Осколки вечной любви

Максим. Ну молодец, теперь. Просто, блядь, первоклассный идиот. Ты бы еще, Анисимов, трахнул ее там в этих кустах. Не, ну а че, поцеловал же ты блядь пьяный школьницу плачущую, запутавшуюся в своей жизни. Здесь же ты справился, блядь. Урод моральный. Какого хрена я вообще за ней пошел, зачем искал ее, зачем обнимал и успокаивал. Нотации еще какие-то читал. Нашелся, блядь, воспитатель года. Свою жизнь к чертям всю пустил, решил еще и ей ее сломать, поссорить с родителями, с парнем ее слишком каким-то ванильным и блядским. Это ее жизнь, сама пусть решает, слушать ей ее гребанных идиотов предков или нет. Помог, блядь. Теперь давай, пробуй сам забыть ее заплаканное лицо, совсем маленькое, хрупкое тело, дрожащее на холоде, изо всех сил прижимающееся к тебе. Глаза, боли в которых хватит, чтобы потушить всю радость океана, лицо, испачканное тушью и с размазанной помадой, короткие, торчащие во все стороны милые кудряшки и эти невероятные ноги, как и вся фигура, впрочем, в коротком черном платье обтягивающем. И этот ее плащ модный со вставками паршивыми, в который она куталась. Забывай теперь вкус ее соленых от слез губ, пахнущих твоим никотином, от твоих сука сигарет. Забывай все это нахрен как можно скорее, и становись снова человеком, которым тебя все привыкли видеть. Хватит думать, отвечать на вопросы ребят невпопад, просто кивать головой, и отключаться каждый раз, когда Серый пытается, наконец, выяснить в чем дело. Хватит вздрагивать каждый раз, когда дверь гаража дергается и заходит Сережа, Женя или Назима, ведь это ты же сам ей сказал, что всегда тут, она может тебя найти. Хватит ночевать в нем, как будто у тебя и дома-то нет. Не придет она. Не придет, даже несмотря на то, что ждешь ты ее уже четвёртый день подряд, не выходя оттуда никуда, кроме ближайшего магазина. Ты просил ее не приходить, она и не явится. И так, конечно, куда лучше, чем если бы она сюда заявилась. Что она может тут делать? Смотреть, как мы репетируем? Может нам друзьями еще стать? Главный ублюдок страны и наивная школьница в роли лучших друзей. Да не смешите меня, пожалуйста. Я же просто покалечу ее психику, разрушу весь ее мир, переверну ее вселенную с ног на ноги, даже если в роли просто друга ошиваться рядом буду. Научу воспринимать ее мир так, как его воспринимаю я. Она пошлет своих родителей, своего «сладкого» дружка и …что дальше? Будем дружить с ней до конца наших дней, еще и похоронят может нас вместе? Типа и на том свете дружите дальше на здоровье. Я же не смогу ее вытянуть из этого ада, который называется моя жизнь. Она просто утонет в нем, ничего никогда не добьется и начнет спиваться, как и я. А зная себя, после одной такой выпивки, я еще и трахну ее. И на этом все закончится. Меня либо посадят, потому что ее здравый смысл победит, и она сдаст меня, либо погибнем оба. Нет, спасибо, собутыльника я из нее делать не собираюсь. Эта роль давно уже занята, да и нахрен ей не нужна. Она невероятно красивая девчонка, совсем юная для моего общества. Она должна стать успешным юристом и завести потрясающую семью, детей. Некоторые созданы для нормальной семьи и отношений. Она, явно, создана. Боже, не дай Бог мне увидеть ее еще когда-то. Это будет просто провал. Я ей не то что в друзья, я ей даже в хреновые знакомые не подхожу. Она «золотая» девочка, с невероятными гавнюками родителями, которые могут ей звезду с неба достать, стоит ей только попросить. А ты забытый Богом музыкант, который всю жизнь проживет на съёмной квартире, будет репетировать в гараже своего друга и выступать в душных прокуренных пабах и иногда в «Белой акации» и то только потому что, твой друг там администратор, а не потому что ты сам добился хоть этого. Мы не то что не друзья. Мы даже не должны быть знакомы. Я не должен знать ее имени. Она не должна запомнить мое. -Ты заебал, - Сергей сел ко мне на диван и ударил в плечо, -Рассказывай, какого хера ты тусуешься в моем гараже? Ты че, свою съемную квартиру сдаешь что ли? Ты че мутишь, чувак? -Отвали, сегодня домой пойду, - отнекиваюсь я, понимая, что и правда хватит ее ждать. Это становится похоже на какую-то херню из фильма, на которую я никогда не подпишусь. – Бухаем сегодня? -Не надо мне тут тему менять разговора, ясно? Мне не жалко, хоть вещи свои сюда перевози все, но расскажи мне, че происходит-то? Какого кляпа ты такой загруженный? Я последний раз видел тебя в таком состоянии, когда родители твои погибли, но сейчас мне кажется, все еще хуже. Ты же знаешь, что все можешь мне рассказывать? – Трущев смотрит на меня, и я серьезно не понимаю, как мы дошли до такого разговора по душам, когда он просит меня выговориться, чтобы мне стало легче? Кажется, я и реально совсем уже ушел в себя. Чертов, идиот. -Серый, харе гнать! Все со мной нормально, я че не человек что ли? Не могу два дня подумать о смысле жизни? - Четыре дня, - исправляет он меня. – Ты за четыре дня почти не выходил отсюда, ни разу не ответил на вопрос, который тебе задают правильно, и киваешь сидишь, как китайский болванчик. Меня это реально напрягает, я привык видеть пофигиста до мозга костей, а не человека, который походу строит планы по захвату всего этого долбанного мира. -Мы пьем сегодня, или я синячу один? – снова спрашиваю я, показывая этим, что нехрен мне делать мозги. Мне все равно нечего ему рассказать. Ну поцеловал я малолетку по пьяни, че теперь, мне с плакатом на эту тему ходить что ли? Вызывать всех на диалоги по душам, просить совета? Да, блядь, бегу уже. -Пьем, - коротко отрезает он и встает с дивана, знает же, что если я не захочу, то ничего не скажу. Да и не о чем тут говорить. Еще, блядь, и родителей моих вставить в этом разговор умудрился. Как он это делает вообще? Начали за здравие, кончили за упокой. В прямом смысле этого слова, кстати. Трущев закрывает гараж, я последний раз смотрю по сторонам, словно как в последнем паршивом сериале жду, что она выскочит сейчас из-за угла и я пойму, что мои четыре дня ожидания не прошли напрасно. Но, конечно, тут никого нет и быть не может. Я пью третий стакан вискаря и подкуриваю сигарету сидя на своей кухне. Трущев следует моему примеру, только закусывает в добавок лимоном, а затем откидывается на стуле, скрещивая вытянутые ноги и смотрит на меня. -Да, говори, блядь, уже. А то дырку прожжешь скоро, - я закатываю глаза и выпрямляюсь на стуле. -Че это за девчонка была, которую ты в «Белой акации» к сцене пытался подозвать? В черном платье такая, мелкая совсем. Он видел, конечно, твою мать он видел. Это же Сергей Трущев – провидец всего мира, он замечает всегда все и всех. -Обычная, - я пожимаю плечами и снова наливаю нам, но друг смотрит на меня слишком уж