***
Синдбад еле выдохнул, казалось, что даже лёгкие немного заболели от резких вздохов и вскрика. Протей испугался тоже, но его скорее напугал сначала Синдбад, который врезался в его спину, а уж только когда царевич обернулся — вид жутких стражей и их метаморфоза довершили дело. Пират отдышался, хотел уже развернуться к товарищу по несчастью, но понял, что они оба вцепились друг в друга. Опустив руки, друзья смущённо прокашлялись. — Мда, нервишки сдают-то… Неужели мы стареем? От пары костей вцепились мёртвой хваткой, хах! Протей легко поперхнулся и заменил: — Насчёт хватки… Они оба посмотрели друг на друга и рассмеялись, хоть и немного нервно. — А говоришь, Синдбад, ты не поклонник традиций… — Ты на что, царская физиономия, намекаешь? — На то, что каждый раз ты гарантированно привлекаешь необычных существ. — Это не я, меня подставили. Протей фыркнул, глядя в честные-пречестные глаза друга. — То-то я смотрю, что так начинается каждое наше приключение. От слова «наше» стало как-то теплее. Вдвоём, как говорится, не так страшно. Да и воспоминания о старых-добрых временах придали сил. Но пришлось согнать улыбки. Посмотрели вниз: жутковато, конечно, но спуск как спуск. Стали спускаться. Вдруг Синдбад остановил за плечо Протея: — Стой, мы тут с тобой перекусить забыли. Протеус непонимающе обернулся, а Синдбад вынул из-за пазухи тот самый мешочек и вытряхнул на ладонь зёрна граната. Пират не преминул пересчитать — как и сказал Гипнос: ровно десять. Тщательно отсчитали по пять. Кто знает, что может случиться, проглоти кто-то из них больше или меньше. Зёрнышки были на вкус, как обычный гранат, только во рту появился «металлический» привкус — будто слизываешь кровь с ранки… Или это разыгралось воображение? Подождали немного. Вроде ни внешне, ни в ощущениях ничего не поменялось. Да и кто знает, должно ли? И они продолжили спуск.***
Они шли по сумрачному коридору почти на ощупь, уже довольно долго. А вокруг по-прежнему ничего не менялось: шершавые холодные каменные стены, бледно-зелёное мертвенное свечение (откуда только, непонятно). Эхом доносящиеся отголоски не то стонов, не то воя. Жутко. Синдбад и Протей резко замерли, когда издали раздался чей-то вскрик, который тут же растворился в воздухе. Оглянулись друг на друга: лица были едва различимы и казались какими-то чрезмерно бледными, будто оба они уже стали теми бесплотными тенями. По коже пробегали толпами мурашки, порой казалось, что самые настоящие. Стало как-то холодно, но не снаружи, а внутри. Пират резко вздрогнул, когда где-то поблизости упала капля, породив звенящее эхо. Тут же встряхнулся — не хватало ещё поддаться страхам в Мире Теней. Было бы не плохо, знаете ли, вернуться назад живым. Но как тут не поддаться страху, если откуда не возьмись прямо перед тобой появляется нечто едва различимое, но от этого не менее, а может, и более жуткое?! Синдбад едва не присел, когда от того куска стены, на который он собирался опереться, отделилось нечто невесомое и проплыло прямо перед лицом пирата, позволив рассмотреть себя во всех подробностях. Дряблая кожа, невидящий взгляд устремлен прямо перед собой, сухонькие ручки сжимают темный балахон… Но самым странным и пугающим оказалось другое — пират буквально кожей чувствовал, как с каждым ударом его собственного сердца, температура, исходящая от этого существа падает. Мурашки пробежали и по всему телу царевича, когда он понял, что возможно еще пару мгновений назад эта душа еще была в своём теле… Душа уже скрылась далеко впереди, а мужчины все никак не могли прийти в себя и успокоить отчаянно стремящиеся назад, на поверхность, сердца. По судорожным вздохам друг друга они поняли, что не одиноки в своём ужасе. — Так, Синдбад, возьми себя в руки… — пробормотал Протей. С одной стороны, отыскать призрак того вора по имени Дабднис было необходимо, но вот с другой стороны, этого хотелось всё меньше. Ведь на корабле чёткого плана они так и не придумали, несмотря на глубокие религиозные познания Гортензии. Воспоминание о белокурой невесте пробудило Протея. Он тронул немного озябшей рукой руку друга: — Идём, нельзя останавливаться. Свободную руку Протей положил на стену и вдруг ощутил, что по ходу движения стены становились более гладкими. И