Сказки в Заичьей норе и не только

Джэхён мечтал о том, что будет самым крутым альфой на районе, но время шло, а первый гон всё так и не начинался. И парень уже был готов к тому, что ему предстоит жить как бета, да только старый улыбчивый врач всё повторял и повторял, что организм его ещё определяется и нужно просто подождать, мол всё придёт в срок. После каждого такого приёма, на которые папа водил его ежемесячно, Джэхён недоумённо глядел на себя в зеркало и думал, что тут нечему определяться. В свои неполные семнадцать он был ростом уже почти метр и восемьдесят сантиметров. У него были широкие плечи и жилистое, благодаря регулярным занятиям спортом, телосложение. Он был типичным альфой, о чём тут вообще думать? А потом начал пробиваться запах. Что-то хвойное, свежее, с лёгкой примесью запахов мокрой земли и прелой листвы. На Джэхёна начали заглядываться юные омежки, и его счастью не было предела. Вот только однажды утром, четырнадцатого февраля, вместо того, чтобы получать шоколад и валентинки от омежек, в очередной раз забывших о его дне рождения, к нему пришла она. Течка. И Джэхён впервые в жизни ревел, как самая настоящая омега, проклиная и день, когда он родился, и проклятый праздник всех влюблённых, в который все его планы на жизнь и эту самую любовь развеялись, сгорев в огне настигшей его реальности. А потом он разозлился: и на себя, и на природу. И решил, что ни за что под физиологию не прогнётся. Он альфа — и точка! Вот только день святого Валентина он возненавидел окончательно. *** Спрятавшись от промозглого февральского ветра в складках большого плюшевого пледа, Джон пил очередную бутылку пива и задумчиво смотрел в никуда, сидя на балконе съёмной квартирки в спальном районе Сеула. В США, откуда он прилетел в Сеул на год — учиться по обмену, у него было несколько знакомых альф, которым нравились другие альфы, и ничего плохого или зазорного он в этом не видел, но на себя никогда не примерял. Ему всегда нравились омеги. Пусть не милые и трепетные — с такими Джону было скучно, а яркие, дерзкие. Но это всегда были омеги! И потому собственное влечение к альфе выбивало американца из колеи. Чтобы не ломать голову над тем, чем заниматься в свободное от учёбы время в незнакомой стране, Джонни вступил в футбольную команду. В Чикаго он занимался сперва регби, затем баскетболом, но первого в Сеульском университете не было вовсе, а второй выглядел совершенно несерьёзным кружком, где парни вместо того, чтобы нормально тренироваться, просто перекидывали друг другу мяч и судачили об омегах. Поэтому Джон решил попробовать свои силы в роли вратаря в сборной по футболу. Там то он и пропал. Джэхён был второкурсником, тогда как сам Джонни, хоть и был старше на два года, из-за разницы в программах обучения и позднего (он прилетел в Корею уже в начале ноября) перевода, был определён на третий курс. Джэхён был обаятельным, душой компании и всеобщим любимцем. И Джон сперва не заметил ничего странного в том, что парень привлёк его внимание. Джэ свободно говорил на английском и помогал Джону с корейским. Джонни всё сильнее и сильнее тонул в Джэхёне, не замечая этого. Пока однажды не поймал себя за тем, что дрочит, прижимая к лицу пропитанную потом футболку Джэ, забытую накануне у Джона дома. Осознание происходящего обухом ударило по голове. Пиво, которое американец вливал в себя бутылку за бутылкой, вытаскивало на поверхность воспоминания, в которых Джон старался быть ближе к младшему, то и дело касался его, а ещё жадно ловил крупицы чужого запаха, от которого кружилась голова и поджимались пальцы на ногах. Вспомнились обрывки снов, где Джон тонул в терпком аромате хвойного леса после стылого осеннего дождя. В тех снах он сжимал Джэхёна в своих объятиях, целовал широкие плечи, оставляя на ключицах яркие знаки принадлежности, и выбивал из парня сладкие стоны. Джон не