт тащит её за собой какими-то подворотнями, узкими ходами, которые вроде должны уже были зарасти паутиной, и молчит. Когда надежда отковырять ещё хоть кусочек краски исчезает, Джессика решает хотя бы заговорить: пока они в пути, да ещё в таком… потайном, можно попытаться что-то узнать. Это лучше, чем разглядывать в полумраке его спину, обтянутую одной трикотажной чёрной кофтой, и постоянно утыкаться взглядом в две самые обычные дубинки, закреплённые на бедре. Отличное снаряжение, вот и стоило переодеваться? С таким же успехом мог голый пойти. Было бы три дубинки наготове, что уж там. — Мэтт, — зовёт она его вполголоса, хватая за плечо в очередном тёмном закоулочке. В ответ — тишина. — Мэтт, что вы задумали, ну всё-таки? Он молчит. — Да ответь же ты мне, грёбаный Сорвиголова, а? В этом проходе между старыми домами он может развернуться с трудом и даже немного кривит своё гладко выбритое лицо, задевая неровные пыльные кирпичи плечом. То есть, как понимает Джесс через пару секунд, глядя на него в упор, Мэтт кривит вовсе не своё лицо. Это просто не Мэтт, и она даже задирает чёрную бандану с одного края, закипая. Из-под банданы на неё смотрит неуместно честный в их ситуации правый глаз Дэнни Рэнда. Джесс одёргивает ткань, силясь не натянуть её до подбородка и не схватить его за грудки. — Вот теперь точно всё пропало, — цедит она. — Ничего не пропало, — оправдывается Дэнни. — Видишь, даже ты не сразу заметила. — У вас что, есть план? — Да. — Хочу ли я его знать? — Мы решили, что чем меньше ты будешь знать, тем естественнее будешь себя вести. — Ладно, — Джесс глубоко вдыхает. Выдыхает. — Ладно. Предположим. Предположим, у вас даже хороший план, и вы засекли звонок, и даже сами догадались побриться, чтобы разная щетина в глаза не бросалась… — Это Марси нам так сказала. — То есть вы догадались не сами. — Нет. — Нельзя быть таким честным, Дэнни, — заявляет Джесс в сердцах и протискивается мимо него вперёд, к лиловому неоновому тусклому свету. — Вот так одним махом лишаешь и веры, и надежды. — Просто доверься нам. — Пытаюсь. *** — Со мной была ровно та же фигня, — доверительно сообщает Фогги с порога палаты. — Быстро заживает. И домой отпускают быстро. Хотя я б ещё полежал. — Ага. Тут так спокойно. Было. Пока вы не позвонили. Малкольм открывает ноутбук одной рукой, и Фогги присаживается рядом на пустую койку. Отрешённо — и обречённо — думает, что когда всё наконец завершится, тут может поприбавиться пациентов. Можно только надеяться, что все они будут прикручены к постелям наручниками, а всякие хреновы герои останутся целы. Как же, размечтался. — Помочь? — Не, — Малкольм упорно возится с ноутбуком одной рукой. — Это ещё не самое страшное. И он прав. Есть вещи куда страшнее простреленного плеча. Например, грёбаная неизвестность. Сначала не знаешь, где тело твоего лучшего друга, потом сомневаешься, жив ли он, а потом не понимаешь, зачем тебе такая жизнь и почему она случилась именно с тобой. Или вынужденное ожидание — как сейчас, когда черти дёрнули Марси ввязаться в историю почти наравне с другими, или как тогда, в мае, в ту ночь, когда они все сходили с ума в полицейском участке. Тогда Фогги и Малкольм слишком быстро нашли общий язык. Трудно было не найти его, с такими-то схожими друзьями. У Джессики и Мэтта один принцип на двоих, как в шутливом крылатом выражении: чтобы решить проблему, ты должен мыслить как проблема, ты должен действовать как проблема, ты должен сам стать проблемой. В каждой шутке, к сожалению, только доля шутки. Фогги