***
Прошло уже три недели… О Рихарде так ничего и не слышно. Я проклинаю себя за то, что так поступил. Я разрушил то, что так сильно любил. Я не вижу проблесков надежды… Всегда говорят, что она есть, где-то в глубине каждого человека, что именно она заставляет нас продолжать своё существование, что, если бы не она, то миру пришел бы конец и все люди погрузились во тьму. Так вот, эти распрекрасные доводы — хуйня. Это всё выдумки для тех, кто так свято верит в чудеса и прочую дрянь. Каждый вечер я брожу по ночным улицам и задаю себе вопрос, наступит ли когда-нибудь время, когда он будет опять рядом со мной, и не нахожу ответа. Мне страшно признаться самому себе, что я его уже никогда не увижу. Все эти голодные, отчаянные взгляды, которые я бросал на дома и скульптуры, стали теперь невидимой частью этих скульптур и домов, впитавших мою тоску. Но ещё хуже — собственные мысли. Когда я думаю о том, что он ушёл и вероятно, навсегда, передо мной разверзается пропасть и я падаю, падаю без конца в небытие. Это хуже, чем слезы, глубже, чем сожаление и боль горя. Оттуда нет надежды выбраться, там нет ни луча света, ни звука человеческого голоса, ни прикосновения людской руки. Лежа в постели, я думаю о своём прошлом и вижу Рихарда так реально, что мне приходится ущипнуть себя, чтобы вспомнить, где я… Сколько я не пытался до него дозвониться, всё без толку. Он покинул меня так легко, будто ничего и не было. Крис сказал, что он просто захотел уйти. Это добавляет мне ещё больше поводов для раздумий.***
Сегодня у меня выходной, если так можно назвать день для того, чтобы я напился в стельку. Что мне ещё остаётся делать? Алкоголь притупляет разум и я меньше думаю о ветвях своей херовой жизни. Тогда возникает интересный для меня вопрос, что же со мной случиться раньше: поедет крыша, сдохну от того, что у меня отвалится печень или же я увижу Рихарда? Ставлю на крышу. Внезапно мой телефон зазвонил. Обычно я выключаю его, чтобы никто не помешал мне набухаться. У всех же всё прекрасно, это я один дохну от пиздеца. Звонил Тилль. — Да, алло, — взял я трубку и безразлично произнес. — Привет, Пауль! Как ты там? Что новенького? — под этими словами я уже слышал, что Линдеманну что-то от меня надо. Обычно он никогда не звонит так рано и не начинает разговор с того как у меня дела. — Привет. У меня всё отлично. Ничего нового, сижу смотрю фильм, — мне абсолютно наплевать что ему можно было отвечать, поэтому я и сказал то, что пришло первое на ум. — Ясно. Слушай, а ты не хочешь прийти сегодня? Я собираю всех, — лепетал Тилль. И как же я сразу не догадался об этом предложении. — Кого это «всех»? — уныло спросил я. — Ну, ты, Крис и его девушка, мы с Элей, — продолжал он. Я уже представляю эти охуенные посиделки: все, блять, парочками, счастливы, смеются. Да идите вы, нахер, дорогие мои! — Нет, прости, меня можете не ждать, — вежливо отказался я. — Пауль, я вообще поговорить хотел, мы с тобой давно не общались и все волнуются за тебя, — серьёзным голос вёл Тилль. — У меня всё прекрасно, — мне хотелось послать Линдеманна куда подальше с его заботой. Волнуется он. Как, блять, мне нужна была его поддержка, его и близко не было, когда Рих ушёл никто, сука, не пожалел, не спросил меня, увезли как собачку. — Пауль…— выдохнул он, — Если ты это из-за Рихарда, то… — Линдеманн не успел договорить. — Тилль, отъебись и не звони мне больше, — я принялся уже сбрасывать, как он что-то закричал. — Ээээ, нет, погоди! Эля хотела бы, чтобы ты забрал его вещи к себе, — спешно