Увидеть тебя снова

Это был ещё один прекрасный день. Кеншин весело напевал себе под нос, легко спускаясь по лестнице, одетый в еще одну из, казалось бы, бесконечных белых блузок Юрико и длинный голубой костюм без рукавов, который запахивался спереди, как кимоно, и свисал до лодыжек. Одежда была непривычной и немного великоватой, но, помимо того факта, что он не мог удобно носить свой меч, она перестала его беспокоить. Одежда просто не казалась ему особенно женственной. Даже клетчатая юбка, которую Юрико дала ему надеть накануне, была похожа всего лишь на слитные хакама. Казалось чудом, что её соседки по дому всё еще считали его женщиной. Он вновь встал рано, хороший ночной сон превратил беспокойство предыдущего вечера в здоровую осторожность. Очевидно, что это был только вопрос времени, когда одна из соседок Юрико по дому раскусит обман. Но независимо от того, что он думал обо всем происходящем, разоблачение стало бы катастрофой для Юрико. Возможно, это она изначально солгала своим соседкам по дому, но долгом Кеншина было сохранить иллюзию до тех пор, пока Юрико не сможет найти решение. И поэтому он проглотил свою гордость и этим утром накрасил губы розовым блеском. Он подумывал оставить волосы распущенными, как Юрико сказала ему сделать в тот первый вечер, но сегодня утром ему предстояло готовить, и он знал, что через полчаса они превратятся в непослушный хаос на голове. И поэтому он, как обычно, завязал волосы на затылке, но перед этим тщательно расчесал их и крепко заколол челку набок. Он почти сразу начал потеть в незнакомой одежде. Погода оставалась жаркой и влажной всю ночь, особенно на втором этаже и даже с немногочисленными облаками, время от времени заслоняющими восходящее солнце, новый день обещал опять стать знойным. Тем не менее, подумал Кеншин, это был отличный день. При утреннем свете всё всегда выглядело лучше. Он сошел с нижней ступеньки и пересек фойе по направлению к столовой, а затем остановился как вкопанный в дверном проеме. Мотоко спала на одном из стульев в столовой, положив голову на раскрытую книгу, посреди моря бумаг, покрывавших половину стола. Кеншин быстро попятился, у него перехватило дыхание. Мотоко была в столовой! После прошлой ночи она была последним человеком, с которым он бы хотел столкнуться. Он свалял такого дурака во время принятия ванны, а потом, после, так запаниковал. «Нет, я в порядке, не трогай меня»? Как это должно было её успокоить? А потом Юрико сказала ему, что Мотоко думает, что он… Он не мог даже подумать об этом без того, чтобы у него не покраснели кончики ушей. По крайней мере, он её не разбудил. Он прислонился к крайним перилам лестницы, темное тяжелое дерево заслоняло его от дверного проема столовой. Мотоко была в столовой, но ему нужно было приготовить завтрак и приготовить бенто-ланч для Юрико. Кеншин нахмурился, размышляя. Между столовой и кухней была дверь, и она только что была приоткрыта, когда он заглянул внутрь. Если бы он закрыл её, то, вероятно, смог бы готовить достаточно тихо, чтобы Мотоко продолжала спать. И он мог бы выйти через заднюю дверь и срезать путь вдоль веранды, чтобы попасть на кухню, не проходя через столовую. Это должно сработать. Кеншин отошел от перил, а затем заколебался. Мотоко была одета только в свою юкату, и у неё не было одеяла. Это было нехорошо: она могла простудиться, заснув таким образом. Кеншин переминался с ноги на ногу, испытывая противоречивые чувства. Прямо сейчас он хотел держаться как можно дальше от Мотоко. Но он не мог оставить