не мешает Малкольму. Только постоянно поглядывает на собственный молчаливый мобильник и пытается не заговорить про пустой стол в «Элиас Инвестигейшенс». Но Малкольм заговаривает сам. Не отрывая взгляд от экрана. — На самом деле, я не помню, когда было спокойно, — признаётся он. — Уже не помню. С тех пор как я связался с Джесс, в моей жизни происходит сплошное дерьмо. Справедливости ради, она меня из него обычно и вытаскивает, но… — Как я тебя понимаю. — Иногда просто хочется всё бросить и уйти. — Так ты вроде всё бросил и ушёл. Малкольм всё-таки смотрит на Фогги — исподлобья, поверх открытого ноутбука, неудобно уложенного на живот. — Видимо, поэтому я валяюсь тут с такой красивой повязкой, отдельно от своего нового и уже дырявого пиджака, и жду, когда же Джесс решит поболтать с этими уродами. Бросил, не иначе. Так же успешно, как наркоту. Даже… ещё успешнее. — Ты попытался. — Ты вроде тоже. Но ничего не вышло. Такие связи не рвутся. — Расскажи мне ещё эту ванильную легенду про красную нить судьбы или как там? — А зачем? Мы и так уже всё поняли. Это Мэтт и Джесс будут пытаться её порвать до последнего. Я бы… Пожалуй, не хотел, чтобы у них вышло. Он затыкается ровно в десять. Вперивается взглядом в экран, и Фогги подлезает к нему сбоку. Секунды они считают так, будто это — таймер бомбы, а не одна из служебных программ агентства Ченга. Едва ли не синхронно вслух. Хорошо ещё, что они не могут слышать, что и как там говорят: пожалуй, нервный голос Джессики добавил бы перца в этот и без того весёлый вечер. — Засёк вышку, — выдыхает Малкольм, списывая координаты с карты. — Похоже, эта. Звони Марси. — Вот честное слово, — Фогги качает головой. — Честное слово, если это безумие выгорит — я на ней женюсь. И устрою чёртов патриархат. Чтобы она не успела втянуться во всякое безобразие и была занята по ночам. Малкольм нервничает. Но всё равно смеётся. *** Найти во дворах автомобиль, в котором ждёт Марси, не так уж сложно. У дорогой тачки Дэнни Рэнда — приятно урчащий в ожидании двигатель, в салоне громко играет весёленькая современная музычка, Марси чуть-чуть невпопад подпевает ей и постукивает пальцами по рулю. Стоило, наверное, поехать кому-то другому. Но из тех, кому не надо драться, водительские права нашлись только у Марси. Зато Фогги ходил на панджаби. Это пригодилось ему целый один раз в жизни, кажется. Как только Мэтт в своём красном костюме влезает в авто, оно сразу же трогается с места. У Марси уже выставлены координаты вышки, наверное, и музыку она тоже выключает сразу. — Надень, — на его колени мягко ложится толстовка Дэнни. — Надеюсь, капюшон налезет на твои шикарные рога. Стёкла тут тонированные, но если вдруг нас остановят — скажу, что я Джой Мичам, везу пьяного мистера Рэнда, а проблем они не хотят. — Прокатит? — Прокатит. Я блондинка. Она тоже. Сейчас темно, и я наглая, — Марси звонко щёлкает пальцами по козырьку бейсболки. — Ни с чем не могу поспорить. Толстовка лезет на костюм очень туго, а Марси едет слишком быстро и поворачивает слишком круто. Мэтт понятия не имеет, какая скорость тут разрешена, но раз проблем пока нет, значит, она держится на пределе допустимого. Фогги не завёл бы отношений с тупенькой девочкой. В этом Мэтт не сомневался никогда, но в полной мере смог оценить выбор друга только сейчас. Было бы проще, если бы он хоть раз слышал этого Оскара. Но похитители наверняка заговорят хотя бы друг с другом. Ночь Нью-Йорка слишком многозвучна, но Мэтт будто никогда и не отвыкал слышать в этой ночи нужный зов о