Медицина бессильна

Воспоминания умеют причинять боль. Боль, которая проникает внутрь пронизанного страхом сердца и выворачивает его наизнанку. Страх, который сжимает это самое сердце и заставляет чувствовать пик нервозного адреналина с примесью безысходности, сковывает, холодит. Воспоминания заставляют возвращаться в ту ночь, в ту холодную ночь, когда дождь барабанил по крышам, пахло сыростью, мышами и страхом. Дышать почти нечем и кричать уже нет сил, горячие дорожки слез скатываются по щекам, когда холодное острие скальпеля, обыкновенного хирургического скальпеля, впивается в нежную кожу на шее. Антон скулит, дергает руками, прикованными наручниками к изголовью неудобной жесткой кушетки, и бессвязно шепчет.  — Нет… Нет… — он выгибается, стонет, когда рука насильника грубо стягивает с него одежду, когда скальпель, руководимый хладнокровной рукой неизвестного, царапает кожу и по ней бежит тонкая струйка крови. Холодные губы впиваются в него, кусают больно, а руки грубо шарят по всему телу, щипают бока, царапают бедра. — Помогите! — он кричит громко, хрипло, отчаянно, из последних сил, срывает голос до жалобного скулежа, когда несколько пальцев, смоченные слюной, толкаются в тугой вход, растягивают грубо, и он уже просто шепчет что-то бессвязное, стискивая кулаки и зубы.  — Не-ет! — пронзительно кричит он, когда к двум пальцам толкается третий. — Какой ты горячий, — громкий шепот в темноте заставляет сердце выскакивать из груди, и в свете тусклой лампочки Антон видит глаза своего мучителя. Глаза, которые будут преследовать его после во снах, он не забудет их больше никогда, впрочем, как и его имя. — Зови меня Арс, я хочу слышать, как ты стонешь мое имя, — шепчет мужчина ему на ухо, дергая парня за волосы, заставляя прогнуться. Боль, страх, унижение — вот что он чувствует в следующие несколько часов. Жаркое, тяжелое тело своего насильника, подмявшего его под себя, и боль. Тот, который просил называть его Арсом, действует грубо и жестко, заставляет подчиняться, бьет по лицу, кусает шею, оставляя там багровые засосы, и берет то, что ему не позволено. Толкается глубже, резче, с рыком сжимает чужие ягодицы. Парень скулит, с каждым движением своего мучителя, с каждым толчком ощущает, как его тело будто раскаленным копьем пронзают, ощущает, как становится жарко и холодно. Запястья немеют, и время словно замедляет свой ход. Грубая рука хватает его за подбородок, заставляет смотреть в холодный омут синих глаз, и Антон смотрит, мечтая только о том, чтобы потерять сознание или умереть. Его тело ему больше не принадлежит, оно навсегда подчинено другому. Воспоминания одолевают, и время не лечит, оно медленно убивает. Чуть теплые струи воды скатываются по плечам и спине, дно акриловой ванны постепенно окрашивается в розоватый цвет, струйки крови, стекающие по запястью, смешиваются с водой, образуя темные разводы. Так красиво. Из правой руки выпадает скальпель, и высокий светловолосый парень закрывает глаза, чувствуя сейчас долгожданное умиротворение, как тогда, в ту дождливую ночь, когда его мучитель кончил в него, а после заставил кончать и Антона под угрозой все того же скальпеля и какого-то укола в шею. Антон плакал, скулил, выгибался и, кажется, в оргазменных судорогах кричал имя своего насильника, под грубыми руками которого истекал кровью и спермой. Как он жив-то остался, сколько прошло времени, как оказался в больнице, он не помнил. Он ничего не помнил, кроме холодных голубых глаз и долгожданного умиротворения. Спокойствие, темнота и спасение от воспоминаний прошлого внезапно прерываются, ускользают. Его