Формула вечного счастья

      Ссора с Эрвином не только вымотала морально, но и поспособствовала выяснению отношений с Траут. И хоть ради этой цели пришлось стать объектом гнева близкого человека, Ханджи была не против. Им было необходимо наконец поставить все точки над "и" между собой и бывшей любовницей, перестав разыгрывать эту долгую драму. Они могут попытаться стать друзьями: Траут пообещала вести себя подобающе, исправиться. И ей хотелось верить. Она ведь в самом деле не так плоха, как кажется на первый взгляд.       Тем не менее Ханджи не сможет ей полностью доверять после всего произошедшего. По крайней мере до тех пор, пока Траут не докажет, что действительно изменилась и больше не будет использовать чужие секреты в свою пользу.       Жаль, что примирение с ней нельзя повторить, чтобы вернуть расположение Эрвина без лишних разговоров и нервотрёпки. Конечно, Ханджи понимает, что виновата в какой-то степени, но Смит тоже хорош. Он не должен был срываться на крик, не выслушав её. Его забота о сыне ещё никогда не показывалась в таком свете. Гордость царапала рёбра Ханджи, не позволяя ей идти на примирение. Эрвин должен извиниться первым.       — Ну вы как дети малые, — хмыкает Майк, отдавая подруге ключи от её квартиры, которые та оставила в прихожей Смита. Как же хорошо, что есть Захариус, который почти каждое утро приезжает домой к Эрвину перед работой. Ну не Дюрая же просить о чём-то после громкой сцены, в самом-то деле.       Ох, чёрт, перед ним же придётся как-то объясняться. Он наверняка слышал крики отца. Бедный мальчик, наверное, испугался. Думая о том, что чувствовал Дюрай в тот вечер, сердце актрисы болезненно сжималось. Интересно, а ссоры с Мари были такими же?...       Ханджи предстояло немало дерьма разгрести, поэтому Эрвин может подождать. Она давно не говорила с Нанабой по душам, а ей есть, что ей рассказать. Шульц не обидится за то, что от неё было столько секретов, Зоэ не беспокоится насчёт этого, но всё равно волнение устроило самый настоящий шторм в груди, заставляя кусать губы. Из-за работы и прочих факторов у них было слишком мало времени друг на друга. Тем более Нанабе явно нужно поделиться с кем-то деталями своих изменений в личной жизни.       Актриса благодарит друга за ключи, убирает их в сумку и встаёт со стула своего визажиста. Точнее, замены. Её любимая Нифа приболела, поэтому грим уже несколько дней Ханджи наносит малознакомый ей парнишка. Карие глаза цепляются за сидящего где-то в углу композитора.       Вид у Леви, по правде говоря, на любителя. Ему бы не появляться на площадке недельку, но нет, он приполз на работу, похожий на живой труп. Аккерман и так много дней пропустил, пока пытался наедине с собой написать нужную композицию для фильма. Ломка не является оправданием для проёбывания всех дедлайнов.       Мужчина чувствует себя паршиво. Было бы лучше, сбей его по пути грузовик, и тогда бы часть проблем могла решиться сама собой. Или если бы он так и помер в своей тухлой квартире.       — Дядя Леви, ты в порядке?       По спине пробежалась волна холодных мурашек. Аккерман сквозь пальцы посмотрел на стоящего рядом с ним маленького мальчика, шаги которого он даже не услышал. Дюрай хлопает широко распахнутыми голубыми глазками и пытается заглянуть в лицо другу своего отца.       Нет, малыш не должен видеть его таким. Леви — наркоман, заглушающий свои проблемы всевозможными вредными привычками. Он не ходит регулярно на работу, не считается с мнением коллег, прогоняет друзей прочь, когда они хотят помочь. Леви не тот человек, который должен контактировать с Дюраем.       Он ведь сын его лучшего друга! От Аккермана будут одни проблемы. Чему он научит маленького Смита? Прятать сигареты от отца? Где купить пиво подешевле? Пожалуйста, Дюрай, не заставляй Леви испытывать ещё большую вину перед Эрвином.       Композитор был бы рад стать хорошим дядей для мальчика. Он мог бы приходить к ним на выходных с пакетом разных сладостей, учить его играть в шахматы, разыгрывать Эрвина и сбегать вдвоём к Ханджи, пока Смит готовит очередную нравоучительную речь. Мог бы, но...       — Всё будет хорошо, дядя Леви, — Дюрай встаёт на стоящий рядом стульчик и обнимает композитора за шею настолько сильно, насколько способны его маленькие ручки. Леви слышит, с какой скоростью стучит собственное сердце от волнения и ненависти к себе.       Он не заслужил к себе такого расположения. Он ведь постоянно пытался оттолкнуть от себя Дюрая, но мальчик любит его несмотря ни на что. Его любовь наивная и искренняя, словно Аккерман ему родной человек. Леви стискивает зубы и утыкается носом в плечо ребёнка, обнимая его одной рукой.       Леви тоже его любит. Любит, как своего собственного сына. Дюрай рос на его глазах: он вместе с Эрвином видел его первые шаги, помогал малышу говорить, находить увлечения и учиться чему-то новому. Аккерман любил детей, но маленького Смита — особенно. Дюрай был и остаётся лучиком света в тусклой и померкшей жизни музыканта.       Мальчик пытается успокоить бурю внутри Леви, и, несмотря на то, что он так мал и неопытен, Дюрай умеет придумывать способы утешения. Его попытки такие нелепые, однако от них действительно становится лучше. Дюрай понимает, что Леви не нужны чьи-то советы и вообще какие-либо ободряющие слова. Он будто чувствует, что дядя просто нуждается в ком-то рядом.       В человеке, способном разделить с ним тишину. С кем можно часами смотреть на небо или в голую стену, а затем с тяжёлым вздохом коснуться тёплой руки, чтобы наконец сбежать от одиночества, которое столько лет не даёт Леви покоя. Но когда этот человек появляется на горизонте, Аккерман пытается держать дистанцию, чтобы не сделать ему больно, не разочаровать и не стать уязвимым самому.       Эрвин видит эту картину и не считает нужным встревать между ними двумя. Леви нужна помощь, но от его помощи он отказывается, так, возможно, сын сможет чем-то помочь? Хотя бы чуть-чуть. Самую каплю, чтобы подтолкнуть Аккермана к верному решению, которое станет первым шагом к новой жизни. Дюрай хоть и ребёнок, но способен стать для Леви спасением, уж Эрвин знает это, как никто другой. Этот волшебный малыш не раз вытягивал своего же отца из пучины отчаяния. Очень хочется надеяться, что со временем этот свет, исходящий из маленького Смита, не погаснет, и Дюрай сможет спасти ещё немало сломленных душ, включая душу Леви. При этом не потеряв себя.       Когда объятия разомкнулись, Аккерман очень слабо, почти незаметно, но искренне улыбается, треплет мальчугана по волосам и обещает, что с ним всё будет в порядке. Хотелось бы в это верить. Леви надеется, что его талисман не убежит к отцу, когда чувствует на своей спине взгляд изумрудных глаз.       — У меня есть к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — мурлыкает Ханджи, подходя к Нанабе со спины.       Она кладёт свою голову на плечо подруги и довольно, по-лисьи, улыбается, обнимает одной рукой за талию и ждёт вопросительного взгляда. Который, к слову, ждать себя долго не заставил.       — Сегодня вечером: только ты, я, пара бутылок вина и джаз на старых пластинках. Как тебе? Мы давно не развлекались вдвоём! Нам нужно это исправить. Да и я ужасно по тебе соскучилась.       Нанаба смеётся, осторожно гладит Ханджи по макушке, чтобы не испортить работу стилиста, и соглашается. Она и сама скучала по их прежним посиделкам. В последнее время на них свалилось слишком много работы и стресса, так что им обеим просто необходимо провести время в дружеской обстановке, как в старые добрые времена. Всё-таки нет в этой жизни ничего, что смогло бы разрушить дружбу этих двоих. Они настолько крепко связаны друг с другом, что, кажется, их отношения для незнающих кажутся чем-то большим. Частично, так и есть, ведь Ханджи для Нанабы как родная и любящая сестра.       И за улыбкой Ханджи невозможно понять, что ей всё ещё хочется выть от ситуации со Смитом. На душе очень неспокойно. Наверное, Нанабе нужно рассказать и об этом. Даже нет, не так, об этом в первую очередь, а уже потом про Траут.       Однако личные переживания никогда не были препятствием для работы. За считанные секунды Ханджи входит в роль роковой и безбашенной учёной. По сюжету фильма персонаж Эрена является объектом её экспериментов, по итогам которых он перестаёт что-либо чувствовать и превращается в обычную куклу, выполняющую приказы. Вот только опыты прошли не совсем идеально, из-за чего кое-какие чувства у него остались. И перешли они, к сожалению, не в любовь, а в жажду власти.       Ханджи сидит на кресле-троне, Эрен опускается на пол перед ней и кладёт голову на её колени. Его взгляд безжизненный, устремлённый в пустоту, словно неживой. Но на самом деле он смотрит прямиком на Леви, пока слегка грубоватая рука Ханджи медленно перебирает его густые волосы. Аккерману неуютно от этого взгляда. Он знает, почему Эрен так следит за ним. Малец просто волнуется из-за звонка, но спрашивать не решается точно так же, как подходить во время работы за личным разговором. И только взглядом пытается показать, что Леви не одинок. И мужчина это ценит, даже если не подаёт виду.       Простая, казалось бы, ссора сильно отразилась как на Ханджи, так и на Эрвине. За эти несколько месяцев Смит привык, что она всегда рядом, помогает и поддерживает. Дюрай привязался к ней очень сильно, а сам он и того сильнее, вот только не может в этом себе признаться вслух. С той самой ночи он находится в мрачном расположении духа и даже не смотрит в сторону коллеги. Конечно, Эрвин знает, что перегнул палку, но гордость не позволяет ему идти на примирение первым. Каким бы Смит ни был взрослым и ответственным, иногда в нём просыпается этот наглый ребёнок, которому тяжело переступить через себя и попросить прощения.       Эрвин прекрасно знает Зоэ и осознаёт, что первой она на переговоры не пойдёт. Оба наглых барана воротят друг от друга носы. Раньше они часто ссорились, когда только начинали общение и дружбу, но это было так давно, что Эрвин успел забыть, каково это. Если честно, вспоминать не хотелось им обоим.       Практически каждый на площадке сразу же заметил напряжение между двумя актёрами, но в их личные разборки никто лезть не стал. Оно и к лучшему — не стоило попадать под горячую руку хоть к одному из них. Что Эрвин, что Ханджи — оба высосут всю душу, находясь в плохом настроении.       К счастью, на работе конфликт практически не сказался. Совместных сцен у них в этот раз было маловато, да и в принципе Ханджи могла бы уйти очень скоро, но она пообещала дождаться Нанабу, поэтому большую часть времени следила за игрой остальных.       Успехи Эрена не могли не радовать — мальчишка очень быстро учится, на занятиях по актёрскому мастерству работает упорнее всех и не жалеет себя ни для учебы, ни для работы. Ханджи, как наставник, гордится им. Как только он решит свои проблемы с Леви, то за него можно будет не беспокоиться от слова совсем. Эрен сам пробьёт себе дорогу в успешное будущее своими талантом и упорством. Он заслуживает признания.       Напряжение усиливается, когда порог съёмочной площадки пересекает Траут. Ханджи улыбается ей, а вот остальные встречают хмурыми взглядами. Особенно Эрвин и Нанаба. Леви следит за всем со стороны, но он готов в любую секунду подскочить, ему только нужен знак от Зое. Несмотря на своё хладнокровие, он готов её защищать хоть от Траут, хоть от самого Эрвина.       — Нужно поговорить, — обращается Траут к Нанабе.       Шульц с подозрением относится к писательнице, да и говорить им не о чем — контракт расторгнут. Пусть пока неофициально, но она уже решила, что от Траут никакая помощь им не нужна.       Нанаба собирается прогнать гостью, но Ханджи толкает её коленом и смотрит умоляющими глазами. Траут же непривычно для себя терпеливо ждёт. Присмотревшись, Нанаба видит, что что-то в ней не так. Сложно сказать, что именно, но... Карвен будто переменилась. Немного, но это заметно по выражению её лица: брови больше не хмурятся, взгляд не такой пустой, губы не сжаты. Она стала более расслабленной. Нанаба обязательно потребует разъяснений сегодня, но вечером. А пока даёт шанс Траут на переговоры. Съëмки останавливаются на перерыв, и Шульц с Карвен удаляются подальше от народа под любопытные взгляды.       — Опять случится что-то плохое? — спрашивает Дюрай, сидя на стуле Эрвина и поедая печенье, которое ему дала рыжая стилистка.       Смит пожимает плечами и утыкается носом в сценарий. Он не хочет встречаться взглядами с Ханджи, но и игнорировать присутствие Траут тоже не получается. Их последний разговор явно был не из приятных. Тогда, кажется, отношения этих двух женщин окончательно испортились, но... Что же такого успело случиться? Что случилось с Траут? Эрвин ничего не понимает и от этого бесится, но виду не подаёт.       Ханджи и не ждёт, что Нанаба быстро пойдёт на переговоры. Она сильно злится на Траут, но парочка-другая разговоров, и всё будет хорошо. Шульц отходчивая. Как и ожидалось, в этот раз они ничего не решили и разошлись на неопределённой ноте. Траут хотела принести извинения и продолжить финансирование с раскруткой проекта с большим упорством, но Нанаба не смогла переступить через себя. События с Ханджи слишком серьёзны, чтобы о них можно забыть из-за денег. Однако Карвен попросила подумать и ясно дала понять, что ещё вернётся. А к следующему её возвращению Ханджи уже всё расскажет подруге.       Так быстро люди не меняются, но Траут действительно пытается. У неё теперь есть личный психолог, она работает над собой, своим гневом и желанием контролировать Ханджи. Возможно, это поможет ей пойти дальше и найти себе любимого человека в новом лице. И то, как серьёзно Карвен взялась за себя, заслуживает уважения. Она не может исправить всего того, что произошло, но она может загладить вину новыми поступками. Иногда это не такой уж и плохой вариант. Зоэ знает, что в душе Траут хорошая и добрая девушка: ей просто нужно немножко поработать над собой, чем она и занимается теперь.       — И не вздумай отвертеться, — бурчит Нанаба, возвращаясь на кресло режиссёра. Ханджи смеётся и приземляется рядом с ней.       