помощи. Двигатель наконец перестаёт урчать. Марси глушит машину где-то на севере Манхэттена. Теперь надо слушать очень внимательно. Ничего в Нью-Йорке не меняется. Сколько ни отлёживайся в монастырях. Поздним вечером всё так же где-то бьют посуду и ругаются, где-то смеются, где-то дерутся, где-то плачут. Шумят, постепенно редея, автомобили на дорогах, стонут парочки — в квартирах и не только в квартирах, откуда-то льётся музыка. Всё равно что выцеливать человека в толпе, где люди ещё и на плечах друг у друга сидят и машут какими-нибудь флажками. — Ты можешь дышать, Марси. Ты не слишком громко дышишь, поверь. Мэтт цепляется за удары, но всё не то: пощёчина пришедшей слишком поздно дочери, рука, поднятая пьяным мужем на жену, потасовка двух студентов из-за какого-то пустяка, которая очень быстро заканчивается обоюдным смехом. Всё не то. Приходится искать имя: Джессика, Джессика Джонс. Не так много людей могут назвать это имя. Оно звучит далеко и смазанно, пренебрежительно и резко: «У нашего шефа нет счетов с этой Джонс, так что у тебя есть шансы, парень». Ответ — злое-презлое мычание в тряпочку. Вполне подходящее по темпераменту человеку по фамилии Арохо. — Марси, — Мэтт кивает в сторону этого эха. Гулкого, будто в пустом большом гараже или другом унылом и голом помещении. — Нам туда. *** — Склады строительного магазина должны хорошо гореть. — Мы не можем просто взять и поджечь их, Джесс. — Очень жаль. Почему — не могут? Потому что Ванесса отдаст приказ к казни? Она и так его отдаст. Потому что погибнут люди? Ванесса и её прихвостни, которых она наверняка набрала целую армию, чтобы справиться с Сорвиголовой? Может быть, и можно попытаться оправдать её людей тем, что им надо как-то кормить жён, детей и собачек, но ведь не все в таких ситуациях идут в бандиты. Кто-то разгружает корабли в порту, кто-то машет киркой на стройке, кто-то «бомбит» по ночам. Необязательно марать руки и оправдываться — нехваткой денег или там плохой наследственностью. Джессика вот себя не оправдывает. Дэнни просит её не торопиться. Даже не потому, что он ни хрена не видит — всё он видит, там тонкий трикотаж в один слой, и повязал он бандану как малолетний жулик, играющий в жмурки. Так делал её младший брат, когда тому было шесть. Просто у них есть план. У них есть план, и это звучит отвратительно, потому что эти два идиота на её памяти отлично подрались, а ещё этот план разрабатывали блондинка и невыспавшийся Фогги. Ладно. Просто пора подумать о том, что всё хуёво и может быть ещё хуёвее, а значит, переживать глупо. Надо просто действовать. Ворота для приёмки гостеприимно приоткрыты, но если Сорвиголова пролезет через них, сразу же станет ясно, что они блефуют. Дэнни задирает голову, чтобы видеть из-под повязки. Ищет окна — они мелкие и довольно высоко от земли. Водосточная труба, вопреки всем нормам, заканчивается слишком высоко, как будто одну секцию спилили и сдали в переработку. — Я могу попробовать взобраться по кирпичам, но это… — начинает Дэнни. Джесс обрывает его: — Пролезешь? — Да. — Ну тогда схватись вовремя за подоконник. Кое в чём план Джессике нравится: за Дэнни она переживает меньше, чем за Мэтта. То ли потому, что у него этот ненормальный кулак, то ли ещё почему. Ведь точно не потому, что невозможно не издеваться над мальчишками, годящимися в младшие братья. Подхватывает она его без всяких дальнейших разговоров — и подбрасывает к окну. Дэнни растягивается, как мартышка на лианах: одной рукой — за подоконник, другой — за водосточную трубу. Издаёт