кто-то словно за шкирку дергает вверх, трясет за плечи, бьет по щекам. — Антон, Антон, твою мать! — голос друга врывается в его сознание, заставляет вздрогнуть, застонать от боли. Значит, все еще жив. Серый потолок комнаты, расплывчатые тени, холодные синие глаза из прошлого, силуэт насильника в его квартире. — Ты… Это ты…  — ослабленное сознание противится из последних сил. — Опять пришел? — шепчет он тихо, издавая то ли стон, то ли всхлип, различая в проблесках силуэта обеспокоенные глаза лучшего друга Димки Позова и, кажется, еще один размытый силуэт в белом халате. — Что с ним? — обрывки фраз, словно в тумане, достигают сознания, и ему очень больно прислушиваться, но вырубиться сразу не получается, и он слышит голос еще одного мужчины. — С ним, с ним уже ничего. Я вколол обезболивающее и успокоительное, жить будет. Порезы неглубокие, но… — Может, обойдемся без полиции? — Вы же понимаете, что вы друг… Даже не родственник. Мы не можем это так оставить. Я, получается, покрываю вас. Какой это раз, второй или третий? Вы просите о невозможном. — Поймите его… Он пережил похищение, насилие и… Ему нельзя в лечебницу. — Дмитрий, только из уважения к вам и вашим родителям, — мужчина в белом халате захлопывает свой чемоданчик и внимательно смотрит на лежащего на диване парня. — Вы уж следите за ним. Обрывки фраз звучат, словно в тумане, и очень скоро хочется спать. Не умереть, а спать, что в его случае тоже не плохо, ведь и во сне можно не проснуться. В себя он приходит, когда за окном становится темно. В комнате тускло горит ночник, а в кресле сидит Позов. Остался, сейчас будет морали читать о вреде курения, пользе психолога и о его, Антона, наплевательском отношении к себе и к людям, а конкретно к друзьям и родственникам. — Очнулся? — произносит мужчина в очках спустя промежуток короткого молчания. — Чего ты добиваешься, а, Шаст? Молчишь… А о матери ты подумал? Ну бля, ну я понимаю… Хотя вряд ли, я и представить не могу, что тебе пришлось пережить тогда, но ты сам себя губишь! Кому от этого легче станет? Этому сраному отморозку, который сейчас гуляет на свободе, выбирая себе очередную жертву? — Дим… Уйди, пожалуйста, — Антон выдыхает и прикрывает глаза. — Я его найду, ты не переживай. Добровольский ищет, весь отдел подключил. Ты не бойся и попробуй забыть, — похоже, Позов разговаривает сам с собой, так как Антон, кажется, его не слушает. Забыть и не бояться — как это, если во сне каждый раз снятся глаза, холодные голубые глаза? Забыть и не бояться — как это, если при виде любого остро заточенного предмета прошибает холодный пот? Находиться же в местах массового скопления людей вообще подобно смерти, особенно если эти люди толкаются, касаются его или прижимаются ближе. Как это — забыть, если он помнит? Ведь он все ощущал, все видел, его видел. Спокойного, безучастного, такого властного и уверенного в себе видел собственными глазами при свете дня. Антон никому не рассказал об этой случайной встрече. Во-первых, не смог; во-вторых, он тогда без сил сполз на землю, цепляясь за прутья решетки забора какого-то учреждения, и его приводили в себя с помощью нашатыря случайные прохожие. Антон тенью бродит по квартире, кутаясь в плед, курит, уставившись в одну точку до тех пор, пока ошметки тлеющей сигареты не начинают жечь пальцы. Лежит на холодном диване, слушая тишину, проваливаясь в сон. Вздрагивает от любого шороха: от лая собаки, от того, что какая-то птица задевает крыльями стекло, от шума машин, от воя полицейских сирен поздно ночью или скорой помощи. Вскакивает в холодном поту, а после засыпает