Сила взращённая

Свободная койка в виде сшитого из шкур спальника нашлась. Нашлась и миска каши с кусочками мяса. Ли охотно съел её до самого дна, чтобы не потерять силу. Не для того он её взращивал, чтобы проиграть. Он поглаживал рукоять меча с выгравированными на лезвии рунами и довольно улыбался. Хорошая работа. Иного оружия в королевской коллекции не могло быть. Синеватый отлив дал понять: меч выкован не из простой, но магической руды. Кобрин принёс его со словами: «Завтра на рассвете у статуи Инноса». Робар не пожелал поговорить с тем, с кем поступил так вероломно. Ли не стремился его увидеть. В любом случае он взглянет в светлые, как небо Нордмара, глаза, которые не должны быть у человека с подлой душонкой, прежде чем убьёт. О, он, генерал, уверен в своей силе, выпестованной за много лет. Он с наслаждением вытянул ноги и, сунув меч-согласие в ножны и припрятав под сшитый из шкур спальник, закрыл глаза. Придётся спать чутко, иначе он не умел. Иначе бы погиб давно. Ли глубоко вдохнул полной, не прикрытой кирасой грудью спёртый воздух казармы, пропитанный вонью давно не стиранных портянок, и закрыл глаза. Не проспит рассвет. Он привык подниматься, когда едва солнце озаряло Миртану, ещё с детства. Скотина требовала поесть, грядки — прополки. Крестьяне рано вставали и поздно ложились. Уставший Ли редко видел сны. Эта ночь стала исключением. Прошлое напомнило о себе: он за решёткой ждал, что придёт жена. Изо дня в день. Даже ночью ждал. Не пришла. Не позволили им увидеться, наивно решил Ли, но продолжил ждать. Не явилась и на суд. Ли высматривал её, прижимавшую к себе сына, в толпе, когда, закованный в кандалы, взбирался по трапу на корабль, который должен был доставить его на остров Хоринис. Не увидел. Во сне звал — не её, сына, — и не дозвался. Исковеркал Робар его жизнь, лишил семьи. …в итоге подбитые мехом нордмарские сапоги обагрились кровью. Ли открыл глаза и сел. Впервые во сне он увидел такой исход. Неважно, любимчик Инноса король или нет, но всё одно: кровь красная — как у знатных людей, как у крестьян; как у сильных нордмарцев, как у подлых варантцев. Как у орков, в конце концов. В казарме не было окон, но он почувствовал: утро зачиналось, поэтому поднялся и принялся собираться. — Что тебе неймётся? — сонно забормотал один из гвардейцев и отвернулся к стене. — Поднимайся, дурак. Не слышал? Робар грязному предателю лично взялся навалять! — отозвался его приятель. Ли сделал вид, что его не задело оскорбление. Если Робар позволит, он перекинется с ним парой слов, вынудит дать понять людям, что предатель — как раз таки король. Проснувшиеся воины разом закопошились. Всем хотелось посмотреть на бой. Ли, привыкший сам справляться с многочисленными ремнями доспехов, о помощи никого никогда не просил. Пристроив как влитую на теле вожделенную тяжесть, отправился к двери. Топ-топ! Тяжёл его шаг, куда тяжелее, чем у любопытных сосунков, что едва успели взяться за меч. Двор встретил его утренней свежестью, даже птицы защебетали. Высыпали на площадь, казалось, все. Одного не хватало — самого короля. Ли встал у статуи и вынул меч. Отливавшее холодной синевой нордмарское лезвие сверкнуло алым в свете восходившего солнца. Скоро напитается королевской кровью. Ли допускал, что на него набросятся, едва король падёт с пробитой грудью. Нужно что-то сказать, но не хотелось. Поэтому он окинул всех взглядом, развернулся ко входу в Тронный зал и замер. Вот он, ублюдок, в алой — как мастер ухитрился прокрасить кожу? — кирасе. Постарел Робар, волосы стали белыми, будто нордмарский снег. Как всегда, с телохранителями по обе стороны, один из которых — маг