I found God in a lover

Сегодняшний клиент похож на всех предыдущих. Он всё также не готов работать над собой и своими ошибками, предпочитая во всем винить женщину. Её распутную натуру и порочные чресла. Потому что он — мудак в десятом поколении. И до сих пор не в курсе — женщины тоже любят секс. Мистер Крайслер, сморщив нос картошкой, почти плачет и клеймит жену шлюхой. Она изменяла ему так долго и тайно, что его мужское самолюбие не выдерживает. Трещит по швам и сочится зловонным гноем. Марисоль устало вздыхает. Она вертит карандаш в пальцах, смотрит на акварельные ирисы над головой клиента и спрашивает, что для него есть секс. Как часто он занимается им с женой и нравится ли ей. Когда в ответ она получает ужимку плечами, едва тихо фыркает — мужчинам неведомо женское удовольствие. Они — вершина пищевой цепочки, стоят на острие пирамиды одной ногой. Марисоль заканчивает сеанс на три минуты раньше, втайне надеясь, что вскоре женщины начнут откусывать мужчинам головы, как самки богомола. Чтоб неповадно было. Она неспешно шагает по подземной парковке, ковыряясь в бездонной сумке в поисках ключей. Сочно ругаясь, Марисоль швыряет в разные стороны барахло, пока не упирается затылком в чью-то грудь. Мгновенно вскинув голову, женщина на секунду глотает свой длинный язык. Майкл скучал. Нет, правда. Почти три месяца в непонятной карусели его вымотали. И он приполз за анальгетиком. Или очередной опухолью. — Мы закончили, мистер Лэнгдон, — сухо говорит Марисоль, обнаруживая наконец ключи в маленьком кармашке. — Набор клиентов я больше не веду. Она дёргает подбородком. Кольца-серьги качаются в такт. Марисоль делает твёрдый шаг, но Майкл хватает её за локоть. Он прижимается к её виску, а чёрные волосы щекочут ему ноздри. Серьги плавятся под его дыханием. — Перестань, — шепчет он как будто устало. Он уже вдоволь наелся истерик Галланта. Больше не лезет, даже если запить. Его руки горячим воском стекают вниз, облизывая фигуристую Марисоль. Майкл перехватывает её под лёгким плащом, разъедая ткань красной шёлковой блузы. Марисоль обмякает против воли. Наступает себе на горло и цепляет его за плечи. Длинные волосы Майкла блестят жидким золотом в свете подземных солнц. Её диснеевский принц с покалеченным детством вернулся. Она щёлкает замком пальцев на его шее и наконец поднимает глаза. Глубокие, неправдоподобно чёрные, как у всех цыган. Её отец до сих пор не знает, что она не собирается замуж за Рафаэля. Ей нравится пачкать себя руками гаджо. — Чей ты сегодня? — спрашивает Марисоль. Майкл усмехается, роняя взгляд на её губы. Всегда ровно очерченные и влажные. Марисоль знает — он свой, собственный. Но вот только и она — ветер в поле. Цыганам не по душе быть привязанными. Вместо ответа Майкл облизывает губы и наклоняется к ней. Целует её, а на зубах скрипит соль, будто он пьёт море. Сердце Марисоль ухает где-то под грудиной. Гулко и требовательно. Терновые ветви рук Майкла колют ей кожу. — Твой, — хрипло отвечает он ей в припухшие губы. Марисоль хочется верить, что он её не только на сегодня. Но она прекрасно знает — однажды полюбив ветер, становишься ничьим. Майкл снова целует её куда-то в сонную артерию. Ловкие пальцы погружаются в плоть как в цитрусовую мякоть. Он напирает. Марисоль сдает позиции и пятится к стене. Сумка падает к ногам, хлам внутри гремит, снова перемешивается. Как все её нутро. Майкл шумно дышит ей в губы. Горячо, ядовито. Пальцы ползут по крутому бедру, задирая туго натянутую юбку. Высокая грудь Марисоль вздымается часто, дергано, едва