лишь под утро, и ему снятся пронзительные глаза, прикосновения рук к его телу, и сон настолько реальный, что хочется кричать. И он кричит, просыпаясь окончательно. Тело больше не его, тело все еще помнит прикосновения чужих рук, помнит, как его подчинили, сломали. Антон кусает губы, вглядываясь в сереющий рассвет, трет запястья, на которых остались ссадины от наручников, а губы предательски шепчут имя того, кто лишил его спокойствия: «А-арс…» Его жизнь теперь — это отрывки воспоминаний из прошлого, проблески настоящего, в котором нет ничего хорошего. Кажется, Антон постепенно сходит с ума: ему больно, одиноко, страшно, как тогда, и спасение этому есть. В аптечке в навесном шкафчике на кухне есть все от сводящих с ума мыслей: успокоительные, обезболивающие, несколько упаковок, так, чтобы наверняка. Все это высокий светловолосый парень глотает по очереди, запивая водой. Уже не так больно, уже почти спокойно, последняя горсть таблеток выпадает из непослушных пальцев, и наступает спасительная темнота. Желудок скручивает от накатывающих спазмов, все тело ломит, кто-то хлещет его по щекам, и он блюет в заботливо подставленный кем-то тазик. — Идиот, какой же ты идиот! — доносится до него крик Позова, и Антон кривится от дикой боли в голове, пытается лечь, но новый спазм заставляет его внутренности вывернуться наизнанку все в тот же тазик. — Это уже четвертый раз, — словно эхом отдается в его голове голос мужчины, а по ковру ходят чьи-то чужие красные кеды. — Вы думаете, я смогу покрывать вас и дальше? Четвертая попытка суицида за последние пару недель! Это что, по-вашему, игрушки? И, кстати, у меня скальпель пропал после ваших заверений, что тот раз был последним, — мужчина в красных кедах явно недоволен происходящим. — Об этом что, мне тоже нужно умолчать? — Я понимаю, я все понимаю. С ним уже работал психолог, но он отказался ходить к нему. Войдите в положение, парню всего двадцать два! Что же его ждет, психушка? — тараторит Позов, семеня своими белыми кедами следом за красными. — Я больше покрывать вас не буду, учтите это! Если ваш друг решит в очередной раз сигануть в окно или повеситься… — вновь раздается голос, и в этот момент Антону удается сфокусировать взгляд на обладателе красных кед. Что было после, он не помнит, кажется, теряет сознание и забывается. Отравленный, ослабленный организм сдается, а мозг начинает генерировать красивые картинки высокого темноволосого мужчины с холодными голубыми глазами, вертящего в руках скальпель. Широкий мощеный двор первой клинической, словно дом родной. Удобные лавочки в тени деревьев, рядом парк, парковка для персонала, у входа в белоснежное здание больницы стоят машины скорой помощи. То и дело они выезжают на вызовы, уступая место тем, кто привез пострадавших или больных. Антон приходит сюда, словно по расписанию, хотя, по сути, так и есть, садится на лавочку, курит, всматривается в людей, которые входят и выходят из главного входа. Ждет чего-то или кого-то. А вот и он. Мужчина, который не раз и не два спасал его жизнь. Голубоглазый, темноволосый, всегда подтянутый, галантный, с красивым профилем и потрясающими руками. Он здоровается почти с каждым, кого встречает на своем пути, девушкам улыбается, помогает придержать тяжелую дверь, пропуская их вперед, затем входит сам. Долгие часы ожидания. Антон ждет, ждет, когда красивый врач появится вновь. Он выучил его смены и расписание, знает, на какой машине тот ездит и когда отправляется за свежими булочками в кафе через дорогу. Он приходит смотреть на него и ничего не может с этим поделать. Уставший, опустошенный