её спать там без одеяла. Решение было простым. Кеншин повернулся и легко побежал обратно вверх по лестнице, вскоре вернувшись со стеганым одеялом со своего собственного футона. К черту последствия: его собственные чувства не имели значения. Мотоко нужно было одеяло. Он крадучись спустился по последним ступенькам и пересек коридор, ступая в носках бесшумно, как кошка, и снова замешкался в дверях. Лицо Мотоко было повернуто к нему. Если что-нибудь разбудит её, она немедленно его увидит. И у него возникло внезапное ощущение, что в этой женщине есть что-то опасное. Он не мог это объяснить — что-то с прошлой ночи в сочетании с её взглядом на него здесь же, в коридоре, три дня назад. Это была больше интуиция, чем что-либо конкретное, но Кеншин всегда доверял своей интуиции. Тем не менее Мотоко нуждалась в одеяле. Кеншин сделал последний глубокий вдох и тихо выдохнул, затем двинулся вперед. Он ступал медленно, осторожно, его дыхание было поверхностным и тихим, разум наполнен легкими, простыми мыслями, чтобы замаскировать его ки. Мотоко не пошевелилась. Теперь он был рядом с ней: он мог слышать её дыхание, мог разглядеть отдельные ресницы. Он осторожно приподнял одеяло, стараясь, чтобы руки не дрожали, и медленно опустил его между Мотоко и спинкой её стула. Он остановился на мгновение, приподнял локти и осторожно натянул одеяло ей на плечи. И снова она не пошевелилась, её дыхание оставалось глубоким и ровным. Но это было ещё не всё. Кеншин осторожно выпрямился и, как призрак, проскользнул через оставшуюся часть столовой, его шаги были медленными и бесшумными. Он осторожно протянул руку, взялся за выключатель света возле кухонной двери большим и указательным пальцами — Мотоко заснула с включенным светом — и осторожно перевел его в положение «выключено». Свет погас, залив комнату мягким голубым светом раннего утра. Кеншин развернулся боком и протиснулся в полузакрытую кухонную дверь, не прикасаясь к ней. Затем он прижался спиной к стене, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он сделал это. Кеншин снова открыл глаза и торжествующе улыбнулся. А теперь пора перейти к завтраку. Он твердо положил руку на ручку кухонной двери и осторожно повернул её, чтобы она не щёлкнула. Хорошо, что кухонная дверь не скрипела: часть его разума отметила это ещё в понедельник днём и запомнила информацию на будущее, точно так же, как он уже знал, какие части пола скрипят, когда на них наступают, а какие нет. Теперь ему нужно было только помнить, что нельзя напевать себе под нос во время готовки.

***

Ей снова приснился тот сон, в котором она пыталась попасть на экзамен, и всё вокруг тормозило её, будто сговариваясь, чтобы она опоздала. Озаки Мотоко пошевелилась и открыла глаза, застонав от затянувшегося чувства раздражения, который оставил после себя сон. Она оторвала щеку от книги и поморщилась от спазма в шее и боли в спине и плечах. Яркий дневной свет струился через окна столовой, и она могла слышать стук ножа по доске, кто-то нарезал овощи за кухонной дверью. Наверное, Такамори готовит обед. Мотоко заморгала от света и помахала руками, пытаясь избавиться от скованности в плечах. Одеяло, в которое она была завернута, соскользнуло с её спины и валялось позади неё на стуле. Она откинула волосы с лица и потёрла слипшиеся глаза. Она заснула за учебой, и ей снова приснился тот раздражающий сон. Про опоздание. На экзамен. Мотоко снова моргнула, глядя на свои книги и бумаги, на дневной свет, льющийся сквозь окна. Вот дерьмо вот дерьмо вот ДЕРЬМО.

