***
Прошли недели с тех пор, как он принимал настоящую ванну. Кеншин медленно опустился в воду, позволяя своему телу привыкнуть к теплу постепенно. Оно разлилось по коже, почти обжигая, пока он не привык, и потом будто обернуло его в плотный кокон, заставляя каждой клеточкой тела чувствовать себя живым. Месяц назад он сдался и решил пойти в общественную баню. Это было удивительно. Там даже постирали и высушили его одежду. Ему пришлось забыть об обеде на следующие несколько дней — общественные бани никогда не были дешевыми, только не с такой огромной стоимостью дров, которые сжигались там постоянно, но они стоили того. Та дождливая неделя в начале июня была холодной и сырой, что заставляло его чувствовать себя глубоко несчастным. Кроме того, он знал, что у него возникнут проблемы, если он позволит себе заболеть. Поэтому сейчас возможность принимать горячую ванну каждую ночь казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой. В тот воскресный вечер он слишком устал для всего, кроме быстрого душа, и отклонил предложение Юрико, даже не обдумывая его. Вчера вечером он всё еще чувствовал себя немного странно после невольных солнечных ванн на крыше и решил, что купание в горячей воде было бы не самой лучшей идеей. Но сегодня… сегодня вечером в ответ на предложение Юрико он с радостью согласился. Прошедший день снова был знойно-жарким, и вечером всё еще было душно, поэтому он предварительно облился холодной водой перед тем, как направиться к отдельно стоящему на веранде офуро. Юрико встретила его рядом с ванной комнатой, помогла снять деревянную крышку с бочки и прислонить её к стене дома. Затем она ушла внутрь, чтобы что-то сделать, оставив его выпутываться из одолженной юкаты в темноте и относительной тишине вечернего города. Кеншин скользнул вниз ещё на несколько дюймов, ощущая, как вода смыкается над его плечами. Он прислонился головой к краю ванны и довольно вздохнул, вглядываясь в жаркую тьму сада, укрытого в тени здания. Тонкая, с ноготь, полоска месяца уже виднелась над западным крылом старого отеля, и только звезды освещали небольшие деревья и кусты в английском саду и заставляли отливать серебром крышу здания. Писк цикад сменил равномерный стрекот кузнечиков, перемешанный сейчас со звуками скрипки, звучащими из окон одной из обитательниц общежития. На его лице появилась едва заметная улыбка. Это был длинный и утомительный день. Он постарался рано встать этим утром, чтобы успеть собрать обед бенто и приготовить подобающий завтрак для Юрико. После того, как она ушла на работу, он был занят весь день, работая в саду, убирая и покупая продукты, затем он приготовил ужин и помыл посуду после. Слишком много нужно было сделать, не так ли. Тепло проникало в его мускулы, убирая напряжение, о котором он даже не догадывался. Он был слишком загружен сегодня, чтобы отдохнуть. Слишком загрузил себя. Кеншин повернулся в воде, движение вызвало новые волны тепла, ласкающие кожу. Честно говоря, он не обязан был мыть все полы. Раньше, в додзе Камия, это было обязанностью учеников; здесь это было, в основном, предлогом, чтобы заняться чем-то. Занятием, чтобы не осталось много времени на размышления. Вчера утром Юрико всё еще оставалась загадкой для него. Он не знал, что она помнит, а что является просто инстинктом. Но сейчас… Он взмахнул рукой, глядя, как на темной поверхности образуются ответные небольшие волны и круги. Течения, возникающие глубоко под водой. Теперь он начал опасаться, что всё это было инстинктом. Модель поведения; подсознательные воспоминания, которые никогда не вырвутся на поверхность. Она узнала его. Знала его имя. Обняла, крепко прижала к себе, позвала домой, с собой. Но, кроме этого, кроме случайной вспышки узнавания, кроме глаз Каору и её улыбки… Помнила ли Юрико что-то на самом деле? Кеншин вздохнул, закрыл глаза и снова облокотился затылком