ли не судорожно, в агонии. Она тянется к губам Майкла, выгибается. Где-то на периферии маячит мысль о сегодняшнем клиенте. Ему бы взять пару уроков у этого парня, что заставляет её биться в конвульсиях, не касаясь пресловутых стенок влагалища. Не касаясь даже её кожи. Который взглядом имеет так, будто уже готов после этого жениться, укрыв её от позора блеском кольца. Её пальцы крючьями цепляются за его ремень. Марисоль утыкается взмокшим лбом в его плечо, ловит скользящую по бедру руку и умоляюще просит: — Не здесь. Майкл чувствует короткую вспышку гнева. Сдавленно рычит и зажимает смуглую кожу на границе чулка пальцами. В ответ получает шипение и удар кулаком в грудь. Шумно выдыхает, вспоминая дыхательные упражнения, которым учила его Марисоль. Дышит под счёт, оглаживает пальцами горящий участок кожи, извиняется поцелуем в висок. Марисоль переодевается, сбрасывает с себя шкуру психолога, натягивая поверх пальто цыганскую плоть. Она бьёт его по рукам, отодвигает от себя и направляется к машине, взметнув смоляными волосами. С губ слетают тихие ругательства. Дверь машины с первого раза не поддаётся. Майкл цепляет сумку с пола. Кровь почти кипит. Эти вспышки гнева сопровождают его почти всю сознательную жизнь. Марисоль влезала в шкуру Эскулапа по первому его звонку. Каждый срыв Майкла едва не провоцировал её собственный. Кто знал, что с генами блядства отец щедро отсыпал ей склонность к алкоголизму. Майкл закидывает сумку назад и устраивается рядом с Марисоль, устало откидывая голову, прикрывая глаза. У переносицы алеют тени вишнёвого оттенка. Он привычно тянет руку с пальцами в крупных перстнях к нейлоновому колену Марисоль. Широкая ладонь устраивается на привычном месте. Касаться её успокаивает лучше, чем перебор чёток. Марисоль считала себя хорошим психотерапевтом. Ровно до тех пор, пока на её пороге не появился Майкл Лэнгдон. И дело было вовсе не в опыте работы или недостатке знаний. Дело было в нём. Заводить роман с клиентами — первый признак паршивого специалиста. И Марисоль размашисто вписала его в свой список прегрешений. Растерянный Майкл вызывал у неё весь спектр эмоций. Оттенки варьировались с каждым сеансом, тона становились холоднее, гуще. Он, будто следуя семейной традиции каталонцев строить людские башни, закладывал в фундамент личности потерю за потерей. Мать его не признавала, отец от него отказался, у бабки не хватило сил воспитать что-то отличное от непутевого отца. Ему пытался помочь отчим. Устраивал психотерапевтические сеансы, но в конце концов разочаровался в профессии и Майкле. Марисоль боялась пойти по тому же пути. Склонность к насилию проявлялась почти везде. Даже в постели. Марисоль не помнит, когда в последний раз он был с ней нежен. Бондаж, наручники, стек. Горячий расплавленный воск. Приказы вместо трепетного шёпота. Звериный рык вместо придыхания. Сущий дьявол вместо любовника. Сегодня Майкл решил завязать ей глаза. Привязать руки к изголовью. Почти распять. Марисоль выгибается, отзывается на каждое прикосновение. Признаётся, что ощущения ярче, оргазмы длиннее. Майкл устал от рутинной долбёжки Галланта. Ему нравится чувствовать под собой смуглое податливое тело. Ему нравится, как горят глаза Марисоль, когда она наблюдает за его движениями. Ему становится трудно дышать, когда она движется ему навстречу, принимает в себя так покорно. Обнимает ногами, шепчет его имя на выдохе, кричит так гортанно, что живот внизу сладко тянет. Но Майкл знает — нельзя приручить ветер. Марисоль растирает запястье