протараторил Тилль. Он сдвинул слой пепла над кучей пригаслого жара моей боли, освободил его и начал раздувать тот адский всепожирающий огонь в сердце, что здесь был притух. Огонь всесокрушающего, но и бессильного гнева. Того гнева, что сжимал кулаки с хрустом и заставлял сердце ныть. — Вы, блять, издеваетесь надо мной? — я уже просто не выдержал и дал волю всем словам, которые так яростно рвались наружу, — Тилль, ты сука, и вы все, вместе взятые… Ты даже себе не представляешь… как я его любил… — я чувствовал как слезы выступали сами собой, порождая жжение вокруг глаз, — И ты, блять, предлагаешь мне забрать его вещи? — подбородок дрожал, а с глаз вытекла первая слезинка, которую я даже не успел вытереть, она легко скользнула по щеке и капнула с челюсти, разбиваясь росой на пол. — Извини… я не знал, что всё так серьёзно, Эля просто не хочет, чтобы ей что-то напоминало о нём, — тревожно говорил Тилль. — Ебанутая твоя Эля! И ты, и Крис! — я уже просто рвал глотку, — У вас ни грамма совести и сожаления! Думаешь, я просто пидар, которому нехуй что делать? Да никто из вас не поинтересовался, что у нас с ним были за отношения! Вам насрать на меня и мои чувства! Вы жалкие сволочи! Из-за вас он ушёл! Это вы его вынудили… — я понимал, что мои фразы это просто ведро грязи, которую я сейчас выливал так безжалостно и несправедливо по отношению к Тиллю, осознавая, что на самом деле, это я всё натворил и ушёл Рих только из-за меня. — Пауль, прости. Успокойся. Давай я сейчас же приду, — перехватывал он слова. Я просто стиснул зубы, скользнул спиной о стену и, закрыв лицо руками, начал рыдать, швырнув телефон куда подальше. — Пауль? Ты слышишь меня? Алё, — кричал в трубку Тилль, — алё-алё… Завтра всё это безумие сгинет, а с ним и я…***
Я не позволяю себе долго думать о нём, иначе мне остаётся только прыгнуть с моста. Так со мной, в принципе, и случилось тогда. Я загорелся идеей о суициде. Мне казалось, что это единственный, правильный выход и я стоял на мосту, вглядываясь в мутную воду, которая должна была растворить мои страдания. Я был готов это сделать. Если бы не случайный прохожий. Я думал, что после этого случая меня закроют где-то в психиатрической больнице, но Тилль и Крис позаботились о том, чтобы я остался на воле. Поэтому я решил переехать в Дрезден, к маме, и попробовать всё с начала. Работа меня не держала, да и остальное тоже. Странно, ведь я потихоньку примирялся с мыслью, что проживу свою жизнь без Рихарда, но даже мимолетное воспоминание о нём пронзало меня до мозга костей, отбрасывая назад в те весенние дни, когда мы были вместе. Прошло несколько месяцев с нашего расставания. На улице была осень. Я встретился с новой проблемой: я забыл как он выглядел, что я чувствовал, когда находился в его объятиях, всё теперь терялось в голове. И когда мама спросила, что же со мной случилось, что я вернулся, я с трепетом на губах ответил, что разбил сердце дорогому мне человеку и он ушёл. Она поглядела на меня и сказала: «Твоё от тебя не уйдет». Я находил двойной смысл в этих словах, а, иногда, спасался, продолжая надеяться, что он вернется. Мне приходило в голову поехать к нему, но я боялся. Что я скажу? Что, если он не хочет меня видеть? Рих сделал свой выбор и я должен его принять. У меня нет права решать за него…***
