А я хочу жить
Взяв волю в кулак, я взмахнула крыльями и, чудо, это было так легко, несравнимо с землей. Раз за разом с каждым взмахом я приближалась к земле, пока само море не подхватило меня и не вынесло на каменный берег. Тело тут же стало свинцовым, а в голове пустота. Над головой уже совсем темное ночное небо с россыпью созвездий. Когда-то их искала и складывала, но сейчас ничего не помню. Бабушка, наверное, волнуется. Ей ведь даже ничего не скажут, а она не знает, куда я ушла. Я не отдам им свои крылья… Но нельзя чтобы их кто-то увидел. Пусть все думают, что я их отрезала, иначе, если их увидят, все повторится снова. Но я их не отрежу…никогда. Я тяжело поднялась на ватные ноги, чувствуя каждой клеточкой усталость. Море высасывает силы. Платье, в котором я была, впитало себя столько воды, что сейчас она лилась ручьем, оставляя за мной сырой след. Длинные русые волосы, когда-то заплетенные в косичку, совсем спутались, а крохотные камушки и песчинки застряли среди мокрых прядей. Зато я жива, я спаслась от них. Бабушка ждет, нужно вернуться поскорее.***
Дверь со скрипом отворилась, и я сразу же прижалась к косяку, только оказавшись на пороге. Бабушка сидела на кухне и судя по ее лицу, она была готова хорошенько отчитать меня, за такое поведение, но когда увидела меня, то быстро встала с места и подбежала ко мне, помогая зайти в квартиру. - Кошмар какой, что случилось?! Почему ты вся мокрая?! Дашенька? – запричитала взволнованная бабушка, оттаскивая меня практически по полу в комнату, все же у нее тоже сил не так много. Но сил говорить сейчас у меня не было. Быстро она подготовила сухую одежду и помогла мне переодеться, а затем заварила горячий чай, и только отогревшись и немного отдохнув, я наконец-то смогла рассказать ей все, что со мной произошло. Я не хотела от нее ничего утаивать, она бы все равно узнала. Такая она у меня проницательная. Конечно, я упустила момент, что прыгнула сама с обрыва, этого бы она не перенесла и сказала, что во время побега просто упала с пирса. - Ты правильно поступила, - лишь сказала мне бабушка и улыбнувшись потрепала меня по русым волосам, - живи своей головой, а не мнением общества, - с этими словами она встала и ушла на кухню. Как это не считаться с мнением общества? Но ведь мы живем в нем. В школе нас учат быть частью него, следовать правилам, нормам, которое оно диктует. «Но общество диктует крылатым быть изгоями». Сказало мое сознание. Я вновь вспомнила произошедшее сегодня. Действительно ли наше общество диктует верные правила?***
Ответа на свой вопрос я так и не нашла. С того дня я стала прятать свои крылья. Я никому не говорила, что отрезала их, люди сами так решили. Кто-то видел меня в лагере, кто-то просто предположил. Легенда стала правой всего за месяц. Бабушка же сшила мне специальный корсет, благодаря которому я могла скрывать крылья. Я пробовала пару раз на них тайно летать, но ничего не получалось, а затем жизнь вышла за рамки привычного, слишком много навалилось извне, ведь больше я не была изгоем. Но и частью общества я стала с натяжкой. Несмотря на то, что я больше не была крылатой, я все еще оставалась приемным ребенком без родителей, к тому же из низкого класса. Как оказалось на деле, наш мир имел несколько условных слоев, из которых только первый был притягательным и недосягаемым. Класс лидеров, знати, выдающихся. Даже президент считался негласно в их числе. Они живут на публику, живут так как желают того сами, имеют обширное влияние, богатство и…рабочих. Следующий класс правительства, люди стоящие в должностях директоров, дипломатов и социальных сотрудников. Они отвечают за класс рабочих, который идет следующим, и выполняют прихоти лидеров. Класс рабочих, это бабушка, а в будущем теперь и я. Думаю не надо объяснять, чем занимаются рабочие? Всем, куда направит социальный работник из второго класса. И лишь последний класс вымирает, класс изгоев, класс крылатых. Они не подходят ни одному из предыдущих классов, гонения на них идут даже в школах. Большинство крылатых к двадцати годам выросли угнетенными и слабыми, ненужными обществу, пока их не сделали рабочими, отрезав их крылья. Я думала, что смогу стать частью общества, и то происшествие никак не повлияет на меня в будущем. Я просто буду скрывать свои крылья всю жизнь, и это будет единственное изменение в плане на жизнь. Но я ошиблась. Я не смола стать такой как остальные. Я, не осознавая того, стала смотреть на мир другими глазами: больше не видел помощников и защитников. Каждый раз, когда мне улыбались с экрана телевизора, объявляя о счастливой будущей жизни крылатых, и даже учителя в школе, я вспоминала того врача, которой вначале тоже искренне мне улыбался, но его личина оказалась куда отвратительнее. Я стала видеть маску этих людей, а их слова стали казаться мне ядом. Сначала, это никак не влияло на мою жизнь, но с каждым годом, с каждым днем жизни мой организм упорно вырабатывал противоядие этому яду. Мне стали противны их слова, я больше не верила им, а смотрел на поступки, которые они совершают. Я больше не смотрела на их улыбки, а вникал в слова, что они хотят нам упорно внушить, срезая сливки и оставляя лишь гниющее нутро. Я стала анализировать то, что говорят нам учителя в скупом подобии училища, в котором нам разрешили узнавать основы. Сначала неосознанно, а потом, чтобы не попасть в неприятности, ведь как оказалось, общество постоянно пыталось унизить рабочих, урезать их