Шастун возвращается домой под вечер, переступает порог квартиры, включает свет, бросает ключи на полку. Короткий взгляд в зеркало на стене, судя по обуви, Позов тоже здесь. — Где ты был весь день? — товарищ показывается из дверей кухни, сурово смотрит из-под тонкой оправы очков, и парень пожимает плечами. — Гулял. — Почему трубку не брал? Что за ребячество? — Я устал, — Антон выдыхает, не обращая внимания на друга, и проходит в гостиную. Одновременно с этим в его руке на беззвучном вибрирует телефон, и он берет трубку не глядя. — Да. — Антон Андреевич… Здравствуйте, вас беспокоит полицейский отдел… — доносится из трубки, и высокий парень крепче ее сжимает. — Слушаю. — Мы поймали предполагаемого преступника, не могли бы вы подъехать на опознание? — Вы поймали не того. До свидания, — Антон сбрасывает вызов, откидывая телефон в кресло, сам присаживается на диван и прикрывает глаза. — Шаст, ты ничего не хочешь мне рассказать? — вновь подает голос Позов, и Антон, не сводя с него глаз, медленно качает головой, а затем спешно отводит взгляд. — Шастун, твою мать, не беси меня! Твои выходки меня запарили! Если еще раз что-нибудь задумаешь сделать, учти, я скорую вызывать не буду. Хочешь подыхать — подыхай, никто не поможет! — кажется, Позов в выражениях не стесняется, и Антон поднимает на него глаза. — Ну и вали. — Ну и свалю, только не жди, что навсегда. Завтра я приеду с Матвиенко, и если ты не хочешь оказаться в психушке, то примешь помощь психолога и будешь делать то, что он говорит! — выпаливает лучший друг и скрывается в недрах коридора, а через мгновение входная дверь хлопает и наступает тишина. Позова даже жаль, он искренне хочет и пытается помочь, но он не поможет… Никто не поможет, разве только…

***

Антон снова на своем посту на лавочке под ветками густой липы, откуда очень хорошо просматривается главный вход в больницу. Тяжелая дверь раз за разом открывается, кто-то входит и выходит. Высокий темноволосый мужчина не спеша идет через двор, здоровается за руку с каким-то врачом в белом халате, кивает бригаде скорой, ожидающей выезда, оборачивается, и его глаза буквально прожигают сидящего неподалеку парня насквозь. Антон замирает, до боли кусает губы, но взгляд не отводит до тех самых пор, пока мужчина не скрывается в дверях белого здания. Ему бы уйти, но он не уходит, застывает каменным изваянием, не в силах пошевелиться. Даже когда с неба начинает накрапывать дождь, не уходит, ежится, смахивая с щек холодную влагу, чувствуя, как что-то дрожит у него внутри. Телефон вибрирует раз за разом все настойчивее, кажется, Позов сдаваться не намерен, но Антон в который раз сбрасывает вызов, вертя в руке тонкий гаджет. — Ну что, сбрасывает? — кареглазый армянин внимательно смотрит на товарища напротив, и тот качает головой. — Сбрасывает… Скотина, ну скотина ты, Шастун, — шипит Позов и вновь нажимает на кнопку вызова. — Я вчера сказал ему, что приведу тебя, раз он сам к тебе идти не хочет, так он сбежал. Соседка сказала, девяти еще не было, умчался, и целый день его нет. — Не нужно было говорить, лишний стресс, — произносит кареглазый и задумчиво обводит глазами кухню, на которой они сейчас сидят. — С ним надо по-другому. — Серег, я все понимаю, делать-то что? Полдня уже сидим, бумажки перебираем. — Мы не сидим, Дим, мы разбираемся, зачем он это делает и почему. — Почему… Ему не хочется жить после того, что с ним произошло, — произносит Позов и вздыхает. — Я сам не знаю, что делал бы на его месте. — Похищение, насилие, — Сергей хмурится, задумчиво листая какие-то документы в прозрачной