— Пауль, сынок, вставай, — тормошила меня мама. — Боже, мам, мне же не на работу, ещё немножечко, — натягивал я на себя одеяло. — Ну, а кто ремонт будет доделывать? — смеялась она. Ах, пару дней назад, мы затеяли перестановку, в ходе которой было установлено, что нужен капитальный ремонт. Мама жила в частном, небольшом доме, поэтому ухаживать за ним было нетрудно, но обои клеить — настоящая каторга. — Офф. Ладно, сейчас встаю, — сонно пробормотал я, раскрывая глаза. — Жду на кухне, — она склонилась и нежно поцеловала меня в лоб. — Мааам, я же уже взрослый, — разулыбался я. — Для меня ты всегда будешь маленьким Паулем, — радостно произнесла она и принялась уходить. Живо помню её в те моменты, когда она, налегая руками на горячий утюг, стояла и разглаживала шов на моём пиджаке, а сама тем временем мечтательно глядела в окно. Или же когда готовила мне на утро мои любимые вкусности и я просыпался от божественного запаха, бежал как зверь на добычу, а она тихонько смеялась, рассматривая как я поглощал всё на столе.***
Бррррр. Погода сегодня ужасная, только для ремонта и сгодится. За окном сильный ветер и, кажется, собирается дождь. Мдаа, депрессивная осень подкидывает свои идейки для моего настроения. Я стоял возле стены и обдирал старые обои. Блять, прикольное ощущение, будто кожу сдираешь. Я справлялся довольно-таки быстро, ковыряя шпателем остатки бумаги, которые влипли в бетонную стену. В комнате стояла ужасная пыль и теперь я каждую секунду то кашлял, то чихал. На мне была любимая футболка, та самая на которую я пролил чай, когда разговаривал с Элей. Уже немного скучаю по ребятам, ведь видел их месяца два назад. А ещё больше по нему… И где-то вынырнула в памяти и звучала в ушах песня « Baby, I'm gonna leave you», как кровь в висках, звучала больно и четко. Я не покину тебя… ты… ты слишком нравишься мне. Остановлюсь, когда скажешь что глазел на меня. *смех Рихарда Ты действительно ко мне что-то чувствуешь или мстишь таким образом? Я не хочу причинить тебе боль… Из-за них у тебя сейчас гематома, позволь мне это исправить. Ну и что мне с тобой делать? Мне плевать на всех. Я не заходил ни с кем так далеко, как с тобой. Ты всегда ищешь подвохи, чтобы усомниться в моих чувствах! В голове творился хаос, поднявшийся из-за воспоминаний, но я уже привык к этому. Привык, что так часто думаю, что прокручиваю всё сцены и эпизоды. Образы все равно утратили свою живость, стали мертвыми и ненужными, как изъеденные временем мумии, застрявшие в сыпучих песках моей памяти. Но чувства оставались нетронутыми… — Пауль, мы же и потолок будем клеить, — полуутверждая, полуспрашивая откликнулась мама. — Как скажешь так и будет, мамуль, — вскинул я брови и измученно улыбнулся. — А чего ты такой грустный? — пристально взглянула она на меня. Мне бы очень хотелось рассказать ей всю историю, но я не видел в этом смысла, ведь она давно закончилась и существовала лишь в моей голове. — Да я не грустный, просто всё думаю о своём друге и его ситуации, — и зачем я это сказал? — О каком это друге? — спокойно спросила она. — Да ты его не знаешь. Томас из Берлина, — чёрт, что хуярит мой язык? Какой нахер Томас? — Ну и что у него за ситуация? С ним что-то случилось? — заинтересовалась мама и принялась убирать сорванные обои. Пауль, прекрати нести всякую ерунду! Остановись! — Он весьма необычный, — остановился я, разглядывая в своей руке шпатель, и выдохнул, чтобы сказать следующую фразу, — он гей. Господи, зачем я завел эту тему? Я же буду потом жалеть. Может мне просто необходимо поговорить об этом? Кому я ещё расскажу как не маме? — Ну, и что же с ним? — абсолютно нормальным тоном продолжала мама, подбирая клочки бумаги. — Да у него парень был, он тщательно