***
Бороться сил у Ирины уже не оставалось. Прекрасно отдавала себе отчет, что угрозами и одной попыткой убийства дело не ограничится, но совершенно не представляла, что предпринять, как защититься: дело о покушении так и заглохло на полпути, устраивать банальную провокацию, подкинуть наркотики или «мокрушный» ствол было бессмысленно — если уж Грушин смог отмазаться, пойманный не единожды с партией героина, то выкрутиться из подобной подставы сумеет играючи… Очевидно, крышевали Грушина люди более чем серьезные — объяснить иначе подобную наглость и уверенность в собственной безнаказанности было нельзя. Так что прежде, чем ввязываться в войну, для начала неплохо было бы выяснить, с кем, собственно, им придется воевать — поэтому опера вот уже который день пасли наркодельца, пытаясь вычислить его загадочного покровителя, а заодно накопать на него что-нибудь такое, от чего Грушин отвертеться бы уже не сумел. Однако ничего интересного нарыть так и не удалось, зато случилось кое-что, лишний раз подтвердившее: отступать некуда, война началась, и они либо победят, либо проиграют, третьего не дано. Паша догнал ее вечером уже на стоянке. Окликнул, когда рылась в сумочке в поисках ключей — и, вздрогнув от неожиданности, Ирина выронила связку на мокрый асфальт. Ткачев машинально наклонился поднять ключи — а когда выпрямился, лицо его изменилось. Не говоря ни слова, ничего не объясняя, схватил ее за руку и буквально потащил прочь — подальше от выхода, от машины, от проходивших мимо сотрудников, за угол здания ОВД. — Паш, да в чем дело?! — едва отдышавшись, выпалила Ирина, совершенно ничего не понимая. Ткачев подрагивающими руками вытащил из кармана мобильный, сунул ей. — Вызывай взрывотехников. У тебя под днищем машины взрывное устройство.***
Из отдела Ирина выбралась только спустя три часа: сначала ждали саперов и эвакуировали сотрудников, потом приехал следак из СК и мурыжил ее не один час, выведывая, кому же так насолила начальник отдела, что ее уже второй раз пытаются убить. Ирина честно пробовала втолковать, что это может быть связано с деятельностью Грушина, но следователь только пренебрежительно хмыкнул и скептически пожал плечами, выдав на прощание, что фактов на этот счет у товарища подполковника никаких, а вот за клевету можно и ответить. Когда противный тип наконец-то ушел, заявился Ткачев. Отпаивал ее крепким чаем с коньяком, вопросами не доставал, а под конец заявил: — Ирин Сергевна, нельзя вам сейчас одной, мало ли что еще этот гад придумает. У Ромыча сегодня дежурство, я сегодня с вами побуду, а завтра он меня сменит, вы же не против? Поняв, о чем говорит Паша, Ира едва не опрокинула чашку. От мысли, что придется провести с Ткачевым целую ночь один на один, бросило одновременно в холод и в жар. — Нет, не нужно, — пробормотала торопливо. — Не думаю, что Грушин такой дурак, чтобы попытаться меня убить второй раз за день. — На твоем месте я бы не рискнул это проверять, — Ткачев вновь перешел на ты. Протянул руку, накрывая своей теплой широкой ладонью ее совершенно ледяные дрожащие пальцы. — И не надо на меня так смотреть, я не кусаюсь, честно. Можешь меня в чем угодно убеждать, но одну я тебя сейчас не оставлю. Поехали уже. Словно пребывая в каком-то оцепенении, Ира покорно поднялась, машинально убрала чашки, взяла сумку и плащ. И, выходя из кабинета вслед за Ткачевым, подумала о том, что он первый мужчина в ее жизни, которому на нее по-настоящему не наплевать.