права, причем за их же счет. Наставники старались сторонится любой политической темы. Их понять можно, они уже крепко связаны нитями обязательств и долгов. Но если им велели говорить, они повторяли как на экране чужие слова, и это незримо контролировалось. Каждое слово. Каждый миг. Еще со времен среднего обучения мы добровольно отказывались от своих законных прав, даже не понимая, какие бумажки подписываем, считая, что обязаны. А нас мерно и монотонно втягивали в систему, из которой выхода уже не будет. Даже то, что я не имею право перейти в другой класс, не имею право отказаться от предоставляемой работы. Все эти основы закладывали еще в школе, пока мы не понимали этого, а потом не могли отказаться. Я перестала их подписывать, вчитываясь в каждую строчку часами. Я видела, что социальные работники, которые их приносили, не в восторге, но они ничего мне не сказали, потому что с точки зрения закона, я имел на это право. Давить на меня они не стали, видимо решив, что я сама рою себе могилу и без их помощи. А я с тех пор стала изучать законы. Мне стало так страшно, что вокруг везде лож и подвох абсолютно во всем, лишь бы лишить нас такой важной нам свободы, что законы стали для меня щитом. Я не могла выучить биологию и историю, но законы я вызубрил еще в шестнадцать лет так, что мола с легкостью назвать любую главу и пункт, и рассказать подробно его содержание. Удивительно, на что способен страх и дарованная человеку самозащита. Я защитилась надежно, по моему мнению, но я не подозревала, что мир куда сложнее книжки с законодательствами и к любому закону есть обходной путь. Эта оплошность стоила мне много, но она же и положила начало мне новой. В этом году мне исполнится восемнадцать лет, а значит я стану полноценно рабочим классом. После выпуска нас должны назначить на будущие места работы. Должны, но никто не ожидал, что произойдет такое. Нашу параллель собрали в школьном коридоре рядом с кабинетом директора. Солнце уже ушло на другую сторону, поэтому в нем царил противный полумрак. Нас выстроили вдоль окон в один длинный ряд, в котором я, по стечению обстоятельств, стояла посередине. Перед нам стояли старшие, они же учителя, директриса и социальный сотрудник, пришедший к нам с сообщением. Это был высокий худощавый мужчина в черном костюме, похожем на военный китель и черные кожаные перчатки. У него были черные короткие волосы, нездоровая бледность и сухие серые глаза. Его голос холоден, но еще холоднее были произнесены им следующие слова: - Было принято решение, ваш поток предложить лидерам, - лишь коротко произнес он. Повисло гробовое молчание. Даже сердца, кажется, перестали биться. Нет ничего хуже, чем предложение, отдать нас лидерам. Нас продают, как скот… Они просто продают нас зажиточному классу, зная, что это фактическое рабство на всю жизнь. К тому же всем известно, какие попадаются лидеры: садисты, извращенцы, моральные уроды, которых покрывает закон. Я обернулась и увидела бледные лица своих одноклассников. Все прекрасно понимают, что сейчас их судьба отвернулась от них. Они опустили головы, кто-то отчаянно скрывал слезы. - Заполните договоры в течение обеда, - голос директрисы звучал уверенно, но в нем все же чувствовалось сочувствие, - прием начнется сразу после, - но договорить директор не успела. - Почему мы должны соглашаться? – непроизвольно я произнесла вслух, чувствуя, как закипает в жилах кровь. «Почему? Почему, даже став, как они, я все равно должна терпеть это? С чего они вообще решили, что меня можно продать? Без нашего согласия по закону они не имеют право на это. С чего они взяли, что я соглашусь на рабство?» - Что? – переспросила директриса нахмурившись. Социальный работник тоже тут же устремил взгляд на меня, а затем на директора. Ей не поздоровится потом, но сейчас меня больше волновала собственная судьба. - Я не согласна! – почти прорычала я, посмотрев в глаза женщине, и та округлила их, словно я произнесла несусветную чушь. - Даша, все должны, - начала наша классная руководительница начала наша классная руководительница, с побледневшим лицом. Ещё больше достанется ей. - Не должны! Я не скотина, чтобы меня продавать! – крикнула я. - Как ты смеешь! – рыкнул на этот раз социальный сотрудник, - общество заботилось о тебе, теперь ты обязана ему отплатить! - Это вы называете заботой?! К черту такую заботу, я не продавала себя за нее! - Мерзавка! – крикнула в ярости теперь уже директриса, - как ты смеешь так говорить?! - Смею! И отказаться смею! – махнула в порыве я рукой и выступила вперед к оппонентам. Те скривились в своих презрительных гримасах. Весь класс затих, а сотрудник внезапно выступил мне на встречу. - Эта девка позор для нашего общества, - процедил он сквозь зубы, - окрасьте ее красным! Все должны знать, что она позор для нас всех! Все присутствующие ахнули и зашептались. Нет страшнее наказания, чем метка красного цвета, а окрас в красный и вовсе значит, что общество выбросило тебя как дефектный прибор. Иметь красный цвет означает позор, означает вновь стать изгоем. Таких людей будут сторониться, презирать. Таких людей не может ждать светлое будущее и обществом человека. Все боятся красного цвета. Наивные. Это ведь ничем не отличается от… Я усмехнулась и сделала еще шаг вперед, гордо вскинув голову и смотря прямо в глаза социальному сотруднику. -Тогда поторопитесь, прием же скоро начнется, - процедила я сквозь зубы видя, как меняется в гневе лицо старших.