***
Очнулись трое мужчин от того, что их неистово трясли за руки спутницы. В их глазах читался неподдельный страх — ведь они видели лишь, что Синдбад, Протей и Кейл застыли, словно вкопанные, и уставились в одну точку перед собой. На имена не отзываются, на физический контакт не реагируют… Синдбад и Кейл не повели глазом даже после того, как отчаявшаяся Марина крикнула, что «Химеру» украли! Было от чего забеспокоиться! Но вот наконец их глаза наполнились осознанностью, а тела перестали изображать статуи. Синдбад огляделся по сторонам, отмечая, что они еще в храме, и буркнул: — Пойдёмте отсюда. Спутники поспешили за ним. На корабль возвращались молча. Но стоило им очутиться в капитанской каюте, как Протей выпалил, не в силах больше нести это в себе: — Нам нужно спуститься в Аид… Вор скрывается там. Марина и Гортензия в недоумении уставились на него. — Откуда такие сведения? — спросила Марина осторожно, будто говорила с душевнобольным, полагая, что пророческие травки так и не выветрились из принца. — Это повеление Геры! — встрял Синдбад. — Что? — Гортензия переводила удивленный взгляд с пирата на жениха и обратно, надеясь, видимо, что сейчас кто-то из них крикнет «шутка». Но никто этого не сделал. Марина вдруг рассмеялась, обратив на себя все взгляды. — Да уж, мальчики! Не выдержал ваш организм испытания провидческими травами… Уже и богини мерещатся. — Сразу троим? — теперь уже подал голос Кейл. Марина тут же притихла, во все глаза глядя на мужчин. Разговор обещал быть насыщенным.***
Наступали сумерки. Свежий морской ветер играл алым парусом и снастями. Команда «шуршала» по палубе, готовя корабль к отплытию на нужный остров. И готовя самих себя к вкусной трапезе: из камбуза доносились какие-то поистине божественные запахи. Капитан приказал: ужин только после выхода в море. С кухни доносились не только запахи, но и пение Арсинои. Служанка наивно полагала, что её не слышно, потому горланила с выражением и чувством. Песня так хорошо поднимала настроение, что нехитрая пища получалась вкусной сама собой. И песня обязательно должна быть морской! Жаль только, в репертуаре Арсинои была только такая: — Что же нам делать с пьяным матросом рано-рано утром? В другое время матросов это повеселило бы, Протея и Синдбада заставило переглянуться, а благородных дам возможно возможно и возмутило бы, но не сейчас. Марина напряжённо металась по каюте, думая обо всём, что рассказали Синдбад, Протей и Кэйл. Боги — это не шутка… В её душе смешалось многое: неловкость и некое чувство вины к Протею… Одновременно разочарование, ведь их семейная жизнь с Синдбадом, толком еще даже не начавшаяся, так безжалостно нарушена и кем… самими богами… Некая ревность и неприязнь к царевне, и удивление этому неуместному чувству… И наконец — дикий страх за любимого. И за Протея тоже. Он был ей очень близким другом и мог бы стать супругом. И если они оба не вернуться, она сама отправится в Тартар. Взгляд малодушно коснулся кинжала на столе, порождая страшные мысли. Марина тряхнула головой: нет, о чём она только думает?! Пережили же они козни Эрис, выдержат и это! Тем более, их теперь больше! Она — хоть и бывшая, но посланница Сиракуз во Фракии! Синдбад — живая легенда всех семи морей! Протей — при всем его благородстве и нежности — мудрый и талантливый полководец. Великан Кэйл, эта Арсиноя тоже по видимому много стоит! Воодушевлённая, Марина зашагала ещё быстрее, и вдруг взгляд упал на царевну. Девушка сидела на коленях, слегка склонив голову, плотно укрытую покрывалом, и закрыв глаза перед импровизированным алтарём с фигурками: одна лишь очертанием напоминала человека — Пена́т, предок; совсем крошечная медная фигурка бегущего Гермеса; и диковинный подарок на свадьбу — маленький египетский фаянсовый бегемотик — богиня Таурт. Как царевна помнила рассказ дарителя — богиня плодородия и кроме того, покровительница покойных в Дуате (загробном мире) и отгоняла злых духов от жилищ. Считалась защитницей восточного горизонта, куда и лежал их путь. Марина испытала некое раздражение, досаду, глядя на неё. Зачем она здесь? Ну что такого в ней нашёл Протей? Сплошной сахар. Донеслось тихое шептание: Гортензия молилась, мерно покачиваясь. Пиратка закатила глаза: да, самое время. Судя по непостоянству богов, это не сильно их тронет. Вдруг сердце кольнуло что-то вроде стыда, но Марина