А стоила ли игра свеч?

— Сорокина, не будешь двигаться, замерзнешь! И ноги выпрями, сейчас к футболистам отправлю! — Алена Николаевна огненной стрелой неслась через зал. Туфли на высоких каблуках, казалось, едва задевали серый колючий ковер. Осмотрев еще раз «своих», женщина выдохнула и, перекрывая музыку, игравшую за тонкой белой занавеской, а потому отлично слышимую, закричала вновь. — Карпова! Шеина! Почему вы болтаете? Почему вы не работаете? Соревнования через месяц, упражнения не отработаны. Так, быстро мне диск и встали! Миниатюрная блондинка, рефлекторно съежившаяся, когда тренер закричала «Шеина!», пулей понеслась к рюкзакам, в странном хаосе раскиданным у дверей в зал. И уже через секунду, казалось, возвращалась обратно с небольшой коробочкой для дисков. Ее сокомандницы уже рассредоточились по залу, принимая в общем-то красивые, но как-то неуверенно выполненные позы. С тяжелым вздохом Алена Николаевна нажала кнопку проигрывания. В первые же секунды девчонки умудрились отстать от музыки, чем вновь вызвали гневный окрик тренера. Потом Яна Мищенко не поймала мяч, побежала за ним совсем в другую сторону, не успела на поддержку — а следовательно, и другие сбились и не сразу поняли, с какого момента продолжать. И вроде даже к концу выровнялись, появилась синхронность, даже какая-то красота, но отвратительный момент в середине перекрывал все. Выключив музыку, женщина подозвала гимнасток к себе. Все пять девчонок окружили тренера, потупившись, будто страусы. — Вы не будете выступать на этих соревнованиях. Ничего не готово, а позориться я не хочу. Если собираетесь так же продолжать работать, лучше не продолжайте вовсе, — с нажимом сказала она. И лишь убедившись, что гимнастки осознали всю глубину своей вины, продолжила. — Сейчас растяжка, а дальше можете быть свободны. Несите быстрее стулья и засекайте по две минуты на каждую ногу. Сама тренер лишь отхлебнула из кружки с чаем. Она была, хоть и сложно казалось это понять по некоторым ее подопечным, хорошим тренером. Художественную гимнастику любила, сама ей посвятила все детство и юность. Теперь же, когда молодость начинала постепенно уходить, стала тренером. Набирала девчонок, занималась с ними с детства — лет с четырех — воспитывала, помогала. Работа была хоть и нервная, но интересная. Особенно когда какая-нибудь из учениц попадала на пьедестал во всероссийских или международных соревнованиях. Были и провалы, никто не спорит. Как вот эта команда, все таскающая стулья для растяжки. В детстве-то девчонки были славными, талантливыми. Но потом оказалось, что у них разные и характеры, и интересы. И вроде всего пять подростков, а ведут себя, будто вопросы мирового масштаба решают. А за склоками и разборками не осталось ни времени, ни нервов на тренировки. «Лучше бы и вправду ушли насовсем», — как-то грустно подумала Алена Николаевна и с раздражением глянула на вновь отключившийся магнитофон. Тот был подключен к жутко неудачной розетке, у которой все время отходили провода. Отставив чашку с чаем в сторону, тренер направилась к стене, присела, собираясь поправить провод так, чтобы магнитофон наконец заработал. А через секунду, пару раз судорожно и неестественно дернувшись, она уже осела на пол.

