Часть Один
23 октября 2018 г. в 21:32
Иоганн Вайс всегда считал себя человеком разумным, не поддающимся на дешевые провокации. Но стоя посреди комнаты в купальном халате с изящной упаковкой кружевных французских чулок в руках, он впервые начал в себе сомневаться.
Дурная идея пришла в голову Генриху как раз в тот момент, когда он, стянув с Вайса брюки вместе с носками, массировал ему ступни. Развалившийся в кресле Иоганн благосклонно взирал на любовника, стоящего перед ним на коленях, и млел от удовольствия.
— Я тут подумал, — произнес Генрих, ласково оглаживая большой палец на правой ступне Вайса, — что у тебя отличные ноги. Я бы даже сказал — божественные.
Иоганн, не привыкший к подобным комплиментам, уставился на Генриха с нескрываемым изумлением. Он никогда не обращал особого внимания на свою внешность, хотя прекрасно знал как свои достоинства, так и недостатки. К ногам же у Вайса особых претензий никогда не было. Ноги как ноги: длинные и сильные с четким рисунком хорошо прокачанных мышц (спасибо занятиям в школьной лыжной секции), в общем, ничего такого, чем можно было так восхищаться.
— Как-то неожиданно тебя на комплименты потянуло, — подначил он любовника, невзначай погладив его по груди свободной левой ногой. — Или запал закончился?
— Обижаешь, — ухмыльнулся в ответ Генрих, в глазах которого неожиданно заплясали знакомые Иоганну чертенята, — моего запала для тебя более чем достаточно.
Он поцеловал изгиб иоганновой ступни, слегка прикусив нежную кожу, и опустил его ногу к своей промежности. Вайс прижался подошвой к его сокровенному, словно желая на опыте убедиться в словах любовника, и совершенно по-хулигански потерся ногой о то самое упругое, скрытое под слоями одежды.
Генрих зажмурился и, глубоко вздохнув от удовольствия, слегка прикусил губу. Его неизменно заводила проявляемая Иоганном инициатива, толкая порой на совершенно безрассудные вещи. Чего только стоила гонка по ночному Берлину, во время которой Вайс только чудом умудрился не влететь в придорожный столб, а Генрих — быстро передернуть ему в полутемном салоне. А все начиналось с простого поцелуя, за которым Иоганн потянулся — сам! — неожиданно зажав Генриха в темном углу дядиной канцелярии.
— И правда, достаточно, — усмехнулся Иоганн, продолжая поглаживать ногой промежность любовника, — а то я подумал было, что вся твоя энергия уходит во славу Рейха.
— У меня всегда есть чуток про запас, — отбил подачу Генрих, — исключительно для тебя.
Он поерзал, устраиваясь на полу поудобнее и, закинув одну из ног Иоганна себе на плечо, принялся любовно оглаживать и целовать вторую. Прошелся губами по узкой щиколотке, слегка прихватив зубами выступающую косточку, проложил дорожку из поцелуев к колену, исследовав языком нежную кожу подколенной впадинки.
— Отличные ноги, — повторил он, не в силах оторваться от предмета своего восхищения, — не у каждой женщины такие есть. В чулки бы их. В ажурные.
Вайс, разнеженный долгой прелюдией, не сразу понял сказанное, а осознав, не смог удержаться от хохота.
— В чулки? Меня? — смеялся он, представив, как будет выглядеть бравый советский чекист Саша Белов в ажурных женских чулках.
— А почему нет?! — сощурился в ответ Генрих, дождавшись, пока любовник исчерпает положенный ему уставом годовой запас смеха. — Уверен, что на это стоит посмотреть.
— Извращенец, — усмехнулся Иоганн, до которого запоздало дошло, что разговор о божественных ногах Генрих затеял неспроста, — скажи еще, что тебя это возбуждает.
На мгновение смутившись, Генрих Шварцкопф спрятал глаза, подтвердив тем самым догадку Иоганна и заставив того задуматься.
С одной стороны, идея казалась ему вопиюще непотребной. Несмотря на все то, что они с Генрихом вытворяли в постели, Иоганн вовсе не жаждал натягивать на себя женское белье, словно заправский трансвестит с Александерплатц. И если в любви к Генриху он не видел больше ничего предосудительного, то примерять на себя женскую роль отказывался в принципе.
Потакать любовнику в его неудержимых эротических фантазиях тоже не хотелось. Вайс все еще корил себя за ту вечернюю гонку по Берлину, когда перед глазами плыли круги от возбуждения, а рука Генриха беззастенчиво хозяйничала у него в штанах. Позже он попытался отругать Шварцкопфа-младшего за нарушение конспирации, но сделать это убедительно так и не смог. Ругать Генриха всегда было сложно. Отчитывать же Генриха, стоящего перед Иоганном на коленях, было практически невозможно.