это скрывал, никто кроме меня, наверное, и не знал об этом, — заулыбался я и вернулся к стене. — Выходит доверял тебе. Ты аккуратнее с такими друзьями, я не запрещаю…но никто не знает, что у таких в голове, — приостановилась она, утрамбовывая куски обоев в мусорное ведро. — Да он нормальный, просто любил сильно того парня, прям шалел до безумия… — тяжело сглотнул я. Мои глаза заблестели. Нет, я не расплачусь просто так. — И что дальше? Ты разбил их что ли? — безразлично спросила мама. — Нет. Сами расстались. А Томас теперь страдает, — выдал я и остановился, всматриваясь в голую стену. — Не повезло пареньку. Не представляю как это любить человека одного пола. Наверное, у него что-то случилось, раз он стал таким. Я пойду выброшу и вернусь, — удалилась мама. Я опустил взгляд. Мои брови решительно сломились, на лице растянулась улыбка и я произнес сам себе: — Случилось… Влюбился он… и любит до сих пор.***
На улице уже совсем стемнело, а дождь всё-таки пошёл, так что я угадал. Я притащил от соседа две огромные бочки и положил на них деревянную доску, чтобы можно было дотягиваться до потолка. Затем провел измерения. Мама принялась отрезать нужные полоски. Первая полоска обоев на потолке показала нам, что я криворукий. Одному просто нереально их клеить. Надо успевать разглаживать, чтобы нигде воздух не попал, чтобы стыки были ровные. Мои руки трусились, когда я пытался просто держать их, пока мама клеила. Стороннего зрителя не было, поэтому и определить сложно ровно ли они ложатся на потолок. — Нет, так не пойдет, — не выдержала мама, — зря затеяли. — Может пусть так и остается? — я так уже устал, что не мог даже думать о возможных вариантах. — Да ну! Явно же видно что криво, — смотрела мама на потолок. В этот момент просигналила машина. Мы сначала не обратили внимание, продолжая рассматривать обои, но звук не прекращался. Кто-то сигналил с неимоверной настойчивостью. — Кому это там нечего делать? — оскалилась мама и побежала к входной двери. Охх, как же всё болит. Нет сил уже. Я расправил плечи. Может позвонить Крису и Тиллю, пусть приедут? И увиделись бы, и ремонт бы продвигался как надо. Сколько уже можно? Толку с того, что мы разговариваем, а не видимся? Эля, наверное, изменилась. А девушка Криса? Я её вообще один раз видел. Да, наверное, позвоню. Я пошёл за телефоном. Мобильник лежал в соседней комнате на столе, возле окна. Занавески распахнуты — моя идиотская привычка. Я взялся их задергивать. И, Бог его знает, что заставило меня выглянуть в окно, когда там сплошная темнота, но я увидел свет от фар автомобиля и маму, которая разговаривала с кем-то. Я начал еще больше приглядываться. Тьма медленно, как вуаль от лица, поднимается, и я различаю силуэт мужчины, стоящего у автомобиля. Рихард? Я побежал к двери, спотыкаясь о всевозможные вещи. Мне могло и показаться, но я бежал, хотя не был до конца уверен что это он. Может у меня и вправду поехала крыша? Я хватаюсь за ручку двери и боюсь открывать, чтобы не разочароваться. Нет, это точно он. Я становлюсь на порог. Мои мерцающие глаза тоскно смотрят сквозь тьму. Голова мужчины откинута назад и усталый монотонный голос что-то объясняет моей маме. Его лицо оборачивается и попадает под свет фар. Пара горящих огоньков с безвозвратной решительностью смотрят на меня. В глазах потемнело, а тело покрылось холодным потом. — Рихард Цвен Круспе, — окаменело шепчу себе под нос. Я смотрю ему в глаза с мукой, вопросом. Мгновение. Короткий миг. И я нашел там ответ — в том взгляде — в