папке. — Я читал его дело, думал и кое-что понял. Пообщаться с ним тогда хоть и недолго, но получилось, и мне кажется, я смог более-менее выстроить его психотип. Случай интересный, ты же читал его карту? Ты тоже врач, Дим, смотри. Вот его анализы, а вот — записи. Все его попытки суицида не смертельные, он никак не смог бы умереть от них. Ну, кроме случая с таблетками, тогда он очень сильно рисковал, ведь доза могла сработать иначе. Это похоже на крик о помощи, сигнал. Знаешь, он не хочет умирать, он хочет, чтоб его спасли. — Да я и так спасаю его каждый хренов раз, чего ему надо? — зло выдыхает Позов, припечатывая ладонью по столу. — Чего ему надо или кого? — протягивает Сергей и поднимает глаза на товарища. — Стокгольмский синдром. Слышал? — Не понимаю, Серег, ты о чем? — Ему не надо, чтобы ты его спасал, улавливаешь? — мужчина кривит губы в ухмылке. — Где он, где твой Шастун сейчас? Куда он ходит почти каждый день, а? — Не знаю, я видел его как-то у ворот больницы, куда его привезли в ту ночь, — Позов даже привстает. — Серег, ты что думаешь… — Я думаю, Антон нашел своего похитителя… Сам… А еще я думаю, что он врач, — на этом предложении Сергей припечатал ладонью к столу один из листков, и Позов опустил глаза, выхватывая на бумаге неровные строчки врачебных наставлений. — Это он ведь, так? Он приезжал к вам? Посмотри на даты, в эти дни Антон пытался покончить с собой. — Твою мать, — шепчет Димка, вновь хватая со стола телефон, а темноволосый психолог вздыхает и переводит взгляд за окно. Над Москвой постепенно начинают сгущаться сумерки. К вечеру заметно холодает, начинает моросить, и сигареты уже не спасают, внутри все дрожит то ли от холода и усталости, то ли от нарастающего возбуждения. Антон ждет, сегодня пришлось долго ждать. Наконец, тяжелая дверь подается вперед, пропуская высокого темноволосого мужчину, который, кажется, погоде не рад. Ежась, он застегивает куртку, а затем, словно что почувствовав, оборачивается. Высокий худощавый парень в серой толстовке стоит прямо за его спиной, засунув в карманы руки. — Привет, — дрожащий голос парня выдает в нем волнение с головой, и мужчина, нахмурившись, произносит: — Какого черта? — Арс… Ты же так просил себя называть, да? Уходишь поздно последнее время, педантичность — наше все. На работе весь из себя такой правильный, — высокий парень нервно сглатывает, оглядываясь по сторонам, — все нуждаются в тебе. — Что ты несешь? Убирайся вон! — внезапно рычит стоящий напротив и добавляет чуть тише: — Уходи, Антон, ты слышишь? Давай не здесь. — Почему не здесь? Именно здесь и сейчас, — Антон нервно смеется, вновь оглядываясь по сторонам. — Я сейчас буду на всю улицу орать, что ты похититель и насильник. Посмотрим, что скажет твое руководство и… Антон запинается на полуслове в тот момент, когда Арсений дергает его за рукав толстовки, довольно ощутимо припечатывая спиной к стоящей рядом машине скорой помощи. Чужие пальцы до боли сжимают локоть, и парень дергается. — Пусти, я буду кричать. — Да что ты? — Арсений хмыкает, сжимая руку парня сильнее. — Почему же ты не кричал в тот первый раз, когда увидел, кто приехал зашивать твои поддельные порезы? Идиот, куда ты скальпель дел? — Мне больно, — шепчет Антон, не в силах отвести глаз от лица мужчины. — Что тебе нужно? Денег, шантажировать меня решил, да? — Арсений хмурится, разглядывая светловолосого парня, и тот качает головой. — Мне нужен ты. — Что?! — Попов замирает, внимательно вглядываясь в лицо парня. — Я хочу тебя, хочу то, что было… Только по собственной воле, — Антон запинается, сглатывая тугой комок