С другой стороны, мысль об ажурных шелковых чулках на ногах чем-то его зацепила. Вайс так и не смог понять, чем именно, но, воображая себя натягивающим чулки, чувствовал, как щекочет нутро поднимающееся возбуждение. В конце концов, билась в его голове предательская мыслишка, новый опыт лишним никогда не бывает.
— Я бы в любом случае посмотрел, — лукаво улыбнулся Генрих и, нежно огладив иоганновы бедра, потянулся к белью.
В тот вечер о чулках они больше не говорили. Они вообще тогда почти не разговаривали, наслаждаясь обществом друг друга перед очередной командировкой Иоганна.
Однако, вопреки горячим надеждам Вайса, Генрих ничего не забыл и спустя какое-то время презентовал ему небольшую узкую коробку с короткой французской надписью на упаковке. Выглядела коробка изящно и очень дорого.
— Ты совсем спятил? — возмутился тогда Иоганн. Он намотал в очередной поездке почти тысячу километров и меньше всего хотел тратить время на подобные глупости.
— Оставь, — уговаривал его Генрих, — наденешь как-нибудь для меня. Зря, что ли мы с Шарлоттой половину Берлина обошли. — И глядя на изумленное лицо Иоганна, пояснил: — Я сказал ей, что ищу подарок для дальней родственницы и описал твои размеры. И, по-моему, она справилась просто отлично. Так что тебе должно быть впору.
— И думать забудь, — отрезал тогда Вайс. — Подари это, и правда, какой-нибудь родственнице. Помнится, у тебя их в Берлине целая куча.
— Проблема только в одном, — ухмыльнулся в ответ Генрих, — таких ног, как у тебя, нет ни у одной из них.
Но всерьез ссориться из-за подарка обоим не хотелось, поэтому празднично упакованная коробка отправилась на дно шкафа до лучших времен. Какое-то время Генрих неустанно поддразнивал Вайса, требуя примерить подарок, но вскоре отстал, споткнувшись о подлинно чекистское упорство любовника. Иоганн было вздохнул с облегчением, но неожиданно для себя понял, что мысль напялить таки на себя этот предмет дамского гардероба засела в его сознании глубже, чем он ожидал.
Сначала он не на шутку смущался, стоило ему лишь представить шелк, скользящий по его ноге, но вскоре стыд уступил место любопытству. В какой-то момент грызущая его фантазия стала настолько навязчивой, что Вайс решил избавиться от искушения самым простым из возможных способов — уступить ему. Он даже отыскал в шкафу нераспакованный подарок и долго вертел его в руках, раздумывая, стоит или нет. Так и не придя к однозначному решению, он сунул коробку назад, подумав, что разберется с ней как-нибудь в другой раз, когда найдет для этого подходящий момент. Нужный момент не заставил себя долго ждать. Главный идейный вдохновитель этого безобразия, Генрих Шварцкопф, решил отметить день своего рождения.
Приглашение на праздничный ужин Вайс получил от виновника торжества во время очередного дружеского визита и очень удивился его пышности и официозу. Тисненая праздничная бумага с золоченой окантовкой и имперскими символами, содержащая текст официального приглашения, была излишне помпезной, но, несомненно, очень дорогой. Как и ресторан, по адресу которого приглашенному надлежало явиться не позднее десяти вечера. Иоганн внимательно рассмотрел приглашение, едва ли не обнюхав его со всех сторон, а потом подозрительно уставился на Генриха.
— Когда это тебе удалось так разбогатеть? — саркастически поинтересовался он у приятеля.
— Это дядюшка расстарался, — ответил ему Генрих, торопливо избавляясь от надоевшего за день мундира. — Хочет произвести самое благоприятное впечатление на будущих покровителей.
— На Гиммлера и Шелленберга? — поинтересовался Иоганн, размышляя о том, что попасть в общество собственных шефов в неформальной обстановке было бы очень полезно для его дела.
— На них?! Не, что ты, — рассмеялся в ответ Генрих. Он уже скинул рубашку и, обняв Вайса со спины, расстегивал ему ремень. — Эти цену Вилли Шварцкопфу давно знают. И вряд ли изменят свое мнение в ближайшие пару лет. Речь тут совсем не о них.
Расстегнув Иоганну штаны, Генрих принялся за его рубашку, прильнув поцелуем к вайсовой шее. Он успевал соскучиться по любовнику даже за время совсем короткой разлуки и не желал терять драгоценные минуты на праздные разговоры.