***

Кеншин почувствовал вспышку паникующего ки с другой стороны двери, и у него было достаточно времени, чтобы развернуться, прежде чем та с грохотом распахнулась. — Который сейчас час?! — Вскричала, задыхаясь, Мотоко, ввалившись на кухню и хватаясь за дверную ручку, её волосы были взлохмачены, а серые глаза расширены от тревоги. На её щеке и подбородке остались розовые полосы от края книги, на которой она лежала. — С… сейчас около десяти минут седьмого, Мотоко-доно, — заикаясь, пробормотал Кеншин, прислонившись спиной к прилавку и сжимая перед собой большой дайкон, словно защищаясь. — Десять минут… десять минут седьмого, — повторила Мотоко. Она отошла от двери и поправила свою юкату, паника медленно сошла с её лица, сменившись недоумением. — Десять минут седьмого? — недоверчиво спросила она. — Мне даже не нужно вставать до восьми сорока пяти. — Она закрыла лицо руками. — Тьфу. Может быть, она уйдет, подумал Кеншин. Может быть, она поднимется в свою комнату и снова ляжет спать. Он не двигался, настороженно наблюдая за Мотоко. Она оторвала ладони от лица, её брови изогнулись во внезапном замешательстве. -Кеншин-сан? — Она посмотрела на него. — Почему вы встали так рано? К своему крайнему смущению, Кеншин почувствовал, что начинает краснеть. — Я просто готовлю, вот что я скажу, — выпалил он, быстро поворачиваясь обратно к шкафчикам и хватая пустой чайник, чтобы скрыть свое замешательство. — Не хотите ли чаю, Мотоко-доно? Он поставил чайник на буфет, и, открыв дверцу, принялся рыться в поисках контейнера с чайными листьями. — Электрический чайник уже закончил нагреваться, вот что, и я как раз собиралась ставить кастрюлю. Он улыбнулся ей, надеясь, что его паника не отобразилась на лице. — Готовите? — Взгляд Мотоко стал пронзительным. Теперь уши Кеншина горели. Почему, спросил он себя. Почему Мотоко заставила его почувствовать, что будто он лезет из кожи вон? Он считывал эмоции в её ки, которые просто не имели смысла. И она думает, что я… Не думай об этом. — Кое-что для бенто Каору, а потом к завтраку, — торопливо добавил он, сжав пальцами бамбуковую ручку чайника. — Она встает в семь, вот что, и… и… — Кеншин запнулся, взволнованный своими словами. — Вещи для бенто Юрико, — поправил себя он. — Ты не сделаешь ничего подобного, — выдавила Мотоко. Её голос был ровным и очень холодным. Злость? Кеншин слегка наклонил голову, позабыв о смущении. Здесь происходило что-то другое. Он вспомнил настороженность, которую она пробудила в нём в первый же вечер, и чувство опасности, которое он испытал, увидев её спящей в столовой. Была ли именно эта злость причиной этих ощущений? — Мотоко-доно? — Произнес он осторожно. — Вас что-то беспокоит? — Поставь это, — сказала она, намеренно шагнув вперед и потянувшись к чайнику, всё еще зажатому в руках Кеншина. Он позволил ей взять его; она грубо швырнула его на стойку, не сводя с Кеншина глаз. — Сейчас. Кеншин-сан. — Она потянулась к нему, как будто хотела схватить его за плечи. Кеншин резко отступил назад, внезапно встревожившись. Что Мотоко делала? — Все в порядке! — Внезапно сказала Мотоко, останавливаясь и поднимая руки ладонями наружу с растопыренными пальцами, как будто показывая, что она безобидна. — Всё хорошо. Я не собираюсь причинять вам боль. Брови Кеншина поползли вверх. — О, нет, Мотоко-доно, пожалуйста, вы не должны беспокоиться обо мне… — Да, я должна. — Сказала она тем же ровным тоном. — Мне действительно нужно беспокоиться о вас. Кеншин слегка покачал головой в знак отрицания, его улыбка исчезла. — А теперь идите сядьте в столовой и расслабьтесь, — продолжила Мотоко, её убийственный тон странно контрастировал с её словами. — Я собираюсь принести вам завтрак. Что? Кеншин в замешательстве оглянулся на нее. Может быть, она не поняла? — Но, Мотоко-доно, мне нужно закончить готовить Юрико бенто, вот что я скажу, и… — Прекратите вести себя как рабыня! — Мотоко внезапно вскрикнула, её лицо исказилось от гнева, как будто что-то разбилось внутри неё. Кеншин вздрогнул и непроизвольно отпрыгнул назад, прижавшись к дальней стене кухни. Так