***
Влетела в его кабинет фурией — раскрасневшаяся, полыхающая яростью, такая… такая, что захотелось закрыть дверь на ключ и трахнуть ее прямо здесь, в кабинете, на тесном кожаном диване… — Мразь! — выпалила с порога, тяжело дыша. Под тонкой форменной рубашкой возмущенно вздымалась грудь; щеки пылали. Интересно… интересно, какая она стала? Чему ее научили те мужики, что были после него? А может, никаких мужиков и не было вовсе, может, она и не смогла ни с кем после той выходки своего Игорька? — Мразь, да если ты… если ты еще раз приблизишься к моему сыну… я тебя урою, сука! — Фу, какие неинтеллигентные выражения, товарищ подполковник, — протянул с издевкой, продолжая бесстыдно разглядывать ее. Отставил на стол чашку свежезаваренного кофе. — Да не горячитесь вы так. Кофе хотите? — Мразь, — задыхаясь от бессильной злости, повторила Ирина и, рванувшись, с размаху влепила звонкую, яростную пощечину — щеку опалило жаром и болью. Кузнецов не изменился в лице, только взгляд стал холодным и неприятным. — Даже так? — улыбнулся криво. — У тебя очень специфический вкус, Иришка. Но это ничего, я люблю разнообразие. — Заткнись, — прошипела Ирина, не понимая, почему так жжет глаза. — И не смей приближаться к моему сыну, понял?! — А что такое? — ухмыльнулся еще гаже. — Ты же сама первая начала использовать запрещенные приемы. Оперка своего за мной следить подрядила, думала, я такой идиот, что ничего не замечу? Начальству моему звонила. Компромат на меня нарыть хочешь? Зря стараешься, Иришка. Я теперь образцовый гражданин и идеальный полицейский, у меня даже в личном деле ни одного взыскания нет. Не надо сопротивляться, — почти прошептал, наклонившись к ее лицу. — Я всегда добиваюсь того, чего хочу. И не пытайся спрятать сына, даже если увезешь его на край света, я все равно найду способ рассказать ему правду, позвонить, написать. Можешь себе представить, что он испытает, когда увидит интимные фотографии матери? Ты не думай, у меня же все сохранилось, не мог же я не запечатлеть те незабываемые моменты? Разом исчез воздух. К горлу подступила дурнота. Нет. Это неправда. Это все ей просто снится. Сейчас зазвенит будильник и этот кошмар закончится. — Я жду тебя сегодня в восемь у себя дома, — закончил Кузнецов приказным тоном, резко выпрямляясь. — А иначе… Сама знаешь, что будет иначе. И не волнуйся, твой домашний номер и мобильный твоего сына у меня есть. Нет, все же не сон. Это не сон. Это начало ее нового кошмара.***
До вечера она обзвонила половину номеров из своей записной книжки. Узнавала, проясняла, уточняла. И с каждым звонком наливалась усталостью и бессилием — Кузнецов был прав, накопать на него компромат оказалось совершенно бесполезной затеей. Никто не знал, не слышал, не подозревал насчет майора Кузнецова ничего, что могло бы ему навредить. Ничего, что могло бы ее спасти. Без десяти восемь мобильный булькнул новым сообщением. «Я тебя жду», — и фотография: бутылка вина, два бокала и ваза с фруктами. — Сволочь, — пробормотала сдавленно, с размаху запустив телефон в стену. Хотелось разрыдаться или закричать — но даже на это не было сил. Поднялась как в тумане, взяла сумку, собрала телефон, заперла дверь на ключ и медленно двинулась по коридору, все еще до конца не веря, что это все происходит с ней. Долго сидела в такси, будто провалившись в холодную темную бездну — там не было ни чувств, ни света, ни времени. Очнулась только, когда снова тренькнул телефон. «Поднимайся. Я не люблю ждать, Иришка». Не чувствуя своего тела, неловко выбралась из машины, не осознавая ничего, что происходит вокруг. Шагнула в сумрачный подъезд, вверх по выщербленным ступенькам, к обитой дорогой кожей вычурной двери. За секунду до того, как толкнуть приветливо открытую дверь, подумала с ледяной обреченностью: лучше всего было бы умереть прямо сейчас. Что угодно лучше, чем пережить все опять.