внимательно, поэтому я тяжело вздыхаю и закатываю глаза. – Она мне телефон вернула. И портрет, - я киваю на листок бумаги, который валяется на столе, -нарисовала. -Вы договорились там встретиться? Со школьницей? У тебя, блядь, башка на плечах вообще есть, или ты рехнулся окончательно? Ты куда, сука, лезешь? -Тихо, - повышаю я голос, - не надо мне тут правильного чувака включать с богатым внутренним миром. Ни с кем я ни о чем не договаривался! Она просто там оказалась, потому что ее родители какие-то блатные человечки тут. И парень ее тоже, видимо. Так что расслабься, я в ту сторону даже не смотрел. Нахуй мне эти проблемы с ней не упали. Я только и знаю о ней ее имя, - выговариваю я, и делаю глоток. –Кристина. Кристина Кошелева, одиннадцатиклассница, которая мечтает стать художником, а ее предки идиоты пытаются сделать из нее великого юриста, который не опозорит честь их сраной великолепной семейки. Да, я знал больше, чем хотел показать. И волновало меня все это куда сильнее, чем мне бы хотелось. Я не хотел, чтобы она плакала из-за этого всего дерма. И черт, возьми, я хотел, чтобы она была свободна от всего этого позора. Не хотел, чтобы ей ломали жизнь, из-за того, что она родилась в семье каких-то шишек. Но меня это не касается, и я не собираюсь больше об этом разговаривать и думать. Ее жизнь, пусть делает че хочет, если у нее не хватает мозгов, чтобы жить как она хочет, то это лично ее проблемы. Не мои. -Надеюсь допрос окончен? Или ты хочешь еще каких-нибудь подробностей? Например, спал ли я с ней? Сережа опустил глаза, и я улыбнулся. Конечно, его это волновало, ведь если я с ней трахался, то собственными действиями подводил себя под статью. А еще ему было ее жалко. Мне то похрен на нее станет после нашей близости, а она, маленькое наивное создание будет переживать, мучиться и стараться изо всех сил выкинуть меня из головы. Трущев ненавидел такие моменты и старался никогда их не допускать, ведь его это ранило еще больше, чем их. Он очень мягкий, хоть по нему ничего подобного и не скажешь. Он трахался с проститутками, потому что не любил свою барышню, но сказать ей об этом не мог, ведь это разобьет ее сердечко, и он сильно уж переживал из-за этого. Это же я главная скотина месяца, а он в принципе правильный, неплохой парень, думающий не только о своей заднице, но и о чувствах других. Наверное, поэтому песни, которые пишет он больше западают людям в душу. Мои могут только заставить их прыгать около сцены в неком экстазе, но никто никогда не будет стараться под них переосмыслить свою жизнь или слушать на ночь перед сном, чтобы найти решение какой-то проблемы. Я рассмеялся в голос, понимая, что со стороны мы два негативных персонажа в этой жизни. -Не трогал я ее, расслабься, - наконец отвечаю я. – Мне нет дела до малолеток. Если я никого не нахожу к вечеру, у меня Майер есть в запасном варианте, ты же знаешь! -Да и с ней Вы задолбали меня уже если честно, скоро спокойно в гараж не зайдешь, она вечно на тебе виснет, хочется нахрен Вам уже руки пообрубать, чтобы хоть час не видеть, как она виснет на тебе, а ты все в шутку переводишь. -Сама виновата, если бы она хоть раз нормально сказала бы мне нет, я бы даже не посмотрел бы снова в ее сторону. Ты же должен понимать, что пока она добровольно ложиться под меня, я не имею ничего против, это ее выбор. -А ты и не прочь этим воспользоваться, - парирует он и я смеюсь. -А почему я должен быть против? Сергей пожимает плечами и в моей голове проносится что-то вроде «то-то же», но вслух я ничего не говорю, какая вообще разница? Мы продолжаем пить, курить и обсуждать какие-то незначительные вещи, и хоть наш разговор больше никаким образом не касается этой мелкой плачущий девочки Кристины, я не могу перестать думать о том, что скорее всего вернувшись домой, она залила всю свою подушку слезами в немой истерике. Но это, естественно, не мое, нахрен, дело. Когда коньяк заканчивается, Трущев встает на ноги, слегка пошатываясь и идет к моему дивану. Я улыбаюсь, понимая, что он не хочет возвращаться домой и поражусь его девушке, которая уже два года с ним и терпит весь этот пиздец, который он творит, ведь это далеко не первый раз, когда он ночует у меня или в гараже, просто скидывая ей смс по типу «прости, сегодня не жди» и ложиться спать, игнорируя ее пропущенные вызовы всю ночь. Я выхожу на балкон, поражаясь тому, что могу еще ясно мыслить и меня даже не шатает толком. Телефон пищит в кармане, и я нехотя достаю его, читая смс от Жени: «Приедешь?» «Приеду» - пишу я и вызываю такси. Че бы не поехать, раз Трущев все равно уже вырубился, а его мобильник уже третий раз вибрирует, пытаясь дозвониться до абонента. Кристина. То, что было после ресторана нельзя назвать просто истерикой. Я не могла найти себе место весь вечер, скрываясь в туалете то от отца, то от Олега с его предложением потанцевать. Я не хотела танцевать, веселиться и даже просто говорить, я хотела, чтобы меня никто не трогал и не пытался завести со мной разговор о моей будущем, ведь отец уже всех оповестил о бредовой мечте дочери стать художником, и теперь все считали своим долгом рассказать мне насколько же это глупо и по-детски. Художниками должны становиться обычные бродяги, а дочь таких людей, должна быть в огромном почете. Я кивала и улыбалась. Я улыбалась так сильно, что, когда мы сели в такси, я не могла перестать это делать, у меня просто болели скулы. -Прекрасный у тебя одноклассник, дочь, - сказал отец, когда такси двинулось в путь. – Держись его и все у тебя будет хорошо, он отличный парень. А его родители потрясающие люди. На следующие выходные, я пригласил их на ужин, надеюсь, ты рада? – отец посмотрел на меня таким взглядом, что я захотела выйти из машины прямо сейчас, на ходу, надеясь, что это конченная жизнь оборвется раз и навсегда. Но я лишь кивнула. Дома я сразу поднялась в свою комнату и не раздеваясь упала на кровать, давясь своими же слезами, кусая уголок подушки, чтобы всхлипы не было слышно, и никто ко мне не прибежал. Я чувствовала такую острую боль в своем сердце, словно мне просто вырвали его и не нашли замену. Словно несколько тысяч иголок поражало его с каждым моим вдохом, и я не могу ничего с этим сделать. Я кричала, но меня никто не слышал. Не хотел слышать. Я молила о помощи, но никто не приходил меня спасать. Я просила об избавлении от всего этого, но никто меня не собирался от этого избавлять, это был мой личный ад, через который я должна была пройти. Наказание за то, что я не способна защититься от своих же родителей и поставить рамки. Я не могла этого сделать. Я так сильно была привязана ко всему этому дерьму в моей жизни, что что-то поменять просто не представлялось мне