вдруг стена закончилась, ладонь провалилась в пустоту. Светлее не стало, хоть тресни. Хотя, чуть дальше вроде было светлее. И скорее всего, там какой-то проход. Но и впереди, судя по ощущениям, был какой-то проход. А может и нет… — Ты чего остановился? — шёпотом спросил Синдбад. Темно, как в одном месте у циклопа. — Пытаюсь понять, куда нам идти дальше. Вдруг показалось, что сзади стал доноситься, приближаясь, чей-то протяжны безутешный плач… У страха, как известно, глаза велики, и друзья немного (или много) запаниковали, за что их трудно порицать. И тут правее, в том месте, где по очертаниям виднелся какой-то туннель, снова мелькнула чья-то Душа, а потом вроде как ещё… И Протей всё же решил двигаться вперёд. Осторожно повёл за собой своего друга, стараясь правой ногой прощупать почву под ногами, прежде чем ступить. Стало светлее… или нет? Да, точно. Оказывается, светлее стало благодаря блёклому отсвету огненных чаш на высоких треногах. Немного вперед, и стало действительно достаточно светло, чтоб различать друг друга. И не только: вокруг было развешано великое множество платьев. На любой вкус и цвет. И не только платья. Вообще много других одежд были аккуратно развешаны и разложены на многочисленных полках. — Интересно, можно взять парочку из этих тряпок, чтоб пустить их на факелы? — задумчиво заметил Синдбад. Он рассматривал этот весьма странный, колоссальных размеров гардероб: — О боги, да что же это? Тени — ладно, но куда им столько нарядов? И зачем, главное? — Смотри, тут какая-то дверь… — промолвил Протей, указав в сторону красиво оформленной двери. Синдбад продолжал озираться, и заметил, что его друг всё больше увязает от ощущения страха (что вполне ожидаемо), и тут же легонько встряхнул Протея, шепнув: — Соберись, иначе нам крышка. Помни, это всего лишь тени… В этот момент тихий скрип привлек их внимание. Они осторожно приблизились — дверь оказалась незапертой. И через щель было видно происходящее за дверью. Синдбад протиснулся вперёд и приник к щели.***
Высокие мрачные врата отворились, и в помещение вошла красивая женщина: мелко завитые медно-рыжие волосы достигали плеч и были украшены лишь одной диадемой, инкрустированной чёрными бриллиантами. Её невысокая коренастенькая фигурка была одета в зелёный хитон на одно плечо, достигавший пола. Она вошла в зал, судя по всему, в поисках кого-то. Не переставая поправлять волосы, Персефона (а это была она) звала: — Гадеээээс! Где ты? Наступило лето, и уже давненько, а значит, пора в гости на поверхность! Ответом была тишина. У себя в укрытии Синдбад вдруг тоже почувствовал чьё-то присутствие через стенку слева. А Персефона всё продолжала: — Гадес, ты же так хотел приехать в гости к тёще, помочь ей с… На этих словах Персефона подошла к дверце, где прятались наши герои и распахнула соседнюю створку. Её речь прервал щекастенький пузатый мужик, появившийся ей навстречу. Персефона закатила глаза и, стараясь быть терпеливой, вопросила: — Ты что здесь делаешь, муженёк? Гадес опасливо выглянул из шкафа, немного выпучивая глаза, и громким шёпотом ответил, кого-то явно опасаясь: — Прячусь! От тебя и твоей безумной мамочки! И от её празднеств в честь тебя! — Гадес! — А ты, любезная Персефона, лучше скажи, это вот кто такой? И с этими словами властитель Аида слегка потянулся и отворил дверь, как оказалось, тоже шкафа, за дверью которого оказался Синдбад. От неожиданности пират замер (аж дыхание перехватило), как и его спутник у него за спиной. Прозерпина окинула взглядом красавчика, каким-то образом оказавшегося в её шкафу, но вместо того, чтобы обрушить на смертного гнев и оправдаться перед супругом, выдохнула, надув губы… Подумала немного (водились за ней грешки) и выдала: — Давай договоримся так… — Как же? — Я скажу маме, что тебя не видела, а ты его не видел. Вдруг стены Аида задрожали от грозного гласа Деметры: — Персефона! Долго ли мне ждать тебя? Этот твой малахольный идёт или нет?! — Да, да, да, да! Согласен! — судорожно зашептал владыка Мёртвых. Своего брата Зевса он не боялся так, как грозную тёщу. Захлопнув дверь с Синдбадом, он сам юркнул в шкаф. Персефона сдула прядь, упавшую на лицо и, взяв себя в руки, отправилась на встречу с матерью. На ходу она