в горле. — Хочу быть с тобой, я знаю, у тебя никого нет… Ты не нашел еще, — охрипший голос парня дрожит, как и он сам, и Арсений на мгновение разжимает пальцы. — Ты псих. — Ты тоже, — едва слышно произносит Шастун, проваливаясь в глубокий омут дьявольских глаз. В образовавшейся тишине слышно, как, надрываясь, вибрирует гаджет в кармане серой толстовки, но Антон этого словно не замечает. — Поехали со мной… Сейчас, — коротко выдыхает Арсений и толкает парня по направлению к своей машине. В салоне темной иномарки пахнет лимоном, мятой и опасностью. Последнее Шастун ощущает очень четко, когда оказывается на переднем сидении рядом со своим насильником. Спокойный, на первый взгляд, Арсений Попов вцепляется в руль своего автомобиля, словно готовый в любой момент оторвать его к чертям. За стрелкой на спидометре Антон старается не следить, его сердце рвется из груди быстрее, чем мчащаяся по дороге машина. — Я думаю о тебе все время… И ничего не могу поделать с этим, — внезапно шепчет Антон и закрывает глаза, ощущая, как водитель резко оборачивается, прожигая его взглядом. — Я схожу с ума, — продолжает шептать парень, цепляясь пальцами за обшивку сидения. — Надо было тебя тогда добить, — цедит Попов, входя в очередной поворот на скорости под двести. — Рука не поднялась… Ты так стонал, хотелось трахать тебя безостановочно и смотреть, как ты кричишь от боли и кончаешь. — Арс… — Заткнись! — внезапно рявкает мужчина за рулем, и Антон вздрагивает, словно приходит в себя после глубоко сна. В оглушающей тишине слышится звук вибрирующего телефона. — Димка, — шепчет он, едва взглянув на дисплей сотового. — Поднимешь трубку — и я выкину тебя из машины на полном ходу, — бросает Попов и смотрит так, что по телу бегут мурашки. Капкан, в который Антон вступил самостоятельно, захлопывается, и обратной дороги нет. Незнакомый двор высотки, парковка, темный подъезд, дверь. Через порог квартиры его толкают, и парень едва не падает, зацепившись рукой о тумбочку, стоящую в прихожей. — Заходи — не бойся, выходи — не плачь, — зловеще слышится в полумраке чужой квартиры, а потом Арсений смеется так пронзительно и громко, словно происходящее его забавляет. — Я же сам пришел, — шепчет Антон, не смея сделать и шагу. — Я же… — договорить он не успевает, мужчина напротив грубо хватает его за руку и отшвыривает к стене, зажимая запястья у него над головой, прижимаясь своим телом к его. Его губы, его тяжелое дыхание так близко. Шастун первым тянется к ним, даже не пытаясь вырваться, хочет прикоснуться и тут же получает звонкую пощечину. В тишине слышится звон пряжки ремня. — Ты слишком много говоришь, займи свой рот, — шепчет Арсений, а затем грубо тянет его вниз. Горячий член мужчины толкается в приоткрытые губы, и Антон открывает рот, подчиняясь грубой силе, которая возбуждает с каждым мгновением все сильнее, накаляет воздух вокруг, когда стоящий колом член раз за разом с громким хлюпающим звуком вбивается в рот парня, стонущего с каждым глубоким толчком. — Соси, соси, сука, — шипит в один момент преобразившийся врач скорой медицинской помощи, имеющий различные звания и заслуги, портрет которого висит в отделении реанимации на доске почета. Всегда галантный, учтивый, преданный своей профессии Арсений Попов, узнать которого сейчас просто не представляется возможным. Очередная пощечина, и Антон задыхается, захлебывается чужой спермой, послушно глотает, вылизывая все до последней капли. Не дав опомниться, с него стягивают толстовку, затем — футболку. Грубые руки гуляют по всему телу, заламывают за спиной запястья, губы касаются