Трактир "У Висельника"

      — А неплохо, — держащий под мышкой машущую лапами Ночу, как кошку, Лейри с порога обвел первую из комнат взглядом побывавшего в сотнях трактиров знатока, — опрятненько, чистенько. Мне нравится.       Пытающийся в очередной раз стянуть с головы Белку Май толкнул ушастого в спину, мол, не загораживай проход, золотце, и откликнулся согласным эхом:       — Да, неплохо. Смотри, какая кровать широкая! На нас троих, если кое-кто пинаться не будет, хватит.       Варди приподнялся за спинами обоих супругов на цыпочки, щурился поверх их макушек. На каждом плече мужчины сидело по паучонке.       — Темновато, три зажженные свечи мало, — наконец изрек он. — Но кровать годная, прочная. Ножки не подломятся. А где вторая хваленая комната, смежная?       Лейри потыкал пальцем куда-то вправо.       — Трактирщик сказал — там, — эльф неуверенно переступил с ноги на ногу. Разберемся. Главное — девочек накормить и уложить поскорее.       Положа руку на сердце, он настолько устал от мельтешения паучонков и беспрерывной грызни Мая с Вардом, что хотел сейчас лишь одного — поужинать, раздеться до исподнего, умыться из тазика теплой водой и завалиться спать.       — Папи! — Белка похлопала задумавшегося приемного родителя ладошкой по шее. — Закажи у трактирщика хлебушка с мяском! Я голодная!       Остальные девчонки громко поддержали сестру: «Закажи, закажи, мы голодные!!!», но Лейри их не слушал, привык к вечному фоновому шуму. Решившись, ушастый шагнул в комнату, на ходу расстегивая на куртке пуговицы. Снятые еще на крыльце перчатки он небрежно кинул на лавку у стены, туда же бросил плащ, сверху поставил седельную замшевую сумку со сменной одеждой и присел рядом, пристроив Ночу на колени.       — Прибыли, — буркнул вошедшим следом мужьям, стягивая сапоги.       Те не заставили себя упрашивать, быстро разулись, и в воздухе повисло густое амбрэ взопревших портянок.       — Грязное сюда, — Лейри ткнул пальцем во мрак под лавкой, — в кучу. Запечатаю до утра заклинанием, иначе задохнемся. И откройте кто-нибудь окно, пожалуйста, проветрить.       Уважающие Дар ушастого Варди и Май подчинились молча. Эльф-не эльф пошептал над портянками, и те окутались едва заметным зеленоватым сиянием, не воняли более. Паучонки не проявили к действу интереса — ну, папи маленько магичит, рутина, не молниями же швыряется. Пока родители распаковывали сумки, они попрыгали на кровать и первым делом забрались под одеяло, закопошились там.       — Простыня, простыня! — запищали счастливо. — Папи, тут простыня! Цивилизация, ура!       Девочки соскучились по комфорту, в лесу им простыней на еловый лапник никто не стелил, спали на родительских плащах. Взрослые лишь тепло улыбались их восторгам, не мешали детям резвиться. Вдоволь нашебуршавшись под одеялом, паучонки вылезли обратно и чинно, в рядок, уселись на край кровати, свесив вниз по две нижние пары лапок.       — Трактирщик обещал ужин, — сказала Дымка, похлопав себя по выпуклому мохнатому брюшку. — У меня в животе ревет бешеный зубр в гоне. Рогатый очень зол, требует еды.       Белка толкнула сестру локотком в бок.       — А у меня — медведь, — фыркнула рыжуха. — Ты травоядная, фу.       Находящаяся между Белкой и Ночкой Снежка заморгала и никого не толкнула, скрестила переднюю пару лапо-ручек на груди.       — Медведи всеядны, — глубокомысленно изрекла кроха, звонко клацнув жвалами. — Это — истина истин. Так написано у папи Мыши в магической инклапедии под красивой цветной люстрацией с медведем. Вы забыли, что ли? Мы вместе читали! — Паучонка не была косноязычной, просто неправильно запомнила «ученые», когда-то услышанные от взрослых слова, не доразобралась с их произношением в силу нежного возраста.       Зато Ноча разобралась и запомнила правильно. Ну, так ей казалось.       — Дура, не инклапедия, а энсклапедия! — вякнула она. — Спроси папи Мышу! Папи Мыша подтвердит!       