отмахнулась. Лучше она пойдёт и займётся делом. Корабль сам собой не отплывёт. На палубе все были заняты своим делом. Однако чувствовалось некое напряжение, что было совсем несвойственно этой развеселой команде. Однако осознание, что им предстоит, явно наложило свой отпечаток. Да, Синдбад не стал скрывать от команды, куда и зачем они направляются. Пожалуй, это было одно из качеств, которые любила в нём Марина — он считал, что это подло — вести за собой людей в заведомо опасное приключение, не дав им права выбора. Команда тоже это ценила, и единодушно высказала, что за своим капитаном они готовы спуститься даже в пекло! Марина улыбнулась, проиграв в голове реакцию явно расчувствовавшегося Синдбада. Естественно, он бы не признал этого даже под смертельной пыткой, но слова команды глубоко его тронули. Поэтому естественной была реакция… — Да вы что, сбрендили тут все?! В пекло они собрались! — заорал мужчина, от чего Протей, Марина и Гортензия, стоявшие рядом, подпрыгнули, явно ожидая не такого. Арсиноя только покрутила пальцем у виска. — Никого из вас я в нижнее царство брать не собираюсь! Будете за кораблём следить в моё отсутствие! — Так точно, капитан! — хором рявкнула команда. Похоже, все прекрасно друг друга поняли и без сантиментов — команда поспешила готовиться к отплытию, Арсиноя отправилась на кухню, а Синдбад, Протей и Кейл ушли в капитанскую каюту простраивать маршрут. Когда они закончили, все разошлись по своим делам. Кейл заступил на вахту за штурвал, Марина последний раз перед прибытием осматривала корабль, Протей тенью скользнул к невесте, пока бдительный страж Арсиноя кашеварила на команду. А сам капитан «Химеры» решил подготовиться к путешествию, которого старается избежать наверное, каждый человек. Ничего в Мир Мёртвых взять не получится. А как тогда защититься… Байки и слухи не годятся, а все знания как назло расползались в разные стороны. Сколько времени Синдбад провозился в каюте — сказать трудно. Судя по всему, слишком долго, ибо за окном опустились сумерки. В голове мелькнула мысль: как там Протей? М-да, бедняга. Синдбад очень старался себя настроить себя на позитив, но… пока было только жалко их с Протеем. И ладно он сам, привычный к разным передрягам, хотя то, что им предстояло, обычной передрягой не назовешь, но вот его друг… Царевич не стенал и не совершал шикарных жертвоприношений, хотя мог себе это позволить, не возносил речи богам. Он просто молчал, но достаточно было просто посмотреть в его глаза, чтобы понять, что в его душе бушует тот же шторм, что и у моряка. Жить-то хочется, а мир мёртвых мягко говоря, не по этой части местечко. Пират досадливо поморщился: что-то много сантиментов. А с другой стороны… С той самой поры, как во время плавания за Книгой Мира в Тартар его сердцем завладели чувства к Марине, он и сам привык проявлять чувства и эмоции. Ладно, пойти, что ли, проведать друга? По пути к выходу на глаза попалась начатая бутыль с ромом, и рука уже было потянулась к ней, но словно какая-то неведомая сила остановила моряка, и тот, рыкнув что-то себе под нос, вышел из каюты. То, что опять начались «эти божественные штучки» было ясно сразу: во-первых на корабле никого не было — не слышно было характерных для этого времени звуков, будь то разговоры заступивших на вахту или приглушенные взрывы хохота тех, кто перед сном решили сыграть в кости. Во-вторых — с неба падал снег, хотя сизые волны не были скованы льдом. Да и самого холода не было, хотя дыхание и превращалось в пар. Вишенкой олимпийского пижонства были тёмно-красные розы, прораставшие из самого корабля. Синдбад нервно фыркнул и на ходу сорвал один цветок: стебель сломался легко, как будто он был изо льда. Розовый бутон раскрылся, явив всю красоту и свежесть, но вдруг с ним начало происходить то, что заставило пирата уронить цветок на палубу. Он с непонятным ему самому ужасом наблюдал, как сначала стебель, потом листья, а потом и нежные лепестки пожирает не огонь, что еще куда ни шло, а сковывает в свои объятия лед. Ещё немного, и цветок уснул смертным сном внутри своего кокона. Не успел Синдбад даже вдохнуть, как ледяной цветок у его ног превратился в холодную пыль, которую тут же подхватил ветер. Стряхнув инстинктивный страх, пират осторожно сделал пару шагов по палубе: простирающийся океан в этих странных пасмурных сумерках казался таким безжизненным, как