возможным, ведь тогда я бы расстроила свою мать, которая всю свою жизнь возилась со мной и спасала от вечного давления отца. Она всегда была на моей стороне, но перечить ему в этом просто не могла, ведь тогда бы пострадала сама. Он бы обвинил в плохом поведении дочери именно ее, значит не так воспитала, не досмотрела, не справилась. Я мучилась, сильно, страстно, не прекращая. Я не могла дышать и в прямом смысле этого слова задыхалась, мне не хватало воздуха, я делала вдох, но в горле образовался такой ком, что кислород не доходил до легких. Я металась по всей комнате: от своей кровати к открытому окну, затем к своему столику и обратно. Итак, всю ночь, по кругу. Я хватала свои мягкие игрушки и старалась оторвать им конечности, чтобы выплеснуть всю свою злобу хоть куда-то, чтобы я просто смогла дышать. Я ведь больше ни о чем не прошу, просто верните мне возможность дышать, а не задыхаться ночами. Пожалуйста, остановите кто-нибудь все это, подарите мне свободную жизнь, заберите меня отсюда. Максим. Я не могла забыть его. Я хваталась за его поцелуй как за спасательный круг, который он мне кинул в надежде, что воспоминания о нем смогут ослабить боль и это работало, но лишь на несколько мгновений, а затем боль возвращаться с новой силой. Я понимала, что просто схожу с ума, потому что в какой-то момент я правда собиралась вызывать такси и ехать в те гаражи, он же, блядь, сам сказал, что я могу приехать если что-то случиться, неужели моя катившаяся ко всем чертям жизнь недостаточный аргумент для того, чтобы приехать. Я думаю, что это вполне уважительная, сука, причина. Уважительная причина, что я не могла встать на ноги и просто валялась на полу возле своей кровати, сжимая в руках какого-то долбанного медведя и мечтала закурить, мечтала умереть, исчезнуть и прекратить свое жалкое существование. Я не хотела жить не потому что приносила кому-то боль или меня не любили, просто я осознавала, что не выберусь из этого дерма больше никогда, не смогу стать тем, кем хочу, моя жизнь не будет моей никогда, ведь если даже лет через десять мне удаться перебороть себя, будет поздно. Столько возможностей будет потеряно и столько чужих дорог пройдено, что я потеряю все свое желание быть тем, кем хочу и останусь той, кем никогда не хотела быть. Моя жизнь просто не была мне нужна, она просто чужая. Но никуда я не поехала. Он был пьян, он даже и не вспомнит меня завтра, это все было просто так. А я буду цепляться за это воспоминание, как спасительную соломинку, которую он мне предоставил, и я могу на нее переключиться и окончательно не сойти с ума в этой комнате и в своей гребанной жизни, которую я, сука, даже не просила. Она мне не нужна, заберите ее нахрен от меня. Устала я от войны с самой собой, со всеми, я хочу просто контролировать свою жизнь, хотя бы в ебанных мелочах. Я задыхалась в тот момент, когда легкие лучи хмурого питерского настроения, стали неуверенно пробиваться в мою комнату. Я потеряла счет времени, сколько прошло с того момента, как я оказалась дома, столько минут я потратила на осознание собственной ненужности? Почти шесть утра. Школа. Обычно я вставала около семи утра, но сейчас я не видела никакого смысла продолжать лежать на полу в позе эмбриона, затыкая себе рот рукой и кричать внутри себя, разрывая свое сердце на части. Я поднялась на ноги, меня зашатало, и я присела на край кровати, в глазах потемнело. Я не поспала сегодня ни одной гребанной минуты. Держась за стенку, я прокралась в ванную на втором этаже и закрыла дверь на замок. Я посмотрела в зеркало и отшатнулась. Лицо все красное, в блядских черных разводах от туши и карандаша, а размазанная помада почти стерлась, оставляя легкие розовые следы в районе скул. Ярко выраженные дорожки от слез, искусанные в кровь губы. Опухшие, красные от истерики глаза казались еще больше, чем обычно и пятна по всему лицу. Господи, ну это же просто уже невозможно. Я просто гроблю себя, хотя может оно и к лучшему. Может мне не так уж и много осталось? Сегодня в душе, я провела гораздо больше времени, чем обычно, пытаясь смыть с себя все следы вчерашнего вечера, смыть весь этот чертов день. И успокоиться. Мне необходимо успокоиться, иначе я просто не смогу спокойно выйти из дома, меня доведут до обезвоживания расспросы родителей. Мать будет обнимать за плечи, а отец орать, что Кошелевы не плачут по пустякам, а все мои переживания не стоят и выеденного яйца, они дают мне такие возможности, что я должна быть благодарна и Богу, и звездам, что сейчас я там, где нахожусь. А я проклинаю всех, кто причастен к тому, что я тут. Мне просто рвет крышу от всего, что происходит. Я дура, конченая, неописуемая дура! Косметика скрывает половину ужаса на моем лице, а остальное скроет капюшон. Мама не везет меня в школу сегодня, потому что Олег вчера сам вызвался это сделать, и мой отец пустился в такие благодарности, что это, наверное, был единственный момент, когда мне захотелось засмеяться в голос от всей этой абсурдной ситуации. Еще немного и отец подложит меня под него. Я пью кофе, пока мама что-то говорит, но я лишь киваю, понимая, что все ее слова расплываются туманом в моей голове и я ровным счетом не могу ничего запомнить из того, что она говорит. Да, что там запомнить, я даже не могу осознать, что именно она говорит и зачем. И нужны ли ей ответы на вопросы от меня? Или это просто монолог в мою сторону, который я должна послушно выслушать и успокоиться. Ведь мои родители постоянно так себя вели, они говорили мне такие «правильные» вещи и никогда не нуждались в комментариях от меня. Ведь все, что они говорят мне обычная истина, которую я не должна нарушать. -Кристина, - из коридора послушался голос отца, и я вскочила со стула. – Олег приедет за тобой сегодня, так ведь? Я молча киваю и делаю последний глоток кофе. -Ты ему определенно нравишься, так что постарайся, не расстроить его, это потрясающий вариант для тебя, дочка. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что такой молодой человек заинтересовался именно тобой. -Ну, а разве могло быть иначе, она же такая прелесть у нас, в нее может влюбиться любой молодой человек, - вторит отцу мать, и я понимаю, что во мне закипает злость. Я раньше почти никогда не испытывала этого чувства, потому что все пропускала мимо ушей и отчасти смирилась, что буду юристом и буду впахивать на работе, которую всем сердцем ненавижу, но выбирать мне молодого человека. Да Вы что, блядь, серьезно, что ли? Это же розыгрыш, да? У нас не девятнадцатый век и я не обязана выходить замуж за человека, которого я не люблю. -Любой нам не нужен, - отрезает отец и мое сердце пропускает удар, сжимается до невозможных размеров и мне кажется вовсе останавливается. – Олег прекрасный вариант, на нем можно и остановиться, - отец довольно улыбается, и я взрываюсь. -Да ты шутишь что ли, я не пойму, отец? Отец! Ты вообще понимаешь, что ты говоришь? Ты что такое вообще говоришь? Я не хочу рассматривать Олега как никого, кроме моего друга! Мне не нужен парень, мне не нужен муж, и уж тем более мне не надо, чтобы ты его мне выбирал! Я слышу, как кричит мама, и не могу понять, что произошло. До меня доходит вся ситуация только в тот момент, когда отец бьет меня по лицу наотмашь и, я чувствую вкус крови у себя во рту и боль, расплывающуюся по всей половине моего лица. -Кристина, - я ощущаю руку матери у себя на плечах, но затем отец одергивает ее от меня и смотрит прямо мне в глаза. -Никогда, не смей разговаривать со мной в подобном тоне, это понятно, я надеюсь? Еще раз позволишь себе хоть что-то похожее на это, размажу тебя по стене. Мне не нужна дочь, которая переходит все рамки дозволенного! А ты, - он испепеляюще смотрит на маму и замахивается, а я не успеваю обдумать свои действия и загораживаю ее собой, вскакивая со стула, и второй удар снова достается мне, и снова по правой щеке, поэтому я вскрикиваю от боли и падаю на пол, чувствую, как кровь струиться по моему подбородку и заливает воротник белоснежной лицейской рубашки. В какой-то момент меня начинает тошнить от привкуса крови, но боль настолько сильная, что она возвращает меня в реальность. Мама снова кричит и снова бросается ко мне, правда в этот раз отец не оттаскивает ее от меня. Он просто смотрит на это все, словно не имеет к этому никакого отношения. -Ты должна была лучше ее воспитывать, тогда бы всего этого просто не было бы, - бросает он фразу в глаза моей матери. – Приведи ее в порядок и погладь ей новую рубашку. Школу пропускать никто не собирается, я слишком большие деньги отваливаю за нее. Я встаю на ноги, точнее мама пытается меня поднять на ноги, я давлюсь своей кровью и слезами вперемешку. Мать опускает меня на стул и подбегает к раковине, мочит какую-то тряпку, достает из морозилки лед и прикладывает к моему лицу. Я дергаюсь, но она умоляет меня терпеть, и я забираю у нее из рук полотенце, и сама прижимаю его к своей губе. Она убегает в зал, и я понимаю, что она гремит гладильной доской. Я выхожу из кухни, отца не видно. Мама включает утюг в розетку и достает из шкафа мою запасную блузку. Я смотрю на все это, словно со стороны. Я не могу понять, как оказалась в этом сериале и до меня до сих пор не доходит, что это реальность, в которой отец поднял на меня руку и изуродовал мне лицо. И до меня, наконец, доходит. Доходит, почему моя мать никогда не перечила ему и всегда кивала, поддакивала. Он просто бил ее и скорее всего грозился избить меня, если она ослушается. Я трясу головой, пытаясь забыть все то, что произошло, но у меня не выходит. Слезы текут по моим щекам таким потоком, что я чувствую их холод. Затем я слышу, словно в замедленном действии все происходит, как спускается отец со второго этажа. Я со всех ног бегу и прячусь в ванной. Мои ноги дрожат, руки тоже. Господи, да все мое тело дрожит, как при сильном ознобе. Я не с первого раза открываю кран с водой, а затем перевожу взгляд на зеркало и ахаю. Губа рассечена, из нее буквально льется кровь тонкой струей, воротник рубашки запачкан, лицо, перемазанное все косметикой, взъерошенные волосы, опухшая щека. Завтра тут будет синяк. Я присматриваюсь и вижу, что шея тоже покрыта пятнами крови. Я закрываю глаза и считаю до десяти. А когда открываю ни черта не меняется. -Я буду встречаться с Олегом, - выдыхаю я, чтобы привыкнуть к этой мысли. – Я буду вместе с ним, иначе он просто убьет и меня, и мать. Снимаю школьный джемпер с эмблемой школы, расстёгиваю рубашку и кидаю ее в корзину с грязным бельем и смываю кровь с шеи и лица. Постепенно успокаиваюсь. Я никогда не сражалась с отцом и все было относительно нормально. Так зачем начинать теперь? Я просто дам ему что он хочет, и возможно, он больше не будет никого из нас бить. Я сделаю так, как надо. Несмотря на то, что ноги мои до сих пор еще дрожат, я накидываю на себя мамин халат и выхожу из комнаты. Прямо напротив двери стоит отец. Я подумала, что сейчас он извиниться, но он как всегда просто цокает языком и…улыбается. Он улыбается от того, что видит страх и ужас в моих глазах. Господи, он чудовище. Мой отец, настоящее чудовище, которое способно разрушить сотни жизней, а не только мою одну. -Я позвоню сегодня в школу и проверю, была ли ты там или нет, ты поняла? -Поняла, - выдыхаю я и вздрагиваю. А если вскроется, что я не была там в первый день? Он же опять нападет на нас с мамой. Теперь, когда я знаю на что он способен, он больше не будет делать вид, что его все устраивает. Он сотрет меня в порошок. Бегом я поднимаюсь в свою комнату, хватаю косметичку и пытаюсь исправить все, что происходит на моем лице, но прикасаться к губе и щеке больно, да и раны слишком свежие, чтобы я могла хоть что-то с ними сделать. Как-то спрятать. В итоге, на моем лице видно все то, что на нем происходит. Я просто стерла старый макияж и снова выровняла цвет лица тональником. Я ничего не могу сделать с моей губой. -Солнышко, - мама аккуратно заходит в мою комнату, но я зла на нее, зла еще больше чем на отца и на все свое существование. – Пожалуйста, успокойся. -Как давно он тебя бьет? Почему ты всегда молчала? Почему никогда не боролась? Почему ты сделала вил, что ничего не происходит ужасного? Ты понимаешь, что развязала ему тем самым руки? Ты позволила ему подумать, что он правильно поступает, что он имеет право так себя вести. Как ты могла? – шепчу я, невольно обвиняя ее во всех своих бедах и грехах. Но ведь это же правда, если бы она ушла, наши жизни сложились бы по-другому. Моя бы жизнь была другой! -Куда мне было идти, - мама так же переходит на шепот, - у меня нет образования, родителей, нет даже родственников, которые могли бы нас с тобой пригреть. У меня и друзей нет! Я любила его, сразу влюбилась, как только увидела. Потом забеременела тобой, а потом, когда ты родилась, все и вскрылось, - глаза моей матери наполняются слезами и я готова проклинать себя за то, что плачет она из-за меня. – Он начал угрожать мне, что заберет тебя у меня, а с его связями он мог. Я побоялась, что у него получиться и ты останешься с ним одна, а я не могла этого допустить. Он запретил заводить друзей, получать образование, иметь хоть какую-то жизнь, кроме дома. Я с этим смирилась, и он успокоился. А потом, когда ты сказала, что хочешь быть художником, я заступилась за тебя и все началось заново. Мой отец избивал мою мать из-за меня. Слезы снова потекли по моим щекам, но мама наклонилась и вытерла их. -Ты ни в чем не