За весь день Эрвин и Ханджи так и не подошли друг к другу. Дюрай попытался узнать у отца, что происходит, но Смит лишь отмахивался и уходил от ответа.       Майк отвёз Ханджи и Нанабу домой, помог им накупить еды и напитков для душевных разговоров, а сам по собственному желанию ушёл на всю ночь неизвестно куда. Нанаба не переживала насчёт него. В их отношениях практически полное взаимопонимание, благодаря которому они очень и очень редко ссорятся. Серьёзных конфликтов, кажется, ещё не было. Они знают, что их не избежать, но пытаются оттянуть момент как можно больше. К тому же, глядя на последствия скандала Эрвина и Ханджи, хочется приложить максимум усилий, чтобы ничего такого с ними не повторилось.       — Начинай ты, у меня слишком много тоскливой информации. Рассказывай про ваши с Майком шуры-муры подробно, мне интересно, как вы вообще к этому пришли, — Ханджи наполняет стаканы вином, пока Нанаба подбрасывает над собой виноград и попадает себе в глаз.       Особо рассказывать и нечего. У Майка с Нанабой с самого начала была обычная повседневность без лишней драмы. Несмотря на относительно небольшую длительность их отношений, они уже чувствуют себя старой супружеской парой. Дурачества, ворчливость по пустякам, совместное жильё и вытекающие из него бытовые проблемы — ничего интересного, так живёт каждый второй.       Нанаба рассказала, что с родителями знакомить Майка в ближайшее время не собирается. Точнее, с одним отцом. Мама умерла, когда девушке было всего десять лет, примерно в то же время у отца поехала крыша. Шульц знает, что, каким бы ни был её мужчина — отец его не примет, поэтому и нет смысла торопить их знакомство. Возможно, после этого и проблем больше появится. Шульц-старший много раз пытался навязать дочери мальчишек, когда она училась в университете, но все они были какими-то приторными и неприятными, а порой даже грубыми. Однако мнение отца для Нанабы не значит ничего с тех пор, как он начал смешивать её мечты стать успешным режиссёром с бесполезной тратой времени и денег.       И Майку отец не понравится, но зато он будет лучше понимать свою любимую и её желание быть чрезмерно самостоятельной и независимой. Он — полная противоположность отца Нанабы, что не может её не радовать.       Немного разговоров о Майке, семье, работе и прошлом, их локальные шутки — всё, что нужно для прекрасного дружеского вечера. Но обе не забывали о том, что Ханджи должна многим поделиться. Она и так слишком долго держала подругу в неведении, пора уж это прекращать. Нет, конечно, у них никогда не было, нет и не будет договорённости делиться друг с другом абсолютно всеми секретами, в этом нет необходимости, но Траут и Эрвин — это то, о чём должен знать лучший друг. С самого университета девушки помогали пережить друг другу кучу дерьма, вместе справлялись с проблемами, разделяли грусть и радость. Они слишком много прошли вместе и могли полностью доверять важные вещи.       Когда смех понемногу начинает стихать, подруги понимают, что пора возвращаться к серьёзным темам. Начинает Ханджи с Эрвина и причины конфликта с ним. Говорить об этом ей неприятно, но нужно.       — Я понимаю, что в ссоре виноваты оба. И именно поэтому я не собираюсь извиняться! Он даже не дал мне нормально оправдаться. Он что, думает, я дура, которая принесёт в дом с ребёнком наркотики?!       Ханджи не боится упоминать их. Нанаба давно догадалась, что Леви что-то употребляет, у неё был знакомый наркоман когда-то, ей знакомо поведение Аккермана. Но Шульц не лезет к нему. Во-первых, это против её принципов, а во-вторых, не так хорошо она знает Леви, чтобы учить его жизни. Да и он, кажется, не будет никого слушать, только обозлится.       После долгих ругательств на Эрвина Ханджи становится легче, она остывает и залпом выпивает целый бокал. Затем сознаётся, что он ей небезразличен. Снова.       Сюрпризом для Шульц не было и это. Ей так не хотелось в это верить, но вот оно — чистосердечное признание. От этого страшно и больно. Не хочется, чтобы Эрвин снова разбил сердце подруги, но в этот раз у него, кажется, другие намерения. Он очень дорожит Ханджи, намного больше, чем раньше. Она помогла ему справиться с грузом одинокого отца на плечах, стала важной частью его жизни.       Нанаба знает, что Смит сам придёт. Мужчина заразился опасной зависимостью к Ханджи, он не сможет без неё долго. То, что они за целый день ни разу не поговорили — удивительно, но долго так продолжаться не будет. Если Ханджи может долго дуться и игнорировать, то Эрвин — нет. Чувство тоски возрастёт над гордостью.       У Нанабы уже нет такой злости на Эрвина, какая была раньше, он своими поступками ясно дал понять, что Ханджи в обиду не даст и сам не посмеет обидеть. Теперь с этим стало куда проще.       — Как ты себя чувствуешь? — то, что волнует Нанабу больше всего. Ханджи измученно вздыхает и кладёт голову на колени подруги.       — Как хлебушек, на которого пролили воду.       Она закрывает глаза, чувствуя прикосновение нежной руки к своим волосам. На душе сразу стало чуточку спокойнее после признания. Наверное, подруге сознаться в чувствах к Эрвину было сложнее, чем сказать о них самому Смиту.       — А теперь о Траут. Налей чего покрепче, тебе эта история не очень понравится. — выдыхает Зоэ и поднимает глаза на лицо Нанабы.       Хотелось поведать обо всех важных моментах, но при этом не затрагивать пикантные подробности, которые, к слову, в большинстве своём и являлись теми самыми этими важными моментами. Несмотря на то, что Траут предала её, когда рассказала Эрвину о секрете, сама актриса так поступить не могла. То, что ей было сказано тогда, как самое сокровенное — останется секретом навсегда. Ханджи не опустится до такого уровня.       Кстати, о том случае Нанабе тоже пришлось рассказать. Шульц поморщилась, когда узнала о столь гнусном поступке, но комментировать его не спешила. Конечно, ей было обидно, что Ханджи так долго скрывала от неё такой важный этап в жизни, но она понимала, почему актриса это делала. Она бы тоже не захотела о таком рассказывать на её месте. И дело даже не в том, почему были эти отношения, а в том, какими они были. Явно нездоровыми, судя по рассказам.       — И ты смогла ей всё это простить?       — Частично. Я больше не смогу довериться ей в полной мере. Мы можем стать друзьями, но я никогда больше не буду рисковать. Кто знает, в какую сторону Траут изменится в будущем. Только одному человеку я могу доверить абсолютно всё, хоть и не сразу. — Ханджи широко и ярко улыбается, смотря прямо в глаза подруге.       И Нанаба не может не улыбнуться в ответ. Такие слова всегда будут приятными, будь они сказаны в первый раз или в сороковой. Шульц не может на неё злиться за такие секреты. Тем более, они уже рассказаны. Подводя итоги тому, что Нанаба услышала, она теперь может спокойно вздохнуть и расслабиться. Потому что случилось кое-что важное.       Ханджи больше никогда не будет глушить одиночество горой работы.