думала, откуда в шкафу мог взяться смертный? За ней конечно периодически водились подобные божественные шалости, этакие обмены: продолжение жизни на… сами знаете что, но она не помнила, чтоб она умыкнула кого-то с земли… Она вышла из зала, крича Деметре: — Маамаааа, Гадес с нами не пойдёт! У него тут… новые Души прибыли. Он потом присоединится! Когда высокие врата захлопнулись за спиной супруги, Гадес подождал немного и опасливо выглянул наружу. Выйдя, он распахнул дверцу с нашими героями: — Эй ты, смертный! Вино пьёшь? Синдбад потрясённо кивнул. Гадес выдохнул: — Отлично. Вылезай. Синдбад осторожно вышел в зал, но дверь прикрыл за собой. Пусть Гадес думает, что он один… Но бог мёртвых добавил, что другой смертный может присоединиться. — Третьим будет… — выдохнул бог подземного царства, доставая килики из тайника. По воле владыки мёртвых появился триклиний, и Гадес немного устало пошёл и занял, разумеется, самое большое клине. Синдбад откашлялся, выигрывая время: вот с чего начать? До этого момента ему казалось, что он знает о чём говорить, но… в голове словно образовалась пустыня, где ветер гнал одинокую колючку. На выручку снова пришёл Протей. — Великий Гадес, я — Царевич Сиракуз, а это мой друг. — Догадываюсь… Гадес уже полулежал на клине, подперев щёку. Казалось, повелитель мира Мёртвых о чём-то напряжённо думает. Толстым пальцем он водил по краешку килика. Синдбад и Протей переглянулись. Да, это не Гера. Тут учтивость и этикет не помогут. Гадесу явно не с кем выпить и некому душу излить. Синдбад откашлялся и сделал пару шагов к триклинию. «Как поётся? Не торопи свой смертный час? А как насчёт того, чтоб выпить с самим повелителем Смерти?» — подумал пират и едва успел подавить истеричный смешок. Кому рассказать — не поверят. Небрежно присвистнув, Синдбад осторожно присел на клине. Взял чашу с вином и отпил… но ничего не произошло. На вкус — самое обычное вино. И, надо заметить, разбавленное с ювелирной точностью. Пират снова отпил и наконец нарушил повисшую тишину: — Жена? Редко когда Гадес слышал столько участия, тем более от смертного. Со вздохом он кивнул: — И тёща… Смертный, ты хочешь быть счастливым в браке? — Нууу… хочу. — Тогда не женись. Тихонько звякнули килики. И Бог мёртвых спросил: — А ты женат вообще? — Почти. — Это как же так? «Почти»? — Жрец не подводил нас к брачному костру Гестии. — Хмм… Гадес неодобрительно нахмурился, выпятив губу. Синдбад мигом напрягся, интуитивно уловив — настроение бога переменилось. Надо быть готовым. Бог мёртвых продолжил: — А вот это не есть хорошо. Нельзя нарушать порядок между Мужчиной и Женщиной, начатый ещё в Золотом Веке Зевсом. Так что когда вернёшься… а кстати, скажи мне, мой милый ребёнок, ты вообще как сюда попал? Больше того! Зачем ты притащил сюда еще кого-то, да будучи живыми! Вам, извините за тавтологию, жить надоело? Гадес даже от неожиданности выпрямился на клине. Только тут до него дошло: в царстве мёртвых… живые! Как?! Завертелись вихрем мысли: Геракл, Одиссей, жёнушка дражайшая (чтоб её так и этак замечательную)… и почти все они по наущению братца его старшего. Синдбад напряжённо наблюдал, как изумлённое выражение лица сменилось на досадливое и усталое. Гадес любил свою работу, но старший брат Зевс отправлял к нему «особых» гостей, не особо заботясь, насколько это воплотимо в жизнь. А ведь вся отчётность, вся статистика ложится на него… Гадес поморщился и плеснул в килик вина, и тяпнул, не разбавляя водой. — Ну почему опять я… — Гадес, ты себе не представляешь, как я тебя понимаю. — Умолкни, смертный. Как ты смеешь дерзить мне… Да и откуда тебе знать… Но Синдбада понесло: — Спорим на желание, что ты ошибаешься, и я, смертный, как ты выразился, понимаю тебя не хуже твоих божественных дружков? Кроме того, моя история как раз объясняет, что я… что мы тут делаем. Гадес почесал лысину. Помолчал и добавил: — Валяй. И налил себе вина. Напиться бы… да боги не хмелеют. Тут Дионис нужен.***
