Череда засекреченных катастроф

Не сказать, что Харви постоянно думал о сексе. Харви всё время думал о том, как победить. Если рассматривать секс как спортивное состязание, то, по большому счёту, тут не важно, кто выиграл, а кто проиграл. Слишком много переменных. Опять же, это неплохой способ скоротать время даже без побед: потно, пошло, полезно, заходясь в стонах и извиваясь в… Харви думал о сексе. Ярко. Только… изредка. Когда затаскиваешь кого-нибудь в постель, появляется некое чувство горделивого торжества. С Харви флиртовали множество людей; порой напористо, но ему нравятся трудности. Ему нравится, когда его пытались завоевать. Работая помощником окружного прокурора у Кэмерона, Харви не рассматривал Донну как объект вожделения, это не профессионально. Она была абсолютно недосягаема — Донна и сама с ним бы не переспала, но Харви тоже не мог подвести ее. Она значила для него гораздо больше. (И даже если у него были момент-другой за закрытыми дверями, вместе с его рукой и вспышкой воспоминаний о её длинных рыжих волосах — ну, вы не можете осудить замечтавшегося парня.) Открывшаяся правда о том, что его учитель, его герой, не оказывает ей того же должного уважения, побудила его перейти от сомнений к действию. Если бы он знал, насколько Кэмерон неприятен Донне, если бы он заметил, он бы незамедлительно это пресёк (теоретический закат карьеры умаслялся мыслями о приличном правом хуке в челюсть самодовольного ублюдка), но Донна ему не позволила. Первый день Харви, когда она взяла его под свое крыло — и его последний день, когда уже он вышел вместе с Донной, придерживая её за плечи и показывая всем, что её не выгнали, что она уходит с ним. Её желания стали важны для него. Ещё она знала о том парне, помощнике прокурора, Клейтоне. Она никогда не подшучивала над тем, как Харви, заядлый дамский угодник, терялся рядом с ним и унизительно лишался дара речи. Просто парень пах очень приятно, он был смышленым и симпатичным, и всё, чего Харви хотелось, так это толкнуть Клейтона к столу в одной из тесных комнат для переговоров и отсосать ему. Единственная юношеская попытка заполучить бойфренда закончилась, едва ли начавшись: тот парень испугался (мира, который недобр к гей-подросткам; своих родителей; может быть, заносчивости Харви) и порвал с ним. Так что, само собой, он не был опытен в таких вещах, а покупка книг в этом направлении или изучение порно — не лучшее решение, когда ты работаешь на государственный аппарат Штата Нью-Йорк. К тому же Кэмерон говорил — а он давал полезные советы, — что нет лучше учителя, чем собственный опыт. У него были сны о Кэмероне даже больше чем раз, но он твёрдо решил не мешать работе. Харви был помощником окружного прокурора штата и вдруг оказался одним из солдат Пирсон-Хардман. И ни в одной должности, ни в другой он не мог зайти в гей-бар без изрядного чувства тревоги. Так что он застрял на женщинах, что было здорово, ведь он любил женщин — любил их глаза, и грудь, и попы, и ноги, любил секс в самых разнообразных вариациях, любил высокие каблуки, впивающиеся в его бедра; как они стонут, как острые ногти царапают его плечи. Но нет-нет, а иногда он ловил взгляд кого-нибудь из парней-ассистентов или одного из партнеров (кроме Джессики — все мужчины) и думал: «Я бы отделал его так, что его бывшей потребовалась бы сигаретка». Он сублимировал это в восхищение — их одеждой, их стилем жизни, дорогущей выпивкой, блестящими часами и будоражащими свиданиями. Ему не всё удавалось, но по крайней мере это удерживало его от очередного Клейтона. Он преодолел себя. Он вырос. Он с этим справился. (Не особенно.)