Миг белая и черная девочки сверлили друг друга гневными взглядами, готовые доказывать каждая свою правоту кулаками, еще миг — и восьмилапки сцепились и скатились на пол отчаянным визжащим комком переплетенных лап и жвал. Вмешаться никто из взрослых не успел. Сверху на дерущихся сестер радостно попадали Белка и Дымка, пропустить потеху обе не могли.       В результате досталось всем четверым — свернутой в жгут рубахой от папи Коши. Брюнет не разбирался, кто зачинщик безобразия, и быстро разнял паучонков несколькими хлесткими, прицельными ударами по «попам».       — Ни минуты покоя от вас нет! — рявкнул он на дочерей, взъерошиваясь. — А ну угомонились, вредители, покусаю! — и выпустил клыки на порядок мощнее клычков-иголочек Лейри. В растрепанных волосах Мая наметилось нечто, похожее на кошачьи уши, силуэт парня потек — наваждение? От трансформации оборотень удержался, сумел сохранить человеческий облик.       — Р-р-р! — рычал он, сверкая хищным сахарным оскалом. — Я вам подерусь!       Ни Лейри, ни Варди в процесс воспитания не вмешивались. Уже обследовавший вторую, смежную комнату довольный Лейри с невозмутимым выражением лица раскладывал на кровати гребешки с зубными щетками, Варди, посмеиваясь, отчищал от пыли тряпочкой сапоги. Обычное дело — паучонки что-то не поделили. Притихнут теперь ненадолго, получив нагоняй. Ну, поплачут чуток, обиженные, и воспрянут к новым шалостям. Чай, не впервой.       Едва папи Коша разогнал подвывающих сестер по углам, в дверной косяк постучали, и наказание провинившихся отменилось само собой. Обнаружившийся на пороге смазливый, худенький паренек протянул распахнувшему дверь Варди большущий поднос, заставленный полными с горкой керамическими мисками. Варди принял у него ношу и невольно крякнул — тяжелый!       — Спасибо, — поблагодарил служку искренне. — Обождите, найду вам денежку.       Паренек ответил отрицательным покачиванием головы, попятился и исчез в темноте коридора привидением, оставив еле уловимый, легко перебиваемый запахом тушеного с травами непонятного мяса аромат свежести. Не захотел денежку, так не захотел, чужие заморочки Варди не касались. Стараясь случайно не наклонить поднос, мужчина осторожно развернулся и понес его изголодавшейся семье. Накормить супругов и детей — священно.       Спустя примерно две с половиной лучины с едой было покончено до последней крошки, остатки мясной подливки из мисочек вылизали корочками хлеба. Наелись, вроде, все, и взрослые, и дети, и пришла пора отправляться набоковую. По умолчанию родители занимали ту комнату, которая с большой кроватью. Паучонкам выделили меньшую, скорее, напоминающую просторную кладовку, с кроватью одноместной, узким окошком-бойницей и с печью, правда, холодной. В недрах этой печи не обнаружилось ни растопки, ни золы, топка и колосники поддувала были вычищены.       Сестренки отправились в постель без возражений, осоловело жмурились. Папи Мыша уложил их и укрыл общим одеялом. Потрепал по щечкам, желая спокойной ночи, напомнил про пустое ведро в углу — отхожее место, и вышел. Мужчина не оставил горящей свечи — горные пауки не нуждались в дополнительном свете, видели в темноте не хуже кошек. Еще пожар устроят…       В воцарившейся тишине прозвучал скрип задвигаемого засова, и якобы засыпающие девочки волшебным образом ожили. Любовно расправленное папи Мышей одеяло полетело на пол, скомканное, и во мраке предвкушающе замерцали алыми всполохами восемь пар круглых, любопытных желтых глаз с расширенными громадными зрачками.       — Белка, вьюшка, в окно не пролезем, там решетки, — отчетливо прозвучал чей-то тихий шепот, и отдавшая ценное указание черная тень со смутно белеющим на спинке крестом скользнула с кровати по направлению к печи — открывать топку. Смешные родители, право, смешные: уверены — надежно заперли дщерей до утра. Знай они, что паучонки собираются на исследовательскую ночную прогулку, не переговаривались бы сейчас спокойно за стеной, ополаскиваясь над тазом принесенной служкой в двух жестяных ведрах горячей водой…       Горные пауки — существа цеплючие, коготки на их лапах созданы, именно чтобы лазать в узких каменных тоннелях и трещинах, тела упруги, но податливы к изменению формы, «текучи». Одержимые жаждой приключений, сестры, пачкаясь в жирной, рыхлой саже, без особого труда гуськом протиснулись в дымоход. Они поднимались около лучины, выбрались на крышу, под звезды и сели в круг печной трубы, озираясь, прислушиваясь и принюхиваясь. Черным-черно, шерстку перебирает прохладный ветерок. Откуда-то снизу вкусно пахнет жарким, еще где-то, в некотором отдалении, кто-то похрапывает — конь в конюшне? Интересненько…       Первой осмелела Ноча. — Ждите тут, — прошептала девочка сестренкам. — Я на разведку. Отлепившись от трубы, крестоноска на пузе подползла к краю крыши и взглянула вниз. Прямо под местом, на котором она лежала, обнаружилось распахнутое настежь окно слабо освещенной пустой комнаты, из которого и тянуло жарким.       Еда лежала на столе посередине этой комнаты на тарелке — солидный шмат сочной, уже кем-то нарезанной на ломти оленьей ноги. Возле мяса сиротливо притулилась половинка ноздреватого, серой муки каравая.       Заинтересованная Ноча свесилась пониже, выискивая в комнате признаки движения — вдруг хозяин еды прилег или в одном из углов возится, приметила на кровати два похрапывающих, переплетенных руками и ногами тела и заскребла коготками грудь. Еда не бесхозная, но её хозяева крепко дрыхнут. Сами виноваты, мясо с хлебом без присмотра бросили.       А раз бросили… Авось не разорятся, утром закажут новую.       — Я сейчас, — пискнула Ноча сестрам, подобралась и ловко, с кошачьей, невесомой грацией перепрыгнула с крыши на стену над окном. Со стены девочка соскочила на подоконник, ещё прыжок — и она побежала прямой наводкой к кровати. Взобралась на изголовье, кося левым рядом глаз на стол. Осторожно потрогала лапкой рог одного из спящих — теплый, красиво переливается золотыми нитями, зелеными и алыми искорками… Перепрыгнула на столешницу и, довольно мурча, уткнулась мордочкой в жаркое, зачавкала. Спящие не шелохнулись, только разукрашенный драгоценностями не-человек дернул ухом. «Идите ко мне!» — уминая мясо, жестами звала Ноча сестер, но те боялись, не шли.       Про то, что приемные родители учили не воровать, черная паучонка предпочла не вспоминать. Не сейчас, потом, завтра. Если поймают с поличным, то накажут. Значит, скорее всего, никогда. До сих пор вон не поймали… Набив пузик до состояния «щаз лопну», паучонка сыто, тоненько рыгнула и под полными страха взглядами остальных, наблюдающих снаружи паучонков, отправилась исследовать чужую комнату. Внимание глупой девочки по-прежнему привлекал не-человек. «Кто ты, — размышляла малышка, устроившись в изголовье и покачиваясь на лапках. — Не эльф, как папи Лейри, не вампир, как папи Мыша, не оборотень навроде папи Коши. — Неведомое существо. Огоньки, рога, пахнешь огнем и смертью»… Звуковая волна вопля подскочившего человека застала Ночу в абсолютный расплох. — Папки! — охнула паучонка, шлепаясь на пол и зажмуриваясь. Миг, и она черной молнией умчалась обратно в окно, подгоняемая поднятым человеком истеричным, пронзительным ором. Канула во тьму, будто привиделась. Следом за перепуганной до икоты Ночей неслись её не менее перепуганные сестры. Все четыре паучонки сейчас жалели, что отправились на ночную прогулку, остро хотели очутиться в объятиях приемных родителей и на бегу горестно всхлипывали, роняя слезки. *** Сначала паучонки бежали наобум, лишь бы куда-то скрыться от напугавшего их человека. Проскочив по наружной стене Трактира метра с два вправо и вниз, восьмилапки юркнули в первое попавшееся по дороге окошко, надеясь попасть в главный, обязанный привести к родителям коридор, и продолжили бы бежать, не разбирая направления, не прегради им