шеи. — Плетка или наручники? — Арсений шипит эти несколько слов, и Антон выдыхает. — У тебя даже плетка есть? Глаза парня восторженно горят, в какой-то момент темноволосый мужчина теряется, замирает, скользя пальцами от запястий к обнаженным плечам и ключицам, осторожно касаясь шрамов от порезов, сделанных его рукой в ту самую ночь. Хватка слабеет, и Антон вздрагивает от каждого легкого прикосновения рук мужчины, образ которого навсегда отпечатался в его памяти. У него есть шанс коснуться в ответ дрожащими пальцами его скул, оцарапаться о колючие щеки, почувствовать шероховатость губ. — Зачем ты пришел? Я же пытался забыть тебя, — шипит мужчина, опаляя дыханием его губы. — Я пытался держать себя в руках. Уходи! — рычит он и вместо того, чтобы оттолкнуть, прижимает парня собой к стене, грубо скользит руками по бокам, бедрам, сжимает ягодицы, впиваясь в его губы жадно и требовательно. — Отпусти меня, — Антон стонет, обхватывая руками шею мужчины, а ногами поясницу, выгибается намеренно, подставляя шею под болезненные укусы, отдавая всего себя без остатка. Мгновение спустя он уже скулит от резких, порывистых толчков мужчины, который с глухим рыком втрахивает его в стену прихожей, стонет, не единожды срываясь на крик от болезненных ударов плеткой по ягодицам, задыхается собственными стонами, когда со связанными за спиной чужим галстуком руками сам насаживается на стоящий колом член мужчины, а после кончает себе на живот, очень ярко чувствуя, как кончает следом его любовник, и, еще дрожа от накатывающего оргазма, прижимается к горячему обнаженному телу, что-то бессвязно шепча. За окном наступает ночь, Антон лежит в чужой постели рядом с человеком, который превратил в руины его прошлую жизнь. А была ли та прошлая жизнь вообще или это просто сон? Шастун просыпаться боится. Боится, что, если пошевелится, все исчезнет, поэтому в комнате и по всей квартире не горит свет. Возможно, Арсений тоже боится, боится своих чувств, желаний, а возможно, дело совсем в другом. На часах полночь, на телефоне около семидесяти пропущенных звонков от Позова и два от мамы, несколько СМС, в которых все тот же Позов, не вдаваясь в подробности, грозится набить Антону морду, как только тот вернется домой. — Тебе лучше уйти, — глядя в потолок, произносит Арсений, и Антон качает головой. — Нет. — Ты реально больной, — вздыхает Попов, и Антон оборачивается. — А если я тебя люблю? — Ну и дурак, — цедит мужчина и принимает вертикальное положение. — Уходи, Антош, пока не поздно. — Поздно, — шепчет Шастун, и в этот самый миг в оглушительной тишине квартиры раздается трель дверного звонка. Арсений выскальзывает из комнаты, не желая продолжать разговор, который по его мнению ни к чему хорошему не приведет, и Антон на мгновение остается наедине с самим собой. Трель звонка повторяется, а затем слышится растерянный голос Арсения: «Доброй ночи». Ответить хозяину квартиры, видимо, не желают. Уже через секунду в коридоре слышится жуткий грохот, и Антон в панике подскакивает с кровати, спешно натягивая боксеры, краем уха различая громкие голоса, один из которых принадлежит… — Я тебе сейчас покажу добрую ночь, — шипит внезапный визитер, выкидывая вперед сжатый кулак. Удар по лицу сбивает Арсения с ног, и он, падая, сносит тумбочку, стоящую тут же. — Душегуб в белом халате, — рычит стоящий в дверях Позов и делает шаг в квартиру. Мужчина, идущий следом, тихо прикрывает за собой дверь и замирает, внимательно следя за происходящим. Еще один удар приходится в живот, и Попов задыхается, тщетно пытаясь подняться с пола. — Думал, мы твой адрес не