***

Очнуться, по ощущениям Алены, пришлось почти сразу. Она лежала на точно таком же дощатом полу с широкими щелями, что и в зале. Тем не менее мысли о неправильности происходящего с бешеной скоростью заполняли голову. — Ты, сволочь, еще будешь говорить, что это не твоих рук дело?! Высокий и явно когда-то красивый мужчина сейчас нависал над ней со страшной гримасой на лице. Алена, чуть выпрямившись на полу, удивленно посмотрела на него. Почему она сволочь, ей было совершенно непонятно. Кто этот мужчина, почему он на нее орет, где она и как тут оказалась — тоже оставалось неизвестным. Но все-таки первый вопрос волновал особо. Это она и решила выяснить, быстро и максимально ловко — тело слушалось хозяйку непривычно плохо — поднявшись на ноги. К сожалению, ниже она была даже в таком положении. Это казалось очень странным, особенно учитывая, что без каблуков она из дома никогда не выходила. Тем не менее собеседника ей удалось удивить. С подозрением посмотрев на мужчину, Алена угрожающе протянула: — И почему же я сволочь? Собеседник, имя которого тренер никак не могла вспомнить, удивился еще больше. И даже как-то стушевался. Женщина же поняла, в чем дело — она и подняться еще толком не успела, когда учуяла запах перегара, исходивший от ее внезапного собеседника. — Ты… — открыл он снова рот, и Алена поморщилась. Не став слушать, что тот скажет в свое оправдание, она легким движением вывернулась из узкого промежутка между стеной и мужчиной, где стояла раньше. — Проспись иди, извинения приму потом! — гордо отчеканила она и направилась к дверному проему в конце коридора. Такую породу, как ее собеседник, женщина знала неплохо. И точно понимала одно — поддакивать им нельзя, взрастишь тирана и самодура. А вот поставить на место вполне можно было, даже полезно, особенно когда спесь находит. Тот же явно не ожидал от нее подобного поведения и сейчас пребывал в легкой прострации от внезапно разрушенных ожиданий. Она уже было ухмыльнулась про себя, порадовалась, как здорово у нее получилось успокоить этого мужлана, когда поняла, что в первые секунды после того, как очнулась, несколько неправильно расставила приоритеты. Сейчас, стоя посреди незнакомой гостиной, гораздо более интересной была информация, где она, что здесь делает и как оказалась. Возвращаться в коридор и спрашивать у местного пьяницы-дебошира было однозначно не вариант, потому оставалось либо искать другого адресата для своих вопросов, либо пытаться узнать все самой. Алена оглядела гостиную, прекрасно понимая, что ей срочно надо найти кого-то, кто смог бы ей рассказать, где она и что здесь делает. Можно было бы, конечно, понять все самой, но это гораздо сложнее и дольше. К счастью, не понадобилось. Кто-то дернул ее за низ платья, она наклонилась — и поняла, что таких глубоких черных глаз еще не видела. — Мама, не бойся, папа уже ушел спать, — проговорил мальчишка совсем детским, писклявым голосочком. Впрочем, интонации были не похожи на типичное «канючение» малышек из свежего набора, которых тренер впервые посадила на шпагат. Ребенок скорее защитить ее хотел. Только закончив с интонацией, женщина подумала о словах. «Мама» шокировала, ведь единственная ее самой, Алены, беременность, была по глупости, в восемнадцать лет, и закончилась тайным абортом. Для родителей он так и остался строжайшим секретом, ее же тренер узнала и устроила разбирательство. Хотела выгнать из спорта — а ведь Алена подавала надежды. Теперь же у нее откуда-то взялся сын. Это добавляло происходящему странности. Ведь если очутиться неизвестно где и неизвестно как она могла, то зачать, выносить и родить ребенка — нет. Тем более, после того случая с абортом пообещала себе всегда запоминать возможных «отцов». Слова мальчика вспомнились еще раз. По ним выходило, будто тот отправленный избавляться от перегара мужик — и есть отец. «Папа», ага. Спать ушел. А она может его не бояться. Так, стоп, а зачем ей вообще его бояться? Нужно было срочно найти зеркало. Если она его боялась, значит, либо бил, либо насиловал. Про второе ребенок вряд ли бы знал, если мужик, который отец, совсем не психопат. Первое