— Тогда на кого же? — поинтересовался Вайс, словно не замечая манипуляций любовника. Тренированная выдержка разведчика трещала по всем швам, но пока держалась, хоть и на честном слове.
— На родственников, конечно, — фыркнул в ответ Генрих. — Я же рассказывал тебе: их у меня великое множество. И не все они — особы женского пола, есть и весьма состоятельные солидные люди. Многие из них обеспечены и, я бы сказал, богаты.
— Заводчики и мануфактурщики?
— Вроде того. Родня, хотя и дальняя, но все же моя родня. И кто его знает, когда такие связи могут ему пригодиться.
— И сколько их будет?
— Человек пятьдесят, не больше. Естественно, наши шефы тоже приглашены, но вряд ли кто-то из них почтит вниманием столь скромное домашнее мероприятие. Шварцкопфы местами хоть и богаты, но отнюдь не бароны.
— Твой дядя времени даром не теряет, — ухмыльнулся Вайс и вложил приглашение обратно в изящный конверт. — Но как по мне, ради знакомства с дальними родственниками не стоило так раскошеливаться.
Генрих тем временем выхватил конверт у него из руки и кинул его на прикроватную тумбочку. Содрал с любовника рубашку, вытряс его из майки и вовлек в долгий томительный поцелуй. Иоганн, терпение которого стремительно подходило к концу, послушно отвечал ему, заражаясь от него неуемной, рвущейся наружу энергией, жадно впитывая каждое прикосновение.
— Ты так и не понял, — усмехнулся нацеловавшийся Генрих. Он приласкал пальцем припухшие губы Вайса и произнес: — Ради знакомства с дальними родственниками, возможно, и не стоит тратиться. Но на знакомство с моей родней ему придется раскошелиться. Ты разве забыл, что дядя Вилли — бастард? Некоторые из моей родни о нем до сих пор и слышать не хотят.
Иоганн, возбужденный нехитрыми прикосновениями, родословную Шварцкопфов вспоминать не хотел. Ему вообще во время секса с Генрихом думалось плохо, о чем он не раз искренне сожалел.
— В любом случае, вся моя надежда только на тебя, — торжественно произнес Генрих, собственническим жестом запуская пальцы в волосы Иоганна. — Не хочу сдохнуть от скуки в кругу старых маразматиков.
— Постараюсь тебе помочь, — усмехнулся в ответ Вайс, — но учти, клоун из меня никудышный.
— Главное, что наездник неплохой, — ответил ему Генрих, опрокидывая полураздетого Иоганна на кровать.
Стащив с Вайса брюки вместе с бельем, он нетерпеливо огладил его обнаженные ноги и привычным жестом раздвинул их, поддев под колени.
— Жаль только, что без амуниции, — попечалился он и припал губами к любимой выемке на левом колене.
Иоганн, плавившийся в его руках словно масло на солнце, нашел себе силы сочувственно вздохнуть.
— Уверен, я что-нибудь придумаю, — неопределенно пробормотал он, не желая давать Генриху лишний повод для манипуляций.
Но коварный Шварцкопф немедленно встрепенулся и, оторвавшись от вылизывания нежной ямочки под иоганновым коленом, тут же навис над любовником:
— Это был бы отличный подарок, — мечтательно произнес он, выжидающе глядя Вайсу в глаза.
Натянув на лицо маску спокойного безразличия, тот лишь мысленно чертыхнулся, проклиная собственную моральную неустойчивость перед обаянием любовника, и полез целоваться.
Теперь же, стоя посреди комнаты в купальном халате на голое тело, он вертел в руках коробку с чулками и чувствовал себя загнанным в угол.
Момент для воплощения давно терзающей его идеи был как никогда удачным, и особого смысла откладывать свое грехопадение Вайс не видел. Однако трусливая мысль на грани сознания настойчиво твердила ему, что ничего конкретного Генриху он все же не обещал. Официальный подарок уже был тщательно упакован в лучшую подарочную бумагу — Иоганн лично проверял качество и подарка, и упаковки — и дожидался своего часа в бардачке машины. Неофициальное пожелание он, конечно, принял к сведению, но четкого ответа так и не дал, зная, что Генрих примет такую уклончивость за отказ и не станет настаивать. Недремлющая совесть советского разведчика, конечно же, верещала, что слово не воробей, а разбрасываться доверием соратников по таким мелочам не следует. Но Вайс виртуозно затыкал мерзавку, напоминая, что существует масса более серьезных вещей, делать которые настоящему чекисту также не следует. Например, спать с объектом вербовки едва ли не на глазах у всего Рейха, а также потакать оному объекту в его неудержимой сексуальной фантазии.