виновата. Поверь мне, - продолжала шептать она. –Так просто вышло. Потом ты вроде успокоилась, согласилась стать юристом, и он остыл. А сегодня, сегодня, наконец, ты устала от этого, и я понимаю тебя. Ты сорвалась. Я не виню тебя, я виню только себя. -Не надо, - я обнимаю ее и чувствую, как ее плечи содрогаются, и она давиться слезами. – Мне будет хорошо, - шепчу я. – Я справлюсь, потому что всегда это делала. Кто знает, может на самом деле с Олегом будет все хорошо. -Для тебя это шанс, уйти отсюда, - выдыхает мама и я понимаю, почему она так хочет, чтобы я была с Олегом. Отец в восторге от него, а значит не будет препятствовать, и я смогу уйти из этого дома раз и навсегда. - Олег приехал, - раздается за дверью голос отца, и мы с мамой отлетаем друг от друга. Он распахивает дверь, а я судорожно застегиваю последние пуговицы на рубашке. -Хорошо, - шепчу я. –Хорошо, - сглатывая, уже четче получается. Хватаю свою сумку и сбегаю пулей по ступенькам, хватаю куртку, джемпер, всовываю ноги в ботинки и не застегивая их несусь на улицу не оборачиваясь. Запрыгиваю в машину Олега и отвожу взгляд. -Привет, красавица, - задорно говорит он и резко замолкает. – Что у тебя с лицом? – от заглушает двигатель и старается взять мое лицо в свои руки. Я отмахиваюсь от него, закрываю лицо руками. -Поехали отсюда, я умоляю тебя, - шепчу я и парень просто снова заводит мотор и срывается с места. -Я в полном ахуе, - шепчет парень и я мрачно улыбаюсь. – И это еще мягко сказано. Пиздец, - выдыхает он и я вижу его широко раскрытые глаза, наполненные непониманием и шоком. Я минут десять сочиняла легенду о том, как ударилась об лестницу, об дверь, о косяк, обо все угодно, но в итоге, когда снова непроизвольные слезы полились из глаз, я призналась: меня ударил отец. Я правда не сказала, по какому поводу произошла потасовка. Он отнесся с понимание к тому, что я попросила его не заставлять меня выворачивать душу на изнанку. Тем более, он согласился помочь мне убедить Соню в том, что я упала сама. Она естественно задала сотню вопросов, затем обняла меня и сказала, что я ходячая катастрофа, но в принципе, вроде она поверила мне и это было самое главное. Весть о моем разбитом лице разнеслась по школе, в особенности благодаря учителям, которые выставляли на общий смех мою неуклюжесть. Благодаря только Сони и Олегу я смогла все это пережить. И, наверное, я до конца школьных дней, буду им за это благодарна. Все мои другие дни были настолько ужасными, что их даже описывать смысла нет. Отец улетал на неделю в пятницу вечером, поэтому все мои будни до первых выходных в Питере были обычным днем сурка. Я шла в школу, возвращалась, делала до поздно уроки, пила снотворное, которое купила в тот ужасный день в аптеке, засыпала, шла в школу. Я не выходила из комнаты без повода, только сидела и занималась, поэтому уже к концу первой недели стала второй претенденткой на золотую медаль после Олега. -Какие планы на выходные? – Соня подлетает ко мне, и я не успеваю ничего сказать, как она обнимает меня и целует в щеку, а я морщусь от боли. – Бля, - тянет она и корчит мину, от которой мне хочется смеяться, - прости, я забыла. Мой внешний вид находился на стадии заживания, но следы были еще слишком отчетливо видны, хоть уже я и могла прикасаться к ним и немного закрашивать. Щека была вся синяя, как я и ожидала, а губа иногда кровоточила. -Забей, - я привыкла к этому дискомфорту, поэтому он почти не причинял мне неудобств. – Что ты там на счет выходных говорила? – отец вечером улетает, так что в субботу и воскресенье я могла наконец, хоть немного выдохнуть. -Как ты относишься к противозаконным вещам? – заговорщики жмуриться она и я смеюсь. – Что смешного? Не бойся, нас не посадят, могут только Олега. -В смысле? – я разворачиваюсь к ней всем корпусом и внимательно изучаю, она ведь пошутила? – Чем он занимается? -Расслабься! – Соня смеется, и я выдыхаю. – Он просто учувствует в стриторских гонках, которые проходят каждые выходные на окраине не города. Завтра суббота, первый этап. -А это не опасно? -Опасно, конечно, я ему сто раз об этом говорила, но ему бесполезно это объяснять, поверь мне, легче согласиться и прийти за него поболеть, он говорит, что так чувствует себя еще в большей безопасности. Поэтому я и прихожу туда, теперь можем пойти вместе. -Да, давай. Мне дома все равно нечего делать, я за будние домашку сделала на всю неделю вперед. -А после мы обычно собираемся у меня. Мои родители всегда уезжают на выходные на дачу, меня оставляют, чтобы я к урокам готовилась, выпускной класс же. Но иногда отдохнуть не мало важно, правда же? Ты можешь сказать, что останешься с ночевкой у меня. Мы будем готовиться всю ночь к какому-нибудь важному докладу? -А что мы будем делать на самом деле? -Танцевать на балконе и пить то, что достанет Олег, - Соня смеется и я понимаю, что безумно хочу попасть на этот вечер. Мне необходимо выпить, я могу позволить себе выпить, я так устала, что мне кажется, что это просто спасение, которое было мне послано судьбой. Раз уж я заочно обвенчана с Олегом, моя будущая профессия юрист, а мой отец может бить меня просто за неправильный взгляд в его сторону, то я имею права выпить. -Я с радостью, спасибо, что пригласила меня, - я правда счастлива. За неделю, которую я провела в Питере, я правда чувствую, что улыбаюсь искренни и не наигранно. -Может тебе не стоит приходить завтра, Крис? Прости меня, я безумно счастлив, что ты решила поболеть за меня, но что если твой отец узнает об этом, как он отреагирует? Я не хочу, чтобы ты рисковала своим здоровьем из-за меня, - он виновато опускает глаза в пол и плотно сжимает губы в тонкую полоску. -Не парься, - от этого разговора мне и самой становиться неуютно, и я съеживаюсь. –Он улетает сегодня вечером на неделю, ничего не узнает. Мама меня точно не сдаст, так что…я не могу постоянно сидеть дома в страхе, мой переезд в Москву только через одиннадцать месяцев, и я могу просто сдуреть за это время в четырех стенах. -Отлично, - говорит он явно воодушевленный, - я больше не поднимаю эту тему, прости! -Все в порядке, - выдыхаю я, привыкшая говорить эту фразу почти каждый день, не вникая в ее смысл. Мы стояли с Соней в первых рядах всех собравшихся за имитированным ограждением в самой жопе города и ждали, когда все начнется. Везде ярко горели фонари, и девушка похожая на тех, что из фильмов, в коротких шортах и обтягивающем топике, с непонятно каким флагом в руке, ходила от одного ограждения к другому, ожидая участвующие в гонке машины. Олег высадил нас в самом начале, и поскольку мы были самыми близкими для него болельщиками, то стояли прямо там, где должны были начинаться сами гонки. -Холодно