же определялось по «остаточным признакам». Иными словами, найдешь синяки — «папочка» страдает любовью к рукоприкладству. Ванная по подсказке ребенка нашлась мгновенно. И только взглянув в разбитое зеркало над малюсенькой раковиной, Алена начала понимать, что дело сложнее, чем кажется. Вместо привычной рыжей гривы, завязанной в конский хвост или простой узел, по плечам лежали густые и черные, аж в синеву, волосы. Черты лица, мягко говоря, тоже изменились. Изчезла, будто никогда и не было, «рязанская» круглолицесть. Заострился подбородок, побледнела кожа, выступили скулы, и появилась жилка под глазом. В недоумении сначала женщина потрогала зеркало. Затем осмотрела свои пальцы. Не было ни ярко-оранжевого маникюра, ни чуть-чуть искривленного — сломала еще в детстве — мизинца на правой руке. Зато на ней же, правда, палец средний, была небольшая мозолька, будто от письма. Хотя она, Алена, уже лет сто от руки ничего не писала. — Мам, все хорошо? — спросил мальчишка, прибежавший в ванную за ней. — Да вроде, — не нашлась что ответить ребенку женщина. — Тогда, может, есть пойдем? — спросил ребенок. — Ты же обещала, как папа перестанет, сразу пойдем есть. В животе заурчало. Можно было и проигнорировать, но тело, в котором каким-то странным образом сейчас находилась ее душа, и так было худым, как спичка, потому поесть было все-таки неплохим вариантом. Пройдя за ребенком на кухню, поняла, почему и сама, и он, скажем так, не в теле. Даже в самые плохие времена, когда область совсем не выделяла молодым тренерам денег или когда они командой из пяти человек, без старших, попуткой возвращались в родной город, а потом спали непонятно в какой квартире — такой пустой кухни она не видела. В шкафу нашлись какие-то хлебные крошки в целлофановом пакете. В холодильнике — неочищенная луковица, яблоко и какое-то спиртное. Было еще что-то в нижнем ящике, но оно не поддавалось опознанию. Потому, с горя и голода занимая все мысли одним вопросом: «Кто догадался засунуть нечищенный лук в холодильник?», — женщина упустила тот момент, что ребенок, имя которого все-таки следовало бы узнать, явно знал, что еда в доме есть. Впрочем, тот справлялся и без матери, притащив откуда-то целый пакет. Точнее говоря, он волок его за собой по полу. Каким-то счастьем ничего не рассыпав, ребенок дотащил еду почти до самого кухонного стола. Там его и подхватила Алена. На первый взгляд то, что находилось в пакете, Алена бы едой не назвала. Чипсы, тако и прочие снеки наполняли большие цветастые пакеты и вызывали лютое отвращение у женщины, за фигурой привыкшей следить лет с четырех. Она и пробовала эту гадость последний раз когда-то тогда же. На второй же взгляд пакет был источником необходимых калорий. Более того, раз ребенок не радуется или грустит по поводу того, что собирается есть, а смотрит на этот конкретный вид пищи безразлично, то скорее всего, так они всегда и питались. И даже как-то не умерли, что удивительно. Спокойно открыв пакет и сев на одну из колченогих табуреток, Алена проследила за ребенком, который так же спокойно сел, открыл пакет и начал есть. С жадностью, видимо, голод мальчишка чувствовал давно, но без вожделения и смакования. Совсем не как человек, наконец дорвавшийся до вожделенного угощения. Глядя на него, Алена тоже взяла из своего пакета снек. На вкус тот был ужасен, но выбирать было не из чего. Покончив с первым голодом и пообещав себе к ужину же найти нормальной еды, женщина обратилась к мальчишке: — Ребенок, а тебя как зовут? — даже не стараясь замаскировать интерес, спросила женщина. — Северус, мам, — спокойно ответил тот. — Северус Снейп. А тебя Эйлин Снейп. А папу — Тобиас Снейп. А