Мир не исчезает, даже если закрыть глаза. Помни (Memento)
— Значит, вот как… — глухо пробормотал Соичиро. — Вот как… Может быть, тебе и вправду лучше было умереть здесь и сейчас, сын. Но теперь уже ничего не поделаешь. Прости меня. Я сделал всё, что мог, но больше мне нечего тебе предложить. Сердце Сатико истерически дрожало в груди. Она застыла, как каменное изваяние, стоя на коленях перед мужем, и ничего не понимала. Зачем он пытался убить любимого сына, их родную кровь? Почему он выглядит, как самоубийца, решившийся прыгнуть с моста в мутную глубь воды? На улице шумел начинающийся дождь, он аккуратно стучал, крадучась, по стеклу, как тихая смерть. — Почему ты это делаешь, Соичиро? — дрогнувшим голосом спросила Сатико. Какой-то внутренний инстинкт подсказывал ей, что делать: что нельзя молчать, что её муж находится в нестабильном, неуравновешенном состоянии, и ей нужно его отвлечь, чтобы сохранить жизнь сыну. — У тебя должна быть причина, я знаю тебя, ты никогда бы так не поступил. Объясни мне. Соичиро избегал смотреть на неё, пристально изучая капельницу, как какое-то великолепное произведение искусства. Сатико была слишком напугана, чтобы злиться. Собрав волю в кулак, она вынудила непослушное тело подчиниться и поднялась на ноги. Осторожно, как кошка, мягкими шагами приблизилась к мужу. — Соичиро? — мягко спросила она и коснулась ладонью его затылка — привычный жест, она всегда так его успокаивала, вот только сейчас перед ней словно находился другой, незнакомый мужчина. Она говорила правду, когда утверждала, что знает его, и что он так бы не поступил без причины. Разве могла она ожидать от человека, с которым бок о бок прожила столько лет, такого поступка? Понятный, известный ей мир рушился на глазах, как домино. Будто неизвестный вирус поразил каждый аспект её жизни и медленно поражал клетки одну за другой. В мыслях пронеслись обрывки передачи, которую она смотрела не так давно — но казалось, что в прошлой жизни. «Мы наблюдаем тенденцию возникновения «переходов» из одной реальности в другую. Люди, порой сами того не желая, способствуют проникновению существ из иного мира в повседневную действительность и своё окружение. Так называемой точкой входа могут быть зеркала, предметы отправления магических культов и даже изображения с тайной символикой…» — Как я могу такое сказать тебе? — горько усмехнулся господин Ягами, и Сатико вздрогнула от того, насколько неожиданно он заговорил. Она уставилась на него, приоткрыв рот, как рыба, выброшенная на песчаный берег. — Просто скажи, — выдержав паузу, ожидая продолжения, вздохнула она. — Я обязана знать, почему мой муж пытался убить моего сына. Последняя фраза неосторожно сорвалась, выдавая её чувство. Сатико испуганно вскинула голову, опасаясь, что Соичиро, раненый её словами, совершит ещё что-нибудь из ряда вон. — Я постараюсь понять и принять всё, что бы ты сейчас ни сказал, — мягко добавила она. — Хорошо, — Соичиро прикрыл глаза и откинулся на спинку стула, как смертник, которому нечего терять. Он устало потёр виски и произнёс одну вещь, безразлично и сухо, как будто не он сейчас сгорал от хаотичных, разрывающих изнутри чувств — Сатико знала: — Наш сын — преступник, Сатико. Его приговорили к смертной казни. *** Точка назначения, в которой Мэтт и Мелло должны были встретиться с Лиднер, находилась в двух кварталах от их нынешнего обиталища. Добрались они достаточно быстро. Голубая светящаяся вывеска с громоздкой надписью «TOKYO BAR» не оставляла и шанса спутать это место с каким-либо другим. Остановившись перед входом в заведение, Мэтт и Мелло синхронно, как по команде, посмотрели друг на друга. Это длилось буквально несколько секунд, но этого взгляда им было достаточно, чтобы понять друг друга. В синих глазах Мелло, взор которых напряжённо застыл, остеклянев, Мэтт успел прочитать главное: Мелло просил его быть начеку и соблюдать предельную осторожность. Мелло был сейчас необычайно собранным и серьёзным, и ни одна живая душа, не лицезревшая его раньше на заданиях, не поверила бы, что это в самом деле он. Однако Мелло прекрасно осознавал, какое впечатление он производит на окружающий — вспыльчивого и легкомысленного прожигателя жизни, бандита и глупца, привыкшего рисковать жизнью. Пожалуй, последнее было отчасти справедливо, но Мелло не стал бы рисковать без достойной причины. Мэтт знал, знал по себе, что, пускай и кажется, что раз они живут опасной жизнью, адреналиновые наркоманы, игроки, раз не страшатся самой смерти, то и жизнь им не дорога, это было далеко не так. Они любили жизнь и хотели жить, пожалуй, больше чем кто-либо другой, во всей её яркой красочности и полноте, просто без вещей, ради которых можно было бы ею пожертвовать, которые придавали ей смысл, не стоило и жить — такова была их философия, их кредо. И сейчас в глазах Мелло горела пламенем отчаянная решимость. Мэтт знал, что это значит. Хотя Мелло и просил его выжить, сам он был готов идти до конца. И в этот момент Мэтт пообещал себе, что вытащит его из этой передряги чего бы это ему ни стоило. Мы ещё посмеёмся над Кирой, как покончим со всем. Вместе с Эл. И он простит нас, он примет