в алой мантии. Топ-топ! Королевская поступь осталась тяжёлой. Робар прежде всего был воином. Точнее, был воином, хорошим, пока жажда власти и крови окончательно не вскружила голову. Трудно сказать, насколько тяжело далось поражение, но желание выжить, а не вступить в бой, пусть и неравный, взяло верх. — Ваше Величество! — поприветствовали воины. Робар подошёл к статуе и уставился уставшими, выцветшими с возрастом глазами, окружёнными сеточкой морщин, на бывшего генерала. Постарел он, сильно постарел, сдал. Сжал в руке поблёскивавший магией меч так, что костяшки побелели. — Я до последнего думал, что ты самозванец, потому что не попросил аудиенции, — усмехнулся король краешком рта. — Хотя заманить орков в ловушку, как армию Луккора в Варанте, при их численном превосходстве последнего смог бы только ты, Ли, но сомнения терзали. Вспомнил — надо же! — король Луккора, погубленного Ли, а не Геллона, павшего от его меча. Надо что-то сказать. Но что? Ли было что сказать. День за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом он придумывал речь, которую скажет вытершему об него ноги и выбросившему, будто ненужную вещь, королю при встрече. Но слова вылетели. Робар по-прежнему стискивал рукоять меча, Ли поглаживал лезвие закалённого в нордмарском морозе оружия. Король не сознается прилюдно, что отправил на каторгу невиновного, потому что ему надо было кого-то наказать, потому что улики неопровержимы. Надо заставить его признаться, иначе Ли не сможет вернуть доброе имя. Потому что ублюдки, которых поймали, указали, что действовали по наитию Ли. «Кому, как не вам, Ваше Величество, знать, что простолюдины как никто рвутся к власти?» — запомнились слова Ольтрима, советника. Тот жив. Вышел поглазеть на бой, вытаращил блёклые круглые зенки. И ведь харя не треснула, несмотря на войну, расплылась, появился второй подбородок. — Странно. Вы, Ваше Величество, охотнее верите в то, что вам хочется верить, — съёрничал Ли и усмехнулся краешком рта. — Я ожидал: заявите прилюдно, что я не генерал Ли. Меня-то мало кто помнит! Взгляд, пристальный, ледяной, будто горная вершина в Нордмаре. — Нет! — Робар покачал головой. — Я верю в правду. — Он не отвёл глаз. Решил возвыситься над не пожелавшим преклонить колени Ли? — Ты из кожи вон лез, чтобы заслужить хоть какое-то звание. Когда не получалось, опять упорно лез, обвинял других в дискриминации, мол, им досталось больше благ и королевской милости, потому что они рождены в благородной семье, а не в крестьянской. Было? Было! А слова, что король-выходец из простого народа поймёт крестьян как никто другой, звучали?! Звучали. Но ведь сколько времени прошло! Ли был гораздо моложе, а юности свойственна и глупость, и зависть. Перерос со временем, понял, что власть — это не просто носить корону и просиживать задницу на троне. Это гораздо больше. Поэтому перестал стремиться к ней. Но ведь нашёлся ублюдок, который вспомнил брошенные много лет назад слова... Которые можно истолковать как угодно. Ли был уверен: король осознал, что его генерал не виновен, поэтому «смилостивился», заменил казнь на пожизненное заточение в колонии. — Было и это, — решился он на правду. Ли ловил на себе взгляды, ощущал их, липкие, норовившие залезть под доспех. Он слышал шаги. Король поднял правую руку, дал знак, что вмешиваться не нужно. — Ну вот. Теперь представь, каково было мне, когда я узнал, что моя беременная жена погибла. — Робар жестом подозвал охранника и принял топор. Усмехнулся, разглядывая узоры. — Разве ты не обезумел, когда понял, что у тебя больше ни жены, ни сына? Уверен, обезумел. Я живой, Ли, и горе даже у меня способно выбить