и съедает чёрного коня. Майкл виснет в телефоне, пытаясь прекратить истерику Галланта. Тот выносит ему мозг уже половину партии. И это выводит из себя. Марисоль подтягивает одеяло к груди, откидывая волосы за спину. Она не глядя берёт съеденную чёрную фигуру и швыряет ей в Майкла. Тот ведёт плечом и поднимает глаза. — Слон на F4, — говорит он, стуча пальцами по клавиатуре. Марисоль фыркает, двигает фигуру, отшвыривая свою ладью с клетки. Мат. Она хватает своего короля и снова кидает его в Майкла. Он шумно выдыхает, кидает телефон за спину и упирает голубые глаза в смуглые ключицы. Окно в пол раскрыто. Лето выдалось прохладным. Ночь — ещё холоднее. Белые занавески дуются парусами. Лунный свет акварельными полосами ложится на паркет. Пахнет акацией. Сладко, щекочуще. Майкл подпирает щеку. Пальцы чистые, длинные. Его перстни болтаются на тонких пальцах Марисоль. Она снимает один, надевает на чёрного короля и болтает фигуру в воздухе. Перстень крутится хула-хупом, тихо гремит. Она должна Майклу целое желание. Под ложечкой сосёт — фантазии его пора на амбулаторное. — Станцуй, — просит Майкл, удобнее устраиваясь в шёлковых простынях. Марисоль на секунду теряется. Довольная улыбка расползается по губам. Майкл знает — банального стриптиза можно не ждать. Она неуклюже выбирается из кровати, потянув за собой доску. Майкл ловит одеяло, выпутывает его из шахмат. Марисоль спотыкается об его штаны, отбрасывает носком ноги свою юбку куда-то в сторону. Встаёт на паркет, расчищает себе пространство. Крепит одеяло на груди, поднимает импровизированный подол, демонстрируя Майклу босые стопы. Она глубоко вдыхает, ловит сердечный ритм. По венам течёт фламенко. Шаг, второй, хлопок. Она отбивает мелодию босыми ногами, сбивая пятки и подушечки стоп. Движения кистей завораживающие, плавные. Майкл жадно смотрит на Марисоль. Луна целует её в смуглую кожу, отражается в серьгах-кольцах, бликует в волосах. Он чувствует щекочущее желание внутри. Танец чувственный, несмотря на пуховое платье в шёлковом пододеяльнике. Марисоль растворяется в ритме его сердца, отбивает мелодию ему в такт. Она завершает танец эффектной позой тореро, готового пронзить быка насквозь. Импровизированное платье соскальзывает с мокрого тела. Волосы липнут к спине, дыхание частое, рваное. Майкл поднимается, перешагивает через весь шахматный двор и приближается к ней. Дрожащими руками смазывает пот с талии. Берёт под бедра, приподнимает, сажает на светлый комод и мягко входит. Марисоль глотает стон — это было запредельно нежно. Майкл спит посередине, закинув ногу на половину Марисоль. Волосы ползут по подушке змеями. Марисоль мучает бессонница. С ним это обычное дело. Она застегивает на груди шёлковую рубашку Майкла и идёт на кухню. Его стиль был странным. Шикарные костюмы, шелковые рубашки. Рокера в нём выдавали только красные тени и длинные волосы. Марисоль ковыряет вилкой вчерашнюю паэлью, а Майкл протяжно стонет во сне. Змеи оплетают ему руки и ноги, царапают чешуей шею. Лёгкие мучаются асфиксией. Майкл глухо кричит, мечется в простынях. Марисоль возвращается в спальню, спешно жуя креветку. Она отставляет тарелку на прикроватный столик, ложится рядом с ним. Целует между лопаток, убирает волосы от лица, водит пальцами по точёным скулам, прижимает к себе крепче. Майкл замирает, не просыпаясь. Дыхание выравнивается. Марисоль обнимает его со спины, закидывает ногу ему на бедро, целует в три вытатуированные цифры за ухом. Змеи во сне брызжут в разные стороны, трусливо расползаясь по углам.