нас обратно, слышишь? Мы ещё покатаемся по ночному Токио, выпьем портвейна и расследуем не одну тысячу дел. Мы победим. Верь в это, — Мэтт вложил эти слова, произнесённые с надрывом, в свой короткий взгляд. И по вскользь мелькнувшей на тонких губах друга он понял, что Мелло услышал его. От сердца немного отлегло. Теперь Мэтт был готов. Они кивнули друг другу, и Мелло зашёл в бар. Выждав немного, Мэтт включил диктофон, надёжно спрятал его в карман куртки и тенью проскользнул вслед за ним. Помещение встретило его ударившей по ушам какой-то джазовой композицией и ярко-люминесцентным голубоватым освещением. Мэтт прищурился, сканируя взглядом обстановку и посетителей. Интерьер был выполнен преимущественно в орехово-кремовых оттенках, придававших заведению солидный и консервативных вид. Потолок был низким, что характерно для японцев. Им-то, коротышкам, не приходится парится о том, что стукнешься головой, — с усмешкой подумал Мэтт. За длинной полированной барной стойкой, стилизованной под дерево, стоял молодой бармен и деловито протирал салфеткой стакан для виски. Мэтт напрягся и пригляделся к нему. Почему-то парень показался ему смутно знакомым, но идеи о том, где они могли бы уже видеться, отсутствовали. Мэтт решил поразмыслить над этим загадочным феноменом попозже. Он отметил также Лиднер, сидевшую за стойкой на одном из высоких стульев, обтянутых кожзамом. К ней уже направлялся Мелло. Нужно было поторопиться. Мэтт обвёл пространство беглым взглядом, фиксируя всех остальных немногочисленных присутствующих в памяти: группу мужчин за одним из столиков, состоящую из четырёх человек, — они рубились в покер, и в этот момент тот, что сидел ближе к выходу, схватился за голову и пьяно выругался. Ещё был какой-то одинокий старик в лохмотьях, который чинно потягивал пиво, наблюдая за игроками. Больше никого не наблюдалось, что неудивительно, ведь на дворе ещё даже не вечер. Мелло уже приблизился к Лиднер, и они вступили в диалог, поэтому Мэтт поспешил занять свою позицию в крайней точке локации, то есть за угловым столиком, где представлялся наилучший обзор, и прислушался к их разговору. Но в этот момент один из игроков — тот самый, что, похоже, проиграл, — подошёл к ним. — Эй, красотуля, скажи, а все тёлки у янки так на мужиков похожи? — обратился он к Лиднер заплетающимся языком на ломаном английском, мерзко ухмыляясь. Лиднер побледнела и сурово поджала губы, приготовившись ответить, когда вмешался Мелло. — Ты, сучёныш, попутал чего? — сплюнув, угрожающе прошипел Мелло и по-хозяйски приобнял за плечи смутившуюся Лиднер. — Не лезь к ней. Это моя девушка, ищи себе другую, козлина. Вали отсюда, если не хочешь неприятностей. Мужчина попятился от него и, пробормотав что-то невнятно и споткнувшись пару раз, вернулся к своим приятелям. Мэтт с гордостью усмехнулся про себя — будь на месте Мелло кто-то другой, этот парень и не подумал бы отстать, и дело дошло бы до драки. Но Мелло умел быть убедительным и устрашающим, сказывался опыт и актёрский талант. Впрочем, Мелло действительно мог быть опасным и неуправляемым, если того требовала ситуация. — Не стоило, Мелло. Я справилась бы сама, — тихо сказала Лиднер, склонившись к Мелло, но в её голосе отчётливо звучала благодарность. Стычка была им даже на руку. В верности Лиднер раньше можно было не сомневаться, но ни они, ни она не могли быть уверены, что представляла собой другая сторона в настоящем. Поэтому небольшая демонстрация того, что они готовы сотрудничать, лишней не была. Мелло проигнорировал её. Резко повернувшись к замершему бармену, он стремительно перегнулся через барную стойку и подозрительно уставился на него. — Чего вылупился? — спокойно спросил Мелло у вздрогнувшего под его тяжёлым взглядом парня. Тот помотал головой и потупился. Удовлетворённый, Мелло плюхнулся на своё место. Мэтт сразу же понял, что это было сигналом для него — бармен показался странным Мелло тоже. Возможно, он и есть тот, кого нужно убить? В любом случае, рядом с ним вести переговоры точно не стоило, и Мелло сообщил ему, что собирается увести Лиднер подальше, чтобы Мэтт мог переместиться так, чтобы всё видеть и слышать. Мелло склонился к Лиднер и что-то прошептал ей на ухо. Её бледные щёки окрасил нежный розоватый румянец, и она кивнула. Мелло галантно взял её за руку и помог подняться, после чего увёл на танцпол. В синей призме света, создаваемой неоновыми софитами, пшеничного цвета волосы Мелло холодно мерцали, а глаза, будто поглощая свет, оставались тёмными, смотрели хищно и цепко. Рядом с ним сильная фигура Лиднер казалась бесцветной и хрупкой, будто бутон жасмина, роняющий каплю росы на рассвете.Oh, I cannot explain Every time it's the same Oh, I feel that it's real Take my heart I've been lonely too long Oh, I can't be so strong Take the chance for romance, Take my heart I need you so There's no time I'll ever go* (О, я не могу объяснить — Это всегда одинаково. О, это чувство настоящее. Возьми мое сердце. Я слишком долго был одинок. О, я не могу быть таким сильным! Испробуй шанс, чтобы завести роман. Возьми мое сердце. Ты мне так нужна! Я останусь с тобой во все времена.)
