***
Отца Альфреда правители соседних государств за глаза именовали Безумным Королём, в лицо же лебезили и всячески заискивали. Поводы были и для первого, и для второго — сильнейшее королевство, все предыдущие годы наживавшее богатство и могущество путём стравливания соседей и, после того, как они объявляли друг другу войну, любезной помощью обоим, переживало свой расцвет и с каждым годом укрепляло влияние едва ли не на все соседние государства. О нём считали своим долгом посудачить как последние бедняки, которым обычно не было никакого дела до политических дел, так и высшие придворные чины — ещё бы, ведь эта «громада» простиралась далеко на запад, отхватив практически без вооруженных конфликтов бóльшую часть материка и целую сеть больших и малых островов вокруг него, и внушала своими размерами и ужас, и восхищение. Вполне естественно, что король, показавший себя умелым и хитрым правителем и высочайшего уровня дипломатом, прослыл у менее успешных собратьев безумцем («и куда ему столько земли? зачем он не поведёт в бой свою армию и не возьмёт того, чего хочет, в честном сражении, как его деды и отцы, а вместо этого слетает, как коршун, на падаль, и этим гордится?»). Альфреду, впрочем, было плевать. Отец вообще оставил ему мало места в вершении государственных дел — видимо, потому, что не доверял и боялся потерять возможности провернуть всё с присущим ему изысканным изяществом и извлечением наибольшей выгоды. Когда Альфред был помладше, он злился и топал ногами; сейчас же, поумерив пыл и решив действовать разумнее, он погрузился в мир развлечений, лёгких интрижек, охоты и прочей положенной скукоты, которая полагается отстранённым от реального шанса проявить себя принцам, но лишь внешне. Он улыбался отцу, когда тот с недовольством указывал ему на развращённость его занятий, и не желал довольствоваться каким-нибудь дальним округом королевства, как ему предлагали; но он же тенью следовал за ним после того, как заканчивалась аудиенция, вполуха слушал заседания совета, одновременно листая какие-то трактаты о правителях былых времён, и в те моменты, когда не предавался желанию кутить, осмысливал и обсуждал прочитанное с кузеном Мэттью. Тот, в отличие от своего двоюродного брата, с которым по странному стечению обстоятельств был схож, словно близнец, предпочитал не усложнять себе жизнь и тихо сидел в своей северной провинции, частенько наведываясь к Альфреду в гости. Они почему-то сильно сдружились, хотя по характеру были словно небо и земля: в Альфреде ключом била энергия и желание кипучей деятельности, полчища мыслей роились в его голове, и весь он был как подвижнвй шарик ртути — и, кроме того, неисправимый эгоист и гордец, обуреваемый вечной жаждой внимания и бывший всегда в его центре; Мэттью же, наоборот, старался не выделяться и был весьма милым и скромным молодым человеком, производящим исключительно положительное впечатление на всех, с кем общался. — Почему ты прямо не скажешь Его Величеству, что хочешь хотя бы просто посещать заседания министров? Он бы вряд ли отказал тебе в этом, — однажды спросил он Альфреда. — А так все твои старания пропадают зря. Тебя считают безалаберным и избалованным дурачком, не четой отцу, а ты только убеждаешь всех в этом своим поведением. Какой смысл в том, чтобы прятаться по углам с книгами и делать вид, что управление государством тебя вообще не интересует и те протесты были только блажью капризного ребёнка? — В этом как раз и есть смысл, — ответил ему брат, лукаво щуря глаза. — Этот образ несведущего дурачка мне до поры до времени выгоден. Я вовсе не прячусь, просто, когда никто не может и заподозрить во мне будущего конкурента (а грызня за власть со временем станет ещё сильнее, чем сейчас), никто и не станет чинить мне препятствия, чтобы постигать все нюансы… Представь, какой будет переполох, когда я неожиданно перед ними всеми предстану в новом свете! Эти идиоты уже возомнили, что смогут крутить мной, как хотят — ну так я докажу, что это далеко не так. — А Его Величество?.. — Сейчас ему ни к чему об этом знать, у него свои игры, у меня — свои. Но он, думаю, будет мной гордиться. Я похож на него, Мэтт? — Отчасти. И всё-таки, странно, что ты говоришь об этом всём именно мне. — А кому ещё? Кому-то, у кого есть реальный вес при