той мешанине из любви, сострадания и растерянности от сознания неосуществимого счастья. Он глядел сердито, а глаза заплыли ему, при звездах, подозрительным блеском. Я стоял, стиснув зубы до хруста. А по щеке ползла медленно слеза. Вырвалась-таки… Я сделал шаг, стремясь к нему. Рихард принялся бежать на встречу. Так неумело, наверное, никто никогда не хватался друг за друга. Мы столкнулись, уже не глядя в глаза. Я обвил руками шею и прижался к родной груди слушая, как толчется там ко мне строгое, бушующее сердце. Он шалел в нападении безумной радости, невысказанной любви, безоглядной верности и забрал в свои объятия, сжимая моё тело до хруста. — Я скучал… я так скучал, — произнес я сквозь сомкнутые уста, обвивая его руками ещё крепче. Он сдавливает всхлипывание, что грудь ему разрывает, и шепчет: — Я люблю тебя… Пауль… очень сильно люблю, — смеётся он со слезами, перехватывая воздух в легких, и склоняется своим лбом к моему. И дурели оба, опираясь тому огромному счастью до исступления, которое двигало в нас кровь, заставляя сердце дрожать так, как дрожит письмо под лучами солнца в алмазных росинках, пока на нас смотрела моя мама…***
— Так, Рихард, держи. — Держу, миссис Ландерс, — аккуратно подхватывал Круспе полоску обоев. Время шло себе мечтательным шествием по моему безбрежному рассудку. Я был озарен солнечным блеском этого прекрасного утра и полон сил. В голове не складывалось, что Рих вчера вернулся. Он рассказал, что его настоящие родители умерли, а их хорошие друзья разыскали Круспе, чтобы сообщить, что всё наследство передается ему. Рих не верил, ведь никогда ничего не слышал о них, но те люди убедили его, что всё это правда и поиски Рихарда длились больше 10 лет (именно тогда Круспе и уехал в Амстердам). Элины родители скрывали этот факт, ведь не хотели, чтобы Рихард ушёл от них навсегда. Половину наследства уже давно разгребли знакомые и родственники, но Круспе осталась небольшая сумма денег. Он вкинул эти деньги в топливо для автомобилей и немного раскрутился. А потом встретился с одним человеком, который помог ему выкупить заправку, и дела пошли вверх. Теперь у Рихарда есть своя машина и он собирается купить квартиру, правда ещё не решил где именно. Работа в Амстердаме, а я в Берлине. — Пауль, бери второй край, — подала мне мама конец обоев. Я присел и взял, намазанную клеем полоску. Вчерашние события я ей размыто объяснил. Ну, как сказать, я и не врал, но и всей правды так и не выдал. Она знает, что Рих — брат Эли, а Эля— жена Тилля, Тилль — мой друг, значит и Круспе просто друг, которого я давно не видел. Естественно мама приняла такого гостя и даже предложила заночевать. Пока Рих был в ванной, она немного расспрашивала о нём, а я честно отвечал, но без подробностей наших отношений. И, кажется, Рих ей понравился. Мама сказала, что редко видела моих друзей, которых бы я так встречал и что он неплохой парень. Ну, а Рихарду я пообещал, что обязательно расскажу маме о наших отношениях. — Так, Ришенька, приклеивай свой край и медленно иди в сторону Пауля, приклеивая постепенно середину, — командовала мама. — Кмххх, — чмыхнул я и заулыбался. — Пауль, что за смех? — возмущенно обратилась ко мне мама. — «Ришенька»… Звучит, как будто он девочка, — шире усмехнулся я, наблюдая как Круспе клеит обои. — Ой, Пауль… Да ну тебя. Рих, ты ведь не обижаешься? — посмотрела она на него. — Ну, что вы, миссис Ландерс. Мне даже понравилось, — сосредоточенно разглаживал он полоску, — Меня так никто не называл, да, Пауль? — разулыбался