знал, как теперь смотреть в чужие глаза. Вот только хмель, ударивший в голову, всё нашёптывал и нашёптывал ему о том, что он должен попробовать стать ближе, ведь один раз живём! А если ничего не выйдет, так не страшно, он скоро уедет домой и забудет о произошедшем как о страшном сне. С другой стороны, терять их общение не хотелось. И было страшно, ведь Корея не настолько свободная во взглядах страна, как США. Джон ещё долго бы терзался сомнениями, если бы ночную тишину не прорезал дверной звонок, а из-за двери не потянуло таким пьянящим ароматом. *** Джэхён впервые с той самой первой течки плакал. Не рыдал как в прошлый раз — и то хорошо. Но предательские слёзы катились из глаз, впитываясь в и без того влажную от пота подушку. В последние три года гиперактив всегда приходил как по часам, ровно через 180 дней после начала предыдущего. И Джэ был счастлив, что ему не приходилось испытывать ЭТО так же часто, как многим омегам из его окружения. Но в этот раз его накрыло едва ли не на месяц раньше положенного. И Джэхён нисколько не сомневался в причине. Он ненавидел себя в эти минуты, но больше ненавидел Джона Со, так внезапно ворвавшегося в его жизнь и разрушившего её. А ещё ненавидел часы, показывающие, что уже несколько минут как наступил этот треклятый день, в который никто, кроме папы, никогда не вспоминал о его рождении, и который разрушил однажды его мечты и чаянья. И Джэхён чувствовал что это произойдёт с ним опять. Джэхён вёл жизнь обычного альфы, играл в футбол, проводил время с друзьями за играми в приставку, пил на вечеринках и клеил омежек. Благо, запах у него был таким, каким природа омег обычно не награждала. И он жил бы так и дальше, если бы не чёртов Джонни Со. Джон перевёлся к ним из университета в Чикаго почти в середине осени. Американец корейского происхождения: красивый, спортивный, харизматичный. Джэхён уже в первую неделю после этого события поймал себя на мысли, что поддерживает каждое слово омежек, восхищающихся новеньким в столовой: от «он такой классный» до «я бы ему дал». От осознания последнего Дэхён прямо похолодел, испугавшись подобных мыслей. Нет-нет-нет! Не для того он работал над собой, чтобы какой-то залётный альфа заставил его усомниться в своих принципах и рассмотреть возможность сексуального контакта с альфой. Джэхён тогда запретил себе думать о новеньком, смотреть на новенького, дышать его обалденным запахом костра с толикой аромата жареных каштанов и едва уловимой сладостью запечённого на огне зефира, так напоминающим Джэхёну о беззаботном детстве. И у него даже получалось. Пару дней. Пока Джон не записался в их футбольную команду вместо получившего травму вратаря. Бегать от Джона было бы глупо, парнем он был хорошим, компанейским. Кажется, все вокруг были очарованы им. И было бы очень странно, если бы Джэхён начал его избегать. А этот альфа словно бы приклеился к нему, да ещё и был настолько тактильным, что Джэхён просто задыхался в его запахе, который буквально пропитывал все его вещи и въедался в кожу. И сколько бы Джэ не скрёб себя под обжигающими струями в душевой кабине, запах костра всегда был с ним. И Джэхён думал, что это тот костёр, в котором суждено сгореть ему самому. Дни сменялись днями, наступил февраль, и чем ближе было четырнадцатое, тем отчётливее становилось ощущение, что его мир в очередной раз перевернётся. Даже вечное раздражение от того, что все вновь забудут о его дне рождения, завалив валентинками и приторным шоколадом, отошло на второй план. И не зря. Его скрутило едва часы показали полночь. И даже в самый первый раз боль была не такой обжигающей, как в эти мгновения. Джэхёну казалось, что кто-то выкручивает ему суставы. Его жутко морозило кожа зудела и сильно тянуло внизу живота. Хотелось, чтобы сильные, горячие руки обняли, огладили большими шершавыми ладонями влажную от пота кожу. И если