живем мы в Коукворте, за рекой, в Паучьем тупике. Дом тридцать семь. Ребенок отрапортовал явно заученно. Видимо, мать беспокоилась, вернется ли малыш в случае чего домой. «Ну хоть о чем-то она беспокоилась, — усмехнувшись, подумала Алена. Ей надо было о многом подумать. — Кроме того, я неизвестно где. Я неизвестно как тут оказалась…» Количество того, что было неизвестно и непонятно, росло каждую секунду, потому где-то на седьмом пункте, кропотливо и аккуратно записываемом на небольшой клочок бумаги, женщина остановилась. Собственно, в жизни у Алены ситуации бывали разные. Да и подруги многое рассказывали. В общем и целом, будь у нее все в порядке с внешностью — кстати, надо будет выяснить, возможно ли с помощью пластической хирургии вообще все так кардинально поменять — будь документы и деньги, можно было бы помахать ручкой разваливающемуся домику и уйти искать счастья. Да даже будь у нее документы на ее новую мордочку — будь у нее хоть какие-то документы, — можно было бы тихо обыскать квартиру этого непонятного «папы» на предмет наличности и исчезнуть. Проблема была в «папе». Ну или в «маме», тут особой разницы нет. — Ребенок, — коротко позвала она. Мальчишка обернулся. На ум пришло имя. Северус, конечно. Как странно назвали-то. — Северус, скажи мне, — стоило проверить ребенка на честность, — сколько тебе лет? — Семь, — спокойно ответил ребенок. — И давно был день рождения? Мальчишка даже не замялся. — Девятого января. Четыре месяца назад, — и посмотрел на Алену такими большими и грустными глазами, будто все раскусил. — Мам, тебе опять плохо? Спортсменка, прекрасно знавшая, что такое боль, взглянула на мальчишку чуть ли не обиженно. Почему это ей должно быть плохо? Она, конечно, наелась этой гадости, но ничего, человеческий организм — штука крепкая, эту аксиому многие из ее круга проверили на себе неоднократно. — Нет, со мной все хорошо, лучше скажи, кто тебя поздравлял с днем рождения? — Ты, — снова, даже не думая, ответил ребенок, будто ответ подразумевался сам собой. — А как я выглядела? — задавая и задавая вопросы, Алена никак не могла добраться до истины. Ребенок был совершенно, абсолютно с ней честен, вранье она научилась распознавать еще в первые полгода работы с ребятней. — Черные волосы, черные глаза. Только платье зеленое, а не серое, — вздыхая и потупляя моську, ответил ребенок. — Мам, ну тебе же опять плохо. Я же вижу, — проговорил мальчик, опустив взгляд на пол. Она оказалось в странном месте, в странном виде и очень, очень и очень странной компании. Нервы, и так бывшие на пределе, сдали окончательно, и волна ярости захлестнула с головой. Безумно хотелось дать всем накатившим чувствам выход. — Ребенок, со мной все хорошо. Иди отсюда и не мешай мне, — произнесла она настолько ледяным тоном, что будь она сейчас на площадке — даже самые ретивые и наглые девицы бы поняли, что провинились не на шутку. Ребенок, видимо, тоже испугался. По крайней мере, исчез где-то в районе лестницы он достаточно быстро, чтобы нечто подобное можно было заподозрить. Алена же, полностью уверившись, что так или иначе, но она здесь была и вчера, и, скорее всего, как минимум пять лет до этого — родила же она как-то этого мальчишку — принялась думать, почему же в таком случае в ее собственных воспоминаниях об этом времени ничегошеньки нет. Честно говоря, какое-то объяснение у спортсменки было. Случился с ней какой-нибудь инфаркт — ну или инсульт — в чем разница, она, честно говоря, давно забыла, кровоизлияние в мозг — и привет, жизнь с чистого листа. Или так не бывает? Да даже если не бывает, так какая разница — забывают же люди часть жизни иногда после каких-нибудь аварий. Машина вдребезги, а