***
Джазз наблюдает за работой Оптроникса, с головой ушедшего в обсчёт нового проекта. Как он наклоняет голову, как задумчиво перебирает пальцами — немного тоньше, чем были раньше, ведь корпус пришлось перестраивать, чтобы никто и никогда даже не подумал, не узнал. (Не дрогнувшей рукой он перебил всех тех, кто проводил операцию, чтобы не осталось свидетелей). Бывший Прайм не знает об этом. И это хорошо, потому, что, очнувшись на его руках, он не узнал его. В развороченном корпусе чудовища, залившего Кибертрон энергоном и безумием, внезапно оказался молодой библиотекарь, ещё не получивший рокового приглашения Альфа Триона. Диверсант не знает, каких богов за это благодарить — Юникрона, Праймаса или всех святых их разрушенного мира, но готов лично сжечь в их честь все миры, на какие укажут, если потребуется. Его друг вернулся из небытия и лучше ему действительно не помнить, что сотворила личность, рождённая из осколков его разума. Оптроникс никогда не был изящным кристаллом, он знал, что мир не энергоновый бассейн и разумеется, в их мире, где право сильного слилось и стало единым с правом богатого, ржа случается. И с этим ничего нельзя сделать, не с их уровня простого обслуживающего персонала, условно носящего ранг среднего звена. Простые гражданские лица без нездоровых желаний причинять боль или разрушать. Обычная стабильная психика. Немного амбиций, как у всех. Твёрдое понимание своего места... Он сойдёт с ума, если вспомнит. Прошедшее время и отгремевшая война — уже огромное потрясение. Джазз учит его управлять увеличившимся, более громоздким корпусом, справляться с ускорившимися боевыми рефлексами. Наблюдает за выправляющимися движениями и просто тихо рад. Иногда ему становится жалко, что Оптроникс не помнит большей части их жизни — но ненадолго. Все же, там было слишком много плохого и слишком мало хорошего, и даже за это хорошее было слишком дорого заплачено — так что, нынешнее положение дел, можно сказать, полностью его устраивает. Они осели в одной из далёких нейтральных колоний, он придумал им безопасную, не привлекающую внимания легенду, а имеющиеся сбережения дали возможность продержаться до тех пор, пока его друг не пришел в себя. Ясный разум и навыки Оптроникса легко позволили ему устроиться аналитиком в мелкую торговую фирму, Джазз нанялся охранником туда же... пусть это и вызвало удивление нанимателя — крупный, явно боевой корпус, и вдруг аналитик, а более мелкий и гибкий Джазз — боевик. Впрочем, легенда приемлемо объясняла все странности. И больше им ничего было не нужно... Подумать только. Когда-то давно — так давно, что воспоминания о том были переформатированы раз двести — он мечтал именно об этом. О тихой жизни в мирном месте вдали от политики... И сколько пришлось пройти, чтобы достигнуть этой мечты.***
Смотреть в отражение и видеть кого-то другого, а не себя. В первый раз это оказалось шокирующе — фейсплейт был знакомым, но чужим, он не узнавал отпечатавшейся мимики и взгляда. Гладкое, мягкое в чертах лицо, явно не раз державшее чужой удар, несмотря на маску. И корпус, до сих пор иногда казавшийся чужим, громоздким и неуклюжим, несмотря на прошитую в протоколы боевую ловкость. Но все-таки он восстанавливается. Несмотря на все свои раны, несмотря на почти полный дезактив. И это радует. Кому сказать спасибо за такой подарок — заботе друга или силе древнего мифического артефакта, неведомым образом оказавшегося в его груди? Джазз не знал — или говорил, что не знает, как Матрица попала в его корпус… а он не стал допытываться, видя, что друга и без того трясет от беспокойства. Банки данных либо восстановятся, либо нет, а пока этого не произошло… можно просто жить. Так он думал тогда. До тех пор, пока тьма безпамятья не начала отступать. Вспоминать не хочется совершенно, но он зачем-то вспоминает. Собственный ужас, боль и отчаянье. Горький запах проводки в корпусах сжигаемых заживо сенаторов, их слуг — а потом и других, простых меха. Тех, кто посмел быть здоровым и целым. Тех, кто позволял себе блаженное незнание. Их крики и свою тёмную ярость. Вспоминает разрушенный Кибертрон, который он, не жалея ни своих, ни чужих, выжигал и плавил. Вспоминает стоящего напротив голуболинзового — математика — которого хотелось поймать, победить и сделать своим, которого хотелось в равной степени сломать и восхищаться. Такой он был целый. Чистый. Не сломанный. Оптроникс вспоминает и словно смотрит холофильм — всё видит и понимает, но не погружается. Со стороны. Он не хочет этого помнить. И всё-таки помнит. Не помнить нельзя. Нельзя отворачиваться от прошлого, того, что сделал своими руками, не то оно вывернет из-за угла и ударит в самый неподходящий момент. Он вспоминает и задаётся вопросом: был ли во всём этом смысл? Война. Смерти. Ужас. Стать пугалом, от которого в равной степени тряслись и свои и чужие? Воспоминания окрашены тем же недоумением — не-узнаванием, что и отражение собственного лица. Иногда, в свободные моменты, он сидит над кубом подслащенного энергона и перебирает картинки прошлого, словно кадры из холофильма… — Всё в порядке? — Джазз тихо подходит, садится рядом, отрывая от мыслей. — Ты выглядишь грустным. — Да... немного, — он вертит куб в руках, рассматривая светящиеся переливы, и цедит маленькими глотками. С тех пор, как он очнулся в новой жизни, вкус у энергона стал другим. Словно более ярким, богатым новыми оттенками. Интересно, это эффект смены корпуса или просто дело в том, что они сейчас не на Кибертроне? И энергон этот произведен на астероидных шахтах где-то в системе Каминуса. — Почему ты остался? — Остался? — удивлённо переспрашивает тот. — Со мной... — Оптроникс морщится, подсчитывая. — Я потерял память на тысячи ворн. Что заставляло тебя возиться со мной — беспамятным? Да еще и опасным. — А разве я мог тебя бросить? — улыбается Джазз. — Ты мой друг. Самый важный и близкий. И похоже, что это правда. По крайней мере он не чувствует в этих словах лжи. Вот ещё новое, внезапно открывшееся и вроде бы даже положительное в его новой жизни — он теперь всегда знает, когда врут. То ли отголосок силы Прайма, то ли тысячеворновый опыт. Неважно. — Спасибо. — Произносит он тихо, опуская взгляд и неуклюже улыбаясь, словно впервые за тысячи войны — по-настоящему. — За всё, спасибо, Джазз.