Бывает такая боль, которую не выплакать…
Как иногда мы бываем жестоки. Жестоки сами к себе. К другим. Многие из нас помогают людям, только чтобы вырасти в глазах самого себя. Бросают монетки в чашки к бездомным, зная, что они их пропьют. Зачем? Чтобы стать лучше в своих глазах. Другие люди всего лишь пешки в глазах любого из нас. Но пешки — самая большая движущая сила на доске. Какими бы полномочаями не обладал ферзь, он один, а пешки берут числом. В глазах каждого из нас, мы являемся королями — самыми главными фигурами на доске, но не способных к действию самостоятельно. Рядом с нами крутится ферзь — лучший друг, мама, возлюбленный… Самый сильный, но один. А все остальные люди — простые пешки, казалось бы не значимые для нас, но играющие самую большую роль. Кажется, что сделать свой ход так легко — сделать шаг вправо, шаг влево… Но многие люди просто не задумываются, какое значение имеет один шаг. Миллионы вариаций ходов, но лишь один из них — самый верный и правильный. Его выбрать тяжелее всего. И не каждый раз Фортуна улыбается нам, позволяя сделать правильный выбор, поэтому за одним верным решением, последует долгая череда неверных. Ведь жизнь — слишком широкая доска, на которой слишком много фигур. За всеми не уследишь. Вот и сейчас, допустив череду не верных решений, я стояла у кабинета психотерапевта. Психотерапевтов мне приходилось посещать раннее, но ни у одного врача время приема не растягивалось так долго. Марина Вяшнецкая — мой психотерапевт, не такая уж заносчивая. Но она много спрашивает о моем прошлом, далеком прошлом. Я человек с техническим складом ума и пока я не узнаю зачем выполнять те или иные действия, я делать их не буду. Вяшнецкая лишь говорила, что это для того, чтобы разобраться в моей личности, и здорова ли я. Если маленькое действие не приносит пользу другому большому — оно мне не интерестно. Это как незачем жертвовать пешкой. Так зачем ей знать, любила ли я отдыхать с мамой в детстве, чтобы понять здорова ли я? Я тяжело вдохнула и постучала. — Войдите, — раздался высокий бархатный голосок сквозь дверь. Я вошла. Марина Вяшнецкая сидела в своем кресле закинув свою изящную ногу на ногу. Её волосы по своему обыкновению вились, падая на плечи легкой волной. Как и обычно она выглядела безупречно, чем сильно меня раздражала. — Садись, Василиса, — она указала на диван. Я поспешно грохнула на него. — Недавно ты пережила трагедию, — говорила она, больше для себя, чем для меня. Не могу назвать то, что со мной произошло трагедией — просто неверный ход. В этот раз жизнь меня перехитрила. — Ты принимаешь те таблетки, которые я выписала? — Между делом говорила и говорила она. — Да. — Односложно ответила я. — Это хорошо. — Сказала она смотря мне в глаза. — Ты хорошо спишь? — Как в морге. Да, по три-четыре часа в день. — Ты должна говорить только правду, — заметила Марина Вяшнецкая. Кажется, мои мешки меня выдавали. — Тебе снятся кошмары? — Да. — Не подумав, ответила я. Плохой ход. — Расскажи мне, о чем они. Об отце. — Об одиночестве. — Ты боишься остаться одна? Скажи у тебя есть друзья? Нет. — Конечно! — Вы хорошо ладите? — Замечательно! Марина нахмурилась. Она была довольно молодой для доктора — ей было под тридцатник. В её зеленых глазах проскочила недовольство. — А твоя мать говорила, что их нет. Черт. Я попалась. Если я скажу, что не говорю маме о своих друзьях, Марина решит, что у меня плохие отношения с предками. Если я скажу, что мама права, то теперь Вяшнецкая будет вытаскивать из меня все, что только сможет. — Э-э-э… Близких друзей у меня нет. Зато много приятелей! — От части это было прадой. — Каждому нужны близкие друзья, — хмурилась Марина. — Мой самый близкий друг — мама! — Может, тебе кто-то нравится? Я сделала вид, что думаю. Одноклассники меня не привлекают, они ведь вражеские пешки, могут взять числом, если подпустить их слишком близко. — Ну, если немного только… Но я ни в кого не влюблена. — Я попыталась, чтобы это звучало на 100% убедительно. — Ты уверена? Ты выглядишь отвергнутой. — Кем, позвольте спросить? — Не знаю. Мальчиком? — Жизнью? Кажется, последнее было лишним. Марина покачала головой и встала, чтобы налить мне и ей чай. — Мы будем видиться, пока я не решу, что ты полностью здорова. Пока каждый наш разговор меня отводит все дальше и дальше от утверждения «полностью здорова». Ты замкнута, отвергнула и подавлена. Все это в будущем может перелиться в наркотики или алкоголь. От упоминания о алкоголе меня воротило. Ненавижу эту гадость. — Послушай мой совет, — сказала она налив чай, протягивая чашку мне. — Найди друзей. Может, она и права. Без союзников война обречена на проигрыш. — Попробуй с кем-то повстречаться! Ведь все подростки в твоем возрасте так делают! — Говорила Вяшнецкая. Привет, я Василиса, мне шестнадцать и у меня все хорошо с парнем, потому что его нет! Я отпила душистого травяного чая. Мне не до отношений