раньше руки принадлежали кому-то фантомному, то теперь они были узнаваемыми и росли из определённого альфы. Джэхён рычал, сцепляя зубы на насквозь мокрой наволочке и всхлипывал, роняя слёзы. Он злился: на себя, на Джона, на природу, на свои в очередной раз разбившиеся надежды. А ещё жалел себя, чего обычно себе не позволял. Джэ понимал, что вот-вот, его совсем скоро попустит, первая волна жара отступит, и у него будет возможность добраться до квартиры Со, которую он покинул каких-то шесть часов назад. Он сдался, да. Внутренний омега рвался к выбранному альфе, яростно рыча в подсознании, обзывая Джэхёна глупцом, который ломает себе жизнь, отвергая своё естество. Поэтому как только его немного отпустило, Джэ наскоро принял душ, накинул на плечи позаимствованную накануне у Джона рубашку, укутался в совершенно не греющее сейчас пальто и быстро вызвал такси, пока не успел передумать. Новая волна жара уже начала лизать низ живота, запах скручивался вокруг Джэхёна тугими жгутами, заставляя водителя то и дело принюхиваться и подозрительно смотреть в зеркало заднего вида. Быстро расплатившись за поездку, Джэхён рванул из машины к знакомому подъезду и едва ли не съехал по закрывшимся за его спиной дверцам лифта, когда его вновь окатило обжигающей волной. До нужной двери он добирался уже словно в каком-то мареве, как и нажимал на кнопку звонка. А стоило двери открыться, его разум заволокло туманом. *** Стоило только открыть дверь, как Джона словно ударило под дых концентрированным ароматом хвои. Джэхён стоял перед ним весь взмокший, дрожащий, едва держащийся за стену. Взгляд его был пугающим, диким, голодным. И Джону бы стоило задуматься, что происходит и что с этим делать, да только тело действовало быстрее захмелевшего мозга. Джэхён оказался втянут в тёмную прихожую, дверь заперта, а губы нашли чужие губы. Джонни сжимал в своих руках дрожащего словно в лихорадке Джэхёна, поскуливающего в поцелуй, жадно шарящего ладонями по обнажённой спине и плечам альфы. Джон думал, что младший ведёт себя словно течная омега. Но ведь такого не может быть? Или может? И пока хмельной разум боролся сам с собой, внутренний альфа ликующе рычал и выл, благодаря судьбу за то, что такой потрясающий, сильный омега пришёл к нему сам, выбрал его. Джон как-то интуитивно понимал, что всё правильно, всё как и должно быть. Теперь он не отпустит Джэхёна, чего бы это ему ни стоило. Американец с жаром принялся освобождать сильное тело омеги от одежды, чтобы приласкать, чтобы боготворить каждый миллиметр ароматной кожи, чтобы сделать с Джэхёном всё то, что грезилось во снах. А обдумать происходящее можно и позже. Джэхён не смог бы добраться от себя до Джона в таком состоянии, значит он сделал это в тот момент, когда жар не затмевал рассудок. Соответственно, он понимал, что делает. А остальное не так важно. *** Джэхён проснулся, чувствуя, как лениво солнечный зайчик прыгает по его ресницам. Открывать глаза было неохота, и он зевнул, зарываясь носом в горячую, пахнущую дымом шею. Над ухом раздавалось мерное сопение, а в чужих руках было на удивление уютно и правильно. Чей-то смех за окном заставил неохотно открыть глаза. Взгляд выцепил на фоне лазоревого неба яркое красное пятно плывущего ввысь наполненного гелием шарика в форме сердца. Точно. Четырнадцатое февраля. Над головой раздался протяжный зевок, тёплое тело под ним зашевелилось, объятия стали крепче. Чужой нос зарылся Джэхёну в волосы, выдавая желание своего хозяина надышаться свежим запахом хвойного леса с лёгким ароматом дыма. — С днём рождения, Джэхёна! — хрипло пробасил Джонни, аккуратно приподнимая голову омеги за подбородок, чтобы запечатлеть на его губах тягучий утренний поцелуй. Джэхён ненавидел день всех влюблённых. По нескольким причинам. Но, кажется, теперь у него появился тот, из-за кого он был готов простить этому дню многое.