о край офуро. Это был вопрос, которого он избегал целый день. Потому что если Юрико действительно не помнила ничего из жизни Каору, он не знал, что должен делать. Следует ли ему просто продолжать то, что он делает, жить одним днем и наблюдать, что будет дальше, надеясь, что всё само собой разрешится? Или это лишь трусливый путь, означающий избегание проблемы? И если она правда не помнила, имеет ли он какое-либо право на близость, называя её Каору? Должен ли он уйти? От этой мысли его обдало холодом. Кеншин открыл глаза и сел, склонившись вперед и обхватив плечи руками в горячей воде, прижал колени к груди. Нет, подумал он. Совершенно точно нет. Юрико бы хотела, чтобы он остался. Не исчезай, говорилось в её записке. И откуда он может знать, что она помнит, а что нет? Он не должен делать такие умозаключения, не когда они даже не разговаривали о подобных вещах. Они ещё не говорили о прошлом. Они почти ни о чём не разговаривали, на самом деле, не считая повседневных дел. Он сможет жить настоящим, если потребуется. Он провел большую часть своей жизни, будучи более чем довольным только этим. Но тогда он был бродягой, без дома и без семьи. Он обнял руками колени и наклонил голову, позволяя мокрым прядям волос упасть на лицо. У него был дом уже десять лет, как и семья. Он понял, наконец, что настоящее — это лишь краткий момент в бескрайнем течении времени, которое движется и движется вперед. Время ушло вперед, без него. Кеншин аккуратно сделал вдох, сглотнув внезапный комок в горле, и снова выпрямился, смаргивая слезинки. Он должен быть сильным, ради Каору. Он должен продолжать двигаться, продолжать делать то, что делает. Юрико хотела бы, чтобы он остался, и на настоящий момент этого было достаточно. В конце концов, он нашел её только позавчера, и у нее были обязательства, ответственность перед соседками и работа. Нужно больше времени, больше возможностей для разговора, и тогда он сможет понять, как много она на самом деле помнит. И, может быть, он поможет ей вспомнить больше. Он слегка улыбнулся, всматриваясь в теплую тьму. Ему просто нужно немного времени. И он будет продолжать то, что делает, потому что это даст выиграть больше времени. Он погадал, как долго ещё сможет притворяться, одеваясь как девушка и ночуя в женском общежитии. Он бросил обеспокоенный взгляд на позаимствованную юкату и полотенце, очертания светлой ткани, висящей на крючке на ближайшей стойке у края веранды. Одна или другая соседка Юрико разгадают их обман рано или поздно. Хана хотела поболтать с ним о Шинсенгуми. И Мотоко, похоже, проявляла к нему вызывающий беспокойство интерес, в первый вечер, и вчера. Неважно, решил он; переживания не изменят ситуацию. Кеншин позволил приступу тревоги раствориться в горячей воде вместе со сковывающим тело напряжением. Он чувствовал себя спокойным, расслабленным и согревшимся. Ванна сделала своё волшебное дело, и было сложно беспокоиться о подобных вещах в этом состоянии. Он только понадеялся, что не будет слишком сонным для разговора с Юрико сегодня вечером. Он распрямил ноги в воде, нащупывая ступнями дно, собираясь встать на ноги. Дверь западного крыла здания скрипнула, и Кеншин резко повернул голову, услышав звук открывающейся двери ванной комнаты до того, как его глаза различили одетую в белое фигуру, стоящую в дверном проеме. Не Юрико. Он вновь опустился в воду, вцепившись пальцами в край офуро на уровне подбородка. Это была Мотоко. Направляющаяся к нему. В юкате, с волосами, обернутыми белым полотенцем. Идущая к ванне. Глаза Кеншина привыкли к звездному свету, но её — нет. Она пока не увидела его. Если он окажется достаточно быстрым… — Кеншин-сан. Я удивлялась, куда вы исчезли. Слишком поздно. Кеншин бросил отчаянный взгляд на его полотенце и юкату, висящие на крючке на краю веранды, слишком далеко, чтобы можно было дотянуться рукой.***