Но как бы ни оправдывался перед невидимым судьей Иоганн, одному аргументу он так и не смог ничего возразить. Надевать на себя чулки ему было попросту страшно. Где-то в глубине сознания жгучий стыд, томивший его все это время, помножился на сомнение в собственной мужественности и перерос в откровенную панику. Осознав это, Вайс с удивлением обнаружил, что в чем-то с собственным страхом согласен. Он знал, что готов на многое, но согласиться с утратой того самого, глубинного и определяющего естества, не смог бы даже под угрозой расстрела.
Он отшвырнул от себя проклятую коробку, намереваясь отказаться от затеи, но тут же вспомнил, что бояться таких мелочей настоящему чекисту, в общем-то, не полагается. Единственный страх, который может владеть разведчиком, внушал ему мудрый наставник, это страх провала. Размениваться на остальные страхи — терять драгоценное время и бесценные возможности.
Кое-как примирив внутренние противоречия, Иоганн решил разобраться с ними попозже. Времени до начала праздника оставалось в обрез, а в том, что он сможет с первого раза освоить хитрый предмет дамского гардероба, у него были серьезные сомнения.
Отыскав ножницы где-то в ящике стола, Вайс аккуратно вскрыл упаковку и осторожно разложил на кровати пару изящных ажурных чулок, попутно похвалив чувство стиля и вкус Шарлотты. Чулки черного цвета, сделанные из тончайшего шелка, казались почти невесомыми, а украшавший их рисунок — простым, но гармоничным, сочетавшим в себе кружева и строгие классические линии. Венчал кружевное великолепие жесткий пояс с бесчисленным количеством застежек. Повертев его в руках, Иоганн остро пожалел о том, что в комплекте с ним не идет инструкция по применению, но, призвав на выручку всю свою смекалку, в хитроумном сплетении застежек и ремешков все-таки разобрался. Дело оставалось за малым: нацепить на себя разложенную амуницию в правильном порядке, ничего не порвав и не запутав. Вайс скинул купальный халат и принялся за дело.
Первым препятствием на пути к совершенству стали его собственные трусы. Повертев их в руках, Иоганн со вздохом признал, что от мужского белья ему придется отказаться. Длинные, до середины бедра штанины в быту были незаменимы, но при попытке поддеть под них чулки, неизменно собирались бы под брюками. Вайс решил было их подогнуть, вспомнив нехитрые навыки шитья, но тут же отказался от этой мысли. Возиться с иголкой и ниткой за несколько минут до праздничного обеда ему не хотелось, да и сама идея отправиться в свет без белья показалась ему возбуждающей. Решив, что чудить — так с размахом, Иоганн убрал белье подальше и взял в руки пояс.
Застегивая на себе это чудо текстильной промышленности, он впервые за долгие годы засомневался в своей ловкости. Мерзкие крючки и кнопочки, которые так идеально ложились друг на друга в свободном состоянии, на теле казались орудием пытки, изобретенным отцами-инквизиторами. Они не сразу попадали в паз, а попав, все время норовили из него выбиться, а то и вовсе, словно живые, выскальзывали из вспотевших пальцев. Зацепив, наконец, последний крючок, Вайс неожиданно почувствовал себя гимнастом, отработавшим под куполом цирка получасовую программу. Он мысленно пожалел всех женщин мира, вынужденных ежедневно справляться с этим самостоятельно, и, полюбовавшись в зеркало на результат, приступил к самому страшному.
Тонкая шелковая ткань чулка ловко струилась меж пальцев, предательски распадаясь из пригоршни в самый неподходящий момент. Вновь и вновь собирая ее в горсти, Иоганн думал, что его инструкторы по разведшколе неоправданно упустили из виду такое шикарное упражнение на терпение и выносливость. Надо будет подкинуть Дитриху идею, усмехнулся про себя он.
Справиться с первым чулком ему удалось лишь с пятой попытки, правильно натянуть на ногу — с шестой, а ловко пристегнуть сам чулок к поясу — всего лишь с третьей. Мысленно поздравив себя с победой, Вайс глянул на часы и, помянув недобрым словом Генриха вместе с его извращенной фантазией, принялся за второй. К началу праздника он явно опаздывал, но решил не заморачиваться строгим соблюдением протокола, справедливо полагая, что за пережитые муки достоин поблажки.