у человека — амнезия, даже родных вспомнить не может. Вдруг и у нее то же самое? Тогда, конечно, оставался вопрос с внешностью. Покинув наконец кухню, Алена свернула по показанному ребенком маршруту. Черные волосы — ладно. Они у нее в детстве, когда еще не начала краситься, конечно, не совсем такие были, но тоже не блондинка. Может, потемнели с возрастом, у многих ведь такое бывает. Или когда ребенка родила, тоже что-то могло поменяться. Рост было на глазок не определить, но тут, как говорится, аппарат Елизарова в помощь. Если можно увеличить, значит, и уменьшить можно? Или нет? Взглянув на себя еще раз, Алена чуть не разрыдалась. Утешать было некому. Не к ребенку же идти, в конце концов? Она ведь еще и рявкнула на него так, что тот, наверно, ее бояться начал. Ну почему все так странно и непонятно? Даже с внешностью она ничего точно сказать не могла. Не знала просто. Тут хирург нужен. А ей из всей биологии всегда было точно ясно только одно — ничего не есть и не пить до упражнений на гибкость. Школьный же курс она вообще, помнится, сдала их биологичке экстерном. Да и пусть. Та все равно вечно твердила, что у нее, Алены, ума, как у инфузории туфельки. «Ну и где та биологичка?» — так любила женщина раньше заканчивать эту историю. «Все в той же школе, указкой по кафедре стучит. А я девчонок для олимпийского резерва тренирую!» Что ж, более информация про олимпийский резерв была несколько неактуальна. Потому, признав версию «Жила-жила да все забыла» вполне рабочей, Алена как-то даже успокоилась. Слезы высохли, молчаливая истерика стихла. Самое время было намочить лицо холодной водой и идти искать мальчишку — извиняться. Он же не виноват, что «мамочка» все забыла и решила выместить на нем злобу. Подивившись двум кранам и подумав, что же такое должно было с ней случиться, чтобы она согласилась на такое убожество в родном доме, она ополоснула-таки лицо и уже была морально готова выйти, когда услышала за дверью шаги. Тут надо сказать, что девочкам без музыкального слуха гимнастками быть не суждено. Они просто не смогут попадать в такт. Возможно, поэтому Алена и поняла, что идет не мальчик, а взрослый человек. И направляется он как раз к ванной. Доносившиеся из коридора шаги Алену не на шутку встревожили. Час назад, едва оказавшись здесь, она на чистой привычке рявкнула на мужчину. И, видимо, до ужаса его шокировала, раз не только не последовал за ней с кулаками, но вообще ушел куда-то «спать». Теперь было два варианта. Либо он благополучно проспался и теперь адекватен, либо — что более вероятно, ведь выспаться за час довольно проблематично — чуть-чуть очухался от внезапного своеволия жены, признал его недопустимым и идет наводить «порядок» кулаками. Кстати, вот еще интересный вопрос. А жена ли она ему? Или просто сожительница? Ведь сожительнице покинуть «уютное гнездышко» много проще. И ищи ее потом, свищи. Так или иначе, путей было два. Алена обернулась, осмотрела ванну, увидела окно и поняла, что путей все-таки три. Во-первых, можно было подождать «папу Тобиаса» здесь, притворившись, что она слепая и глухая и вообще знать не знает, что он у нее хочет что-то спросить. Можно было выйти навстречу в коридор, там и отступать, если что, есть куда, и в целом удобнее. Ну или вылезти в окно, а там решать по ситуации, да. Первый вариант казался самым травмоопасным. Вот стукнут ее головой о раковину — что она будет делать? Над победой над «папой» врукопашную она даже не думала. Тобиас был и выше, и в плечах шире, и в целом сильнее. На ее стороне была скорость реакции, все же она-то не выпила неопределенное количество алкоголя. Но этого было однозначно недостаточно для успеха. Вариант