та унылая и бесконечная пустыня в Тартаре, какой ее всегда рисовали сказители и поэты. Ну и долго всё это будет длится? Как странный страшный сон. Моряк вдруг замер: из сумрака постепенно стала выступать чья-то фигура, появляясь плавно, словно формируясь из клочков тумана и морской пены, с которой играл ветер. Наконец контуры стали четкими, и Синдбаду предстал еще один небожитель — в этом он был абсолютно уверен. Божество имело облик очень (даже слишком) бледного молодого человека с серыми глазами и непривычными для Ойкумены длинными волнистыми каштановыми волосами, ниспадающими ниже плеч. Траурный тёмно-серый хитон струился до самых пят, и казалось, что фигура не ступает, а плывет по палубе. Небожитель приближался так, будто шёл в похоронной процессии. Спасибо бурному воображению Синдбада. Хотя что ещё должно было прийти в голову?! Кончики пальцев противно замёрзли, и Синдбад сжал их в кулаки. Наверное, это пока максимум, что он мог сейчас. Божество приблизилось и представилось, не дожидаясь, пока пират оттает до состояния, в котором будет способен на вопросы и замечания: — Я — Гипнос*. Бог сна и сновидений. Меня послала Гера, чтобы передать тебе, смертный, священные Пальмовые Ветви из рощи Персефоны. Они понадобятся, чтобы ты и царевич Протей, сын Димаса, внук Кироса, правнук… Оцепенение с Синдбада спало раньше, чем на то рассчитывал гость. — Понятно, понятно — «…вернуться из Аида». А пропуск туда? Синдбад столь бестактно прервал бога сна при этом почему-то слегка заикаясь, будто ему было холодно. Он чувствовал хлад и не чувствовал одновременно, как это часто бывает во сне. Только ножкой взбрыкнуть не хватало. Гипнос пристально глянул на пирата, о чем-то пару секунд подумал, а потом ответил, выключив весь обычный пафос. Хоть будничный тон никак не вязался с происходящим: — И это тоже. — Хотя постой… Раз ты бог сна, чего же ты не выбрал местечко поприятнее? — Угу, Фиджи например? — А хотя бы! — Чем тебя это не устроило? Снежок, цветы… Мммм, романтика! Синдбад вскинул брови. — Странные у тебя представления о романтике. Будь я твоей девушкой — бежал бы после первого же свидания. Жутковато как-то. — Ты мне тут не это самое! Скажи спасибо, что все еще так безобидно выглядит. А то вышел бы на палубу — а под кораблем воронка, из которой разные чудища морские лезут. На секунду Синдбад четко увидел все, о чем говорил Гипнос, и едва не сел здесь же, прям на палубу. — То-то же. Видишь ли, Гера помогает тебе тайно. Мы хоть и во сне, но чтоб никто не знал, мой брат Танатос** нагнал весь этот антураж. — То есть я что… помер во сне?! — Да нет же, глупый смертный! Ты просто спишь, а обстановка… ай, какая разница. Это видимо слишком сложно для твоих мозгов. — Ладно-ладно, бог СНА… — Всё ещё не веришь что я — это я? М-да, интеллект явно не твоя сильная сторона… А так? И бог сна провёл рукой по дуге, перебрав пальцами. В тот же момент с носа корабля к корме пронёсся единорог, с каждым ударом копыта рассыпая звёзды. Верхом восседал кот с шлемом гладиатора на ушастой голове, в одной руке (то есть лапе) у него была пита с мясом и салатом, а в другой — радужный меч. Голосом Кейла он орал что-то на незнакомом языке. Видение пронеслось со скоростью кометы, и когда розовый единорог прыгнул с кормы в море, видение исчезло… Сон был, мягко говоря, «нарочно не придумаешь». Такой бред в самом деле мог только присниться. — Ладно, верю. А почему только я тебя вижу? Как же царевич Протей? — Потому что. Меньше народу, больше кислороду. Самому не хочется, чтоб я тебе всучил наконец эти пальмовые ветви и гранат, да и дело с концом? — Вообще-то д… а, да, ты по этому поводу. Гипнос воздел руки к небу, словно прося у своих родичей терпения. — А по какому ещё? — А вот твоя слабая сторона — это терпение. Давай уже их сюда… — Тут ты прав. Так что советую лишний раз его не испытывать. А дары… Забирай. И Гипнос из складок диплодия вынул две золотых ветви пальмы, передал их пирату, а затем и малюсенький ларчик, где хранились десять зёрнышек граната. — Как только окажитесь у Ступеней в Вечность, проглотите каждый по пять. Этого хватит, чтобы, будучи живыми, стать как тень. А Ветви из рощи Персефоны нужны, чтобы старый ворчун Харон пустил вас на ладью без платы, которой у вас собственно, нет. — А мы захватим, хах. — Не получится. На том Свете барахло никому не нужно. Ну