нешаолиньское «кхххх» и повисает на подоконнике, цепляясь на него обеими ладонями. Дальше Джесс не наблюдает. Она в нём уверена. Значит, время выйти на арену цирка самой. Они с Мэттом постарались бы окружить врага, так? Этого неглупая женщина ждёт от неглупой женщины — чтобы Джесс обманула соратника? Надо создать видимость. Всё в порядке вещей: Сорвиголова лезет через окошко, Джессика Джонс сминает подъёмные ворота в гармошку и заходит внутрь широким шагом. Тоже логично. На неё не должны напасть сразу, если понимают, что она такое, и хотят хоть немного усыпить бдительность. Шансов на честную сделку со стороны Ванессы исчезающе мало, но они есть, так что в любом случае вход оставили для Джонс. Пока Джессика идёт по коридору, до двери, из-под которой в темноте виднеется полоска яркого света, она старается не думать — а был ли с её стороны шанс на честную сделку? Если бы не было никакого плана — сдала бы она Ванессе воскресшего Мэтта или начала бы барахтаться, рискуя Оскаром? Да хрен там. Джесс не пошла бы на честную сделку с такими людьми и на таких условиях. В жопу честность. Ручка едва не остаётся в кулаке, когда она слышит за дверью грохот и выстрел, но надо себя сдерживать. Не маленькая же девочка. Взрослая тётка, которая не собирается устраивать не пойми что. Нельзя показывать, что именно вот это вот «не пойми что» она сейчас и устроит. Склад строительного магазина не только хорошо горит — тут ещё полно каких-то ящиков. Джесс замечает это раньше, чем заговаривает — и раньше, чем понимает, что Сорвиголова уже схвачен. Правда, два охранника на полу. Но и человек в чёрной пижаме для пробежек по крышам — тоже. Беззвучно корчится на полу, истекая кровью: кто-то прострелил ему бедро. Блядь. Он, конечно, нужен Ванессе живым, но никто не говорил, что целым. На Дэнни надевают наручники — и всё ещё не снимают чёрную бандану. Ванесса — на всякий случай — стоит поодаль. У неё на отличненько заштукатурено лицо, но что-то лиловое всё равно просвечивает на скуле. Марси — красотка. Джесс останавливается у каких-то больших картонных коробок с яркими надписями, в которые она не вчитывается. — Ну, я выполнила свою часть сделки, — она разводит руками. — Довольна? Звони. Пусть Арохо отпустят. — Всем бы художникам таких всесторонне развитых муз. — К твоему счастью, таких муз на всех не хватит. Звони. — Минутку. У Джесс всё переворачивается внутри, когда каблуки Ванессы отстукивают по одному удару на три биения её пульса. Она убеждается, что Сорвиголове сковали руки — а для верности ещё и отвесили леща до крови на губах, — и ждёт, пока его ещё и к заготовленному стулу прикрутят. Телефон зажат в её руке: похоже, и правда готова звонить. Терпение. Одну ёбаную минуту терпения. Дэнни же терпит. — Мне просто надо удостовериться, — говорит Ванесса, и Джесс перестаёт дышать. — А то, я слышала, вместо образованного умнейшего человека по крышам прыгал какой-то мальчишка, способный устроить землетрясение одним ударом кулака. Она поддевает бандану — и Джесс почти физически ощущает, как страшно Дэнни хочется укусить эти холёные пальцы с коротким маникюром. И как над ней, теперь над ней и Дэнни, складывается карточный домик из стекла и бетона; и как где-то пронзительно скрипит, раскачиваясь, кабинка старого колеса обозрения. — О, мистер Рэнд, — в голосе Ванессы слышна прегадкая улыбка, хоть она и стоит спиной. — Какая встреча. Вы выглядите очень юным без щетины. Она жмёт кнопку на телефоне и медленно, элегантно подносит его к уху. Один чёрт всё кончено. С