дворе? Это всё равно, как если бы антилопа сама рвалась в пасть ко льву и ещё заботилась бы о том, чтобы лечь красиво на блюде. Ну нет, я здесь уж лучше предпочту тебя, братец, даром что твоё имя порой даже забывают вносить в списки… И всё же, Альфред на самом деле его любил, но по-своему. Часто бывало так, что дружеские подколки и шутки переходили в язвительные насмешки, едва не доводившие Мэттью до слёз, но эти регулярные встряски с лихвой компенсировались крайней близостью их дружбы, вынуждавшей Альфреда сразу же после осознания пагубной силы своих слов стыдливо отводить глаза и скованно и неумело пытаться принести свои извинения — это, по правде говоря, дорогого стоило, потому что не извинялся Альфред ни перед кем и никогда. Понятно, что после того, как отцу Альфреда пришло письмо из Королевства Тремнейского и он впервые за столько лет вызвал сына на долгий многочасовой разговор, итогом которого стал сбор делегации с целью продолжительного визита, было сразу же решено, что Мэттью обязан поехать с Альфредом. Вернее, это даже не обсуждалось, хотя за время спешных сборов принц так и не удосужился пояснить взволнованному кузену, что произошло и какая, собственно, цель у этого долгого путешествия — но каждый раз, когда Мэттью смотрел на его лицо, он видел какое-то самодовольное его выражение, какое у Альфреда часто было в предвкушении веселья. Он полностью погрузился в себя и явно о чём-то думал, причём мысли точно доставляли ему удовольствие — это было видно по тому, как часто на губах мелькала азартная улыбка. — Ну, Мэтт, встряхнём это сонное царство как следует? — было первой его фразой за несколько недель по прибытию в Нитрицу глубокой зимней ночью.***
Аннет проснулась от странного шума, доносившегося с улицы, и сперва даже испугалась, открыв глаза — просыпаться среди ночи не было для неё обычным делом, и она, грешным делом, подумала сначала, что внезапно ослепла. Минуту она полежала спокойно, рассматривая разные столбики кровати, к которым крепился балдахин, потом всё же пересилила сонливость и решилась накинуть на себя одеяло, выйти на балкон и выяснить причину странной возни и криков. Ночной заснеженный сад под балкончиком спал спокойно; далее тянулась высокая каменная стена, за которой обычно едва-едва виднелся горизонт — линия тянущегося вдаль леса, и вымощенная тяжелыми плитами дорога. Сейчас, впрочем, не было видно ни дороги, ни горизонта — их скрывала завеса ночной темноты, спускающаяся, словно покрывало, расшитое причудливым узором из звёзд и созвездий, на которое Аннет в обычное время могла бы засмотреться до утра. Но сейчас звёзды меркли перед странными огоньками, мечущимися вдали и становящимися больше по мере приближения, а конский топот и невнятные крики выдавали целый караван поздних и нежданых гостей. Аннет вдруг вся похолодела. Нехорошее предчувствие зашевелилось где-то внутри. — Здежда! Она даже забыла накинуть на себя вуаль — в темноте её лицо всё равно не было бы видно мгновенно вбежавшей со свечой служанке. — Кто это, что там творится, Здежда? — Я не знаю, Ваше Высочество, — встрёпанная женщина казалась не менее испуганной. — Никто ничего не знает. Ворота вечером не закрывали и уже неделю как украшают и город, и замок. Говорят, весьма с важным визитом… — Не уходи, Здежда, останься, мне страшно… Они обе так и не сомкнули глаз, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. А шорохов и звуков было немало. Рождаясь где-то вдали, они отражались от каменных стен и долетали до покоев принцессы обезображенные гулким и глухим эхом («словно стоны мертвеца из могилы», как сказала трясущаяся и от неизвестности, и от передавшейся нервозности своей госпожи служанка, получив за это лёгкую оплеуху — нечего поливать масла в огонь). Переполох отчасти объяснили прибежавшие через пару часов девушки, посланные королём для «подготовки наследницы к приёму чужеземных гостей», но намерения, с которыми эти гости прибыли, так и остались для Аннет загадкой. — У нас уже сто лет не было никаких гостей, — раздраженно ворчала она, пока девушки убирали её волосы под расшитый жемчугом головной убор. — Послы не приезжают так внезапно посреди ночи и ради них уж точно не устраивают званых обедов. Мне это совершенно не нравится. Новое платье из тёмно-синей бархатной