***

      — И на кой чёрт ты заставил меня припереться на этот раз? — недовольно ворчит Леви, опираясь плечом о косяк двери.       — Мы давно не проводили время вместе, а тебе, кажется, стало лучше, — беззаботно улыбается Эрвин и шипит из-за того, что на его босые ноги с чайного столика падает маленькая машинка.       Смит пытается угнаться за мальчишкой, чтобы одеть его и приготовить к приходу матери, а его друг смотрит на это, как на выступление в цирке. Дюрай чересчур игривый и хочет от души поиздеваться над своим отцом. Аккерман позицию мальца всеми руками поддерживает, но вслух этого не скажет. Смотреть, как вечно серьёзный Эрвин носится по всему дому и практически скулит от безысходности — бесценно.       Мари собирается забрать Дюрая на выходные. Она давно с ним не виделась и ужасно соскучилась, как и он по ней. Несмотря на то, что мальчик живёт с Эрвином, связь с мамой он поддерживает регулярно: звонит ей каждый день минимум два раза, встречается с ней в магазинах или парках, чтобы просто провести время, иногда просит папу отвезти его к ней на работу. Отношения у них остаются хорошими, и Мари с бывшем мужем планируют всё же составить график, чтобы вот так спонтанно каждый раз не решать, когда и насколько Дюрай к ней приедет домой.       — Ты уверен, что помощь не нужна? — в голосе Аккермана очень ярко выражены издевательские нотки. Да и сам мужчина не горит желанием скрывать, насколько ему нравится это представление. Хоть что-то хорошее в этой жизни, ей-богу.       Эрвин убедительно качает головой и прыгает через диван, пытаясь догнать сына, который уже забился под стол в одних колготках. Леви закатывает глаза. С одной стороны, чем быстрее Смит управится с мелким, тем быстрее пояснит истинную причину, по которой композитор срочно ему понадобился. С другой, ему нравится эта нелепая картина. Нравилась. До тех пор, пока то ли Эрвин, то ли его сын (чёрт знает, кто именно из них) кидает вазу в стену. Естественно, бедная ваза разбилась, причём очень близко к Леви.       Он думал, что, если присоединится к этой непонятной игре в догонялки, всё закончится быстрее. Как бы не так. Всё стало только хуже, поскольку Леви привык ходить напролом, опрокидывая перед собой любую мебель, которая не бьётся. Нетрудно догадаться, что скоро гостиная и коридор Эрвина превратились в хаос.       Стоя у порога, Мари максимально громко закашляла, привлекая внимание обоих мужчин и мальчика, который безуспешно пытался спрятаться за шкафом. Женщина скрестила руки на груди и требовательно подняла левую бровь, не сводя глаз со старшего Смита.       — Это всё он начал, — тут же вставил Эрвин, указывая на Леви. Аккерман подавился воздухом от возмущения.       Расплата не заставила себя долго ждать, и буквально через секунды лицо Смита познакомилось с пультом от телевизора. Как при этом остались целы все зубы — загадка. Леви давно подозревал, что его друг на самом деле киборг, просто хорошо это скрывает.       Дюрай бежит в объятия мамы, перепрыгивая через лежащего на полу отца. Леви кидает на голову мальчишки кофту, встаёт и отряхивается от пыли, пока Эрвин ещё чего не задумал.       — Иногда мне кажется, что вам двоим самим нужен кто-то взрослый, — по-доброму усмехается женщина, обнимает сына и помогает ему до конца одеться.       Пока мальчик кормит маму печеньями, Эрвин с Леви ставят на место всё то, что наворотили, убирают осколки бедной (и дорогой, к несчастью хозяина дома) вазы, но практически не говорят друг с другом. Впрочем, вся прелесть их дружбы состояла в том, что разговоры стоят далеко не на первом месте.       На это всё ушёл как минимум час, а то и больше. Мари с Эрвином поговорили насчёт Дюрая, и счастливый мальчик попрощался с папой на долгих два дня. Может, кстати, и на три, они так и не определились, но Мари очень хочет побыть с мальчишкой побольше. Эрвин не против, в нём нет этой родительской ревности, он вполне спокойно и понимающе относится к отношениям сына с матерью.       Чем больше Эрвин взаимодействует с Мари на глазах Леви, тем больше у Аккермана созревало вопросов, почему они развелись. Но в миг эти вопросы исчезают, когда он вспоминает Ханджи. Если с бывшей женой Эрвин галантен, вежлив и деликатен, то с Ханджи он превращается в безумца и ребёнка. Иными словами: расслабляется и позволяет себе дурачиться, чего практически никогда не происходило рядом с Мари даже во время их брака.       