этой мыслью Джесс хватает обеими руками первую попавшуюся коробку — и швыряет её в сторону Ванессы и её телохранителей, и складская тишина взрывается в одну секунду: звон, выстрелы, мат — кажется, её собственный, — лязг металла и хруст крепкого дерева. В коробке — стеклопакеты. Отличный выбор. Надо ещё. Кто-то додумывается выстрелить в коробку, и над Джессикой проливается стеклянный дождь. Она вжимает голову в плечи, и осколки бьют по спине, по жёсткой косухе, когда в руках оказывается третья коробка. От выстрелов и от чего-то ещё становится светлее, и осколки сверкают, как на солнце. — Кажется, вам понравилось это, леди, — в звенящем аду звучит очень, очень злой голос Дэнни, и Джесс, уже торопясь ввязаться в драку и уворачиваясь от выстрела, едва догадывается подпрыгнуть повыше, чтобы потом не так тряслись ноги. Он бьёт по полу кулаком. Какая-то шальная пуля попадает в одну из ламп на потолке, и та щедро сыплет искрами; что-то жжёт сбоку под косухой; что-то звенит, пока она в свободном падении; а потом наступает оглушительная тишина. Может, у Джесс лопнули барабанные перепонки. Когда она приземляется на ещё вибрирующий пол, на ногах стоит только Дэнни. Весь в чёрном, и левая штанина чернее чёрного, и он весь — каменное изваяние. Только кисть правой руки, с которой снята перчатка, ещё светится золотым, но уже гаснет. Ванесса лежит у его ног, так и не выпустив телефон. — Джесс, — предупредительно говорит Дэнни. — Не надо. Откуда он, блядь, знает, что она собралась делать? Ах да — это наверняка на лице написано. Всё рухнуло, кровь почему-то стекает через бровь, кожа на рёбрах горит, будто ошпарило, всё рухнуло, у Дэнни кровища течёт с запястий и по подбородку, рухнуло всё, косуху придётся выбросить, лампа мигает и бесит, всё рухнуло. Столько стекла, как на развалинах «Мидланд Сёркл». Никто не в курсе, что она там была. После. Не раз. Что обломки бетона — слишком тяжёлые, но в первые дни она пыталась перевернуть каждый. Пока не поняла, что их слишком много. И осколков тоже много. Вот и в подошве, которой Джесс давит на горло Ванессе, тоже застряла пара осколков. — Не надо, — повторяет Дэнни. И всё ещё стоит прямо, будто у него нет в бедре дырки. Как будто так и надо, что он схватил пулю за Мэтта. У Ванессы лиловая щека и лиловая блузка. Но красное пятно на куртке ярче. — Блядь, — говорит Джессика. Она убирает ногу, нагибается — и вынимает телефон из ладони бессознательной Ванессы. Смотрит на него. Исходящий вызов сброшен. Когда гудок на тот же номер идёт снова, Джессика зажмуривается, как маленькая девочка в машине, которая вот-вот разобьётся. *** — Я слышу, что их там дюжина. Караул у входов в гараж по два человека и по всему периметру зала. Чёрт знает, какое там помещение, — Мэтт сердито стаскивает толстовку. — Ты чёрт, ты и узнай. — Они меня быстро заметят. Гудят лампы, света предостаточно. Спрятаться будет особо негде, если там нет хотя бы колонн. И все вооружены, конечно. — А ты думал, будет легко? Фиск наверняка держит с ней связь из тюрьмы и вручил все, так сказать, ключи от города. — Пожалуйста, скажи, что Фогги ты подбадриваешь точно так же, и я тебя прощу. Марси гасит фары, паркуясь у забора, и смеётся, не ответив на вопрос. Как Мэтт только мог забыть, какую женщину выбрал его лучший друг? Это новостройка, ещё не заселённая и обнесённая забором. Огромный подземный гараж. Никто не отреагирует на шум. Неплохо выбранное место. — У нас поджимает время, — говорит она. — Надо всё сделать быстро. — Они начнут стрелять. И не