с вылезанием через окно был неплох — так можно было перехватить инициативу. Но одновременно и показать, что она его боится и что если он ее начнет избивать — сделать ничего она не сможет. Вот и оставалось только распахнуть дверь, выйти в коридор и быстро ее захлопнуть, чтобы не перегораживала проход в гостиную. Когда она это делала, заметила какое-то судорожное движение, запоздало понимая, что «папа» хотел дверь перехватить. От ее судорожного движения он был явно не в восторге, да и вообще пребывал не в самом лучшем настроении, но замеревшей Алене просто сказал: — Ты все? Увидев кивок, отворил дверь в ванну вновь и скрылся за ней. Женщина нервничала, хоть и старалась не показывать этого. Коротко подумав: «Эх, где наша не пропадала», она решила все же не терять самообладания и не поддаваться панике, а попробовать проанализировать ситуацию. Итак, она здесь. С большой вероятностью, ребенок и его папаша — это ее семья. Они должны быть ей дороги. Ничего такого, правда, не ощущалось, но да ладно, с этим можно разобраться и потом. Тем более бьющий жену супруг вполне может и не быть дорог, а терпеться лишь… Лишь из-за чего? Или это она попала в такой неприятный момент, или есть что-то еще, удерживавшее ее здесь. Но что? Деньги? Судя по обстановке, не сильно семья была обеспечена, совсем не сильно. Что еще? Ребенок? Возможно, но только как на ее новый взгляд на ситуацию, ребенку было бы лучше где угодно, только не здесь. Еще, и очень вероятно, ей просто было некуда пойти. Но здесь надо возвратиться к вопросу: «А как она сюда попала?» Оставался еще вариант с великой и светлой любовью. У Алены, сколько она себя помнила, с любовью не складывалось. Резкая, грубая, гордая, всегда готовая ответить колкостью на колкость или исчезнуть навсегда, уйдя однажды в закат, с такими же свободолюбивыми она попросту не сходилась характерами. Нет, был, конечно, еще тип мужчин, которые любили ее именно за вздорный характер. Но таких мужчин искренне презирала сама Алена, так как видела в них лишь слабаков и слюнтяев. Ребенок, кстати, нашелся в гостиной, сидел на стуле в углу. Недолго думая, Алена подошла к нему. — Извини, что накричала, — как можно более спокойно произнесла она. — Мама, я все понимаю. Тебе опять плохо. Ты опять болеешь, да? Алена посмотрела на ребенка с сомнением и недоверием. У него ее поведение не вызывало удивления. И если сначала она отреагировала на его слова о болезни как на какое-то оскорбление, то сейчас, видя, с какой настойчивостью мальчишка про эту болезнь твердит, решила все же задуматься. Она была чем-то больна? Чем? Тело не выглядело слишком здоровым, но не выглядело и подтачиваемым чем-то хроническим. Неужели что-то с головой? Это было бы не слишком хорошо. Ментальные болячки со стороны смотрелись, мягко говоря, неприятно, да и в таком случае полагаться на разум не было, что называется, «разумным» выходом. Зато это объясняло потерю памяти. Решив, что после вопроса о собственном ее, Алены, или Эйлин, имени ребенка уже ничего не удивит, женщина присела на пол рядом со стульчиком и задала уж очень волнующий ее вопрос: — А чем я болею? В ванной шумела вода, потому прихода «папы» можно было пока не опасаться. — Ты превращаешься в волка, — спокойно отрапортовал ребенок, глядя на нее своими большими черными глазами. Алена с сомнением посмотрела на мальчишку. Нет, конечно, что-то ей такое рассказывали, когда она получала диплом, готовилась к карьере тренера. Про детские страхи и то, как дети их выражают. Вроде как мама злится — и она становится не мамой, а чужой злой тетей-ведьмой. Но чтобы превращалась в волка? Это звучало слишком странно, а потому надо было спрашивать