Наконец, окончательно попрощавшись с ними двумя, Эрвин подходит к холодильнику, достаёт оттуда по бутылке светлого пива и жестом зовёт Леви за собой. Мужчина остаётся. Если честно, ему уже до чёртиков надоело сидеть в своих четырёх стенах и тихо ненавидеть себя за наркотики. А этот индийский сериал с лучшим другом в главной роли прекрасно помогает отвлечься.       Но только Леви собирается начать говорить о Ханджи, как Эрвин его перебивает.       — Всё ещё играешь с Эреном в кошки-мышки? — Смит откидывается на мягкую спинку дивана и прислоняет бутылку к губам.       Он не любитель пива, его больше интересует крепкий алкоголь, но иногда возникает дикое и непонятное желание выпить что-то такое лёгкое. В основном, когда рядом Леви или Майк.       — Ни с кем я не играю, — фыркает мужчина и устремляет взгляд в никуда.       Тема с Йегером для него скоро станет почти такой же болезненной, как наркотики. Аккерман всё ещё твёрдо стоит на своей позиции. Слишком уж велик страх быть отвергнутым за свою слабость.       — Дай ему шанс, Леви. Я не могу до тебя достучаться, так, может, ему удастся? Я слышал, его отец работает главврачом в наркологической клинике. Мальчишка поможет, если ты ему позволишь.       Бинго, блять. Эрвин резко начинает с острых тем, которые не дают Леви спокойно спать. Ему самому хочется открыться Йегеру, но что-то внутри противится этому. Словно какая-то часть музыканта хочет, чтобы он сгнил в одиночестве, отверг всех, кого любит, и умер в своей пустой квартире, всеми позабытый. Это та часть, от которой Леви пытается избавиться, но в одиночку этого сделать не сможет.       Бесполезно отрицать, что Леви не привязался к Эрену. Хоть со стороны он и кажется бесчувственным, на самом деле пацан стал ему довольно дорог, вот только Леви в этом не признается даже под страхом смерти. Но говорить ему не надо, Эрен сам понимает. Тот звонок ночью не оставил никаких сомнений.       Йегер умеет ждать и терпеть. Только главное, чтобы это терпение не длилось слишком долго.       Леви не хочет говорить об этом. Он не из тех, кто делится своими проблемами, особенно теми, которые связаны с отношениями. Аккерман считает, что это не должно касаться никого, кроме него и самого Эрена. Но он знает Эрвина. Смит при желании может вытянуть любую информацию: он хорошо манипулирует, пусть и не всегда осознанно. Лучшая защита — это нападение, поэтому Аккерман резко переводит тему, наступая на больную мозоль друга.       — Не тебе мне нотации читать. Сам-то поцапался с очкастой из-за херни, а теперь строишь из себя семейного психолога.       Мужчина прикусил язык. Он практически сознался, что чувствует по отношению к Йегеру, упомянув Ханджи в таком контексте их разговора. К счастью, Эрвин этого не заметил. Он лишь дрогнул от слов Аккермана и сделал большой глоток алкоголя.       Тишина затягивается. Смит не знает или не хочет ничего отвечать.       Леви любит как Эрвина, так и Ханджи. Несмотря на то, что он не сторонник всех этих любовных драм, да и не любит лезть не в своё дело, он переживает за этих двоих. Видит, как они зависимы друг от друга, искренне желает, чтобы наконец сошлись и прекратили весь этот цирк.       — Ты видел, как улучшились её отношения с Траут. Я бы на твоём месте прямо сейчас побежал извиняться. Тем более, ты наехал на неё из-за моих таблеток. Соответственно, виноват я, и орать ты должен на меня.       Чувствует ли Леви вину? Да. Если бы Ханджи не знала о наркотиках, этой глупой ссоры могло бы и не быть. Поразительно, на что какая-то пустяковая вещь способна.       Может, по Эрвину не видно, но он уже безумно скучает по Ханджи. Леви знает это, как никто другой. И оба понимают, что Смит первый пойдёт извиняться, вопрос лишь в том, когда его гордость сдастся.       — Прямо сейчас она может говорить об этом с Траут. Ты в курсе, какие отношения у них были до этого. Всё ещё уверен, что ничего не случится? Что Карвен не воспользуется положением, учитывая её дикую манию? А вдруг Ханджи и в этот раз захочет с помощью неё забыться? Ты бы включил мозг, Смит, пока не поздно. Сначала разъясните всё друг с другом, а потом играйте в обиженок, сколько душе угодно.       Каждое новое слово било Эрвина под дых. Смита это беспокоило, но Леви заставил беспокойство усилиться в разы. Теперь уже не до гордости. Страх, что прямо сейчас Траут может быть заменой ему, давит с неумолимой силой. Смит беспомощно смотрит на друга, но встречается только с его жёстким взглядом. Серые глаза смотрят прямо насквозь.       — Беги к ней.       И пока Эрвин в ливень пешком бежит до дома Зое, сам Леви без особого желания возвращается домой, чувствуя, как сводит его внутренности от возросшего желания новой дозы.