дорогу спрыгнувший словно с потолка огромный черный котище. Сталкиваться с взъерошенным, глухо рычащим зверем сестры побереглись, резко тормознули, развернулись на месте и помчали в противоположную от кота сторону. Пролетев прямой, по ночному времени темный рукав коридора с закрытыми дверями, паучонки уткнулись в тупик с единственным распахнутым окошком-амбразурой, опять тормознули и затихли, сбившись в помаргивающую влажными желтыми глазами, запыхавшуюся мохнатую кучку, растерялись. Комната под номером восемь оказалась не здесь. Заблудились, потерялись! Папи, спасите, помогите! — Хочу под одеялко, — еле слышно всхлипнула Снежка в воцарившейся подавленной тишине. — Мне холодно. Белка и Дымка поддержали Снежку жалобным скуляжом. Ночка грозно пришикнула на разнывшихся сестер, пощелкала жвалами и подобралась. — Стыдитесь, вы, потомки горных паучих, — крестоноска сжала ручки в кулачки. — Чего панику наводите? Сейчас успокоимся, сориентируемся и вместе раскинем поисковую сеть, как нас папи учили. Магини мы или позорные, трусящиеся дождевые червяки? Сестренки крестоноски ошалели от подобного сравнения, вразнобой забормотали протест. Червяки? Ну нет! Они — дочери страшных, гордых повелительниц подземелий и владеют магией, да-да! Пусть только зачатками магии, но владеют же! И все четыре уже прошли инициацию! — Раскинем! — запищали, — непременно раскинем! Глупышки совершенно не задумывались, как впишут поисковую сеть в незнакомый, причудливо выплетенный магический фон Трактира. А зачем? Набросят свое создание поверху, и готово… — В круг, — скомандовала Ноча на правах носительницы креста. — Даем друг другу ладошки. Сосредотачиваемся на центрах Силы. Белка, не моргай, лучше зажмурься. Снежка, ты меня боком пхаешь, отодвинься чуток влево. Дымка… Договорить чернушка не успела — ее кто-то мощно толкнул в спинку, едва не сбив с лап. Чудовище! — Аааааааа! — заверещала Ноча, не жалея голосовых связок. — Чудовище! — и невесомо порскнула на потолок, оттуда, замешкавшись на мгновение — в спасительное окошко. За паникершей смазанными тенями шуганулись остальные. Никто из девочек не увидел напавшего во мраке, и был ли он вообще, возможно, в толчее круга Ночу зацепила локтем одна из сестер, но у страха, как известно, глаза велики. Возвращаться и искать неведомого врага, чтобы прояснить ситуацию, паучонки не стремились. Снова оказавшись на наружной стене Трактира, сестры приостановились. Ноча прекратила верещать, стыдясь проявленной трусости, быстро вытерла с мордочки мочащие мех текущие слезки и независимо, по-взрослому сложила на груди передние ручко-лапки. — Айда на крышу, — велела резким, не терпящим возражений тоном. — Нашу печную трубу вынюхаем — и спать. Я сыта прогулкой по горло. Снежка — беловатое пятно на черном фоне — сдавленно мяукнула: — Конечно сыта, чужое мясо не мы сожрали в одно рыло — ты. Даже хлебушка нам не принесла… Ноча проигнорировала недовольство сестры. — Я бы принесла, но человек проснулся, — возразила крестоноска шепотом. — Пришлось драпать, пока не словили. А ты голодная, что ли? Снежка, тоже шепотом, подтвердила: «Голодная», и паучонки на ощупь обнялись. — Здесь наверняка есть еще еда, — предположила, вроде, Дымка. — Поищем, наедимся — и тогда уже спать. Остальные согласились. — Откуда начнем искать? — спросила, вроде, Белка — безлунной ночью все паучонки — темно-серые пятна, кроме белых. — Я за первый этаж. Там кухня. — И я за первый, — подхватила Снежка. — Там еще и общая зала, где едят постояльцы. Вроде Дымка не сказала ни словечка ни за, ни против, просто молча потопала по стене туда, куда решили сестры. Серой паучонке было безразлично, где именно добывать вкусняшки. Лишь бы не поймали на месте преступления. Примерно в то же время на втором этаже, в комнате 8. Трое лежали на широкой, изрядно разворешенной кровати в позе шестьсот девяносто девять абсолютно обнаженными. Варди и Май увлеченно заглатывали