Спустя Хронос знает сколько времени Синдбад закончил рассказ. Пират не стеснялся в выражениях, передавая свои взаимодействия с куретами, Амуром, Герой и прочей братией. Не делайте поспешных выводов: Синдбад вовсе не дурак, что так дерзко и панибратски разговаривал с Повелителем Теней и Царём Мёртвых. Как и все авантюристы, он обладал сверхъестественным чутьём и проницательностью. Он быстро смекнул: заботиться о душах тысячи и тысячи лет, постоянные капризы Зевса, жена и тёща… от всего этого Гадес устал, и, даже будучи богом, нуждался в банальном общении и участии. Душевная беседа «по-мужски» — вот что нужно. И Синдбад не прогадал. Его глаза внимательно следили за реакцией бога. За каждым его движением. Он бороздил моря с пятнадцати лет и бросал вызов смерти бесчисленное количество раз. И тут он, мореход, находился в своей стихии. Только декорации были иные — вместо бурной, изменчивой воды такое же изменчивое настроение сурового бога, за которым только глаз да глаз нужен. Надо было просто облапошить бога Смерти. Почему бы и да. Его глаза не отрывались от Гадеса, когда тот «стёк» с ложа и пошёл в сторону высокой каменной стены с крупными плитами, на которых был изображен портрет Зевса. Ладонью он нажал на одну из плит, та отъехала, являя взору бездонное пространство, где он хранил всякие свитки. Но Гадеса интересовали не они. — А, это личные дела, значит, это не тут… И бог мёртвых закрыл одну нишу, чтобы открыть другую. Там лежала книга, где Гадес вёл жуткий подсчёт душ, и по какой из трёх дорог в подземном мире им идти. Тучное божество с грохотом положило тяжёлую ношу на стол рядом со стеной, на которой мозаикой были выложены три арки. Открыл, и его щекастый лик, а так же лица Протея и Синдбада озарил отсвет от страниц Книги. Она была похожа на Книгу Мира, только та светила жизнерадостным бирюзовым светом, а эта — бедно-малахитовым, отражая каждую душу. Каждую, что только была на этой земле в пределах Ойкумены и за ней. В толще страниц были спрятаны несколько лент. — Таак… Как его зовут, говоришь? Звали то есть. — Дабднис. — Судя по имени, родители его не очень любили… — хохотнуло божество. — Так… Гадес ещё раз проверил обложку, та ли Книга. Та — на обложке оттеснены две буквы: Икс (Xenos — иностранное, чужеземное) и Эль (Loci — местное). Гадес был тогда на свадьбе Психеи и Амура и прекрасно понимал, что Зевс будет, мягко говоря, зол, что он не помог его посланникам (хотя братец конечно нашёл кандидатуру, нечего сказать). Бог Мёртвых открыл первую часть: иностранцы. — Он из варваров или наш? — А вот это мы хотели бы знать сами. — Прекрасно, сразу столько информации даете, цены вам нет… Ладно, воспользуемся поиском… Гадес коснулся сарделькообразными пальцами нужных мест на листе, на котором тут же стали проявляться все буквы алфавита. Оставалось лишь коснуться нужных. Но на имя загадочного вора страницы лишь сверкнули красным: нету… Среди всех варваров, нашедших свой конец в землях двенадцати городов «Дабдниса» не оказалось. То же самое было и во вкладке Loci. — Ну, всё что я могу сказать, это то, что он жив. — Нет, Гадес, этого не может быть! Нам сказали, что он мертв! — Ммм, сказали… «Сказали» — это, конечно, всегда самые достоверные сведения. И кто же вам такое сказал? — У нас свои источники. — Вот с этим проблемы. Грубо говоря, это разовая удача. — Ну, в этой ситуации… мы… просто… наши полномочия… всё! Владыка Подземного Мира только развёл руками и пожал плечами. — Уже если ваши полномочия все, то мои так тем более, — и захлопнув Книгу, Гадес вернулся к недопитому вину. Протей и Синдбад остались стоять на месте, растеряно глядя друг на друга. Что же им теперь делать? Царство Мертвых было их единственной зацепкой… — На ваши лица посмотреть, так вы будто тёщу мою увидали, когда она в гневе, — хохотнул Гадес. — Сядьте да выпейте, нечего столбом стоять. А там может и мысль какая полезная придёт… Герои послушно опустились на свои места. — Ну вы порассуждайте логически. Что вам известно об этом воре? — Ничего. Только то, что его нет среди живых. — Нет среди живых, нет среди мертвых… А был ли мальчик? Воцарилась тишина. Синдбад от нечего делать глядел по сторонам — взгляд толком не цеплялся ни за что, пока он не увидел… себя?! Да, его собственное лицо смотрело на него, но только вот что странно — пират был абсолютно уверен, что на его собственном лице не сияет сейчас улыбка до ушей. И вдруг его собственное лицо ему подмигнуло! Пират шарахнулся так, что расплескал все вино — досталось и Протею, и