I wouldn't love me neither.

Лео ссыпался кусками, трухой, тихо, но быстро. Он пытался собрать себя изо всех сил, сказать, что все будет хорошо, что ничего не изменилось, что все будет как прежде. Нихуя не будет как прежде. Лео понимал это. Несмотря на мнение многих о его недалекости, он был крайне догадливым и ебаным эмпатом, но старался прятать это от всех и каждого. Он занимался этим всю жизнь. Убегал, прятался от всего мира, потому что тогда-было больно, потому что Месси знал, что еще одного разрыва он не переживет. Не в том смысле, что опустит руки и начнет ныть о бренности бытия, нет, просто психосоматика его доебет. Просто встанет сердце или откажут другие жизненно важные органы. Он прятался очень долго, пока в его личное колесо Сансары не ворвался ураган по имени Жерар Пике. Все было действительно, неуловимо быстро. Лео не успел заметить, как общение стало откровенней, улыбок и прикосновений больше, объятия дольше. Не заметил, с какого момента, каждый раз, когда его сбивали в жестком подкате, рядом оказывался неизменно один игрок, который готов был орать на арбитра и даже излишне махать руками, зарабатывая себе этим многочисленные карточки. Не заметил и того, как кто-то стал приносить его любимый мате и шипеть на любого в команде у кого возникало мнение, что в провале их команды виноват Месси. У Жерара вообще была дурная привычка везде его защищать, будто он и сам не в состоянии. И вправду, не в состоянии, с грустью отмечает Лео. В 60% случаев он просто тушевался и замыкался в себе еще больше, чем до этого и убивал себя на тренировке в разы усерднее, чтобы стать идеальным, чтобы команда в нем не сомневалась. Правда иногда бывали редкие проблески гнева, смешанных с яростью, когда он начинал сам костерить всех на чем стоит свет, сдерживать себя от рукоприкладства, в порывах душевных, не контролируя свои конечности, и разрывать любого несогласного с его мнением на куски. Но это было слишком редко, зато показательно. По сути, из-за этого к нему и старались не лезть. Лео очень умело владел своим языком. Сказать пару колкостей, найти самую глубокую рану и плеснуть сверху яду, он все это умел и мог, но старался прятать эту чернь где-то-то в глубине себя. Лео никак не мог понять, почему Пике выбрал именно его, всю свою жизнь он считал себя ужасно нескладным, неуклюжим, некрасивым и социально неадаптированным, закомплексованным куском дерьма. Да, у кого-то были серьезные проблемы с самооценкой с самого детства. Со временем, по мере того как он становился знаменитым, эти комплексы становились меньше, какие-то сходили на нет. Он повзрослел, поменял имидж, стал более уверенным в себе, но внутри он все тот же мальчишка, с большими ушами, нескладным телом, проблемами с ростом и синдромом Аспергера. Поэтому, когда он начал замечать, что видеться с Пике меньше обычного, разговоры становятся машинальными и холодными, на поле Жери больше не бежит к нему первый праздновать забитый гол, он не то что бы сильно удивился. Нет, он правда ждал чего-то подобного, на подсознательном уровне, но не мог осознать, что это происходит с ним и сейчас. Хотя, нужно отдать должное, новость о том, что он не является больше объектом обожания №3 Барселоны он принял быстро и с достоинством. Единственное, что было ему интересно и жизненно важно знать наверняка, кто тот самый новый фаворит Пике. Ответ не заставил себя долго ждать, во время следующего матча все стало на свои места. Это был чертов Андре Гомеш. В тот самый момент, когда Андре забил гол в ворота противника и Жерар вихрем подбежал к нему, хватая того за лицо двумя руками, прижимая к себе и что-то шепча — у Лео рухнуло все: рухнуло сердце, рухнул мир и он сам. Остатки матча прошли как в тумане, он не помнит, что происходило на поле, что он делал, чем он закончился. После матча он долго говорит с тренером о том, что ему нужен отдых, ссылается на мышечную недостаточность, отпрашиваясь на неделю. Вальверде не хочет отпускать своего лучшего нападающего на столь длительный период, особенно когда их команда ведет такую активную борьбу за чемпионство. Но вспоминая про Классико, которое должно состояться через игру, отпускает Лео, чтобы тот пришел в себя как раз к матчу. Обговорив все детали с тренером, он покидает Камп Ноу так быстро, как только может, не переодеваясь, не разговаривая ни с кем, только заскочив в раздевалку за вещами и ключами от машины. Дорога домой тянется чрезвычайно долго, Лео боится вести быстро, так как его трясет и глаза жжет противной влагой. Попав наконец-то домой, он фактически нормально вдыхает, сейчас он как никогда рад, что смог уговорить Антонеллу уехать с детьми в Аргентину, отдохнуть. Потом он бежит к себе в комнату, потому что знает, что у него осталось немного времени. Спотыкается на лестнице, путается в собственных ногах и залетает в комнату, захлопывая дверь, падая на кровать. Как раз вовремя, как же чертовски повезло в этот раз он успел. Паническая атака накрывает его с такой силой, как никогда раньше. Мысли хаотично крутятся в его голове со световой скоростью, нагнетая панику и ужас, он задыхается, сжимает в руках простыни, до хруста костяшек. Судорожно хватает ртом воздух, пытается считать и хоть как-то успокоиться. Его бьет крупная дрожь, он ощущает, как нырнул в бурную ледяную реку и теперь тонет, ему холодно и страшно. Он точно знает, что на этот раз ему никто не поможет. Он остался один с этой чертовой стихией и, если не начнет хоть как-то шевелиться - проиграет, в последний раз. Кое-как дотягивается одной рукой до запястья другой и сжимает со всей силы, что сейчас теплится в его маленьком измождённом теле. Пальцами впивается в бледную кожу левой руки, раздирая её до кровавых подтеков. Считать блять, нужно считать. Сбивчиво начинает считать, пытается выудить из своей памяти хоть что-то, за что можно зацепиться. Ла Массия, основа Барселоны, встреча с Антонеллой, все, все не то. Жерар…грудную клетку жжёт еще больше. Он чувствует, как все окончательно меркнет перед глазами, и он почти теряет связь с реальностью. Его последней связной мыслью было: нет, не сейчас, если все закончится так, его найдет уборщица не раньше четверга. Лео продолжает попытки найти что-то в своем подсознании и памяти. Один. Дети, рождение детей. Два. Время, проведенное с ними, они всегда были его маленьким якорем в этом безумии. Он чертовски любил своих детей. Он чувствовал и понимал их, а они его. Три. Он не может допустить даже мысли, что оставит их одних на руках убитой горем Анто, которую он на самом деле любит не меньше. Четыре. Нужные воспоминания и давление на его запястье, медленно дают ему возможность сделать вдох и через пару бесконечно долгих секунд выдох. Ему все еще тяжело справится с этим жизненно важным процессом, он не уверен сколько прошло времени, наверное, не больше полу часа, которые казались временной бездной. Его наконец перестает трясти, он справился. Он справился сам. Он сможет это сделать снова. Он снова дышит полной грудью.