мужское естество друг друга, пристроившийся за спиной Мая Лейри зевал, вяло поцеловывая оборотню плечи. Эльф-не эльф слишком устал, чтобы проявлять активность, уже успел нечаянно скорострельно извергнуться между плотно сдвинутых Маевых бедер и задремывал, не совсем равнодушный к тому, чем занимаются мужья, чья похабно чмокающая, потеющая возня мешала ему окончательно уплыть в сон. Блондинистый маг и не помышлял ревновать обоих. Факт, ни Май, ни Варди не могли дать ему однажды испытанного в пещерах горных пауков безграничного наслаждения. Зато подарили семью, тепло и жизнь. И будут дарить, пока сам Лейри не передумает и не сбежит куда-нибудь. А он, Лейри, сбегать не собирается: от добра добра не ищут. Эх… Эх-эх-эх… — Чего развздыхался? — чуткий к настроению младшего супруга Варди выпустил изо рта основательно облизанное, блестящее от слюны хозяйство Мая и приподнялся на локте. — Спишь и спи. Не спится — присоединяйся. Не присоединяешься — не завидуй чужому удовольствию. Если бы подобное заявил Май, Лейри бы его укусил. Варди же кусать остерегался. Разозлится — запросто скрутит заклинанием, кинет на бедро животом и отшлепает по причинному, вечно влипающему в неприятности, очень кстати беззащитно заголенному месту. И орочья магия эльфа-не эльфа не спасет: применять ее против любимого мужчины нельзя, больно опасная да смертоносная. — Я не завидую — жалуюсь, — Лейри чмокнул продолжающего ласкать напряженное колом интимное Варди языком и губами в брюнетистый растрепанный затылок. — Вы меня своими стонами заводите, — парнишка потерся о чуть откляченные ягодицы Мая доказательством, весьма твердым. — Но сил нет шевельнутся и глаза не открываются. Поможете справиться с проблемкой? Варди хмыкнул, кивнул и хлопнул Мая по равномерно двигающейся макушке. — Прервись-ка, Коша, — попросил он. — Рассосался, что твоя веселая шлюха. Видишь, у Лейри стояк? Займись. Ненавидящий, когда Варди командует, оборотень крупно передернулся, с нарочито брезгливой гримаской выплюнул возбуженную плоть русого и сел. — Твой обожаемый Лейри — лентяй, — парень с рыком приподнял верхнюю, распухшую от поцелуев с мужьями губу, демонстрируя звериные клыки. — Вечно филонит, чтобы мы его обслуживали. Обойдется, пусть тоже работает. Развалился, бревно бревном. В ядовито выцеженном недовольным, колотящимся мелким ознобом неудовлетворенного желания оборотнем обвинении присутствовало мало правды. Уж кого-кого, но жадного до постельных кувыркалок Лейри бревном обзывать было — грех. Затрахивал, пламенный, и Варди, и Мая так — оба потом пластались по насквозь пропотевшим простыням осушенными до последней капли семени звездами и молили о пощаде. Реакция со стороны Лейри последовала незамедлительно — блондин подскочил, выпуская вампирьи зубки-иголочки, и по-паучьи грозно зашипел, засверкал изумрудными глазюками. — Значит, я — бревно, — явно с трудом сдерживающийся не накостылять обидчику, юноша стиснул кулаки до побелевших костяшек. — Ну… Спасибо, Маюшка, солнышко, за комплимент. Завтра дети будут на тебе с утра и до самой ночи, как сегодня на мне! И тогда мы посмотрим, кто из нас бревно, драный ты кошак! Эльф-не эльф сейчас привирал — он почти никогда не занимался паучонками один, родительские обязанности распределялись в их семье равномерно между всеми тремя приемными родителями. Но юноша так ослепительно похорошел во вспышке гнева, что возражать ушастой красоте не захотели ни Варди, ни Май. Быстро переглянувшись, русый и оборотень ловко сцапали проснувшегося к подвигам, зарумянившегося высокими скулами строптивца в объятия и опрокинули на спину, зацеловывая с двух сторон. Лейри отбивался, дрыгая ногами, и что-то задушенно верещал, впрочем, недолго: подмяли, гады, облепили конечностями, замурчали нежностями, и маг поплыл, расслабляясь, отдался на милось победителей. В семье опять воцарились мир и взаимопонимание. До следующей ссоры из-за очередного пустяка.