Гадесу. — Смертный, покусай тебя Цербер! Ты что творишь? — Там… оно… что? — не способный в данный момент на связную речь, пират просто показал пальцем на «себя». — А, это… — Гадес брезгливо стряхнул платком капли вина с лица. — Да зеркало это. Вот только одна строптивая Душа так не хотела свою участь принимать, что буквально слилась с первым попавшимся предметом. Забавная штука. Иногда даже полезная. Каким-то образом показывает путь к истине, когда сам ты сбит с толку. — Но почему оно показывает меня?! — А мне почем знать?! Видимо, ты и есть ключ к вашей проблеме. — Я?! Но я слыхом не слыхивал про этого вора! Дабданис! Чушь какая! Протей, все это время следивший за отражением своего друга в этом странном зеркале, в котором не отражалось больше ничего, вдруг заметил что-то необычное… Как-то странно это отражение произнесло имя вора. Догадка молнией озарила его сознание. — Синдбад! — Да что ж ты орешь-то так, болезный! Ты меня тоже до удара довести решил? — Синдбад притворно схватился за сердце. — Зато идти недалеко, — тут же подмигнул Владыка Мертвых. — Да ну вас! — Да погоди ты! Есть тут бумага и чернила? — Гадес, которому стало любопытно происходящее, кивнул царевичу в сторону рабочего стола. Протей метнулся туда и вернулся с клочком бумаги, пером и чернильницей. — Смотрите. И он вывел на бумаге «Дабданис». — Замечательно! Это приблизило нас к разгадке… Ай, не дерись! — Прочти наоборот! — Чего ты этим добиваешься? Ладно-ладно, не смотри на меня так! С-и-н-д-бааааа… Что?! Какого?! Это шутка?! Хотя нет, больше похоже на издевательство! Гадес глубоко вздохнул, дёрнул головой — мол, чудны дела твои, Зевс — и стал наливать вино, не разбавляя водой. Судя по всему, начался какой-то кавардак. А ответственность за чужой кавардак владыке Аида нести не хотелось. В такие моменты он начинал ценить свою работу: мёртвые — молчаливые ребята, в большинстве своем. А от этих живых сплошь шум. И всё же, шум интересный, надо признать. А выпить надо. Тут без котилы* не обойтись. Но пить без причины — вино на ветер. Да и попахивает божественным алкоголизмом… Нужен тост. Пока Синдбад орал и метался по мрачному залу на заднем плане, как лев в клетке, а Протей пытался собраться с мыслями и угомонить друга, Гадес поднял килик с вином и пытался придумать подходящий тост, но в голову от такого шума ничего не приходило. Наконец Синдбад, ходя туда и обратно, задел носком ножку клине и взвыл: — Твою мать! И Гадес наконец поднял тост: — Точно, за родителей! А вот Синдбаду было не так смешно. Это что за олимпийский ребус. У пирата другого объяснения, кроме как козней Эрис, не было. У Протея же не было никаких мыслей. Поэтому он пытался рассуждать. — Всю эту кашу заварили боги, без сомненья, но… круг замкнулся, тупик. Ошиблась Гера или нет, но вора, мало того, что никогда не существовало, так это оказалось ещё и твое имя, только наоборот. Ты ведь, мой друг, уже не раз был вмешан в историю о краже серьёзных артефактов… Но в том-то и дело, что Протей сам тогда поверил ему, а потом убедился и в том, что не Синдбад оказался виновен, а сама богиня Хаоса и Раздора. Однако последнего царевич произнести не успел. На хаотичные рассуждения царственного друга пират даже остановился и, боясь поверить в услышанное, спросил: — Ты что… думаешь, что это в самом деле Я?! — НЕТ. Но… — …но ты подумал! — Синдбад! Я рассуждаю в порядке бреда! Это хоть что-то! — Ничего себе «что-то!» — Успокойся! — Сам успокойся! — Все когда-нибудь успокоитесь… Друзья перевели глаза на Гадеса, который в это время спокойно закусывал виноградом. Ему так эта «дичь» нравилась, что ему не хотелось, чтобы она заканчивалась. Это интереснее, чем Шар Судеб, в который он периодически смотрел, наблюдая за тем, что в надземном мире делается. Протей и Синдбад попытались взять себя в руки. Ключевое слово «попытались». Разговор на повышенных тонах балансировал на грани: он мог стать ссорой, а мог дать запал, по которому можно было добиться хоть какого-то результата от прогулки туда, откуда не возвращаются. Протей решил выехать на этом — друга и самое главное — жизнь, ему терять не хотелось. — Синдбад, я ни в чём тебя не обвиняю! Как и в первом случае, здесь пытаются подставить тебя! В первом случае — Эрида, а во втором… боги, неужели Гера… Синдбад уже и сам взял себя в руки, не хотелось кончать жизнь вот так глупо, да ещё в образе истерички. — Возможно. Я вот только одного не понимаю — зачем это Гере надо? Если это шутка или пакость, то зачем?.. Неужели ты думаешь, что верховная богиня может… Внезапно сзади послышалось бурчание Гадеса: — Может. ЭТА может… Говорил Зевсу, это та ещё истеричка… Нет, «…я люблю её до слёз…». Ужас. Ну и вот, к чему это привело. Хотя да, логики в этом поступке нет. Точнее, как говорят ваши смертные судьи, дикастерии**, кажется: нет преступного умысла. Как говорится, ищи, кому выгодно. Ну, пьянеть Властитель Мёртвых не опьянел, но от вина из погребка Диониса его чуточку «развезло». Синдбад в это время задал наводящий вопрос: — И кому это, теоретически, могло быть выгодно? — Ну, смертный… Да немногим на самом деле. Гере — если только она видела в невес… а вы вообще в курсе что там стряслось у нас на Олимпе? — Естественно, в курсе. Можешь не сомневаться. Из-за этого «в курсе» мы тут как раз и сидим. — Если бы Гера увидела в Психее конкурентку и потенциальную любовницу Зевса. Но Психея не из таких. У неё там любовь с Амуром. Юным, прекрасным и страстным. В отличие от моего братца, чтоб он был здоров, замечательный мой. Афродита… ну, тут тоже всё просто. Она Психею не взлюбила, чтоб вы знали. Как она всё говорила, что она же мать! Ей же виднее, что эта девица использует Амура для всякого разного. Причины этого выдуманного коварства каждое мгновение были новые. Воооот, такие дела. Хотя вот с другой стороны, Афродита слишком любит Амура, чтоб так ему пакостить. Кто там ещё? Никому из мужских божеств брак Амура и Психеи не мешал. Одной больше, одной меньше… Все сейчас понаехали на Олимп. Гадес икнул. Мда, пора бросать пить. А то что-то он разговорился с этими умниками. Да и нечасто у него есть время посидеть в одиночестве, вечно кто-то рядом крутится. Так что нужно пользоваться моментом. — Идите-ка отсель по добру, по здорову. Надоели, да и… вы там знаете, что времени у вас не особо много. Тут вам не агора! А ну брысь! И бог устало стал подниматься с ложа. Не важно, зачем, надо было уносить ноги. — Спасибо, до свидания, всего хорошего. Друзья уже было развернулись, но тут же вернулись обратно, и Синдбад уточнил, а куда им, собственно, идти, чтобы выбраться из этого достойнейшего места. Гадес махнул рукой: — Через Харона. Причал номер V. Можете выйти через Главные Врата. Ветви вас направят. Всё, чешите отсюда! Бесстрашного морехода и храброго царевича моментально сдуло. Только хлопнули высокие Врата.***
Теперь осталось главное: выбраться из мира Мёртвых. Золотая пальмовая ветвь, сорванная в священной роще Персефоны, тихонько мерцала, словно ободряя друзей. Проход стал круто подниматься и сужаться. Синдбад, шедший первым, вдруг остановился. Но только на миг: в проходе виднелся свет, похожий на зарево пламени. По коже пошли мурашки. Пять ступеней стёрлись от времени, и поднимались пират и царевич с трудом. Но вот они взобрались и прошли в каменную дыру. Заревом оказались тонкие прожилки в каменных стенах грота, к которому вышли Синдбад и Протей. Прожилки эти были ничем иным, как янтарной жилой, местами выглядывавшей из толщи камня. К тому же, приближение Священной Ветви Персефоны заставляло янтарь сверкать, словно то был пульс подземного мира. Пират поймал себя на мысли, что пока они шли, он и Протей почти не произнесли ни слова друг другу. Каждый в любой момент ожидал подвоха. Не должно быть живых в мире мёртвых. Казалось, душа каждого из наших героев покрылась мхом, который теперь казался тёплым и уютным, и говорить не хотелось, а такой заманчивой казалась тишина и… вечный сон. Синдбад вздохнул при этих мыслях и вдруг встрепенулся — не бывать тому, чтоб этот сон завладел им. А вот Протей думал о Хароне. Как сын царя, он был обязан наизусть знать если не всё, то почти всё о богах. И то, что он помнил о Хароне, ему не сильно нравилось. »…Мрачный и грязный Харон. Клочковатой седой бородою Все лицо обросло — лишь глаза горят неподвижно, Плащ на плечах завязан узлом и висит безобразно. Гонит он лодку шестом и правит сам парусами, Мертвых на утлом челне через темный поток перевозит. Бог уже