почву из-под ног. Он был прав: Ли обезумел, хотел прирезать ни в чём не повинного Гириона, который всего лишь принёс плохую весть. По счастью, его скрутили и заперли в трюме, пока не остыл. После Ли опустошал запасы рома. Но прощения у Гириона попросил, а не оправдывался. — Обычай земель моего отца — так вызывать на поединок. — Робар повертел подаренный топор. Лезвие из магической руды сверкнуло синеватым светом. — А обычай велит не убивать победителя. Я подписал и заверил соответствующий указ, чтобы мои люди не разорвали тебя, если поединок завершится не в мою пользу. Хотя ясно, что твой тщеславный приятель приложил руку. Это оружие я видел на его поясе. Только… — Робар обречённо посмотрел прямо в глаза Ли, затем отвернулся, — обезглавленная Миртана окончательно падёт. — Она пала, потому что остова не было, — возмутился Ли, — твёрдого, будто магическая руда. А без остова голова не нужна. Ох и недобрый же прищур! Неприятный изгиб рта. Дрожь в жилистых руках. И ведь король не вернул топор, потому что по нордмарским обычаям — это позор, признак трусости. Он смотрел в сторону. Ли повернул голову и закусил губу: друг, чьё имя он запамятовал, стоял в толпе, таращился на происходившее. И взгляд хитрый-прехитрый, как тогда, когда отдал топор. И ухмылка ехидная. — Что же вы, простолюдины, такие тщеславные-то? Твой приятель, вложивший через тебя топор в мои руки и твоими руками намеревающийся меня убить, решил, что станет достойным преемником?! Ну-ну! — Робар усмехнулся и ещё раз взглянул на топор, затем на Ли. Его грудная клетка вздымалась и опадала. — Что же он, любимчик богов, не вызвал на поединок, а подбил тебя? Силы-то у нас, дарованные Инносом, равны! Король вышел из себя. По-нордмарски бледное лицо пошло красными пятнами, глаза заблестели ярче, чем огонёк над рукоятью меча Инноса. — В том-то и разница, мой король, что вам сила дарована богами. Мне же — нет. Она, взращённая, куда мощнее, чем доставшаяся по праву рождения! — Ли, бросив напоследок то, что хотелось высказать долгие годы, выставил меч остриём вперёд. — Пора! Робар отшвырнул топор и медленно вынул меч. Тот вышел из ножен с тихим скрежетом. Каждый ждал нападения первым. Краем уха Ли слышал, что в толпе переговаривались, но не вслушивался. Робар, сознавшись в отчаянии от смерти жены, почти объявил о невиновности генерала. Не поймут разве что дураки. Ли, решив, что, вызвав короля на бой первым, первым должен нанести удар, сделал выпад. Робар хотя постарел, но сноровку не потерял и отбил удар. Иначе пал бы с перерезанным горлом, а так обошлось царапиной. Королевская кираса хотя казалась тонкой, однако лезвие даже не порезало её. Чары на ней, не иначе. И мастер хороший изготовил, вне сомнений. Сталь на груди Ли, нордмарская, не позволяла быстро двигаться, но и не поддавалась ударам, только глубокая царапина осталась, когда лезвие прошлось по ней. Хороший меч, металл едва не рассёк. Ли ударил по королевской руке выше наруча. Кровь потекла на землю… и перестала идти. Робар усмехнулся. — Сила Инноса — во мне! — выпалил он, сделал выпад и… резко опустил меч в сторону, ткнул остриё в защищённое только утеплёнными штанами бедро. Ли споткнулся, но собрал силы. Вид и запах крови не зря у зверей пробуждал ярость. Он не почувствовал боли, только ощутил, как течёт кровь. Отбивая удар за ударом, он наносил раны — неглубокие. Даже алую кирасу оцарапал. Взяла-таки нордмарская сталь вместе со взращённой дикой силой верх. Ярость ослепила. Ли видел только блеск меча в рассветных солнечных лучах и брызги крови. Ни боли, ни усталости. Сила, что он взрастил, предстала перед всеми во всей красе. Разрушительная