***

      От Нанабы Ханджи вернулась буквально минут двадцать назад, и застать на своём пороге промокшего Эрвина с большими грустными глазами ну никак нельзя было ожидать. Она даже переодеться не успела.       Эрвин тяжело дышит, смотря в упор в глаза Ханджи. Ему столько всего хочется ей сказать, он думал над речью, пока бежал, но в самый нужный момент все слова рассыпались и потерялись в потоке мыслей и чувств.       — Прости меня.       Единственное, что мужчина может из себя выдавить. Он выглядит таким потерянным, что Ханджи хочет укутать его в одеяло, напоить кофе и оставить греться у камина. Очень странное желание по отношению к широкоплечему мужику за сорок. Но этому желанию мешают ещё как минимум две вещи: Эрвин не кот и в квартире нет камина.       Смит касается её щеки пальцами, будто спрашивая разрешение, затем целиком кладёт на неё свою широкую ладонь и, непривычно для себя, неуверенно делает шаг ближе. Он наклоняется и осторожно касается своими губами её губ, гадая, оттолкнёт она его или нет. Но Ханджи не отталкивает, наоборот, перехватывает инициативу поцелуя на себя, обнимает и прижимается к нему, не обращая внимания на мокрую одежду.       Ханджи никогда не думала, что обычный поцелуй может вызвать столько чувств и эмоций. Внутри всё забурлило, голова пошла кругом и опустела, прогоняя все мысли прочь. Слишком громко и сильно забилось сердце, слишком быстро по жилам побежала кровь. От первого поцелуя это чувство внезапно возросло в разы, и всё, что было раньше, в миг показалось фальшивым и блеклым.       Леви был прав: эта их затянутая игра потрепала нервы всем, пора уже с ней заканчивать. От переполняющих чувств воздух в лёгких кончается очень быстро, непривычно быстро, но никто из них не хочет разрывать поцелуй, о котором грезили оба влюблённых идиота. В нём нет лишней пошлости или сентиментальности, однако, он всё равно красноречиво говорит, как сильно они нуждались друг в друге и как давно нужно было перестать сопротивляться.       Эрвин целует нежно и ласково, Ханджи же дерзко и настойчиво. В поцелуе хотелось задохнуться, но получалось только терять рассудок. Всё, что им сейчас было нужно — прикосновение губ к губам, тела к телу. Чувствовать друг друга.       Смит отстраняется первым, затем прижимается своим лбом к её и смотрит в карие глаза. Его взгляд наполнен нежностью, большой любовью и наконец-то облегчением. Эрвин не может сдержать глупой улыбки. В эту минуту он растерял все свои актёрские навыки и превратился в мальчишку.       Ханджи тоже улыбается, не отводит от него взгляд и практически не моргает, стараясь продлить этот момент как можно дольше, насладиться глазами любимого человека. Кажется, никакой ссоры уже и не было, от обиды не осталось и следа.       — Прощаю.       И Эрвин снова целует, в этот раз более настойчиво и жадно. Каким же дураком он себя чувствовал! Его ревность к Траут была настолько глупой, он ведь видел, что Ханджи относится к нему по-особенному. К нему одному. Он знал, что нужен ей. Он, а не Траут или кто-то иной.       Ханджи как-то незаметно оказывается прижатой к стене. Эрвин возвышается над ней большой неприступной стеной, закрывает своим массивным телом от внешнего мира. В эту минуту за пределами квартиры Зоэ ничего не существует. Только они. Только их чувства. Оба начинают сходить с ума и не могут полностью поверить в то, что сейчас происходит. Теперь уже точно наступает конец неопределенности.       Они так долго хотели прикоснуться друг к другу. Не как друзья, а именно вот так — чтобы каждое прикосновение отдавалось сильным ударом в сердце, чтобы бабочки в животе наконец проснулись и запархали, как в дешёвых банальных романах. Любовь, перемешанная со сладким волнением — то, ради чего стоило пройти через все испытания.       Чувствовать губы Ханджи — это что-то невероятное. На них остаётся вкус вина, шоколада и каких-то фруктов, и эта смесь опьяняла Эрвина лучше любого алкоголя. Он наслаждается этим долгожданным моментом, хочет выжать из него всё, чтобы потом снова и снова прокручивать его у себя в голове. Ещё никто и никогда не вызывал в нём столько чувств, даже Мари. Это новые, более сильные чувства, от которых тяжело дышать и в которых хочется захлебнуться. Упасть в этот омут с головой.       Оба понимают, к чему ведёт этот поцелуй.       — Эрвин... Эрвин. Эрвин! Стой, подожди! — Ханджи закрывает губы мужчины своей рукой и заставляет его немного притормозить. Видя, как растерянно он хлопает ресницами, Зоэ мягко улыбается и опускает руку, — мне уже не двадцать лет, если ты забыл. Я не хочу потом мучиться от болей в спине.       — Намёк понят. — Эрвин с легкостью поднимает её на руки, словно Ханджи совсем ничего не весит. Он слишком долго мечтал о ней, но даже во снах не позволял себе таких прикосновений к ней. Ему даже как-то неловко было представлять, что однажды сможет разделить с любимой женщиной постель, поэтому очень старательно избегал подобных мыслей.       А теперь он действительно может коснуться, поцеловать, сказать всё, что хотел, но не мог. И откуда взялся тот страх, что Ханджи его оттолкнёт? Всё же было так очевидно. Эрвин чувствует себя последним дураком. Хотя, что греха таить, он и есть дурак. Если бы у него хватило ума прийти к этому раньше, то, возможно, той ссоры получилось бы избежать.       Эрвин падает с Ханджи на кровать, и та неожиданно смеётся. Она бы точно пустила какой-нибудь язвительный комментарий, если бы её вовремя не заткнули чужие мягкие губы. Смит не намерен сейчас шутить, он настроился на сладкое продолжение, и остановить его может только отказ и нежелание Ханджи, но никак не её шутки, которые она любит вставлять совершенно не к месту.       Ханджи кусает его губу, отстраняется и снова целует, запуская руки под одежду и тут же убирая их. Дразнит, чертовка. Играет с Эрвином, проверяет на прочность его самообладание.       Нащупав что-то в кармане брюк, она достаёт оттуда что-то, мягко отталкивает Эрвина и в удивлении поднимает свои брови. На то, как меняются эмоции на её лице, мужчина мог бы смотреть бесконечно: сначала округляются глаза, затем медленно открывается рот и удивление моментально вытесняет возмущение.       — Эрвин! Как тебе не стыдно?! Ты пришёл сюда не чтобы извиниться, а чтобы меня трахнуть! Даже купил новую пачку для такого случая!       Эрвин не сдерживается и всё-таки смеётся. Ну что за невозможная женщина.       — Эти презервативы у меня в брюках уже который месяц лежат. Купил их на всякий случай по совету Майка, когда ещё Дюрай не переехал. Я просто забываю их убрать. А теперь, если позволишь, я продолжу твоё соблазнение.       Не давая Ханджи ответить, Эрвин прижимается губами к её шее. Этот аромат как никогда сводит его с ума: не дорогой парфюм, а запах настоящей женщины. Ханджи редко пользуется духами, только для мероприятий и премьер, и это Эрвину очень нравилось.       