стар, но хранит он и в старости бодрую силу.» Вдруг царевич врезался в спину друга. Оказалось, что они стоят у ступеней, ведущих вниз, к пирсу, где зловеще покачивалась на тёмных волнах ладья Харона. Самого мрачного гребца было трудно разглядеть — далековато. Два друга переглянулись и стали спускаться вниз. Чтоб как-то себя отвлечь, Синдбад стал ворчать, придираясь, мол, не могли нормальные ступени сделать? Осталось не более пяти ступеней и стали видны и сама ладья, и гребец. Харон и в самом деле явно не был молод. Самый обыкновенный старик. Но без гнойных язв, проступающих рёбер и выпученных в трансе глаз. — На этом свете пей, соколик, на том свете не дадут! мертвые пчёлы, мертвые пчёлы, мертвые пчёлы не гудят… ** Харон мурлыкал под нос весёленький мотив, пока копался под одной из лавок в ладье. Рядом на борте сидел маленький сыч, который подрёмывал под пение гребца. Первым спускался Синдбад, за ним осторожно спускался будущий царь Сиракуз. Мрачный гребец заметил их, когда друзьям осталось ступеней десять. Как только двое спустились и уже открыли рты, Харон монотонно забормотал, отвечая на стандартные мольбы неприкаянных душ: — Нет, путь в одну сторону. Нет, жизнь продлить нельзя. Нет, живым родственникам страховки не положено. Нет, не повезу. Нет, взятку не беру. И нет, купаться тоже запрещено. Если не сложно, рыдайте и стоните, пожалуйста, подальше от меня. Я занят. Если есть какие-то претензии, то пожалуйста в письменной форме, потому что нечего было грешить при жизни. Синдбад и Протей переглянулись и протянули старцу их единственные шансы на возвращение на поверхность. — Вот наши ветви. Их сорвали в Роще Персефоны и… Старик их похоже даже не слушал, отвернувшись к своей ладье… Как вдруг настороженно принюхался и резко обернулся. — Так, стоп. Вы не померли, что ли? Повисла пауза. Синдбад снова переглянулся с Протеем и осторожно заметил: — Пока не собираемся, вроде. Харон закатил глаза и со вздохом протяжно крикнул куда-то в тьму загробного царства: — Танатос, сделай отмену, у нас опять возврат! Синдбад тут же встрял: — Да нет! Вот же наши ветви. Протей положил ладонь на плечо друга: — Остынь, Синдбад! Последний зашипел: — Типун тебе на язык! Царевич закатил глаза и в тон ответил: — Приди в себя, Синдбад! Или ты готов, подобно Гераклу, сразиться с Хароном? Не боишься, что Цербер придёт на помощь гребцу? Не знаю, как ты, а у меня нет желания стать неприкаянной тенью! — Всё-всё, уймись! Они вовремя закончили препираться. Взглянув на Золотые Пальмовые Ветви, Харон удостоверился, что перед ним не обычные души, нечаянно раньше срока загремевшие в Мир Теней. — Опять «по знакомству»! Сплошь «свои» — ворчал старик, налаживая парус. К тому моменту, как друзья перестали шушукаться, он развернулся. Хрустнула поясница. — Ну? Где там ваши ветви? Вот помню, в старые времена так просто их было не получить! Надо было знать, где выбросят, и тут же очереди, тут же очереди! Не переставая бухтеть, Харон махнул рукой, мол «заходите и отплываем».***
Тихо плескали воды загробной реки. Харон ловко и ровно вёл судно к другому берегу. Синдбад сначала, по примеру Протея, не смел бросить глаз на волны, но всё же искушение было слишком велико для него. Что обычно рисует воображение когда говорят о реке Вечности, Реке Мёртвых? Тёмные холодные воды… клубящиеся туманы и вечный холод, от которого Душа замирает, как розы под зимнем инеем. И бессчётное количество теней… В реальности же ничего такого не было. Самая обычная река. С рыбками и прочей живностью. И это просто объясняется: и Синдбад, и Протей были живы. Им еще не скоро придётся лицезреть истинный лик Стикса. Вдруг Протей вздрогнул и испуганно ахнул, резко вцепившись в плечо пирата. Тот поморщился от такой хватки и возмущённо воззрился было на приятеля, но обеспокоенный взгляд его глаз заставил Синдбада посмотреть туда же. И теперь уже сам моряк напрягся и даже зашарил рукой по поясу с кинжалами: души… так много будущих теней собралось у берега. Лица, лица, лица. Мужчины, женщины, старики и… даже дети… — Ну, вот, значит у меня есть пассажиры. Так, пескарики, сейчас вон в те врата, Цербер вас не тронет, сразу прямо, вниз налево, и направо коридором, там три двери — вам во вторую, потом