она. Пока враг не падёт, не успокоится. Урок одного из нордмарских убийц орков зазвучал в ушах посреди боя: «Чтобы победить орка, нужно драться по-орочьи!» Крик, похожий на рёв, вырвался из лёгких. Развернувшись вокруг себя и придав мечу разгон, Ли нацелился прямо в королевскую шею. Робар упал, а он, по-животному разъярённый, продолжал наносить удар за ударом в истекавшее кровью тело. Крики казались далёкими. Только совсем близко раздалось: — Тихо! Робар знал, на что шёл! — Голос, знакомый, привёл в чувство, заставил вернуться сюда, в Венгард. — Разве не так завоёвывается власть?! Боль в бедре невыносимая, Ли едва удержался, когда делал шаг. Робар мёртв, из обезглавленного тела вытекала кровь. Много крови — едва ли не река. Дыхание спёрло, в висках стучало — тук-тук! Ли повернул голову и посмотрел туда, откуда услышал голос. Его друг, его приятель и боевой соратник держал за окровавленные волосы отрубленную голову. В свободной руке мигали огоньки пламени. Всё-то им, любимчикам богов, подвластно. И не дохнут, когда творят заклятья. — Вспомните, пытался король помочь повстанцам? А людям, угодившим к оркам в рабство? Они тощи, измождены! Они дохнут пачками! А он засел в Тронном зале, едва не погубил запертых в храме людей! Разве достойно поведение для того, чей отец — северянин?! — Друг отшвырнул голову и растёр по лицу кровь. — Мы же отвоюем сначала Южную часть, потом Миртану. Готовы взять пример с Нордмара и не сдаться?! Краем глаза Ли увидел, как рядом с его другом встал Георг. — Выйдите вперёд, кто уверен, что бой был нечестным, — заявил тот. В ответ тишина. Только в висках по-прежнему отдавалось — тук-тук! И в глазах плыло. И надышаться Ли не мог. Он вяло попытался сбросить руки подхвативших его под локти людей. — Позвольте, генерал, вам нужна помощь. Никто не собирался запирать его в клетке, будто зверя. Ему, взращивавшему силу, помогали идти, потому что сам не смог пошевелиться. Голова закружилась, Ли смутно почувствовал, что его уложили на что-то мягкое. — О-о-о, как он вообще на ногах удержался? — донеслось до него. Открыв глаза, он увидел алую мажью мантию. Волшебник поднёс к губам флакон. Ли отхлебнул горькое зелье. И провалился в небытие. «Подло, очень подло, трусливо!» — кричал Луккор, когда трясина его засасывала. Варантский генерал погиб не в бою, но потому что оказался в ловушке. Смуглую кожу облепили насекомые, в чёрных глазах — ненависть. Ли это знал, но другого способа перехитрить гениального южного полководца не придумал. Не взрастил ещё силу, хотя до высокого звания он, выходец из крестьянской семьи, дослужился. Иногда казалось — нечестно, генералом должен стать тот, кто достоин. Только потеряв всё и превратившись в отребье из колонии, сумев найти единомышленников и основав свой собственный лагерь, прозывавшийся Новым, Ли понял — достоин, ещё как достоин. Он — генерал, настоящий полководец, за которым воины готовы идти до самого конца. В забытье он и прижимал к себе сына, и внимал приказам короля. И яростно размахивал мечом, убивал орков, людей-предателей. Короля. Он склонился, чтобы взглянуть в остекленевшие светлые глаза. И очнулся. И замер: нордмарские светлые глаза никуда не делись. Робар вытаращился на него. Голова раскалывалась, Ли тошнило. Наверное, зелья много в него влили, мерещится непонятно что. Ведь не могло присниться то, к чему так долго шёл. — Прости, пришлось сонного зелья влить. Одним целебным заклинанием не обошлось бы. Бедро нужно было зашить, а потом затянуть рану, — проговорил Робар другим, хотя и знакомым голосом. Ли сел и приложил руку ко рту, борясь с тошнотой. На ноге остался только