Не вытерпев больше мокрой рубашки, Эрвин снимает её вместе с пиджаком, но при этом ни на секунду не отрывается от Ханджи. Та продолжает бегать пальцами по его телу, касаясь почти невесомо самыми кончиками, чтобы раззадорить Смита ещё больше. Несмотря на то, как смело она ведёт себя, всё её тело готово растаять от любого, даже самого незначительного, прикосновения.       Шея горит от губ и жаркого дыхания. В животе всё скручивается от сладкого предвкушения, и нарастающее возбуждение срывает крышу. Ханджи откладывает свои очки на тумбочку, берёт в руки лицо Эрвина, заставляя его посмотреть на себя, и вновь припадает к его губам. Хочется целовать и не останавливаться. Слишком сильно манят эти губы, слишком долго они были ей недоступны. Когда-то очень-очень давно она пыталась представить, что чувствует Мари, когда целует своего будущего мужа. Но реальность оказалась в разы лучше фантазий. Эрвин целуется великолепно.       Глаза Эрвина приобрели тёмный оттенок, а ведь они даже не целиком избавились от одежды. Жар сжигал изнутри их обоих, но они не торопились. Этот момент первой близости нужно растянуть до последнего, ведь потом на это совсем не останется терпения. Они знают, что, скорее всего, после этой ночи никто из них не будет долго церемониться, когда желание разгорится снова. Ни Эрвин, ни Ханджи не отличались терпением, когда дело касалось собственных чувств. Особенно, если это чувства друг к другу.       Ханджи распускает свой неаккуратный хвост, расстёгивает пуговицы блузки на груди и отпускает Эрвина, распластавшись под ним на подушках. Весь её вид так и говорит: «Делай всё, что хочешь». Эту ночь Ханджи хочет провести полностью в пассивной роли. Возможно, это первый и последний такой раз. Она не любит исключительно принимающие позиции, а Эрвин точно будет не против меняться с ней местами. Ханджи в любой роли невозможно горяча, и ему невообразимо повезло разделить с ней одно большое чувство.       Взгляд Ханджи — хищный, но при этом покорный. Она хочет узнать, насколько хорош Смит, бросает ему вызов одним своим решением отдать весь процесс ему в руки. С любой другой женщиной Эрвина бы это разозлило, но он не с кем-то, а именно с Зоэ, и поэтому в его глазах загорается опасный огонёк.       От мысли, что такую Ханджи не видел никто, кроме него, чувства начали сжигать Эрвина изнутри живьём. Он бережно избавил женщину от блузки, не желая её порвать, и припал к её красивым острым ключицам. Кожа Ханджи такая же горячая, как и его самого. Её точно так же пожирало возбуждение и то, как медленно они идут к самому интересному.       В движениях Эрвина больше нежности, чем страсти. Ещё никогда он не был так бережен и аккуратен с партнёршей в постели. Да и ласки не особо любил давать, но вот с Ханджи всё иначе. Он хочет зацеловать её всю, почувствовать губами каждый сантиметр прекрасного тела, коснуться языком едва заметных шрамов и родинок. Ханджи такая красивая, желанная, горячая. И вместе со всем этим кажется очень нежной. Ещё никогда Эрвин не видел её настолько хрупкой. Даже не мог представить, что она может быть такой вне камер и написанных сценариев.       Ханджи закусывает нижнюю губу, вытягивает шею, позволяя Эрвину целовать и прикусывать её. В одной руке она всё ещё держит презерватив, гадая, когда же он пригодится Смиту. Как и свой любовник, Ханджи не отличается любовью к предварительным ласкам, ей нужно всё сразу, но то, как Эрвин обращается с её телом... Как целует, трогает, бережно и медленно снимает одежду, словно боится, что сможет ей навредить. Ханджи ощущает себя как никогда важной.       Звон пряжки, и любимые белые брюки Ханджи уже в руках Эрвина. Ему хочется поскорей насладиться видом полностью обнажённой женщины, и она совершенно не против. Пусть делает, что хочет. В следующий раз инициатива обязательно будет её.       В то, что будет следующий раз, они не сомневаются.       Думать становится всё тяжелее, когда на Ханджи остаётся лишь чёрное нижнее бельё. На них нет кружева, излишней прозрачности — бельё совершенно обычное. Но для Эрвина очень сексуальное. Может, его привлекает простота, может, факт того, что оно надето именно на Ханджи, которая позволяет ему пожирать себя взглядом и играет в покорную любовницу. Может, и то, и другое.       Эрвин приспускает бюстгальтер немного вниз и припадает к упругой груди, пока одна рука ищет застёжку от него. Её грудь удобно умещается в широкой ладони, Эрвин осторожно мнёт, стараясь не сжимать слишком сильно, чтобы не доставить боли. Тело Ханджи ещё очень плохо для него изучено, он не знает, насколько чувствительно то или иное место, поэтому прощупывает старательно, вслушиваясь в рваные вдохи над своим ухом.       По тому, как тело Ханджи отзывается на ласки, Эрвин успел понять: шея, грудь и живот самые чувствительные части тела, и с ними нужно обходиться по-особенному. От поглаживания живота, например, она выгибается и тихо, почти неслышно стонет, к нему нужно прикасаться мягко. Поцелуи в шею могут быть грубее, Ханджи нравится, когда он к ней неожиданно возвращается и покусывает нежную кожу. Несильно, так, чтобы не осталось следов, а то гримёры их обоих живьём съедят.       Ханджи положила свою ладонь поверх ладони Эрвина и сама сжала ею правую грудь, от чего с её губ сорвался протяжный стон, заставивший Смита на долю секунды потерять самообладание. Он практически не чувствовал боли в штанах от возбуждения, ему хотелось продолжать изучать Ханджи столько, сколько сможет, чтобы позже точно знать, как и что делать.       Неизвестно, сколько бы ещё это продолжалось, если бы рука Зоэ внезапно не поднялась и не коснулась паха Эрвина, слишком уж громко усмехнувшись. Только она берётся за избавление мужских брюк, как Смит перехватывает её руки и поднимает, нежно целуя пальцы.       — Ты сама выбрала наши роли, помнишь?       — Но я не ожидала, что ты будешь со мной обращаться, как с выпускницей школы. Родной, я давно вышла из пубертата, давай ближе к делу, хорошо?       Дважды Эрвину говорить не надо. Вновь припадая к ключицам, которые не перестают манить его к себе ни на секунду, и уверенными резкими движениями избавляет от остатков одежды и себя, и партнёршу.       И снова отвлекается, чтобы насладиться видом Ханджи. Такой открытой, немного смущённой... Боже, смущённой! Эрвин никогда в жизни не видел, чтобы на ней появлялся румянец, даже такой едва заметный. Для неё и в игре смутиться — самая сложная задача, сложнее, чем, например, заплакать.       — Ты безумно красива, знаешь об этом? — выпаливает он на одном дыхании, после чего целует губы, шею, грудь, спускается к животу, подрагивающему от прикосновений.       