дальше. Ребенок мог просто не знать о том, что происходило с матерью. — И что происходит тогда? — с сомнением продолжала разговор она, разглядывая мальчика. — Ну, что я делаю, когда превращаюсь в волка? — Ты обычно уходишь в подвал. Возвращаешься утром. Злая, в синяках. А еще тебе больно очень бывает. Мальчик явно жалел непутевую родительницу, не понимающую, что с ней происходит, а Алене только то и было надо. В конце концов, этот ребенок был пока единственным ее источником информации. — А подвал покажешь? Ну, куда я ухожу? — с еще большим сомнением переспросила она. Если что-то ментальное, какая-то буйность, то уход в подвал был объясним. Объяснима тогда была и тяга остаться с мужем и ребенком — на работу бы ее такую точно никто не взял. Вряд ли технологии резко деградировали, а про свое время она помнила отлично — всех людей, у кого были какие-то такие проблемы, можно было легко проверить. Вот и приходилось уживаться с мужем, терпя его побои. Объясним был и подвал — если она так любила сына, что готова была ради него жить с «папой», то уж защитить его от своей болезни было бы логично. Алена с сомнением посмотрела на дверь душа. Вода еще лилась, но не было известно, сколько это дело еще продлится. А потому лучшим выходом было не лезть пока ни в какие подвалы, а сделать это немного позже. Сейчас же стоило приготовиться к разговору с «папой». Когда Тобиас вышел из ванной, она сидела на кухне вместе с Северусом и тихо расспрашивала его об их жизни. Ребенок был замечательным, безумно ласковым, несмотря на трудности детства, которые ему пришлось пережить. Он весело рассказывал Алене про Паучий тупик, Коукворт и Великобританию. Впервые услышав о том, что находится не в родной России, женщина в ужасе подбежала к окну, рассматривая окрестности. На первый взгляд ничего, что выдавало бы в стране за стеклом заграницу, видно не было. Ну, домики странно спроектированы. Ну и что? У нас тоже всякое бывает, особенно где-нибудь под Петербургом, поближе к Финляндской границе. Биг Бена за окном тоже не торчало, потому, решив, что люди — они везде люди, вне зависимости от страны, Алёна предпочла не переживать по поводу внезапного переезда и уж тем более не думать, каким это образом она вдруг научилась понимать английский язык и говорить на нём. Да и стоило ей только прийти в себя от внезапных новостей о своем новом месте проживания, как шум воды в ванной замолк, и наружу вышел «папа». — Северус, иди куда-нибудь погулять, — спокойно произнёс он. — Нам с мамой надо поговорить. Алёна вздохнула. Уже один тот факт, что ребёнка «папочка» куда-то отправил, наводил на мысли о том, что разговор будет неприятный. В любом случае то, что Северус не будет болтаться где-то в доме, могло его обезопасить, а это уже неплохо. Тобиас прошел на кухню и сел за стол напротив Алены. Она посмотрела на него, ожидая, что он хочет ей сказать. Она вся была напряжена. Если ещё каких-то полчаса назад она думала о том, что в крайнем случае сможет бежать куда глаза глядят, может, одна, а может быть, и прихватив с собой Северуса — всё-таки оставлять его одного здесь было бы бесчеловечно — то сейчас, узнав, что находится в другой стране, о которой практически ничего не знает, кроме обычных туристических фактов, прекрасно понимала, что хотя выкрутиться можно из любой ситуации, но на данный момент это будет слишком уж сложно. — Извини меня, — «папа» произнёс это спустя несколько секунд, в течение которых Алена смотрела на него. — То, что было в последнее время… Я не хотел этого. Я хочу, чтобы всё между нами было как раньше. Помнишь? Как когда мы встретились. Тобиас взглянул на неё и неспешно продолжил, лишь увидев, как она кивнула. Самый