шрам. Дурак-дурак-дурак! Принял друга за короля. Тот был стар, этот же — молод. Ли посмотрел в лицо с русой бородой и всё понял. — Глаза… — шепнул он. Друг вопросительно посмотрел на него, затем поднялся и прошёлся по комнатушке, похожей на келью мага. Может, так оно и было. Доспехи он снял, разгуливал только в тёмно-коричневых штанах и рубашке. И усмехался. — Ну вот, кто-то заметил, — проговорил он и развернулся к Ли. — Теперь понимаешь, зачем мне понадобилось убирать Робара II. Ли не понимал, точнее, не всё понимал. Понял, откуда в приятеле мощь Инноса. От отца унаследовал. Но осталось загадкой, зачем король упёк сына за барьер. Друг повертел в руке сиявший лиловым светом посох, пригладил пятернёй волосы. — Бастард? — уточнил Ли. Голос сипел, хотелось пить. Приятель кивнул. — Он не поверил. Заявил, что я самозванец, нагло пытавшийся воспользоваться тем, что законных детей у него нет. Доказательств, кроме слов матери, сам понимаешь, не нашлось. Но она умерла к тому времени, — вздохнул он. Ли зажмурился. Тошно — не от зелья. Тошно оттого, что отпрыск Робара II его руками убрал отца: сначала якобы невзначай камень телепортации подсунул, потом топор. Переплюнул короля в изворотливости. Зря Робар не признал свою кровь и плоть. Ли снял с прикроватного столика бутыль с водой и присосался к горлышку. Напившись, отставил бутылку и продолжил: — Почему он не прибил тебя, когда ты здесь появился?! Голос всё ещё сипел. — А куда ему было деваться? — насмешливо спросил друг, встал с кровати и прошёлся по келье. После развернулся и добавил: — Я помогал ему и венгардцам в целом. Потому что дарованная Инносом сила раскрылась. Сила, которая абы кому не даётся! Робар поверил любимчику богов, а не простолюдину. Ледяно, будто мы на краю Нордмара, но он принял меня, хотя должен был сделать это раньше. Потому что я не виноват, что он вовремя не вынул конец! Обиды в голосе много, детской и оттого горькой. Наверняка приятелю досталось, когда был мальчишкой. Бастардам всегда доставалось от сверстников за то, что их матери раздвигали ноги. Хотя снедало любопытство, но от мерзости происходившего раскалывалась голова. Куда сильнее хотелось отдохнуть, чем болтать, поэтому Ли коротко попросил: — Напомни, как тебя звать. Всё время забываю имя. — Во рту опять пересохло. Но сил дотянуться до бутыли не осталось. Он откинулся на подушки и закрыл глаза. Открыл, услыхав ответ: — Так я его и не называл. — Приятель ехидно усмехнулся. — Лгать не хотел, поэтому… Хм-м… Недоговорённость — это не ложь. — Ли считал иначе, но в спор влезать не стал. — Но сейчас не имеет смысла скрывать. Догадаться нетрудно! — Робар. — Действительно, всё просто. — Именно, — кивок в ответ, — мать назвала в честь отца. Вдох-выдох. Ли устал так, как никогда не уставал. Рана нетяжёлая, бывало хуже, но он себя чувствовал, будто его изрешетили. Правда не всегда несла свет. Она давила, будто давешняя статуя орков. Но хуже всего от осознания, что Ли — не ведущий, но ведомый если не треклятым королём, то его незаконным отпрыском. И будет ведомым, потому что ему нравится гордое «Генерал Ли». — Есть ещё вопросы? — уточнил новоиспечённый король. Ли мотнул головой. — Тогда пойду, а ты поправляйся. Хорошие полководцы всегда были и будут на вес целой горы магической руды. Дверь негромко хлопнула. Ли повернулся, задул свечу и натянул по самый подбородок одеяло, затем закрыл глаза. Сегодня он отдохнёт, а завтра подумает, как шаг за шагом, деревню за деревней, город за городом освободить Миртану от проклятущих орков. Заодно начнёт взращивать в себе новые силы. Чтобы, если понадобится, дать отпор королю. Робару Третьему.