только по мне, но и по Оскару. У него нет брони, и он, кажется, в самом центре помещения. Марси замолкает и водит пальцами по гладкому навигатору. Потом по смартфону. Экран мягко пощёлкивает — дурацкая имитация кнопок, от которых конструкторы так тщательно избавлялись и к которым люди на самом деле так привыкли. — Тебе же не нужен свет? — Марси. — Тогда у меня есть план. — Марси? План внутри плана? Нет. Это совсем плохо звучит. — Я знаю планировку этого здания. Работали с застройщиком, когда я ещё занималась недвижимостью. Замки на входные двери они ставят перед самым заселением. Там есть электрощитовая, я доберусь до неё быстро. Чуть быстрее, чем ты, если мы выскочим из машины одновременно, я же сегодня в кедах. — Какого хера ты творишь? — Не заставляй меня отвечать себе самой на этот вопрос. В общении с тобой и Фогги об этом лучше не задумываться. В секундной тишине очень кстати поют сверчки. Жалко, что Марси их не слышит. — Здесь в бардачке пистолет, хотя не знаю, зачем он Дэнни, — сдаётся Мэтт. — Не хочу слышать, что ты не умеешь стрелять. — На крайний случай брошу его в противника и страшно заору. Пошли. Они выскальзывают в ночь — и действуют очень быстро, потому что надо успеть до того, как раскроют Дэнни. Мэтт помогает Марси перелезть через забор, и она бежит довольно тихо, старается не лязгнуть стальной дверью, когда Мэтт уже спускается к подземной парковке. Электрощитовая открыта — ею же пользовались, чтобы подать напряжение на подземную стоянку. Приходится только ненадолго замереть на последнем лестничном пролёте, сжав дубинки до скрипа перчатки. Немного возни Марси, из которой громче всего щёлкнул какой-то некрупный рубильник — и лампы перестают гудеть. Медленно остывают. Марси сразу топает назад. — Что за херня, Гэри, — раздаётся чей-то голос. — Ага, хоть глаз выколи. Оскар Арохо всё ещё ровно сопит в тряпочку, веря в случайные отключения электроэнергии. Беда, наверное, с таким комендантом. Он же комендант в доме Джесс? — Пойду посмотрю, — говорит кто-то. — Включу. — Телефон у кого? — У меня. Импровизированная перекличка позволяет Мэтту ворваться на пустую стоянку и пойти на голоса сразу же, как первый храбрец пытается выйти. Караул у этого входа огребает дубинками на пару секунд раньше, и они слушаются Мэтта так, будто те же самые, будто их сделали не для Дэнни. Храбрец-посыльный валится на пол, оглушённый качнувшейся навстречу дверью, а дальше всё оказывается ещё проще. Оскар оказывается догадлив, и сказу же раскачивает стул, ломает его ножки и линяет в угол стоянки, пока Сорвиголова, настоящий Сорвиголова, приглашает охранников на танец. Мэтт может танцевать с любым количеством партнёров, о да. Даже если кошмарно ноют не зажившие до конца рёбра. Не отвлекаться. Всех в отключку: этого — по затылку, того — немножко придушить. Быстрее, чтобы чёрное небо не рухнуло больше ни на кого. Он только раз пропускает очень больной удар, в скулу, когда какая-то пуля чиркает его по ноге, потому что задумывается: у Дэнни Рэнда нет никакой защиты, а его ведь наверняка не будут щадить. Ванесса не может щадить того, кто отобрал её сто двадцать кило счастья и засунул в камеру; а Дэнни ещё и нужно, согласно их плану, играть в поддавки. Тянуть время, чтобы всё получилось почти синхронно, чтобы Ванесса не успела убежать, а Оскара не успели убить. Не надо думать во время драки. Чем больше думаешь, тем больше слабых мест находишь сам у себя — и нечаянно показываешь. Что всё закончилось, Мэтт понимает не сразу, едва слыша за запахом крови