***
Девица вылетела из квартиры как ошпаренная, на ходу застегивая коротенькую блузку на шикарной груди и что-то сердито шипя себе под нос. Паша дождался, когда стихнет возмущенный перестук каблуков и загудит лифт, и только после поднялся, натягивая джинсы и нашаривая на тумбочке пачку сигарет. Дым таял в стылом воздухе сероватыми кольцами; вечерняя прохлада сгущалась. Город не спал: гудел автомобильными клаксонами, завывал сиренами, переливался огнями. Ткачеву тоже совсем не хотелось спать, благо прошлое ночное дежурство выдалось спокойным и ночь он мирно проспал, как и полагается нормальным людям. Но вот что теперь делать со свободными вечерами и в ум не шло. Разве что прогуляться до ближайшего магаза, прикупить пивка и устроиться перед теликом за просмотром какого-нибудь боевика. Ну или рвануть в ночной клуб, от души оттянуться, подцепить какую-нибудь симпотную девчонку... На этой мысли Паша непроизвольно скривился. Он все чаще замечал в своих случайных знакомых какую-то нездоровую тягу влезать в его личное пространство, предъявлять претензии, чего-то требовать, хотя с самой первой встречи всегда ставил все точки над ё — никаких серьезных отношений, пара-тройка свиданий, а если попрет — приятное, ни к чему не обязывающее общение и просто секс. И все эти смазливые Анечки, Оленьки и Машеньки вроде бы поначалу принимали правила игры, но постепенно все скатывалось к одному — возмущенным "а че это ты так на ту крашеную смотришь?", "почему не берешь трубку?", "а можно я у тебя поживу?". — Не, Ткач, ну а как ты хотел? — развел руками друг Ромыч, когда в курилке зашел разговор об очередной незадаче. — Тебе все-таки уже не двадцать лет, причем далеко не двадцать. Мужики в твоем возрасте давным-давно семьями обзавелись, детьми, вот бабы и надеются на чудо в виде перевоспитания кобеля... — Э, полегче, — возмутился тогда Паша, чуть не подавившись дымом. — Я просто... ну да, люблю я женщин. А че, я никого не обманываю, все по-честному сразу говорю, а то, что они себе там темы какие-то придумывают... — Да дурень ты. Одно дело, что ты говоришь, а совсем другое — на что они надеются. Хотя тут ты прав, какая тебе семья. С твоим характером не семейное гнездышко вить, а ласточек в бреющем полете сбивать... — Ткачев, дрыхнешь? А у нас выезд, между прочим, следак на месте уже, — раздался в трубке ехидный голос дежурного. Вот черт, накаркал веселье, проворчал про себя Паша, выбираясь в коридор. Угораздило же поддаться на уговоры и подменить друга, теперь точно до утра скучать не придется...***
— Сегодня был наш постоянный клиент, — мелкий худощавый паренек в нелепо сидящем дорогом костюме присел на краешек кожаного кресла. — Посмотрел картотеку, остался недоволен, никто его не устроил. Подобного типажа у нас достаточно, но клиенту нужен не кто-то из наших, требует обычного тихого домашнего мальчишку. У нас, как вы понимаете, таких нет. — И не будет, — отрубил хозяин кабинета, выпрямляясь в кресле. — Ты же знаешь наш принцип — никакого риска. А обычные дети из нормальных семей — это не риск, это верный путь на зону. Зацепятся за один такой случай, и понеслось. У нас, конечно, хорошее прикрытие, но рисковать незачем, тем более так тупо. Так что этому любителю острых ощущений передай — пусть берет, что есть, или катится на все четыре. В мягкой форме, разумеется. Все, свободен. — Понял, — с готовностью кивнул паренек, тут же поднимаясь и выскальзывая за дверь. Он как никто другой знал, что испытывать терпение хозяина лишний раз не стоит. Хозяин, Артур Тимофеевич, был человек крутого нрава и железной дисциплины, и только поэтому в своем бизнесе, как он называл дело своей жизни, продержался так долго, ни разу не попав в поле зрения правоохранительных органов. А бизнес у него был циничный и чудовищный — подбор "живых игрушек" для всевозможных богатых извращенцев. Причем необязательно детей — находились и простые любители развлечься с молоденькими девчонками, причем развлечься отнюдь не безобидно и зачастую с печальным исходом. Но все же большую часть клиентуры составляли ценители детской наивности, как называл их хозяин бизнеса. Он и сам в прошлом был из таких — последним "увлечением", растянувшимся аж на десять лет, стал его помощник Жорик, которого добрый дяденька в свое время спас от голодной смерти в семье непросыхающих алкашей. Так что ни малейших угрызений совести Артур Тимофеевич не испытывал, искренне полагая, что пристраивает никому не нужных беспризорников в хорошие руки. А уж что эти "хорошие руки" дальше вытворяют с его подопечными — это на их и только на их совести, ни на чьей больше.***
— Жесть какая-то, — протянул Савицкий, выслушав во время перекура о происшествии, случившемся ночью. — Сколько говоришь, десять лет пацану? Жесть. Мой обалдуй хоть и старше, а все равно представить жутко, что и с ним что-то такое случиться может. Бывают же уроды... — Да уж, — только и смог кивнуть Паша, затушив окурок. Он, конечно, не имея ни своих детей, ни опыта общения с чужими, не мог испытывать то же самое, но примерно представлял, каково это — не просто потерять ребенка, а узнать, что он стал жертвой какого-то извращенца. Перед глазами все еще стоял вид накрытого окровавленной простыней детского тела и бьющаяся в истерике мать. И правда — жесть. — Попался бы мне этот урод — лично бы пристрелил как собаку бешеную, — процедил Савицкий и, опомнившись, взглянул на часы. — Погнали на планерку, начнется сейчас...