сейчас. — Так, ложись на диван. — Скомандовала Марина, когда мы обе допили чай. — Зачем? — Раскрепощает. Я послушно вытянула свои ножки вдоль мягкой спинки дивана. — Попробуй представить тот вечер, когда ты нашла труп. — Сказала слишком будничным тоном Вяшнецкая. — Ты идешь по улице, сзади светит фонарь… Я шла по улице, сзади легко светил фонарь. Вся улица была наполнена лютой вонью. Для захолустных улочек вроде этой, такое было вполне обычно, поэтому сразу я значение этому не предала… — Ты заглядываешь в кусты и видешь мертвого мужчину… Не знаю, почему, но я пошла по запаху и нашла в кустах труп… Ноги подкосились. Я чуть не упала в обморок. Он казался живым, будто просто спящим. Таким расслабленным, спокойным. Знаний по биологии хватало, чтобы понять, что если труп не начал разлагаться, то убили его недавно. Дальше мысли полились своим потоком, но из-за того, что в животе скрутило, а голова зашаталась, я пришла к выводу, что если это убийство, то убийца — рядом. — Ты пугаешься, звонишь «112», падаешь в обморок… В миг, все поплыло… Труп пропал и вместо него появился черный экран. — Ты просыпаешься в больнице, дознователь просит дать показания, допрашивает… Назначает ходить к психотерапевту… Ужасающие события пронеслись передо мной. Я резко вскочила и с явной иронией спросила: — Что было в чае? Вяшнецкая покачала головой. — Простите, Марина Григорьевна, мне пора к репетитору, из-за всего этого я здорово отстала от программы… В следущий раз во вторник, да? — Василиса, пока ты не найдешь друзей и не возьмешь проблемы в свои руки, походы ко мне не будут приносить плодов… Найди уже друзей. Обойдусь. — Да, — я печально улыбнулась. — Увидимся еще!***
Отец часто уезжал в командировки. Я такие времена переношу хуже всех. Мама начинает суетиться, и если в обычное время причиной её суеты становился отец, который с маминой нервозностью справлялся одной левой, то теперь, когда отца нет — вся ответственность за то, чтобы мама не волновалась лежит на моих нешироких плечах. Мама уделяет мне слишком много внимания, запрещает есть сладкое перед сном, будто я маленькая, проверяет домашнюю работу по принципу СССР, то есть все должно от зубов отскакивать. Это можно понять — младшая сестренка Николь сейчас у бабушки в другом городке, ожидает конца «эпохи ОРВИ» (осени), и маме надо с кем-то понянчиться. Во время отцовских отъездов Норт и Дейла уезжают в какие-то поездки с классом, которые терпеть не могут, но лишь бы не оставаться дома. Итог: я наедине с мамой. Мама много работает — она окружной судья, но все остальное время она проводит со мной, что очень меня раздражает. Час от часу не легче. Но сегодня я была рада уезду отца. Сразу после возвращения из больницы, на его столе лежала фотография и досье, что меня изначально не удивило — отец был адвокатом самых отбитых людей: убийц, кибер-преступников, педофилов. Но после, я с удивлением узнала того мужчину, которого нашла мертвым в кустах… Неожиданно, не правда ли? Маму спрашивать о нем было бесполезно: отец никогда ничего ей не говорил о своих делах, в этой теме мама была очень строгой. Папа всегда крутил какие-то планы с присяжными, а мама — как окружной судья была этим жутко не довольна. Любимчика отца — Норта, тоже бесполезно, я с братом никогда не ладила, будь он проклят… Дейла еще хуже: строит из себя легкомысленную дуру, чтобы не попадаться под обстрел со стороны мамы или отца. Ярко красится, хотя ненавидит косметику, одевается по моде, хоть её раньше эта тема вообще не колышила. Мир Дейлы перевернулся с рождением Николь — ведь теперь папиной принцессой была не Дейла. Так вот, из неплохой старшей сестры она превратилась в размалеванную курицу. Неплохая у нас семейка. Чем больше я думала о досье того мужчины, тем все страшнее мне становилось — мой отец убийца? Да, я была полностью не похожа на отца, чем ему вероятно очень не нравилась. Я была рыжей, он — блондином, он — высокий, с вытянутым лицом и колющим взглядом, я — низкая, с пухлым личиком и торчащими ребрами, и с серьезными синими глазами. Отец всегда был холодным, как лед, вытащенный из морозилки, а я вечно к нему липла, желая понравиться, получить такое же красивое розовое платье, как Дейла. Добрых отцовских объятий, как Норт, а после — нежных поцелуев в лобик, как Николь. Мама замечала наши размолвки и целовала меня в лоб вместо папы. Я всегда была маминой девочкой. После найденного досье, я впала в депрессию и бессонницу, что быстро заметила мама. Но как и отец, мама не была «родителем года», не умела утешать, нежно будить по утрам, делать комплименты, что ты самая красивая… Поэтому ничего лучше, чем говорить все психотерапевту мама не придумала. Теперь я хлебаю успокоительные, и по просьбе дознавателя, бравший у меня показания, я хожу к доктору Марине Григорьевне Вящнецкой, что не может меня радовать. Пока моя жизнь сплошной хаос, как шахматная доска после рокировки*.