и своим тяжёлым сбитым дыханием усердное мычание. Он шагает на него, в самый угол, сдирает со рта пленника повязку и наконец узнаёт его голос: — Ты цел? А то я ни черта не вижу. Я тоже, чуть не отвечает Мэтт на автомате, развязывая ему руки и бросая отломанную спинку стула на пол. — Цел, — выдыхает он. — Успели. Ты в порядке? — Почти. Пара синяков. Полагаю, надо отсюда линять. — Минутку. Подожди минутку. Ты, кстати, хорошо придумал. Со стулом. — Да это я в одном фильме про шпионку видел. Полдня мысленно повторял этот трюк. Хорошая визуальная память, знаешь. — Ты же Оскар Арохо? — Да. Тебя… — Почти прислала Джессика. — Знаешь, ты мог бы стать новым любимым героем моего сына. Мэтт говорит с ним — а сам бродит среди поверженных тел, которые скоро обнаружат себя в полиции и в больнице. Пытается угадать, какой из мобильников использовали для связи. Он же даже почти зазвонил, наверное, он — но захлебнулся в недолгой схватке. Главное, чтобы там всё тоже было в порядке. Обнаружить его получается только тогда, когда стандартная безликая мелодия звучит снова и едко резонирует от стен. Мэтт устало присаживается на корточки и вытаскивает аппарат из чьего-то пиджака, заходясь кашлем. — Может быть, это звонят нам, — говорит он, протягивая проклятый гладкий смартфон подошедшему Оскару. Не сознаваться же. — Включи громкую связь. Оскар сразу принимает вызов, тычет в экран — и подземная стоянка оглашается сорванным «...ло» Джессики. — У нас всё хорошо, Джесс. На связи — пугающая тишина, и Мэтт успевает начать беспокоиться. Но это шипят не помехи, а живой Дэнни Рэнд; а Джесс всё ещё способна злобно сопеть в динамик. Что с ней всё нормально, Мэтт убеждается ещё через десять секунд. — Оскар, ты мудак, — заявляет она громогласно. — Я тебя тоже люблю. — И он мудак. — Думаю, этот мужик в костюме с ушами тебя любит тоже. *** — Что-то Марси рассказывала сюжет по-другому. — Да это же экранизация. Тут наверняка всё с ног на уши поставили. Фогги и Малкольм могут только ждать, а телевизор в палате как раз отлично принимает только пару новостных каналов и НВО. Сериал не помогает обоим выяснить, кто такая Джейни Пуль, да и вообще плана с подменой там нет. Наверное, книга лучше. — Может, переключим на новости? — предлагает Малкольм. — Вдруг наших покажут. — Ну их к чёрту. Дождёмся звонка. — Это если они вообще догадаются нам позвонить. Сам подумай. — Ну, я надеюсь на лучшее и на Марси. Но им никто не звонит — новости сами приезжают в больницу, и приёмный покой наполняется звуками возни и возмущения. Порассматривать красоты Вестероса — и красоты вестеросских женщин — не выходит: пока Фогги и Малкольм переглядываются, в коридорах рявкает Джесс: — Это просто царапина! — Пуля, возможно, оцарапала рёбра! — Я и говорю — царапина! Малкольм подрывается с койки так резво, словно нигде и не прострелен, и Фогги едва за ним успевает. Шустрые они, эти детективы. Вот они все, красавцы, полночные герои. Все — в больнице, место встречи изменить нельзя: красивая медсестричка бинтует бедро Дэнни, сидящего без штанов, Марси что-то бурно объясняет полицейским, сопровождающим их, Оскар благодарит какого-то серьёзного дядьку, забирая у него сонного мальчика — должно быть, того самого Видо, которого спас Малкольм. Джессика сидит на койке с недовольной физиономией — ей накладывают шов на лоб, и косуха лежит на коленях, свёрнутая. Не хватает только… Мэтта. Фогги не решается задавать вопросы; не решается отвлекать Марси, которая вдохновенно несёт что-то об угрозах, похищении, поддельных