ткани, настолько роскошное, что не оставалось никаких сомнений, что прибывшие господа действительно не простые послы и цель у них куда серьёзнее, почему-то ещё более испортило Аннет настроение — ей показалось, что отец рассчитывает на прямо противоположную реакцию и собирается её задобрить перед тем, как ей придётся пережить все эти обеды и балы, которые она не любила. Вуаль была подобрана плотнее и тяжелее обычной; кроме того, серебряная корона, которую ей поднесли на подушке, была последней каплей — Аннет уже забыла, когда в последний раз выдавался настолько важный повод для официального облачения. Во многом и по её вине в королевство уже давно не рвался никто из царственных особ, ради которых можно было бы позволить себе все эти церемонии. — Можно подумать, они эльфийскую владычицу там встречать собрались! Здежда хмыкнула, поднося королевне зеркало. — Я ещё и практически ничего не вижу из-за этой проклятой шторы… если это всё-таки кто-то меньше, чем эльфы, то смысла во всём этом нет никакого. — По крайней мере, вы выглядите очень величественно. Мне думается, что вы очаровали бы и эльфов, а все остальные уж и подавно будут у ваших ног. — Очаровывать делегацию, которая наверняка приехала не за этим, это последнее, чего мне хотелось бы… Но она не была в этом уверена. И когда в назначенный час девушка, сопровождаемая несколькими фрейлинами, всё-таки отправилась поприветствовать гостей, остатки её уверенности постепенно растворялись окончательно. Первое, что её поразило, как только она покинула комнаты, было то, как успели украсить всё вокруг — в последнее время она либо совсем не выходила в коридоры, либо пользовалась потайной лестницей, сокращающей путь до сада, поэтому теперь смотрела вокруг во все глаза. Все ледяные каменные полы, по которым ранее невозможно было ходить, не застудив ног, закрыли коврами, заглушавшими любые шаги; мрачные стены расписали фресками или навесили на них потреты; кроме того, звуки лютни, доносящиеся из столового зала, звучали громче и веселее, чем обычно. Столовый же зал шокировал Аннет ещё больше — в первую очередь, количеством свечей, создававших таинственный полумрак, и присутствующих в нём людей, в основном, иностранных гостей в куда более вычурной и богатой одежде, чем та, что носили в королевстве (сейчас бы её назвали более современной). От количества золота и драгоценных камней, которыми усыпали каждый угол, рябило в глазах; тени от свечей, падающие на развешенные гобелены со сценами охоты, которые до сих пор отец не позволял доставать, создавали ощущение настоящего движения. Аннет вдруг почувствовала себя таким же загнанным оленем. — Её Высочество принцесса Анна Тремнейская!.. Мать на сей раз не сидела по правую сторону от отцовской руки, как обычно — её вообще не было в зале. На её прежнем месте Аннет увидела незнакомого ей чужеземца, тихо переговаривающегося с соседом, похожим на него, как две капли воды — они различались лишь цветом облачения и тем, что на голове у первого поблескивала от отражающегося пламени свечей корона. Она вдруг поняла всё, что здесь происходит, и ей тут же стало дурно от этого осознания. — Итак, все в сборе, — торжественно объявил король, с улыбкой взирая на усевшуюся по левую сторону от него Аннет. Музыка чуть притихла. — Мы можем начать… Поприветствуем же наших гостей, прибывших к нам издалека, из самого Графства Тэнксбери: наследного принца Альфреда Франклина Тэнксбери и его кузена лорда Уильямса! Какая-то ирония, всё-таки, была в том, что сильнейшее государство предпочитало именовать себя по-старинке «графством» — Безумный Король говаривал по этому поводу, что никогда и никому не стоит забывать, откуда он вышел. Пожалуй, род Аннет был древнее и благороднее бывших графов Тэнксбери, но сейчас это, пожалуй, не имело значения. Или, всё-таки, имело… — Дорогой принц, мы надеемся на долгий и обоюдно выгодный союз между нашими королевствами, который, безусловно, надлежало бы скрепить не только бумагами… Аннет всё ещё упорно не хотела верить своим ушам и невольно порадовалась за то, что эта новая вуаль не давала вообще никакой возможности увидеть хотя бы контуры её лица — сейчас ей вряд ли удалось бы убедительно сыграть если не радость, то хотя бы спокойствие. Не может быть такого, чтобы её отец так унижался