Это было превосходно. Озаки Мотоко сразу направилась в душ, вернувшись из общественного центра, чувствуя себя слишком пропотевшей и запыленной, чтобы поддерживать приличную беседу. В гостиной горел свет; проходя мимо, она увидела в дверной проем Такамори и Хану, сидящих вместе и пьющих чай. Она опасалась, что, принимая душ, она потратит слишком много времени и упустит свой шанс поговорить с Кеншин. Но это — это было великолепно. Возможность поговорить, наедине. Мотоко решительно направилась вперед, сосредоточенно вглядываясь в ночь, на слабо освещенные очертания рыжих волос.***
— М-мотоко-доно, — выговорил Кеншин. Она медленно пересекла веранду, её серые глаза были распахнуты, будто пытаясь вобрать больше света. Здесь, под козырьком крыши, тени сгущались, казались темными на фоне широкой полосы ярко-желтого освещения, проникающего сквозь задние окна коридора, слева от Кеншина. — Добрый вечер, — запоздало сказал он. Должно быть, она пришла сюда, чтобы принять ванну. Вполне естественная вещь. Ему не следовало сидеть здесь так долго. Он положил руки на край офуро, съеживаясь еще больше, пытаясь скрыться за внутренним изгибом деревянной ванны, и легко положил подбородок на ладони. Вода жаркой мягкостью обволакивала его тело. — Добрый вечер, — ответила Мотоко. Она обошла внутренний угол веранды и остановилась в нескольких шагах от офуро, всё еще вглядываясь в темноту в его направлении. По крайней мере, она не видит его четко, лихорадочно подумал Кеншин. Его волосы были распущены, лицо отмыто от пудры Юрико, и худшим было то, что он всё еще был голым в ванне. Одна или другая соседка Юрико разгадают их обман рано или поздно… — Кеншин-сан, я хотела поговорить с вами, — сказала Мотоко. Её лицо было серьезным, тонкие черные брови сурово сошлись на переносице. Она сделала ещё один нерешительный шаг вперед и подняла левую руку, опираясь о стену дома. — Эм, — нервно выдавил Кеншин. Как сделать, чтобы она ушла? Как ему выпутаться? Он бросил ещё один безнадежный взгляд на свою юкату. Его сердце учащенно забилось, и внезапно вода в ванне показалась вправду очень жаркой. Мотоко мгновение поколебалась, будто собираясь с мыслями, и вновь повернулась к нему, опуская руку. — Я хотела… Я хочу, чтобы вы были в безопасности здесь, — медленно проговорила она, — если вы в опасности, любого рода, я хочу, чтобы вы сказали мне. Я могу защитить вас. — Она указала на себя, глядя на него ровным, прямым взглядом. Кеншин моргнул, удивленный. Это было совсем не то, чего он ожидал. О чём она? В какой защите он может нуждаться? Точно не от того, что его старые враги затаились рядом, прячась за деревьями. В любом случае, это он может защитить людей здесь, защитить их благополучие. Не только Юрико, но всех их. И в той передряге, в которую он угодил, одеваясь девушкой и ночуя в женском общежитии, вынужденный ускользать через окно, чтобы иметь возможность взять с собой меч в супермаркет. Это приведет к катастрофе; он знал это. Он вздохнул и немного погрузился в воду. По крайней мере, она не может разглядеть его в темноте. Мотоко вновь отвернулась к стене дома, шаря по ней рукой. — Где этот… — прошептала она, — …А. Послышался негромкий щелчок, и веранду залило яркое желтое сияние. Кеншин вздрогнул, подавляя импульс закрыть глаза и быстро сощурился на источник света. Круглая лампа висела на карнизе над офуро. Фиолетовый круглый силуэт лампы будто отпечатался на сетчатке, и Кеншин зажмурился, быстро моргая. — Так лучше, — сказала Мотоко, вновь поворачиваясь к нему. — Теперь, вы… — Её голос осекся, глаза расширились, лицо застыло в потрясении. Она уставилась на него. Вот оно, наконец, подумал Кеншин, смятение которого сменилось отчаянием. Его плечи опустились в горячей воде. Он отстраненно подумал, что Мотоко сделает вначале — закричит или ударит его. Но Мотоко всё еще смотрела на него. Смотрела на его лицо.