Мелло встал позади Лиднер, придерживая её за плечи. Мэтт понял, что они собираются танцевать квикстеп*. И его предположение подтверждается, когда они синхронно делают три шага в сторону в ритме музыки. На четвёртый счёт Мелло приставил ногу, перенося на неё вес тела, и стремительно развернул Лиднер лицом к себе, отчего её длинные волосы всколыхнулись волной. — Ниа уже связался с Эл, — на выдохе с ходу выпаливает Лиднер. Мэтт видит, как каменеет лицо Мелло, как играют на нём желваки, но он сохраняет маску невозмутимости. Он понимает, что она подразумевает: то, что она может дать им координаты Эл, а не что Ниа в очередной раз обошёл его, поэтому его злость здесь неуместна. — Мне не нужны подачки от Ниа, — холодно отрезает Мелло. Лиднер понимает. Она покорно опускает голову и больше ничего не спрашивает. Они продолжили танец. Каждое его движение было изящным, отточеным до совершенства. Он бросался, устремлял своё гибкое тело, описывал безукоризненные арабески, вытягивал руки совершенным жестом; он сопровождал па кошачьей грацией. В нём присутствовали одновременно мужская сила и женская мягкость, смешанные в одном сосуде. Он сохранял холодный вид, заинтересованный, но отчуждённый. Он был похож на ледяного принца.Cheri, cheri lady Like there's no tomorrow Take my heart — don't lose it Listen to your heart Cheri, cheri lady To know you is to love you If you call me, baby, I'll be always yours** (Дорогая, дорогая леди, Как будто завтра не наступит, Возьми мое сердце, не теряй его. Прислушайся к своему сердцу. Дорогая, дорогая леди, Знать тебя — значит любить тебя. Если позовешь меня, детка, я всегда буду твоим.)
Его тело словно пропитывалось музыкой. В то время как он летал всё быстрее и быстрее, и его ноги едва касались пола, выше и выше, казался уносимым неизвестными богами в иные миры сладких мечтаний, он сохранял всё тот же взгляд. Взгляд хозяина положения, каким господин взирает на слуг, непостижимый, требовательный и полный решимости. Лиднер едва поспевала за ним. Лишь благодаря сильным рукам Мелло, поддерживающим и направляющим её, она могла отбивать ритм каблуками в такт. Это было похоже на танец над пропастью. Музыка заиграла громче, заглушая шум, заглушая людей. Её бодрые ритмы приводили в движение всё, что могло двигаться. Страстные звуки музыки проникали в душу, смешиваясь с его собственными чувствами, с горем, с отчаянием и болью, с его любовью, заставляя забыть всё на свете. Тайное, тёмное чувство зарождалось внутри Мэтта. Он завидовал Лиднер. Он хотел сейчас оказаться на её месте. Но форма была обозначена чётко, концепция была ясна, что белый день — он всегда был позади. Всегда лишний, всегда незаметный, исполняющий отведённую ему роль второстепенный персонаж. Завороженный, Мэтт затаив дыхание наблюдал за этим танцем свободы и одновременно заточения, танцем птицы, устремившейся к небесам. Он ощущал, как Мелло становится всё недосягаемее. Сердце трепыхалось в груди канарейкой. И на четвёртый счёт ритма его грудная клетка наконец взорвалась и рассыпалась на тысячу осколков. — Не желаете ещё льда? — отвлекает Мэтта бармен. Вздрогнув, Мэтт оборачивается к нему. Он не услышал, когда этот человек успел подкрасться к нему. Бармен пристально смотрит ему в глаза. Мэтт невольно глядит в ответ, и его передёргивает от жути, когда он замечает, что глаза парня светятся алым. Медленно уголок его рта ползёт вверх, растягиваясь в жуткой, инфернальной ухмылке, и он странно подмигивает Мэтту. Мэтт собирается вежливо отказаться и продолжить наблюдение за танцполом, когда… «Выбор сделан. Одна из пяти развилок открыта», — замигал экран приставки. На секунду всё замирает. Мэтт в ужасе всматривается в экран. В следующий миг «TOKYO BAR» сотрясает взрывная волна.