Круспе. — Кмх, да… Наверное… Я не помню, — мои щеки покраснели. Капец, они теперь вдвоём меня будут давить? Хорошо, хоть мама не заметила моё смущение. Я планирую поговорить с ней сегодня вечером. В крайнем случае — завтра утром. И он об этом прекрасно знает, поэтому и подводит. — Пауль, чего стоишь? Клей свой край, Рих, уже почти дошёл до тебя, — крикнула мама. — Мам, ты прям диктатор. К гостям лучше относишься чем ко мне, — обидчиво произнес я и обернулся к стене, приклеивая обои. — Охх, ворчун, — вздохнула она, закатывая глаза. — Оно чего-то не клеится, — я усердно прислонял полоску, но она не держалась, тогда я отпустил её, чтобы показать это. Полоска обоев отвалилась от потолка и потянулась стёжкой к Рихарду, отслоняясь совсем. — Пауль, держи! — вскрикнула мама. Я машинально схватился, осознавая, что сейчас отклеится всё. Мама побежала за клеем, быстро макнула щетку в ведро и вернулась, протягивая её мне. Я одной рукой придерживал полоску, а второй потянулся за клеем. — Давайте лучше я, — Рих взял у мамы из рук щетку, — так, аккуратно, — он прислонился ко мне максимально близко и, приподнимаясь, потянулся всем телом к моим рукам. Чёрт. Я сейчас стою спиной к нему, а его… Кмх… Достоинство упирается в меня очень чётко. Мне же нельзя даже двинуться. Рих, будто специально, ещё раскачивается, нанося клей по обоям. Я закрываю глаза и по очереди воплощаю все мои разные и бессмертные фантазии. Охх, я заскучал по этому. Воздух пропитан греховными желаниями. А Рих словно огнём дышит. Блять, как это выглядит со стороны. Я раскраснелся ещё больше. — Держите, — протянул Рих щетку и немного отклонился. — Угу, смотрите, чтобы стыки там были ровные, — приняла мама предмет и пошла его относить. — Да всё здесь будет ровно, — довольно произнес Рих и начал моими руками клеить полоску. — Эйй, я сам могу, — завозмущался я, сбрасывая его ладони. Рих посмеялся и забрал руки к себе. Внезапно он исподтишка, будто прислушиваясь к моему дыханию, тихонько-тихонько поцеловал шею. Необъяснимое томление на секунду овладело мной. Чувство, столь живое, столь новое, или, вернее, столь давно не испытанное и позабытое. Оно налетело на меня как приступ лихорадки, обернуло туманящей разум страстью. Я замер на месте. — Пааауль, халло, — откликнулась мама, — с тобой всё нормально? — А, да, всё… полоска готова, — отпустил я руки и усмехнулся.***
К вечеру мы поклеили весь потолок и одну стену. За это время в доме ни на секунду не было спокойно. Я с Рихом безостановочно хихикал, по-дурацки подшучивал над ним, а он надо мной и естественно подмигивали, вспоминая прошлое. Но под конец было уже тяжеловато. Большие испытания, казалось, пронеслись над этой страдальчески склоненной набок головой, когда я смотрел на Рихарда. Эти усталые глаза с пронизывающим взглядом… Мама приготовила ужин, пока мы поочередно принимали ванную. И вот, наконец-то, долгожданный отдых. Я лег в свою кровать. Погруженный в податливую стихию подушек, я закрыл глаза, наслаждаясь столь же непривычной, сколь и сладостной расслабленностью. Все тише и тише становилось вокруг. Но тут дверь комнаты скрипнула и кто-то зашагал к моей кровати. Затем я почувствовал, что чье то тело оказалось рядом. Самое мягкое, самое роскошное, самое нежащее… — Мне надоело спать одному, — сказал он решительно, даже грубовато и прижался, забрасывая на меня руку. Кто не испытывал мгновенного трепета, тайной робости и душевного стеснения, впервые или после долгого перерыва отношений, когда оказываешься