как больше некуда было отступать, он замер, прижавшись спиной к стене. Его сердце учащенно забилось. — Вы готовите, вы убираете, черт возьми, вы встаете рано, чтобы приготовить бенто для Юрико-сан! — Она яростно указала на ряд тарелок и мисок, стоявших на столешнице. — Вы знаете, я видела, как вы стирали там вручную. Я знаю, что вы и здесь мыли полы. И я держу пари, что это вы принесли мне то одеяло! — Она обвиняюще ткнула пальцем Кеншина в грудь. — Вы идеальная женщина! Вы тихая, вы аккуратная, вы всегда улыбаетесь, вы никогда не думаете о себе… — Мотоко-доно, остановитесь, пожалуйста, прекратите это! — Теперь он сжался у стены, прижав руки к ушам. Это неправда, сказал он себе, это не могло быть правдой, это был его выбор, так как же он мог вести себя как раб? И это было ради Юрико, это было для Каору, он всегда так поступал. Что ещё он мог сделать? — Вы прекратите это! — Закричала она в ответ. — Это ваша жизнь! Она приняла вас, но это не делает вас её рабыней! Вы… Вы такая же, как… Мотоко оборвала себя на слове и застыла, уставившись на него, мгновенно потеряв дар речи, её дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы, а лицо было красным, как свекла. Её глаза были полны безумного огня, от чего Кеншин похолодел. — Я не могу на это смотреть, — прошипела она наконец. — Вы хотите быть рабыней? Тогда будьте. Я не смогу помочь вам, если вы отказываетесь помочь себе сами. Но я не буду смотреть, как вы ведёте себя, как она. — Мотоко развернулась и вышла из кухни, с грохотом захлопнув за собой дверь. Кеншин стоял, прислонившись к стене, застыв от шока, его расширенные глаза были прикованы к кухонной двери. Спустя долгое мгновение он судорожно вздохнул и осторожно выпрямился, опираясь руками о стену позади себя для поддержки. На этот раз у него действительно получилось, подумал он, стоя там и прислушиваясь к резким звукам со стороны Мотоко, яростно собирающей свои книги и бумаги по другую сторону двери. Он поморщился от сожаления. Он знал, что Мотоко была немного на грани. Он чувствовал, что она была немного опасна. Но никогда в жизни он бы не догадался, что предложение приготовить для неё завтрак так её разозлит. И она была неправа. Он не вел себя как раб. В каком-то смысле, он вел себя как бродяга. Когда он впервые пришел в Камия додзе, он готовил и убирал для Каору, чтобы заработать себе на проживание. Она накормила его, она дала ему крышу над головой, чтобы он мог спать, было только правильно, что он должен был каким-то образом отплатить ей. Позже он делал это, потому что любил её, и потому что пара должна была делить труд по ведению домашнего хозяйства. Каору управляла додзе, Кеншин мог бы управлять кухней. Он знал, что был немного более увлеченным домашним хозяйством, чем обычный мечник, но ему это действительно нравилось. Конечно, он был чересчур занят здесь последние пару дней, но это только потому, что ему больше нечего было делать. И, признался он себе, потому что таким образом он мог бы не слишком волноваться о воспоминаниях Юрико или об их отсутствии. Но что ещё более важно, у Юрико была работа, а у Кеншина — нет. Он должен был как-то вносить свой вклад. Мотоко была полностью неправа, решил он. Он, безусловно, не вел себя как раб. Раб не стал бы смотреть в глаза никому из них, не заговорил бы до того, как к нему обратились. Раба бы избили за такое поведение. Кеншин вздохнул, потирая грудь в том месте, куда Мотоко ткнула его пальцем. Был ли он действительно идеальной женщиной? От этой мысли его уши снова запылали, и он поежился в одолженной одежде. Что ж, подумал он, качнув головой. Как бы неловко это ни было, по крайней мере, ему не грозила опасность быть обнаруженным Мотоко. По крайней мере, не сейчас. В столовой снова воцарилась тишина, Мотоко либо вернулась в свою комнату, либо — он напряг свои чувства, не почувствовав ни намека её гневного ки — либо вообще покинула здание. Конечно, он попытается извиниться, хотя он боялся, что это только разозлит её еще больше. Кеншин снова вздохнул и вернулся к стойке. Ему нужно было закончить собирать бэнто Юрико, а