Эрвин оставляет горячий поцелуй и на внутренней стороне бедра, колене, лодыжке. Ханджи уже не хочет терпеть, раздвигает ноги, открывает зубами презерватив и ждёт, когда же наконец горе-любовник созреет для того, чтобы натянуть его на свой член. Нет ничего плохого в том, что Эрвин нежный и заботливый, но Ханджи не нравится так долго ждать. Будучи человеком с низким либидо, возбуждение для неё дело редкое, поэтому она хочет всего и сразу и поскорее.       Возвращаясь к губам, Эрвин проводит двумя пальцами по промежности и сразу ощущает, насколько Ханджи не терпится. Она горячая и влажная, она готова. И, судя по взгляду, не намерена больше ждать. Либо Эрвин возьмёт её прям сейчас, либо она наплюёт на своё решение и сама его оседлает.       Обязательно, милая, но не сейчас.       Выхватывая презерватив, Эрвин наконец надевает его на возбуждённый член и, удобнее устраиваясь между длинных ног, медленно входит, но не до конца. Только головкой. И с упоением наблюдает, как Зоэ закусывает нижнюю губу, поджимает лопатки и выгибает шею. Ей этого мало, чертовски мало, нужно больше и быстрее.       Ханджи ёрзает, пытается сделать толчок, чтобы почувствовать в себе Эрвина целиком, но мужчина мягко кладет руку ей на низ живота и не позволяет этого сделать. Он наслаждается её желанием, её открытостью и любовью. Хочет запомнить выражение её лица, чтобы вспоминать о нём снова и снова, даже если после этого они каждое утро будут просыпаться вместе. Особенно, если так и случится.       Не сумев больше сдерживать своего внутреннего зверя, Эрвин толкается и входит во всю длину. Получилось слишком резко, не так, как он хотел, и на секунду в нём рождается страх, что это действие сделало Ханджи больно. Однако нет, ей наоборот нравится такое больше, чем тягучая дразнящая нежность.       Пальцами она хватается за широкие плечи, притягивает Эрвина к себе для очередного жадного поцелуя, желая получить его всего. Ещё никогда любовь внутри неё так сильно не горела, ещё никогда в ней не было этой острой необходимости всё время касаться Смита, не отрываться от него ни на секунду, разделить с ним огонь в сердце. Он ей необходим. Она ему — не меньше.       Оказавшись целиком внутри, Эрвин больше не в силах себя сдерживать. Слишком горячо, влажно, хорошо. Просто невыносимо. Изнутри его сжирает гамма чувств, и он теряет свой рассудок.       Двигается Эрвин сразу быстро и резко, понимая, что медлить Ханджи ему попросту не даст больше. Она стонет в губы, переплетая свой язык с его, обхватывает ногами торс и двигается в установленным Смитом такт. Больше, глубже, сильнее.       Поцелуй разрывается, но их языки всё ещё соединяет небольшая ниточка слюны до тех пор, пока Ханджи вдруг не вскрикивает. Вот оно. Эрвин нашёл ту самую точку, и все следующие движения теперь направлены только на неё. Он и представить себе не мог, что в постели Ханджи может быть такой громкой. Её голос, непривычно высокий и совсем не похожий на себя, ещё больше разжигает костёр в груди.       Эрвин не обращает внимания ни на шатающуюся под ними кровать, которая, видимо, не привыкла к подобным развлечениям хозяйки квартиры, ни на ужасный спёртый воздух в комнате. В ней ещё оставался слабый запах алкоголя, но ничто не пьянит его больше стонущей Ханджи.       Зоэне знает, куда деть руки: она то хватается за простынь, то за почти свалившееся на пол одеяло, то снова за Эрвина. Ей так невообразимо хорошо, как не было ещё ни с кем. Теперь уже она на своей шкуре убедилась, что секс с чувствами — это больше, чем просто секс для удовлетворения своих желаний. Особенно с такими чувствами.       Они смотрят друг другу в глаза, не стесняются показывать своих настоящих эмоций. Пошлые хлюпающие звуки уже давно не слышны за стонами обоих партнёров — Эрвин не из тех, кто пытается сдержать собственные стоны. И не хочет сдерживаться рядом с Ханджи.       — Я люблю тебя. Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя...       — Знаю, Эрвин. Я тоже. — Ханджи проводит большим пальцем по его губам, обхватывает голову обеими руками и прижимает её к своей шее, выпрашивая новые поцелуи.       Не выдержав большого соблазна, Эрвин всё-таки кусает чуть сильнее, оставляя на коже маленькую отметку. Уж больно сильно требовало его самолюбие хоть как-нибудь пометить Ханджи. Теперь это его женщина. Только его. И никто не увидит то, что сейчас открывается его взору.       Резко и неожиданно первым кончил Эрвин. Последняя волна возбуждения слишком бурно на него накатила, что он даже не успел понять, что уже дошёл до своего пика. Не обмякая раньше времени, он быстро поставил себе новую цель — довести Ханджи до оргазма своими ласками.       Он целует, оттягивает и нежно кусает опухшие соски, всячески играется с ними, входит в неё пальцами сразу же, как только вытаскивает член, не даёт ей расслабиться и отвлечься. Ханджи продолжает чувствовать только его, и всё остальное для неё не имеет значения.       Пальцами Смит управляет так же уверенно, как и всем остальным. Наверное, и языком может вытворять безумно интригующие трюки. Это умение ещё обязательно нужно проверить.       На долгие сладкие пытки Ханджи не хватает: она быстро выгибается и чувствует разряд по всему телу, а после — наслаждение и дьявольскую усталость. Эрвин ложится рядом с ней, обнимает, целует плечи и щёки и не может скрыть довольную кошачью улыбку. Теперь он самый счастливый в мире человек.       Он принимает предложение Ханджи отложить душ до утра и мгновенно отрубается, сжимая женщину в своих медвежьих объятиях. Ему всё ещё необходимо, как воздух, чувствовать её тепло и запах, быть максимально рядом, ведь Эрвин так давно этого хотел.       Проспать любовникам хотелось бы подольше. Так случилось, что следующий день у них загружен только к вечеру, поэтому они оба могли бы спокойно выспаться и насладиться первым совместным утром. Вот только в жизни не может быть хорошо сразу всё. Как только пропадает одна проблема, сразу же появляется новая. Намного серьёзнее и страшнее.       Ханджи будит ранний телефонный звонок. Эрвин недовольно мычит ей на ухо, пока она пытается наощупь найти свой сотовый. При работе актёра, на беззвучный режим лучше не ставить. Никогда не знаешь, когда вдруг срочно понадобишься на съëмочной площадке или студии звукозаписи.       В трубке сначала тишина. Ханджи потирает глаз, смотрит на высветившееся имя и снова прикладывает телефон к уху, вместе с этим принимая сидячее положение.       — Ало? Эрен, ты меня слышишь?       — Ханджи... — голос Эрена сиплый, наполненный страхом и растерянностью, — Ханджи, я... Я не знаю, кому ещё позвонить...       — Что случилось, Эрен? — Ханджи зевает, не до конца понимая, что могло произойти за одну лишь ночь.       — Леви... У него передозировка. Его сейчас везут в реанимацию.       Телефон выпадает из рук на смятую постель. Эрвин, сонно открывая глаза, приподнимается на локтях и пытается разобрать эмоции на лице Ханджи.       Она оборачивается к нему, и в глазах у неё отражаются страх и ужас. Ей не нужно ничего говорить, чтобы Эрвин мгновенно проснулся и помчался за одеждой.