Сердце взорвано; нет его

ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ       Рид плюётся и харкает ему в лицо своей обидой и болью. У него плечи болят, на груди синяк ползет, а под кожей муравьи роются, норы пробивают, кусаются. У него все болит, все тело и нутро. Ему видеть RK не хочется, глаза закрыть, выпить, но не видеть спокойного пластика перед собой, не видеть холода искусственных глаз. Не видеть. — К чертям проваливай, милый. Видеть тебя не хочу.       RK руки к нему тянет, но обрывает движение, зашивает в себе все желания, запирает разум. Не трогать. Он противодействовать не должен, хоть хочется. Хочется его по щеке ударить, раз, другой, так чтобы в себя пришёл, выслушал. Но у Гэвина в глазах только злость глухая, что разум перекрывает напрочь.       Без желания свои же руки прижимает по швам тела, настоящий солдатик оловянный, даром только с двумя ногами. Гэвину хочется сказать, что правильно, что пусть так и стоит, пусть к нему не подходит и рот свой мерзкий не открывает. Но уже сказал достаточно, сделал не меньше. — Ты себя слышал сейчас, а видел? Вам ничего полезного, сучьим детям, в голову не зашили перед выпуском? Даже люди себя со стороны увидеть могут, а ты у нас, вроде как потрясающий искусственный интеллект, нет?       Грудь рукой трет, пытаясь горючую боль унять, спасибо, что ребра целы, Гэвин на это не надеялся вовсе, когда вперед рванул, под удар подставляясь. Ему бы сдохнуть сразу, а не синяки и ушибы потом выхаживать. На месте месивом кровавым растечься и забыть к чертям про всё. Особенно страха своего не помнить.       Чтобы за кого-то бояться. Нет. Он скорее на рельсы напарника вытолкнет, чем душой покривит в страхе. Ему чуждо это, чуждо. Сердце не срывается в уханье, в горле криком не свербит. Лучше вторую чашку кофе выпить, пока кто-то разбирается, чем себя подставлять. А тут подставил.       Грудью под ногу, скулой на руку. До белесой мути перед глазами, собой, спиной своею этот глупый кусок полимерного дерьма закрывая. И ведь странно самому, что пока адреналином подогнанный вперёд шёл, пока руками махал и кровь изо рта сплёвывал, никаких мыслей ни было, ни отрицания происходящего, не пинков собственных внутренних за принятое решение. Глупо, конечно, он был умереть готов без сожаления.       А сейчас? Сейчас он на него смотрит и его воротит как от падали гнилой, хоть внутри всё неверье и теплится. RK помощь не нужна была, это он сам такой путь-дорогу выбрал, сам в тёмных проулках тропу прогулочную проложил, сам нарваться хотел, только желаемого не получил.       Гэвин сейчас понимает, что это не страх на лице его был, не ужас, а улыбка. Он будто и сейчас это в глазах машинных видит; на самом дне, там, где у людей душа, у RK холодок земляной и улыбка эта, грязная, зовущая и подлая. Его спасать не нужно было, не спасают тех, кто по своему желанию со скалы падает. А ещё предателей не спасают. — Мне тебе объяснить нужно, — Ричард говорит не то сквозь зубы, не то с опаской и неуверенностью, и это выглядит так глупо в сравнение с тем, что было вот-вот, совсем недавно. — Что объяснить? Что я тебе планы сорвал? Что мимо проходил и вечер испортил? Или что? — у Гэвина в голосе смех и отчаянье, что борется с желанием сознания себя под землю закапать за глупость, доверие и жертвенность. — Что ты мне необычного можешь сказать? Может быть, расскажешь мне историю из фильмов, что это было лишь задание, и этот мужик с тобой здесь был, потому что ты его под прикрытием вёл для дела? Или что это была огромная ошибка, потому что ты был пьян? Ричи, это такая глупость, ты же даже напиться не можешь. Просто заткнись.       Рид уголки губ от крови, вновь набравшейся в рот, утирает, потом сплёвывает под ноги Ричарду и уходит, даже рукой не махнув. Развернувшись скупо, без слов и звуков, он уходит. Кажется, что ногами асфальта мокрого не касается, хотя самому провалиться хочется. Он не простит, себя в первую очередь, да и желанием не горит. За глупость свою, за желание защитить, за то, что столько раз, о жизнь спотыкаясь, ничему не научился. ㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