Со вторым чулком он покончил гораздо быстрее и, глянув на себя в зеркало, мысленно перед Генрихом извинился. Смотревшее на Иоганна отражение казалось ему развратным и неожиданно сексуальным. Гибкое и выносливое тело дышало молодостью и здоровьем. Длинные сильные ноги в кружевных шелковых чулках, пристегнутых к изящному поясу, выглядели странно и возбуждающе. Было в этом что-то неуловимо непристойное, но притягательное в своей порочности. Повернувшись к зеркалу боком, а затем спиной, Вайс изогнулся в попытке рассмотреть себя со всех сторон, гордясь и смущаясь одновременно. Генрих оказался прав в своем предположении: чулки на стройных иоганновых ногах и вправду смотрелись великолепно. Иоганн невольно заволновался, оглаживая крепкие юношеские бедра под ласкающим тело шелком, смущенно расправляя невидимые складки.
Удивляясь собственной раскованности, он придирчиво рассматривал в зеркале свое отражение. Отражение не менее внимательно смотрело на оригинал, послушно разглаживая вместе с ним встопорщенные кружева, поправляя капризный чулок. Тщательно осмотрев себя, Иоганн одобрительно кивнул своим мыслям и тут же ощутил, как накатившее на него смущение неожиданно сменилось острым щекочущим возбуждением. Он поднял шокированный взгляд на свое отражение и неожиданно понял, что у него медленно, но неуклонно встает. Не ожидавший такого от своего верного спутника, он завис у зеркала, с изумлением наблюдая, как горделиво поднимается вверх упругий столбик плоти, расправляется, очерчивая набухающие вены, нежная кожа и розовеет аккуратная головка.
— Ч-ч-то? — удивленно пробормотал он уставившись на образовавшееся непотребство.
Его член, показавший себя в полной красоте, крепко прижался к животу и засочился прозрачной вязкой смазкой, готовый к действию. Иоганн беспомощно оглянулся по сторонам, в поисках поддержки и понимания, но не нашел ни того, ни другого. Лишь собственное отражение в зеркале с покрасневшими от стыда ушами послушно повторяло его движения. Забыв на мгновение обо всем на свете, Вайс протянул руку и вместо того, чтобы прикрыться, огладил ладонью восставший член. Горячая волна прошила его тело от макушки до пят, заплясала, где-то в животе, окатила кипятком неуклюжие пальцы. Иоганн глубоко вздохнул, прикрыв глаза от наслаждения.
Во время службы в «штабе Вали» ему часто доводилось рукоблудствовать. Несмотря на двойную нагрузку по обоим фронтам, молодость брала свое, и он часто просыпался по утрам еще до будильника, но в полной боевой готовности. Лежа в кровати, разморенный и полусонный Иоганн гладил себя, вспоминая Ригу и раскинувшегося на песке Генриха. Чтобы кончить оголодавшему организму многого не требовалось. Сухой, почти привычный оргазм сотрясал тело после пяти минут настойчивых прикосновений и Вайс, расслабленный, но не удовлетворенный, поднимался на службу.
Сейчас же все было иначе. Он водил рукой по вставшему члену, купаясь в вихре захлестнувших его эмоций. Чувство смущения от творимого безобразия, смешанное с горячечным возбуждением от увиденного в зеркале и осознанием происходящего, захлестнуло его с головой. Он чувствовал, как подрагивают от напряжения мышцы ног, как плещет в глубине тела жар от предвкушаемого удовольствия, и не мог остановиться. Опустив руку ниже, Иоганн забрал в пригоршню напрягшиеся в готовности яйца и прикусил губу, пытаясь не застонать в голос. Все связные мысли вылетели у него из головы, оставив после себя звенящую пустоту, и впервые за все время своей службы он был этому рад. Потом он обязательно попеняет себе за малодушие и невыдержанность, за несанкционированное опоздание и уступку искушению, но это будет потом. А сейчас его внимание принадлежало грядущему наслаждению, и Иоганн не намерен был себе в этом отказывать.
Он погладил головку, царапнул ногтем развилку уздечки и ритмично задвигал кулаком по члену. Воображать в этот раз ничего не пришлось. Достаточно было вскинуть глаза на собственное отражение, развратное, но смущенное, сосредоточенно повторяющее любое движение за хозяином. Зеркальный Иоганн красный от волнения, беззвучно, но тяжело дышащий, смотрел на Вайса пронзительно и сосредоточено. Иоганн не сдержал стона, почувствовав, как прокатывается по телу горячий взрывной оргазм, и, выплеснувшись себе на живот, сполз по стене. Вымотанный и опустошенный с абсолютно пустой головой, он смотрел в потолок и отказывался поверить в то, что в приступе вожделения дрочил на собственное отражение.