прямо вниз по ступеням, потом вверх пешочком из Аида выходите и потом куда хотите, туда и идите. Желательно, чтобы подальше. Всё понятно? — Да, спасибо. — Раз понятно, значит, не задерживайтесь. Как причалим, сразу вон из ладьи. И да, возьмите вот это. Когда ещё раз вернётесь, уже на постоянку, предъявите: скидка на перевозку. И призрачный перевозчик всучил два маленьких свитка. Синдбад развернул один: «Харон. Перевозки в один конец. Милости просим, обратно выносим». Причалили уже скоро. И Харон не успел трап наладить, как Синдбад, сцапав за руку Протея, рванул прочь. Прочь! Прочь! К свету и Жизни! И они не видели, как Харон сажал новоприбывших. Нестройной призрачной вереницей они стекались в лодку. Оставляя по две монеты в чернофигурном калафе . Сам же гребец контролировал процесс платы и погрузки: — Не задерживаемся, за проезд передаём и рассаживаемся!***
Они шли во тьме, не размыкая рук, и вот наконец блеснул золотой луч солнца. Каким же он был желанным! Они вышли из пещеры, и им показалось, будто странный, тяжёлый сон закончился, и они воскресли из него. Осознав, наконец, что они выбрались живыми и здоровыми из мира мёртвых, Синдбад и Протей поглубже вдохнули такой желанный воздух верхнего мира. Причём сделали это одновременно. Осознав это, они переглянулись и рассмеялись так легко и беззаботно, словно все их беды уже были позади. Хотя, смешок был немножко истеричным. Возможно это всего лишь шутка несчастной Эхо… Отсмеявшись, мужчины вновь посерьезнели. Теперь им было необходимо найти команду и… воссоединиться с любимыми.***
Когда смертные исчезли в воздухе, Гадес устало вздохнул. Окинул взглядом стены вокруг себя, уходящие под мрачные своды. Бог мёртвых снова вздохнул, почесал пузико. Ну почему его рабочее место по регламенту должно быть настолько угрюмым? Может, затеять ремонт в приёмной, и под этим предлогом перебраться к душам? А вот, кстати, и одна новенькая. Через стены просочилась чья-то тень, точнее, именно этот призрак встретили Синдбад и Протей. Гадес окинул тень критическим взглядом и потянулся к шкафу. Вытащил оттуда свежий свиток. Развернул и забормотал, читая: — Так, что тут у нас… Антиклея… лет нам… а, ну пожила неплохо так. Ладно, это не так важно. Так: убийств — 0, измен — 0, краж… тоже 0. Разбитых сердец — 2. Проверив душу по списку, Гадес вытащил из шкатулки, стоявшей на триножном столике, перстень-печать и, макнув в чернила, оттеснил на пергаменте надпись: «Αποδεδειγμένη. Εγκεκριμένος»***. После чего достал из другой шкатулки зёрна граната. Легким движением кисти он осыпал привидение зёрнышками. Бесстрастное, печальное и немного жутковатое видение будто очнулось ото сна: тень старухи на глазах стала меняться, появились краски… Но все эти метаморфозы уже давно приелись Гадесу. Будни есть будни. Двадцать четыре на семь вот уже которую тысячу лет… Тем самым перстнем, коим он только что определил участь этой неизвестной смертной, он коснулся стены. Холодная преграда постепенно стала блёкнуть, блёкнуть, блёкнуть… И, совсем растворившись в воздухе, явила сад. Там не было мощёных строгих дорожек. Но цветы, цветы повсюду! Розы и пионы, лотосы и вечно цветущие яблони купались в нежной ласке золотистого света. Чёрные вороны… вестники смерти…здесь смешно перепрыгивали с лапы на лапу и забавно вели себя, ругаясь с другими птахами, вроде малиновок. Но не только птицы обитали в этом саду. Там обитали души людей, чей век на земле закончился. Хоть каждый ушёл в своём возрасте, здесь им всем было тридцать три. Гадес жестом указал той самой душе, куда идти. Её когда-то звали Антиклея. На семьдесят восьмом году жизни Мойры обрезали её нить судьбы. Душа пересекла порог Вечности. Из зарослей белой сирени на встречу ей вышла группа людей. Все они тепло улыбались и с радостью обняли её. Это были её родители, муж… Теперь она встретилась с ними, и тоже будет ждать встречи с детьми и внуками, оставшимися там, в мире живых. Прелестный Эллизиум, где нет ни горя, ни старости. Поля, зовущиеся Елисейскими, там царит Вечная Весна. Касание перстнем. И настоящий мир Мёртвых исчез. — Не приёмная, а проходной двор какой-то, — проворчал Гадес и продолжил перебирать свитки. Годовой отчёт по Душам сам себя не сделает, к сожалению…