все, в добрый путь, все как положено, надеюсь, больше не увидимся! — и Гипнос уже отвернулся, чтобы покинуть корабль. — Ээээй! Погоди! Теперь другой вопрос. — Что ещё, смертный? — А я просыпаться буду? Бог сна снова обернулся, чтобы пират мог увидеть, как он закатывает глаза. — Будешь, будешь… Бэм-с! И Гипнос, хохотнув, хлопнул Синдбада по лбу. Пират почувствовал, что падает. Хотя глаза как раз видели, что он, наоборот, возносится. Выныривая из сна, как из воды, Синдбад услышал смех Гипноса: — Не скучай, смертный… В реальности хлопок по лбу произвёл Кэйл: — Капитан, эй, вставай. Мы приплыли. Заколебал! Синдбад! Пират разлепил глазоньки. Затем резко сел на постели и не смог удержаться, чтоб не зевнуть на полную катушку. Оказывается, он уснул… Как только не заметил. Боги тешатся… — Капитан, команда тут знать хочет, что нам делать дальше? Ты просил сказать, что идёшь в Тартар, и все ходят как пришибленные. А ты тут дрыхнешь, оказывается. — Ох Кейл… Знал бы ты что мне приснилось — Только не говори, что ты стал сам видеть будущее как та Пифия. — Пфф, лучше. Со мной встретился посланник Геры. Звать Гипнос… Вдруг Синдбад аж подпрыгнул на месте и стал лихорадочно шарить под покрывалом. И ладони нашли то, что искали: ларчик и золотые ветви, что сияли в полумраке каюты. Кейл был не дурак, да и память была отличная. Старпом понял, что это такое и только произнёс: — Крысе только не показывай. Украдёт и пропьёт… Пора. Это слово повисло в воздухе, пронзая каждого кто находился на палубе невидимой иглой. В этом все люди: никто не думает о смерти до того момента, когда приходит срок. И уж тем более в голове не укладывалось, что нужно перешагнуть порог Вечности добровольно, будучи живым. Сейчас Синдбаду казалось, что он осознаёт: он боится Смерти. Чего именно, он и сам толком не знал. Наверное, по большей части, некоей тьмы. Жуткой, беспросветно чёрной. Ледяных касаний теней. И вечно слушая их плач и стоны. Вот! Вот чего он боится — он боится не вернуться. Пират взглянул на Протея исподлобья: друг тоже будто оцепенел. Только побелевшие костяшки на опущенных руках говорили о том, какое напряжение было внутри Протея. Он тоже боялся, о возможных ужасах и их сочетании он старался не думать, а ведь сам так и не успел оставить после себя ничего и никого… Царевич вздрогнул, когда Синдбад треснул ладонью по борту. — Так, пора прекращать этот спектакль. А то это все больше стало напоминать похороны! Две ветви, одна у тебя, Протей, другая у меня. Зёрна эти тоже у нас. Марина, как обычно, ты за главную, и… там… Такелаж надо заменить. Иначе мы не отплывём отсюда никогда. ВЕРНУСЬ, проверю. Пират твёрдо подошёл к любимой и, притянув её к себе, крепко обнял её, чуть ли не по-мужски. Но Марина постаралась вложить в ответные объятия то, что сейчас не могла, но так хотела сказать. Не хотелось думать, что это могло быть их последнее прикосновение. Им пришлось друг друга отпустить. Другая пара тоже простилась. Начинающуюся истерику царевна пыталась задавить оцепенением. Не дышала, не поднимала глаз. Нашла вдруг силы в гордости: позор ей как царице провожать царя на бой со слезами на глазах. — Со щитом или на щите, — неожиданно осипшим и бесстрастным голосом она произнесла известную спартанскую поговорку. Это лучше, чем всхлипы и слезы. Но пальцы вдруг свело и она не смогла сама отпустить руку. — Нет, ну правда нас хоронят! Да, идем в Царство Мертвых. Да, там нас наверняка ждут опасности! Да, не факт, что верн… — тут Синдбад поперхнулся, увидев выражение лица юной царевны. — Я понял, что не хочу заканчивать это предложение… Ну, в общем — верьте, надейтесь и ждите. И вкусненького нам чего-нибудь к возвращению приготовьте. Я уверен, что там кормить не будут, а если и будут, то я пожалуй откажусь… Синдбад продолжал нести различную ахинею, пытаясь успокоить непонятно кого, так как от его речей ни в чьей душе не улеглось волнение… Ну разве что Спайк внимательно слушал, спокойно пуская на палубу слюну. А Гортензия все никак не могла отпустить возлюбленного. Но время шло, а предстоящее было неизбежным. И она наконец бессильно уронила руки, которые вдруг стали слишком тяжелы для этого хрупкого тела. Марина подошла сзади и по-матерински приобняла девушку за плечи, затем обвив её руками. Так было легче смотреть, как два их самых близких человека уходят, исчезая в вечернем тумане.