документах и прочих грехах Ванессы Марианны. Он молча пожимает руку Оскару — целый, хватается за ладонь Дэнни, проходя мимо него — на запястьях свежие повязки, — и приближается к Джессике. — А где… Джесс, от которой никак не отстанет медсестра, показывает глазами куда-то наверх и устало молчит. — В смысле — ушёл на небо?! — Ой, да нет же. Да оставьте вы меня в покое, а? Это царапина. Просто царапина. Отвалите, — она отстраняет медсестру и спрыгивает с койки, небрежно держа куртку в охапке. — Пошли, Нельсон. Малкольм стоит в сторонке, не решаясь с ней заговорить — но Джессика, проходя мимо, едва-едва улыбается, подняв на него взгляд — и хлопает того по здоровому плечу. — Если что, я пока не пустила твой стол на дрова, — говорит она с чуждым ей одобрением. У лифта куртка тяжело плюхается в урну с использованными бахилами. *** Стоять на крыше в майке, с голыми плечами, удивительно легко. Тёплый ночной ветер спокоен и приятен, и хочется улыбаться. Джесс редко хочется улыбаться по-настоящему, но этой ночью нельзя иначе. — Ванесса отправится в тюрячку, я уже обсудила это с Костой, Марси поможет, — сообщает она, не глядя на обнимающихся Мэтта и Фогги. — Какая романтика: письма из одной тюрьмы в другую, вы подумайте. — Да вся наша жизнь — романтика. Фогги отлипает от своего проблемного дружка, сияя. Как будто в Нью-Йорке без этого мало огней. Но лучше жёлтые фонари и красно-белый поток запоздалых машин, чем сверкающий стеклянный дождь. Он кончился. Всё впервые кончилось хорошо. — Что будем делать теперь? — спрашивает Фогги у Мэтта. Тот суёт руки в карманы и неловко пожимает плечами, чуть морщась. — Ну, ты нашёл себе нового компаньона, в «Нельсон и Шталь»…. — Надеюсь, в «Нельсон и Нельсон»… — ...в «Нельсон и Нельсон» я тем более буду лишним. И я вроде как мёртв. Значит, свободен. Значит, поеду искать. — Кого? — спрашивает Фогги, но Джесс смотрит на него, как на тупенького, и он решает замолчать. — Тебе нужны документы, — говорит она Мэтту. — Я как-нибудь… — Знаешь, Оскар — отличный художник. — Не ты ли на него орала, что он больше никогда не должен подделывать документы? В горле что-то забыто мешается, когда она смотрит на Мэтта — а потом это что-то вырывается смехом. Да, Джонс смеётся. Смеётся, стоя на крыше больницы, посреди наконец-то притихшей ночи, и ей не кажется, что это неприлично громко — просто какой-то странный звук. Может, она редко обнимала людей потому, что тяжёлая косуха тянула плечи — но сейчас это легко, пусть на бок и присобачили повязку. Главное — не забыть, что у Мэтта ещё не совсем зажили рёбра. Он же аккуратен, он обнимает её за здоровый бок. — Сан-Франциско, — говорит она ему на ухо очень тихо. — В то утро одна подозрительная женщина взяла билеты в Сан-Франциско, и её данные пробивались всего несколько раз. Придёшь за документами — расскажу. — Хорошо. Спасибо, Джесс. — Найдёшь — поблагодаришь. Главное, не теряйся. Уже ведь понял, что мы тебя где угодно найдём? — Понял. Не волнуйся. Такие связи не рвутся. Мэтт усаживает Джессику на парапет крыши — и она уже не слушает, что они обсуждают с Фогги. Не её дело. Её дело — закрыто. Скоро она поедет домой, вместе с Оскаром и Видо, и будет спать остаток этой ночи и, пожалуй, всё утро, и будет завтракать с яркой жёлтой тарелки. Всё это будет очень скоро. Но пока уходить с крыши не хочется: ведь голые плечи больше ничто не тянет, и их так приятно обдувает ветерок, и над ними троими больше нет множества тонн стекла и бетона. Только звёздное, вовсе не чёрное, высокое небо.