перед тэнксберийцами, которые наверняка даже не знали до сей поры, где находится это королевство. Положим, он не отказал им в приезде, потому что они действительно имеют власть и деньги, но если не отказал… — Нам будет очень приятно иметь с вами дело, — ответил принц, не потрудившись даже взглянуть на собеседника — его внимание было полностью поглощено рассматриванием вуали. — Хотя живёте вы, прямо скажем, далековато… Но никто не мешает объединить силы и поделить между собой, скажем, оставшуюся часть материка, которая между нами лежит — вы ведь не очень дружны с соседями, как и мы, правда? А можно ведь и совсем ничего не делить… Письмо, полученное отцом Альфреда, на самом деле, содержало и эти детали, показавшиеся старшему Тэнксбери весьма интересными. Его подкупила, кроме того, сама идея союза двух неординарных людей — Короля Безумца и Короля Изгоя; лучшего и придумать было нельзя. Невозможность взглянуть на лицо принцессы его не смущала — речь шла лишь о том, выгодно ли было предложение отчаявшегося короля. — И всё-таки, какой же она должна быть уродливой, чтобы её так прятали и отказывали всем женихам… А меня им, значит, не жалко? — усмехался Альфред, выслушав отца и самостоятельно изучая текст письма. — Надеюсь, что это, по крайней мере, не заразно. Хотя мне будет жаль, если дети переймут её уродство. — Тебе никто не мешает вообще к ней не прикасаться, если ты переживаешь. Судачат, однако, что она так спасается от какого-то проклятия, которое снимет свадьба с нужным человеком. Или же её воспитали чересчур набожной и она так оберегает своё целомудрие… — Проклятие это весьма интересно, но ты ведь помнишь, что я не очень-то верю во все эти бредни? Тем не менее, уж как бы там ни было, ей же лучше оказаться в итоге если не красавицей, то хотя бы миленькой девчонкой с лицом пастушки. Сейчас же принц на время оставил надежду разглядеть под вуалью лицо будущей невесты, отметив, впрочем, грацию её движений и элегантные маленькие руки. Она же, неотрывно следя за его оценивающим взглядом, проникалась всё большей неприязнью к этому надменному юноше, ведущем себя здесь уже по-хозяйски, и не понимала, как же, всё-таки, так вышло, что отец позволил этому свершиться. Или, может быть, и правда не было никакого проклятия?.. — За ваше здоровье, милая принцесса! — звуки незнакомого голоса, с усилием выговаривающего чужеземные слова и едва слышного из-за возобновившейся музыки, отвлёк её от размышлений. Девушка подняла глаза и увидела второго иностранного гостя, чуть смущенно улыбавшегося ей и приподнявшего свою чашу с вином. — Мы с братом очень рады тому, что ваш отец пригласил нас сюда… Отец… Пригласил? — Мэтти, мне кажется, это я должен любезничать с хозяйкой, — перебил его принц, широко улыбаясь Аннет. — Но ты правильно сказал, нам обоим очень приятно здесь быть и видеть вас. Не сомневаюсь, что вы настоящая красавица и носите вуаль только потому, что очень скромны, а это чудное качество для девушки, особенно для принцессы… Вы не пойдёте потом танцевать? Хочу вас отбить у моего кузена заранее, я уже вижу по его лицу, что вы ему нравитесь и он желает непременно пригласить вас если не на сальтарелло, то хотя бы на бас-данс… — Прошу меня простить, принц, но сегодня мне нездоровится, — без долгих раздумий прервала его многословие девушка, надеясь и молясь, что никто не услышит, как дрожит её голос. — Ваш ночной приезд был очень внезапным для меня, и я, кажется, совсем разнервничалась… — В таком случае, завтра. Но, ради всего святого, не давайте первого танца Мэтту, вы этим очень меня огорчите, — с той же широкой улыбкой ответил Альфред, которого отказ не расстроил совершенно, и аккуратно стукнул своей чашей о чашу кузена, — За ваше здоровье! «Не будет у меня теперь никакого здоровья, — подумала Аннет, машинально приподнимая свой бокал. — и вообще, кажется, ничего хорошего теперь не будет… Боже мой, что же натворил мой отец?.. Если бы только Эдуард вернулся сейчас…» Но от рыцаря не было никаких вестей вот уже четвёртый год, и надежда увидеть его вновь таяла с каждым днём. «Я всё равно не выйду за этого спесивого гордеца, даже если мне придётся носить вуаль до конца моих дней» Выйдешь, если скажет отец. А он, вероятно, скажет. Обязательно скажет, если он и вправду позвал их сюда.