в одной постели с любимым человеком. — Ну, покажи как тебе надоело, — обернулся я. Мои мысли расплывчатее и в то же время прихотливее, чем казались раньше. Я положил руку на его колено, немного поглаживая. Она снилась мне, эта безупречная улыбка, и вот она передо мной. Это лицо, бледное, изящно очерченное. — Я вообще-то хотел тебе ещё кое-что сказать, — неспешно произнес он, — я развелся с Карон. — Господи, Рих, давай не будем вспоминать об этом, — нахмурил я брови и повел рукой немного выше, сам пугаясь своих мыслей и желаний. — Это ещё не всё, — посмеялся Круспе. — Ты мне теперь каждый раз всё будешь рассказывать что ли? — заулыбался я и, помедлив немного, нырнул ладонью под футболку, исследуя пальцами бархатную кожу. Я уставший, но в то же время возбужденный, охвачен соблазнительным тяготением Рихарда. — Пауль, — закатил он глаза, понимая, скорее всего, мои намерения, — Мы же с тобой так давно… не… виделись… После этих фраз мне показалось обидным отрешаться в мыслях от возможного и высокого наслаждения, подменяя его таким безразличным занятием. Надо действовать. — А у меня полгода не было, — какое-то неуловимое чувство, может тот же стыд, заставил сказать меня это вполголоса и с некой насмешкой. Я опасливо запрокинул на него ногу и приподнялся, залезая сверху. Рих поддался этому и лег на спину с той же неописуемо обворожительной улыбкой на лице. Наши тела оказались прижаты вплотную. Я чувствовал что на нём лишь футболка, похоже моя, и трусы. Он был обрадован и потрясен в то же время, иначе говоря — счастлив, поэтому ещё больше улыбнулся: — Не у тебя одного, — его руки прильнули к моим бедрам, а глаза заискрились. Меня это очень удивило. Проще говоря, я был в глубоком, приятном шоке. Неужели он ждал? — Совсем ни с кем? Даже… ну, на секундочку… — эти вопросы сами вылезли наружу, я и не хотел спрашивать. — Я могу тебе сказать правду, но она явно перебьет всю эту сложившуюся атмосферу, — заулыбался Рих, — но, ты же у нас любопытный… — закусил он губу. — Ещё какой любопытный, — провозгласил я. — Ладно, герр Ландерс, если вы так хотите знать…— сомкнул Круспе глаза, — я дрочил на вас, — усмехнулся он. Это самый лучший ответ, который я мог услышать.… — Иди сюда, — этот разрыв между душевным влечением и телесной возможностью вдруг показался мне невыносимым и я дернулся к его губам, параллельно нащупывая край нижнего белья. Чем дальше я шел, тем назойливее овладевало мной то сладкое состояние, которое вызывало неоспоримое чувство, когда глаза отказывались видеть, грудь стеснило, бросало то в жар, то в холод и кровь стучала в висках. Рих целовал меня с нежностью и ровно выдыхал в лицо. Когда я наконец добрался к чувствительной плоти, Круспе перевернулся, вдавливая меня в матрас. — Риш… я хочу быть верхним, — огласил я своё желание, отрываясь от поцелуя. — В смысле? — нахмурил он брови, — Взять меня хочешь? — ощерился Круспе. — Нет… просто сверху, — смущенно ответил я. — Да запросто, — Рих потянул меня за собой и вернулся в исходное положение. Я оказался на нём верхом. Мы продолжили целоваться, потихоньку стягивая одежду друг с друга. Безудержно-радостное возбуждение потрясает мою грудь изнутри. Рих раздел меня первым, я, кажись совершенно не стыдился. Последняя вещица осталась на нём — боксеры, с уже явно выступившим бугорком. Я на мгновение слез с него, чтобы расправиться с, истерзающим моё желание, элементом одежды. Я немного напуган, что боюсь взглянуть вниз и вообще продолжать какие-либо действия, ведь «верхним» мне не