Вашингтон, округ Колумбия
Январь 1997 года
Она бы соврала, если бы сказала, что не скучала по этому, хотя раньше ни за что не поверила бы, что такое возможно. Очередное «закрытое» дело, от которого не остается ничего, кроме гложущих сомнений, чувства глубокой неудовлетворенности, головной боли и предвкушения объяснений со Скиннером. Скалли передернуло: воспоминания о той сцене все еще были яркими и живыми, будто это случилось вчера. Вот заместитель директора пронзает ее своим скептическим взглядом из-под бликующих на свету линз очков. «Так вы установили причину смерти Рональда Конуэя, агент Скалли, или нет?» – «Нет, но…» – «Понятно». – Вот папка с громким шлепком ложится на стол, а Скиннер, раздраженно вздыхая, потирает рукой лоб. – «Вы свободны, агенты». И ледяной оклик, когда они уже будут стоять в дверях: «Само собой, я жду от вас подробного отчета для комиссии по финансам».
А с Малдера, как обычно, что с гуся вода.
Скалли еще раз осмотрела свое отражение в зеркале и, покрутившись перед ним, осталась вполне довольна увиденным. Она больше не казалась такой истощенной. Былые формы вернулись, а приталенный темно-зеленый костюм идеально их подчеркивал. На щеках – приятный, уже не болезненный румянец. А главное – этот новый, непривычный для нее самой игривый блеск в глазах.
То, что теперь неизменно заставляло их искриться, случилось сразу после возвращения из Мичигана. Вскоре после того, как их самолет приземлился в аэропорту Балтимор-Вашингтон. Она, ни о чем не спросив Малдера, повела машину прямиком в Джорджтаун, против чего он, кажется, ничуть не возражал.
Они вместе зашли в ее квартиру и, не сговариваясь, второпях приняли душ и, завалившись на кровать… проспали несколько часов кряду.
Уже поздним вечером (или глубокой ночью?) ее разбудили осторожные прикосновения: его пальцы, пробравшись под футболку, легко касались ее спины, от чего кожа покрывалась мурашками. Она повернулась к Малдеру и увидела, что тот, подперев голову другой рукой, внимательно смотрит на нее.
– И давно ты не спишь? – тихо спросила Скалли. Он только пожал плечами и улыбнулся. – Это жутко, Малдер. Прекрати.
– Хорошо, – шепотом ответил он и наклонился к ней.
Их третий поцелуй был другим: в нем уже не сквозило отчаянного желания ухватить за хвост случайно представившуюся возможность, впервые бросившее их в объятия друг друга. И попытки найти друг в друге укрытие от пронизывающего холода и ледяного ужаса Лейк-Анджелас, как во второй раз. Этот поцелуй – размеренный, неторопливый – стал тем, чем и должен был стать, – прелюдией.
Усмехнувшись своему отражению в зеркале, Скалли положила прохладные ладони на разгоряченные от смущения щеки.
Она вспомнила слова, что с придыханием шептала Малдеру на ухо, и те, которые слышала в ответ. Вспомнила, как его умелые руки и еще более искусный язык касались самых интимных частей ее тела. Как его пальцы медленно, но уверенно проникали внутрь нее, доводя почти до исступления. С каким наслаждением она сжимала в руке его твердый член, поглаживая бархатистую нежную кожу кончиком большого пальца, прежде чем он наконец с легкостью проскользнул в нее, заставив охнуть от наслаждения. С тех пор они занимались любовью несчетное количество раз – в самых разных местах и позах, но только воспоминания о том, первом, сексе заставляли ее краснеть.
Скалли напоследок улыбнулась своему отражению и, подхватив портфель, летящей походкой направилась к двери.
Еще никогда она не чувствовала себя такой живой.
***
Несмотря на его крайнее недовольство результатами расследования, жалобы Чарльза Конуэя и намеки вышестоящих начальников, категорически не рекомендовавших Скиннеру ворошить прошлое состоятельных мичиганских дельцов, ему удалось добиться проведения эксгумации тел и их тщательной экспертизы.
Которая подтвердила, что из пятидесяти четырех проживавших в Лейк-Анджелас в 1967 году детей многие действительно покончили с собой, а сохранившиеся данные были очевидно подложными. Относительно остальных прийти к однозначным выводам не удалось.
Эксперты поставили под сомнение заключение о смерти Джона Доэрти, в котором говорилось, что тот погиб в результате автокатастрофы. Травмы свода черепа не соответствовали повреждениям, полученным автомобилем в ходе аварии, а восстановить траекторию ее движения не представлялось возможным. Эксперты склонны были предположить, что бывший начальник полиции Лейк-Анджелас был оглушен или убит ударом тупого предмета по голове, после чего его тело поместили в машину, предварительно искорежив ее, и направили в кювет.
Стивен Таррелл в конечном итоге признался в убийстве Джона Доэрти и обвинил в сообщничестве Чарльза Конуэя и ныне покойного Кристофера Озборна. Реджина Марш, по их словам, погибла в результате чудовищного несчастного случая, которому по чистому недоразумению поспособствовали их дети – Кэролайн Конуэй, Марк Таррелл и Линда Озборн, заставившие Реджину тайком выбраться из дома и отправиться с ними в лес на ночную прогулку. Таррелл твердо стоял на том, что прогулка эта была всего-навсего невинной детской забавой. Но никто так и не сумел представить суду внятных объяснений того, какой чудовищный несчастный случай привел к тому, что девочка была жестоко замучена и лишилась волос и зубов.
Сесилия Озборн вскоре после ареста Таррелла и Конуэя была помещена в психиатрическую лечебницу.
Причину ушного кровотечения у Рональда Конуэя и Билла Доэрти установить не удалось.
Найти Эми Марш, мать Реджины, не смогли. Равно как и других и ее потомков, если таковые имелись. Но спустя несколько месяцев сын Озборнов, Эллиот, и дочь Тарреллов, Триш, вместе вернулись в Лейк-Анджелас. Прежде чем покинуть город навсегда, они установили на могиле Реджины новый гранитный камень, на котором выгравировали:
Не увидать
Ей никогда страны счастливой,
Куда от нас рукой подать,
Но где земля и камни живы,
Где круглый год цветут цветы
Необычайной красоты.
И только показалось ей,
Что где-то, в сказочной земле,
Она найдет дорогу к Богу,
Судьба закрыла ей дорогу. (1)
Никто в городе так и не смог понять, что это значит. Но могилу Реджины Марш, прослывшую проклятым местом, с тех самых пор обходили стороной.