затем приготовить свежую порцию риса и немного мисо-супа на завтрак. Он открыл белую пластиковую крышку рисоварки и вынул металлическую вставку, чтобы убрать остатки от первой утренней порции риса. Такамори показала ему, как пользоваться машиной. Он нашел это более сложным, чем варить рис в кастрюле, но это высвободило дополнительную конфорку на плите. Он вылил немного мыльной воды из насадки для рисоварки и снова открыл кран, чтобы сполоснуть её. Было что-то еще, привлекшее его внимание, в том, что сказала Мотоко. Что-то, что вызвало крошечный тревожный звоночек в его голове. Он глядел и глядел на поток воды, прокручивая в голове её слова. Вот. Вот что это было. «Я не буду смотреть, как вы ведете себя, как она», — сказала Мотоко перед тем, как выбежать из комнаты. В этом был замешан кто-то ещё. Кеншин моргнул от осознания и выключил воду. Кто-то другой, какая-то другая женщина, за которой Мотоко наблюдала. Кто-то, кто вел себя как рабыня. Это было нехорошо. Кеншин схватил кухонное полотенце и быстро вытер внутреннюю часть рисоварки, а затем вставил ее обратно в пластиковую рамку. Он понял, что происходит. Мотоко беспокоилась о нем, пыталась защитить его, когда ей следовало беспокоиться об этой другой женщине. Этой другой идеальной женщине, которая вела себя как рабыня. Кеншин достал контейнер для риса из шкафчика под стойкой и снял крышку. Как бы сильно он ни приходил в ужас от самой идеи, ему придется снова поговорить с Мотоко. Он зачерпнул плошку риса и высыпал его в варку, затем налил две чашки холодной воды из-под крана. Днем в понедельник Такамори остановила его, когда он попытался промыть этот рис, сказав, что он «витаминизированный». Что бы это ни значило. Он закрыл крышку рисоварки и нажал кнопку «Пуск». Был человек, которого знала Мотоко и который нуждался в помощи. Если Кеншин способен каким-то образом оказать такую помощь, он это сделает.

***

В кои-то веки поезд метро не был переполнен. Это было неудивительно, еще не было даже семи утра. Час пик наступит немного позже. Но Озаки Мотоко это не замечала, сидя на литом пластиковом сиденье с застывшим лицом и побелевшими костяшками пальцев на защелке коричневой кожаной сумки на коленях. Она никак не смогла бы снова заснуть. Она ни за что не смогла бы продолжать заниматься в общежитии утром, не после того, что произошло. Она впилась ногтями в кожу, чувствуя, что хочет что-то уничтожить. Или кто-то. Гнев, который тлел внутри неё, разгорелся в раскаленную добела ярость. В какой-то момент, в общежитии, когда она собирала свои книги и бумаги, одевалась и собирала вещи, это почти вышло из-под контроля. Ей хотелось кричать. Ей хотелось плакать. Вместо этого она стиснула зубы и уверенно зашагала по дороге к станции метро. Она взяла ад под контроль, укротила его и превратила в пылающий факел. За последние несколько лет она научилась превращать свой гнев в силу. Это было то, что двигало её вперед на уроках женской обороны, в зубрежке, в жизни. Это было то, что, наконец, дало ей мужество выбраться, убежать от своего прошлого и приехать в Токио. К тому времени, как она добралась до станции метро, её глаза были сухими и сердце успокоилось. Мотоко не собиралась отказываться от контроля. Мотоко не плакала. Она уже перешла на Отемачи, на линию Токийского Университета. Она могла бы совершить это путешествие сейчас с закрытыми глазами, если бы захотела, но она никогда этого не делала. Было важно сохранять внимательность. Важно было оставаться настороже. Скорее всего, она доберется до университета примерно к открытию, в семь. Она могла бы спрятаться в библиотеке, провести несколько часов за зубрежкой перед экзаменом по английскому в десять. Её гнев не отвлечёт её. Вместо этого он поможет сосредоточиться ещё сильнее. Ей нужно было университетское образование, чтобы быть независимой в этом мире. А чтобы получить университетское образование, ей нужно было сдать вступительные экзамены. Её гнев только усиливал это стремление. Она сделает это. Она ни от кого не будет зависеть. Она не будет ничьей рабыней. Не как Кеншин. И не как её мать.