узнаем, козел? — рычит тем временем Позов, склонившись над лежащим в одних боксерах Арсением. — Что ты с Антоном сделал, мразь? — Поз, не надо! Стой! — из дальней комнаты буквально вываливается высокий светловолосый парень, кидаясь на спину товарищу, который заносит руку для очередного удара. — Не смей! — Твою мать! — шипит лучший друг, с силой припечатывая полуголого парня к противоположной стене и оглядывая его с головы до ног. — Ты… Ты что… — Не трогай его, Дим, не трогай, — в голосе парня слышится паника, и он закусывает губу. — Я сам… Я сам пришел. — Серег, звони в полицию, — медленно произносит Позов, не сводя глаз с лица своего товарища, и стоящий в углу Матвиенко кивает, вынимая из кармана телефон. — Да уж, будьте добры, вызовите полицию. Незаконное проникновение в чужую квартиру, избиение… Я это так не оставлю, — подает голос Арсений, успевший подняться на ноги и теперь вытирающий кровь с носа тыльной стороной ладони. — Ах ты сука! — рычит Позов, в один миг потерявший все свое хладнокровие и природный такт, хватает длинный зонт-трость с вешалки, вероятно, для того, чтобы нанести им очередной удар. — Не смей! — внезапно кричит Антон, закрывая собой Арсения, прижимаясь к его груди спиной и нащупывая своей рукой его руку. — Не смей, слышишь. Я без него не буду жить, я… — Ты что… — Арсений запинается, и Антон оборачивается, встречаясь с его растерянными глазами. — Ты конченый псих, Шаст! Посмотри, что он с тобой сделал, посмотри, кого ты покрываешь. Да я тебя, ублюдка, лицензии лишу, я тебя размажу! Тебя даже туалеты на вокзале мыть не возьмут! — продолжает рвать и метать Позов, крепче сжимая рукоять зонта. — Да пофиг, — Арсений устало выдыхает, крепче сжимая тонкую ладонь и утыкаясь лбом Антону в плечо, и добавляет чуть тише: — Пофиг… — Уходи, не трогай его. Я вчера забрал заявление из полиции, порвал его, дело закрыто,  — Антон кусает губы, чувствуя, как его плечо сжимает теплая рука. — Что? — Дима хмурится, оглядывается на Матвиенко, застывшего с телефоном в руке, а затем оборачивается вновь. — И что дальше? Ответом ему служит оглушительная тишина. В этой тишине Позов покидает ненавистную ему квартиру, громко хлопнув дверью. Вслед за ним, ухмыляясь одному ему известным мыслям, уходит Матвиенко, проронив напоследок: — Интересный случай, да-да. Мириться с тем, что лучший друг захотел быть с человеком, который причинил ему боль, душевную и физическую, у Позова еще долго не получится. До этого момента будут скандалы, выяснения отношений, плавно переходящие в мордобой, достанется и Антону. Это все их ждет, это все, через что придется пройти двоим, чтобы отвоевать право быть вместе. Интересный случай, как любит называть их отношения психолог Сергей Матвиенко, поможет ему с написанием научной работы на тему «Стокгольмский синдром». Не раз и не два он будет остужать пыл Позова, сводить к примирению обе стороны конфликта, повторяя неизменное «Что поделать, медицина бессильна». Это все будет позже. А сейчас они стоят посреди полутемного коридора, и Антон крепко-крепко обнимает руками чужую шею, прижимаясь к мужчине как можно ближе, стирает руками кровь с его лица. — Я так испугался за тебя, Арс. — Сумасшедший, — шепчет Арсений в темноту, все еще напоминая собой каменное изваяние. — Ты тоже, — выдыхает Антон в приоткрытые губы, ощущая, как его поцелуй оживляет каждую мышцу на теле партнера, и сильные руки обнимают крепче, сильнее, и поцелуи становятся жарче, а ласки — настойчивее и грубее. Кажется, два психа в одной квартире — это уже перебор, но, похоже, их двоих такой вариант вполне устраивает.