сегодня, черт, - заныла Соня и я окатила ее слегка странным взглядом. Конечно, холодно. На ней была короткая юбка из кожи, тонкие телесные колготки, желтая водолазка под горло и кожаная куртка. -Ну, если бы ты оделась немного скромнее, то возможно, - присвистнула я и получила от нее подзатыльник, - но тебе очень даже идет, не спорю. -Мне больше нравится твой прикид, он как будто создан для такого места. Ты вообще я смотрю знаешь толк в том куда как одеться, - она снова обнимает меня, и я задаюсь вопросом, издевается она или нет. – Я серьезно. Я усмехаюсь и ловлю себя на мысли, что отец бы никогда не выпустил бы меня из дома, если бы увидел в таком наряде. Я просто хотела свободы на эту ночь, поэтому оделась, как бродячая свободная ото всех личность. Порванные джинсы, под ними колготки в крупную сетку, свободный серый свитер по колено, кожаная, почти как у Сони куртка и бежевая шапка с медвежачьими ушками. Шарф. Ботинки. -Мама нормально отпустила? – Соня повышает голос, потому что машины, участвующие в гонках по-тихоньку начинают съезжаться и становится шумно. -Да, она рада, что у меня появились друзья, тем более такие правильные и образованные, ведь ты думаешь только об учебе и у тебя в голове нет никаких глупостей, - я смеюсь в голос и Соня со всей силы пихает меня в бок. Я начинаю громко кричать, просто потому что я хочу орать, и подруга затыкает мне рот рукой, отпуская шутку, что так мне орать надо будет в другом месте и в другом положении. Максим. Трущев выбирается из моей машины. Я выхожу следом и подкуриваю сигарету. Он останавливается рядом и как всегда бросает одну единственную фразу, которую повторяет мне каждый раз, когда начинаются гонки. -Завязывал бы ты с этим дерьмом, чувак. -Чтобы завязать со всем дерьмом в моей жизни, мне понадобиться просто сдохнуть, вряд ли ты этого сильно уж хочешь? – я бью его кулаком в плечо, но от этого его взгляд не становится мягче и в нем не появляется хоть намека на улыбку. – Окей, я постараюсь не разбиться, обещаю. -Ты кретин, Свобода. Настоящий кретин. И Трущев уходит, как всегда он идет искать в этой толпе Назиму с Женей, а затем делать вид, что ему плевать на все, что тут происходит. Он как всегда уткнется в телефон и будет лишь краем глаза смотреть за моей машиной в надежде увидеть ее на колесах, а не где-нибудь за обочиной на крыше. Мне стоит признать, что так, как Сережа за меня никогда никто не переживал, но даже рядом с ним я не чувствовал, что моя пустота внутри окончательно заполнена. Поэтому все это мне и надо. На это я отвлекаюсь и мне становится немного легче от того, что я занимаюсь всей этой ерундой. Я поворачиваюсь к толпе, чтобы проследить за тем, куда сегодня примерно сядет Трущев, чтобы потом найти его, ведь знаю, что он никогда не пойдет наблюдать за этим всем в первые ряды, скорее всего он утянет девчонок куда-то в самый конец и они с радостью пойдут за ним, ведь сами ненавидят то, что я участвую во всем этом дерьме. Я обвожу глазами всех присутствующих и слышу, как кто-то кричит, перевожу взгляд на первый ряд присутствующих и отшатываюсь назад. Кристина. Она отчего-то визжит, но я вижу, что она пытается заглушить свой смех, потому что-то какая-то вторая девчонка зажимает ей рот рукой и что-то шепчет на ухо, от чего у Кошелевой возникает новый приступ смеха. Я сам не понимаю, что происходит внутри меня, но я делаю шаг вперед, но останавливаюсь, когда вижу ее дружка из ресторана, который подходит к ним и они по очереди его обнимают. Я улыбаюсь, когда замечаю, что у Кристины шапка с ушками, но вибрирующий телефон отвлекает меня от нее и я читаю смс от Трущева: «С тобой все в порядке?» Ну да, можно представить, что он видит со своего места, как я завис на несколько минут посередине дороги и смотрю в никуда. Еще пару раз так зависну из-за нее и Трущев мне дурку вызовет, чтобы быть спокойным, что я не схожу с ума. Я отвечаю, что у меня все хорошо и, разворачиваясь сажусь в машину. Он что, серьезно следит буквально за каждым моим шагом? С водительского сидения, я не вижу Кристины и начинаю думать о том, какого вообще черта она тут делает. Хотя ответ и очевиден, что она пришла не одна и явно не ко мне, но я даже представить не мог, что она ходит по таким интересным мероприятиям. Стартер выходит на середину дороги, и я полностью концентрируюсь над тем, что мне предстоит сделать. Это первая гонка сезона, всего двенадцать. Обидно будет вылететь в самом начале только потому, что я увидел школьницу, с которой случайно встречаюсь уже на протяжении недели. Да это даже не обидно, это уже просто, блядь, смешно. Девушка опускается на землю, кладет флаг прямо перед собой, я с силой сжимаю руль, жду ее отмашки. С девчонкой я разберусь потом, сейчас ничего не имеет значения, ведь только ради этого чувства, я здесь. По взорвавшимся трибунам, которые я увидел самым первым из всех участников, я понимаю, что сделал то, ради чего приехал. Прибыл первым. Прожекторы светят мне прямо в лицо, другие автомобили с молниеносной скоростью оказывается рядом, слышны звуки тормозов, крики людей, которые орут словно не в себе, плакаты, перелетающие с одних трибун на другие, кто-то кидает вещи, кто-то даже цветы. Я не спешу выходить из машины, пытаюсь отдышаться, я всегда в такие моменты, забываю дышать. Мне всегда мало. Загорается трибунное окно, и я вижу свое имя на первой строчке. Запоминаю имя второго участника и его машину, чтобы поблагодарить его за гонку, так принято делать, и наконец выхожу из салона. Ищу нужную мне машину, и когда бросаю на нее свой взгляд, отмечаю, что соперник уже сам направляется ко мне, и когда я осознаю, кто это, хочу поднять голову к небу и спросить, не издевается ли надо мной судьба за мой блядский образ жизни. - Олег, - парень протягивает мне руку, улыбаясь. Он не узнал меня, это точно, хотя я даже и недумаю, что он хоть взгляд тогда свой бросил на музыкантов, которые его развлекали. –Спасибо за гонку, дружище. Я улыбаюсь над его «дружищей» и протягиваю свою руку, жму ее через чур сильно, но он молча смотрит мне прямо в глаза. -Максим. Он разворачивается и почти в припрыжку бежит к трибунам, и я вижу, что девчонки, которые были с ним, уже перелезли через ограждения и обе прыгают ему на шею. Он стягивает с Кристины шапку, а затем отрывает от пола и кружит вокруг своей оси. Меня сейчас, блядь, стошнит. Серьезно? Что за детский сад. Он бы мать еще свою сюда притащил, чтобы она посюсюкалась с ним. -Поздравляю, - сухо говорит Трущев и идет сразу к моей машине без лишних эмоций, задевая меня плечом. -Поздравляю, Максим! – Назима просто обнимает меня, ее теплое в пол пальто путается в ногах, и я пару раз на него наступаю. – Не обращай