***
За эти три года ни Чангюн, ни его захолустная квартира ни капли не изменились, разве что обрели какой-то своеобразный сладкий запах, на который Минхек сразу же обратил внимание, но предпочёл промолчать и узнать все иным путём. — И о чем же ты писал все эти годы? — спросил Им, доставая из шкафа парочку свитеров, явно не принадлежащих ему. — О разном… — Например? Глаза Минхека вновь заблестели, они всегда говорили за него в такие моменты. И сейчас они с недовольством спрашивают: «Например? Что ты хочешь от меня услышать? Что я перестал собирать их души? Завершил свою энтомологическую коллекцию* тем самым последним экземпляром, который стоил мне три года заключения? Что ж, мне жаль тебя разочаровывать, но я только начал». * собрание насекомых, отобранных по определенным признакам, засушенных и наколотых энтомологической булавкой, хранящихся в специальных коробках. — О бабочках, — Ли нежно улыбнулся, прикрыл рот рукой, чуть ли не кусая собственные пальцы, и еле слышно прошептал: «Вернее, как приятно, представляя людей, отрывать им крылья». Чангюн не то, что привык к подобным высказываниям, ведь к такому невозможно привыкнуть. Он просто старался смириться и не обращать внимания на проявление мертвой души Минхека. В это время каждый второй представляет из себя лишь подобие уникальной личности с искаженным, на первый взгляд ‘правильным’ понимаем такой хрупкой вещи, как живая душа. Каждый пытается мыслить красиво, говорить красиво и писать. Но только Минхек делал это не просто красиво, а с полным чувством и пониманием самой сущности слова. Он не был похож на других писателей. Ему не нужно прикладывать усилий, чтобы казаться особенным, ведь весь секрет в том, что именно таким он и являлся. А самое главное — он знал, что умеет творить своими пальцами и разумом то, что люди привыкли называть искусством. Он знал, что его слова обладают свойством влюблять в себя людей, ранить, убивать… — Мы… я сжёг их в тот же день, когда тебя посадили, потому что больше не намерен был хранить это у себя дома. Терпеть эти издевательства… И я не про насекомых. — Ты ведь знал, что эта коллекция была мне дороже всего на свете… — Даже дороже него? Минхек ненадолго замолчал. — Замолчи… Глаза писателя налились кровью, но он всячески старался сдерживать своего внутреннего демона, чтобы не сорваться в первый же день фальшивой свободы. — Точно, ты же Ли Минхек. Единственный в своём роде псевдо-романтичный психопат, у которого в голове бог знает что. — Бог не знает… — А кто тогда? — Чжухон знал. Лица у обоих парней сделались каменными. Застыли не то, что в испуге, а скорее в том состоянии, когда тебе напоминают о самом ужасном, что ты когда-либо делал. Когда ты пытался бороться со своим прошлым, даже забывал о нем на какое-то время, но одно напоминание, слово или имя возвращает в пучину, от которой буквально тошнит, а воспоминания вызывают болезненную дрожь по всему телу, ногти и губы синеют, ты хочешь стереть это, забыть любым способом, но всегда будут люди, которые не собираются забывать, они будут помнить. Всегда и абсолютно все… — Минхек, я не думаю, что тебе стоит писать об умерших… — Он жив. — Как? Восстал из могилы, потому что передумал умирать? Бабочки не летают без крыльев, уж ты это должен знать. — Он жив в моих произведениях. Он жив…во мне. — Твои истории это… Боже, этот бред лишь плод твоего воображения, потому что ты не хочешь отпускать его. Я думал, что за три года ты справишься, но ты предпочёл страдать. Я пытался помочь тебе. И как же было глупо с моей стороны думать, что ты вообще собирался принимать помощь. Несмотря на достаточно молодой возраст, Им являлся отличным психотерапевтом, к сожалению, до сих пор непризнанным. Именно благодаря его работе он и познакомился с Минхеком. Это случилось зимним снежным вечером, когда больница уже опустела, потому что большинство работников находились в своих тёплых домах и занимались различными бытовыми делами, впрочем, как и собирался сделать Чангюн, но на пороге его внезапно встретил полуголый босой парень, очевидно, нуждавшийся в помощи. И Чангюн буквально подарил ее. В первые дни этот человек даже не мог нормально разговаривать, лишь издавал странные звуки и едва разборчивые слова, но после вынужденной терапии, которую Им оказывал у себя дома, ‘пациенту’ стало намного лучше. И в знак благодарности Минхек первым делом назвал своё имя, а затем рассказал абсолютно всё о своём прошлом и о себе. Именно это все и связало людей той знаменитой красной нитью настолько крепко, что теперь ничто не сможет разорвать ее, по крайней мере пока что. — Прошу тебя. Не как врач, а как твой единственный друг, забудь о нем, хотя бы попытайся… — Им всегда доходил до крайностей, этот случай не был исключением, поэтому он упал на колени и вцепился в худые ноги парня. — Я люблю его…— прошептал Ли. — Ты любил. И это его убило. Минхек опустил взгляд, пытаясь осознать эти слова.Так и есть. Я любил его. И я убил. Нет, об этом одолжении он сам меня просил. Я лишь помог ему, я спас его. И получил взамен раздробленное ‘ничего’. Так и есть. Я — падший ангел. Белиал*.
Все эти годы я кричал И так болезненно молчал. Я — ничтожество. Я — отражение зеркал. Я — все. Я — ничего. Я отдавал и получал. Мне принадлежали И я принадлежал. Я обещал, желал и целовал. Я был желанным. Убивал. Я жил. Я умирал. Проигрывал и побеждал. Я от тебя… Себя… Всех вас сбежал. И я не собираюсь возвращаться.
* Белиал был первым падшим ангелом до того, как Господь выгнал Люцифера. В древних писаниях демон представлен, как корень всего зла на земле.