доводилось быть. Поэтому я просто залезаю обратно и нависаю над ним, не зная, что мне делать дальше, я хочу, чтобы всё прошло хорошо. Рих проводит рукой по всем изгибам на спине, замечая мою растерянность: — Положи руки мне на плечи и привстань, — подсказывает он, продолжая поглаживать обнаженную поясницу. Пока я повинуюсь, Рих, принимается смачивать свой член слюной. — Прости, но обойдемся без подготовлений, я дико тебя хочу…— хитро улыбается Круспе. — Я и сам рад такому предложению… Рих берёт напрягшуюся плоть в одну руку, а другой упирается мне в ляжку, помогая принять его в себя. Я так неуверен. Круспе хватает за талию, выгибает мою спину и проталкивает член. Ммм, я держу руки на его плечах довольный, что он опять здесь, и недовольный, даже огорченный своей нерешительностью. Я вновь почувствовал буйное волнение крови. Продолжая удерживать меня руками, он стал управлять ритмом движений, словно делая разминку и помогая найти мне собственный ритм. Я начал прислушиваться к толчкам и делать первые скачки. Буду наслаждаться этим столько, сколько захочу. Удушливая, нестерпимая жара разносилась в воздухе. — Пауль, ты спишь уже? — свет в комнате включился. Душа упала в пятки. Блять… мама… Я остановился. Теперь мне предстояло давать объяснения, видеть удивленное лицо собственной матери, но ещё хуже гореть от страшного стыда. Боже, я влип по самое некуда, мне даже прикрыться нечем и слезть не могу. Я сидел, на Рихарде не шевелясь и смотрел на лицо матери. Черты её ожили, брови поднялись, внимательная любопытная и одухотворенная улыбка тронула губы. — Простите, меня здесь нет, я только ноутбук заберу, а вы продолжайте, — прикрылась она рукой и двинулась к столу. — Мам, какой ноутбук? Выйди, пожалуйста, — раскраснелся я, отводя взгляд в сторону. — Извините, ухожу. Потом как… закончите, мне там нужно посмотреть, — не удалялась она. — Маам, — протянул я смущенно. — Ладно-ладно, — дверь хлопнула. Я перевел взгляд на Круспе. Он бешено рассмеялся и я вместе с ним. Странно постыдная, смешная и нелепая ситуация. — Мамка у тебя огонь, — вытирал Рих слезы смеха. — Блять, пойдём. Будем объясняться.… — Да она знает. Я же хотел тебе рассказать, что поговорил с ней, а ты полез с ласками. — В смысле? Когда это? — ошарашенно посмотрел я на него. — Как только приехал. Я же представился, мол так и так, я к Паулю, мы с ним пара. — А она? — Да спрашивала что-то, типа я от какого-то Томаса. А потом ты и выбежал. — Так, она всё это время знала? Я, как дурак, уже план разговора придумал. А ты… Вот почему она о тебе расспрашивала. — Пауль, ну во всяком случае, я думаю тебе ещё есть что с ней обсудить. Например, твоё плохое поведение, — подмигнул Круспе и потянул к себе. — Рих, да ну нафиг. Она может у двери стоит, — разулыбался я.***
Через две недели мы собрались ехать в Берлин. Мне позвонил Тилль и сказал, что нас все ждут. Я снова удивился, но потом выяснилось, что моя мамочка позвонила парням и сказала, что мы с Рихом вместе. Оставаться далеко от этих безумных ребят было невозможно и мы поехали. Эля и Рих помирились. Она и Тилль, кстати, ждут ребенка и поговаривают, чтобы назвать его Цвеном. Я ору с возможного имени. Крис и Игритт готовятся к свадьбе. А у Оливера и Марты на днях должна родиться дочь. Рих занимается своим бизнесом, а я нырнул в литературу и стал писателем. Выпустил уже две книги. Ну и, конечно, Круспе не даёт мне остывать ночью, пробуем всё возможное. Я исподтишка переношу эти сцены в свои романы, надеюсь он не заметит. THE END