внимания, он просто ненавидит эту часть твоей жизни. -Знаю,- бормочу я, перехватывая руки Жени, которые уже тянуться ко мне. –Не надо показухи,- прошу я и она дергается, обходит меня стороной и вместе с Нази идет к машине. –Эй, я сейчас приду. Мне надо, - кричу я девочкам, и когда убеждаюсь, что они меня услышали иду к трибунам. Я найду ее. Не знаю нахрена, ведь самым правильным решением будет свалить сейчас отсюда, но я упорно пробираюсь сквозь толпу к тому самому месту, где она стояла, уже сто раз проклиная себя за это. Ты, блядь, можешь просто от нее отвалить и все. Она тебя даже не видела, нахрена ты ищешь ее, придурок, блядь. Я замечаю ее в проходе. Я удивлен, что она не идет к машине своего Олега, а направляется просто на главный выход. Девчонка, с которой она была немного впереди, а парень еще дальше, пытается расчистить им дорогу к выходу. Я не думаю слишком долго, это вообще не обо мне, я если что-то и решил, то дальше всегда идет только чистая импровизация. Я хватаю Кристину за руку и дергаю на себя. Она вздрагивает, и я улыбаюсь, потому что соскучился по этому ощущению, я соскучился по тому, как она вздрагивает, когда я касаюсь ее. Она разворачивается, выдергивает руку и смотрит на меня. Ее глаза снова широко распахиваются, и я нахожусь на грани эйфории от этого ее взгляда, но весь мой трепет резко сходит на нет, когда я вижу ее лицо. Не знаю, что в этот момент отражается на моем, но смотря на меня, она отворачивается, стягивает шапку и волосами пытается прикрыть свое лицо. Я вижу, как она отталкивает какого-то мужика и благодаря ее маленькому росту, проскакивает мимо него, и я не успеваю снова ее поймать. Я внимательно слежу за ее черным каре и пытаюсь снова дотянуться до нее, но она оказывается на редкость резвой особой и у меня просто не получается так же лихо и умело манипулироваться среди толпы людей. Я теряю ее из вида, и когда наконец оказываюсь на свободной площадке, совсем не вижу ее. Замечаю Олега, который направляется обратно, видимо к своей машине и надеюсь на то, что она направилась на стоянку перед самой площадкой. Блядь, я серьезно собираюсь преследовать и искать ее по всему периметру? Не стоило задавать этот вопрос, ответ и так мне был очевиден. Я почти бегу на выход, оглядываю всех людей с темными короткими волосами и, когда отчаяние от того, что я ее не найду берет вверх, я замечаю ее потерявшийся, испуганный взгляд. Она достает мобильный телефон, но я оказываюсь рядом раньше, прежде чем она нажимает вызов. В привычной своей манере я хватаю ее за руку и на этот раз она уже вскрикивает. -Хватит, - резко прерываю ее я и веду за собой. Она старается скинуть мою руку, вырваться, но я крепко держу ее. Боже, она точно напишет на меня заявление, я доиграюсь. – Ты можешь просто успокоиться? – спрашиваю я и дергаю дверь служебного помещения, которое всегда тут открыто. Я точно это знаю, потому что уже пару раз имел тут своих подружек после гонок. - Что тебе надо? – она шарахается от меня, когда я отпускаю ее и закрываю за нами дверь. – Кто ты? Ты реально преследуешь меня что ли? Это уже перестает быть смешным, - она скорее пищит, нежели говорит нормально, но я не обращаю на это внимание. Меня волнует только один вопрос. -Что, твою мать, у тебя с лицом? – кричу я, понимая, что меня это вообще не должно ебать не под каким предлогом, но не могу перестать думать о ней и о том, что кто-то ее тронул. Как вообще можно было поднять руку на эту фарфоровую девчонку, которую одним ветром сдуть может? -Упала я, тебе какая вообще разница? – она упирается руками мне в грудь, старается оттолкнуть, чтобы выйти, но я не могу себя контролировать рядом с ней. Это уже на самом деле начинает напоминать одержимость и сдвиг в психическом плане. Но сейчас я плевать на это хотел. -Так нельзя упасть, - я ловлю ее, разворачиваю спиной и прижимаю спиной к своей груди. –Поверь мне как человеку, который дрался больше сотни раз. Кто тебя ударил? – я снова повышаю голос, готовый убить любого, кто только посмел ее тронуть, пусть только имя назовет, и я найду его, клянусь Богом, найду. – Ты понимаешь, что раз это произошло один раз, произойдет и два, и три и четыре, - я отталкиваю ее от себя, но лишь для того, чтобы развернуть и посмотреть ей в глаза, я знал, что, если она солжет, я пойму это. – Ты что, совсем ебанутая? Ты рожу свою видела? У тебя хоть зубы все на месте? Ты вообще понимаешь, что тебя реально ударили? Это было не случайно, а специально и с силой? Кто, блядь, это сделал? Кристина, не смей молчать, я клянусь тебе, я узнаю. Лучше это мне скажешь ты! – я кричал. Я знаю, что я пугал ее, потому что в очередной раз в ее глазах плескались слезы, и я мог представить, кого она видит перед собой. Человека гораздо старше себя, который орет матом, с красными глазами, безумно злого и практически не контролирующего себя. Но она продолжала молчать, и я был близок к тому, чтобы разъебать эту комнату на мелкие крупицы, но, если я начну хоть что-то здесь крушить, сюда прибегут охранники, и я не смогу с ней поговорить. -Ты можешь исчезнуть просто из моей жизни и все, пожалуйста, - просит она так жалобно, что я пытаюсь сфокусироваться на ее лице и понимаю, она плачет. -Ты можешь мне сказать правду? – кого она так сильно, твою мать, пытается защитить. – Это твой дружок? Олег твой, да? – снова кричу я и она молчит. Я разворачиваюсь, чтобы его найти, уже прекрасно зная, что будет дальше, что я его ушатаю, Сергей все узнает, будет истерика, крики, ссоры, но срать я на все это хотел. -Не смей, блядь, его трогать, - кричит она изо всех сил не своим голосом и цепляется в мою руку. – Это не он, слышишь, не он! Это мой отец! – она продолжает орать, и я не могу ничего с этим сделать. Она орет, кричит, бьет меня своими маленькими кулачками в грудь, но я чувствую каждый ее удар. – Отец меня ударил. Он ударил один раз, а когда бросился на мать, я сама подлезла под него! И он снова ударил меня! Никто меня не трогал. Не трогай, Олега, - она ревет, опускается на колени на плитку помещения, обхватывает свою голову руками, снова начинает кричать, и я теряюсь. – Он ударил меня, потому что я не захотела быть с Олегом, потому что я проявила характер, потому что посмела ослушаться его. Я сама во всем виновата. Я умоляю тебя исчезни отсюда нахуй! – я не узнаю ни ее, ни ее голоса и все мне кажется в этой комнате таким ужасным, мерзким и неправильным, что в глазах темнеет и я давлюсь всеми словами, которые хочу ей сказать. Она сидит по середине этого гребанного помещения и кричит, держась за голову, орет не своим голосом и рыдает так, что я боюсь, что она сейчас просто задохнется. -Пошел отсюда, вали нахрен! Господи, какого черта ты делаешь тут, какого лешего я постоянно на тебя натыкаюсь, думаю о тебе! Уходи, из помещения, из жизни моей блядской и из головы моей гребанной! Я силой дергаю Кристину на себя, я не церемонюсь, потому что я давно не чувствовал такой паники внутри себя, никогда я не хотел так кому-то помочь, успокоить, привести в чувства. Она вскрикивает, но я шлю все эмоции к черту и тащу ее к умывальнику. Открываю кран с холодной водой и заставляю ее наклониться под ее струи. Вода заливает свитер, шарф, я вижу, как Кристина давиться водой, но перестает кричать. Я отпускаю ее. Она отходит от меня. Отворачивается и пытается привести дыхание в порядок. Я чувствую ее страх на каком-то инстинктивном уровне, животном. Я жду, когда она развернется и уйдет, я не буду ее останавливать, но она продолжает стоять. И я стою на месте как вкопанный придурок, который не знает, что делать. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что сам готов заплакать. -Ты можешь закрыть эту дверь, чтобы сюда никто не зашел? – спрашивает она и я не выясняю зачем ей это надо. Просто беру первую попавшуюся швабру и заправляю ее за ручку двери. Кристина не смотрит на меня, подходит к раковине, снимает куртку, затем свой свитер и я пугаюсь, что она совсем сошла с ума, но она лишь кидает одежду на пол, смотрит в зеркало и смывает свою потекшую косметику с лица. Без грима ее синяки и губа выглядят совсем ужасно, и я с силой сжимаю руки в кулаки. Она приводит себя в порядок, снова красится, не так сильно, как было изначально, расчесывает волосы и успокаивается. Ее лицо красное, все в пятнах, но это гораздо лучше, чем было минуту назад. Она не орет, хотя ее крики до сих пор, как самые ужасные звуки, которые я слышал в жизни, звучат в голове. Она натягивает свитер, одевает куртку и завязывает на шее шарф, а затем поворачивается и смотрит на меня. Пристально. Зло. -Что тебе нужно от меня? -Ничего, - просто отвечаю я, потому что так и есть. Мне правда ничего от нее не надо, я просто почему-то решил отравить ей жизнь. Сломать ее. И свою, кстати, тоже. -Как ты узнаешь постоянно где я? Меня пугает, что на ее лице нет абсолютно никаких эмоций. -Я не знаю этого. Просто где бы не оказался я, всегда встречаю тебя. Меня это тоже удивляет и пугает. -Тебя пугает? Серьезно? – она спрашивает это таким тоном, словно это самая большая ложь в ее жизни, какую она только слышала. -Да, серьезно, я, блядь, не знаю, что делать. Я жил четыре дня в гараже, ждал, что ты придешь. Но ты не пришла. - Я думала об этом. Но решила, что это не должно произойти. Ты сам сказал, что ты явно не компания для меня. - Я и до сих пор так думаю, просто…просто я хотя бы уверен, что я точно тебя никогда не ударю, - здесь я мог дать сто процентную гарантию и себе, и ей, но я был далеко не уверен, что я не причиню ей душевного ущерба. -Родителей не выбирают, - отрезает она. Ее телефон начинает вибрировать, и я знаю, что она сейчас уйдет. И я не буду ее останавливать. Это не имеет смысла. Она быстро говорит, что заблудилась и сейчас будет, и пока она убеждает друзей, что ее не надо встречать, я приближаюсь, и когда она поднимает на меня свои глаза, я обнимаю ее лицо руками. Она не отталкивает меня, и я хочу убить себя за то, что сейчас делаю. И вообще за все, что делаю по отношению к ней. Меня вообще не должно быть рядом с ней. Никогда. Она поднимается на цыпочки, и я первым касаюсь ее губ своими губами. -Черт, - выдыхаю я, понимая, что сейчас опять нарушаю все рамки, которые установил сам себе. –Что я творю? Она качает головой слегка, и ее рука касается моей щеки. Легкий стон выругается из моей груди, и я вообще перестаю контролировать ситуацию, хотя вряд ли я хоть когда-то ее контролировал, если дело касается ее. Я сильнее прижимаю ее к себе, вдыхаю аромат ее тела, такой сладкий, терпкий. Она ответила мне на поцелуй совсем неуверенно, так нежно и тепло, что впервые за долгое время, абсолютно вся пустота, которая была внутри меня окончательно заполнилась. Мои руки соскользнули на ее талию, совсем быстро, я проник под ее куртку и провел вдоль ее тела руками. Она снова вздрогнула, и я понял, что просто теряю голову. Я не могу просто подчинять ее себе. -Остановись, - выдыхаю я, прошу, но она лишь сильнее прижимается ко мне, и я впечатываю ее в стену, слышу стон, срывающийся с ее губ и ловлю его своими губами. Мой язык врывается ей в рот и на теряется. Она старается следовать за мной, но не может, я замедляюсь. Что я блядь делаю? Но я продолжаю это делать. Я сжимаю свои руки на ее талии, пытаюсь сдвинуть ее чертову куртку в сторону, чтобы иметь больший доступ к ее телу. Снимаю с нее шарф, и он соскальзывает по ее плечам на пол, а я, задыхаясь, перемещаю свои губы на ее шею, и она выгибается в моих руках. Я стараюсь не делать ничего резкого, ничего, что заставит ее испугаться моих действий, но мне так хотелось снова услышать ее стон. И она дает мне его. Снова и снова. Я прикусываю ее нежную кожу зубами и чувствую, как ее руки зарываются мне в волосы, сильнее прижимая к ней. Она не знает на что идет, но явно этого хочет. Мой телефон начинает вибрировать, и она отстраняется, понимая, что нас уже ищут, но вместе увидеть не должны. Иначе она никогда не разберётся со своими проблемами. Она опускает глаза в пол, стыдиться своего поступка, но ей не в чем себя обвинить, все начал я. Кристина обходит меня, но я хватаю ее за локоть и снова прижимаю к себе. Мои губы скользят по ее щеке, и она проводит своей маленькой ручкой по моей шее, и я почти рычу от удовольствия, которые доставляют мне ее прикосновения. И я шепчу ей слова, которые обернуться самой большой ошибкой в моей жизни, если она решится. -Я сегодня в гараже, до самого утра. Решать тебе. И отпускаю ее. Она молча подбирает свой шарф, убирает швабру из-под ручки двери и исчезает. Не говоря ни слова. Я выжидаю минуту и выхожу следом. Бегу к машине, распахиваю водительскую дверцу и прежде чем Трущев успевает хоть что-то сказать, перебиваю его. -Все молчат и не говорят ни слова. Все потом, я не собираюсь сейчас ничего обсуждать и объяснять. Все, что я хочу, это высадить каждого из них и обдумать все, что произошло. Все, что я опять натворил, сломал и нарушил. Куда, я, блядь, лезу. Свобода, как можно быть такой конченной тварью. Но все-таки те чувства, что я испытал там, в той комнате: ее истерика, наш поцелуй, это то, чего не хватало мне, чтобы снова почувствовать эту жизнь, то ради чего я могу ломать себя и нарушать данные обещания снова и снова. Если она придет, если решиться и осознает, что она этого хочет, то для нас обоих это станет началом конца, но никогда я не был так счастлив, как в эту секунду. Я хотел всего того, что нам было предназначено.