вероятный исход, к которому она и готовилась, — очередные побои, — не оправдался, внезапно обретенный муж начал выпрашивать прощения. — Я ведь так и не понял, откуда ты тогда появилась. Свалилась как снег на голову, — со смешком и на этот раз уже гораздо смелее проговорил он. — Все ваши ведьмины штучки, да? Вот ведь никогда не думал, что женюсь на настоящей ведьме. Алёна судорожно соображала. Настоящей ведьмой она уж точно никогда не была. А будь — наверно, выбрала бы себе лучшую судьбу. А может и не выбрала бы, в конце концов, в целом её все устраивало. По крайней мере, до сегодняшнего дня. В том, что жизнь занесла её в Великобританию, она уже убедилась, Северус показал адрес почтового ящика. Вообще пока все, что говорил мальчишка, имело под собой какую-то логику и основание, но он о том, что мама ведьма, и слова не проронил. Или? Жуткая догадка поразила Алёну. Странные превращения в волка, которые она ещё не успела обосновать ввиду невозможности посещения подвала, приобретали совершенно другой свет, если смотреть на них, держа в уме, что она — ведьма. Что, если превращения в волка — это всё-таки не психическая болезнь, что было бы, конечно, гораздо более логично, а действительные превращения. Женщина вздохнула, посмотрела на Тобиаса, на его опухшее лицо и нечесаные волосы, разбитую где-то скулу, на общую совершенно отвратительную, обшарпанную атмосферу дома, и с грустью признала, что поддалась эмоциям. Ну кого она слушает? Маленького ребёнка и пьяницу. Первый, скорее всего, просто не понимал, что происходит с матерью, а второму что-то почудилось в алкогольном забытье. Тем более Алене даже думать об этом было страшно. Но всё же. Муж и жена всегда похожи друг на друга, иначе они просто не смогут ужиться. Что, если она тоже? Но зачем тогда нужен подвал? Ведь если не только Тобиас, но и она сама, скажем так, употребляет непомерное количество алкоголя, то гораздо логичнее, делай они это вместе. Посещение подвала становилось все более и более насущным. Алёна правильно понимала, что он сможет подтвердить или опровергнуть её догадки. Молчание женщины было принято «папой» за обиду и нежелание говорить с ним. — Все ещё злишься? — он схватился руками за волосы. — Извини меня, Эйлин, родная, ну извини меня! Я обещаю тебе, я больше даже не притронусь к спиртному. И уж тем более не трону тебя. Все будет как раньше, я обещаю тебе. В подобной ситуации Алёна раньше не была, но нечто похожее точно уже испытывала. Да, там дело было не в алкоголе, а в изменах, но в общем и целом клятвы были похожими. И выход был один. — Последний шанс, — твёрдо произнесла она. — Я даю тебе последний шанс исправиться. Но если ты сорвёшься ещё раз, ничего хорошего не жди. Подобное решение было оправдано со всех сторон. Срываться в путь она сейчас не могла — надо было всё обдумать, а для этого нужно было время, в течение которого она решит, что делать дальше. Да хотя бы понять, что с ней! Без этого удирать куда-либо — точнее, откуда-либо — точно будет величайшей глупостью. Да и Северус… Сам по себе мальчишка был для нее никем. По крайней мере, она так это ощущала. Но работа с детьми, работа с девочками-гимнастками — как раз начинающаяся с четырёх-пяти лет — накладывала свой отпечаток. Бросить мальчишку на произвол судьбы и отца-пьяницы не позволяла совесть. Тобиас лишь вздохнул и кивнул. Видимо, соглашался с условиями. Алена тоже вздохнула и встала из-за стола, проходя в спальню. Стрелки показывали одиннадцать часов вечера. Она не знала, какой сейчас день недели, но одиннадцать — это повод идти в кровать даже в выходной, если не хочешь завтра быть зомби или проснуться после обеда, о чем и сказала вслух.