Юрские отношения

Треки для первого акта: 1) Wolfmother — Heavy Weight (основная композиция главы) (с начала и во время борьбы Руди с Дино-мамой до конца эпизода с крысобелами) 2) Theory of a Deadman — Hell Just Ain't the Same (за всё время охоты Бака и до конца главы) ---

Давим мораль

Во-у-уо-у, тяжёлый вес виновности делает тяжёлым и меня! Потому я жалок, а ты справедлива. Прощай, моя любовь…

      Вездесущий ночной полумрак, покрывающий всех и каждого без каких-либо избирательных мотивов, безусловно, будто бы не имел права не оставить без внимания хоть какой-либо участок древнейшей Земли под собой. Земли, пережившей и переживающей далее не одно поколение и не одни судьбы. Настолько вечной Земли, что рассуждать о её возникновении, и как долго она может ещё протянуть от чрезмерно потребительской руки постоянно прогрессирующего и размножающегося, как кролики, homo sapiens… может считаться тратой времени вовсе. Ежели потребительство и забота только о собственном счастье, то есть отчасти «рафинированном» посредственном, легко теряющемся благополучии — самые высокие для саморазвивающегося существа приоритеты. Прискорбно ли это, каждый решит сам для себя, с учётом того, как предпочитает жить и нести ноги по свету, часто думая своими правилами.       Но речь всё же о полумраке, без которого не было бы вечера и ночи никогда, пусть можно лишний раз не вспоминать о вращении Земли вокруг солнца. Тёмном покрове, который спустя немыслимые времена и сроки не изменил своего почерка, всё продолжая покрывать собой земной мир по «расписанию», чему способствует статичное вращение вокруг космического очага. Продолжая до определённого времени окутывать тьмой всё органическое и наоборот… нет никакого смысла менять этот простейший почерк. Всё продолжая как можно раньше «предупреждать» своим явлением тварей земных о том, чтобы они поскорее исполняли суточный распорядок жизни — начали готовиться ко сну там, где наиболее спокойно. Может даже для их безопасности от разных факторов, да и в том числе от себя самих.       Похоже, очень просто это давалось тем, у кого есть маленькие особи-детёныши и, вследствие, запредельное чувство ответственности за чужую, и всё же свою родную жизнь, как собственную. Ибо далеко не про всех «холостых» животных скажешь так, что они тоже соблюдают эдакий комендантский час со свободой выбора хотя бы потому, что прикорнуть рано или поздно захочется. Особенно, если они себе на уме и живут, как им нравится, безбашенно, со своими уставами… доходит до смешного, что часто они ведут себя так просто потому, что это нескучно. И уж тем более, если обладают впечатляющей силой и твердолобостью — двум составляющим, особенно удивительным при обращении внимания на габариты сих субъектов естественной среды обитания, если суметь разглядеть плавность в тех или иных их действиях.       Ведь в самом деле, для некоторых из них ночной полумрак означал лишь начало дня, со своими принципами вплоть до явного перехода границ! Начало истинного веселья, страшного, непостижимого и доставляющего опьянение от удовольствия мгновений только конкретным, так скажем, личностям среди живой природы. В то же время, опять же, страшно прекрасного и реально богатого на впечатления… ведь тем более в таких случаях даже не сексом и пьянством единым! Наиболее наглого, даже смертельно, если кишка не тонка и если всё пойдёт по плану таковых бронебойных субъектов. Вот только о мозгах при силе ни в коем случае забывать не стоит, даже при шумном спаривании под ярчайшей красоткой луной. Которая будто любит бесстыже наблюдать и сиять ещё ярче с каждого момента часто насильной горячей любви, и в основном без согласия, стоит ей только дальше набирать обороты в искусстве эротики.       Да, для затерянного подземного мира подо льдами земного экватора, кишащего различными громадными и не слишком поворотливыми динозаврами, веселиться таким образом было особенно просто… кто мог быть указом таким гигантским существам? Редко когда они пользовались умом и тактикой, но всё же отнюдь не были беспросветно тупые и самоуверенные, живя инстинктами силы и половой охоты по полной. Просто, без сожалений и всегда при своей территории… сильных мира сего, даже с присущим их изяществом здесь всё ещё предостаточно. И попробуйте только суньтесь с высказываниями, будто существование этих гигантских рептилоидных невозможно после «судьбоносного» метеорита и противоречит всем историям миров. Ведь времена же древние, почему нет… почему бы не счесть, что часть сумела укрыться от его ударного воздействия?       В то же время скорее не рекомендуется, чем не следует, проверять их наличие, сунувшись к ним в их обитель ради удовлетворения собственного эго назойливой правоты. Или убеждения в жестоком разочаровании, следовательно, сворачивания насмешек у себя в ротовой полости, сглатывая их со всей силой и не давясь. Ведь явно не просто так эти здоровенные ящеры обосновались здесь, под землёй, что не должно удивлять… настолько, что и на поверхность будто лень выбираться. Стоит завидеть челюсти, хватающие в пасть и заглатывающие сразу, причём, аккуратно и без лишней крови как на земле, так и на клыках — развидеть уже не получится никак. Но так ли этого хочется, когда как минимум можно впечатлиться тем, что вообще они иногда могут вытворять… Остаётся лишь гадать, если нечем заняться — единственный ли это нереальный подземный мир, как «квест», ибо находится он под одним большим островом в Южном полушарии… или же есть и другие?       Во всяком случае является большой редкостью то, что один из жителей этой обособленной от реальности цитадели, пусть она находится в одном мире — гладкошёрстный самец ласки, не сбрасывающий летнюю коричневую шубку который год из-за постоянного тропического тепла — обитает в таком опасном и жестоком, но даже в своём постоянстве цветущем и пахнущем месте. Считая его отличной охотничьей зоной с соответствующими багряным всплескам стоящими взора пейзажами сверху и среди цветений. Или заменой родному дому, который давно потерял, без сомнений… смирившись с тем, что так просто было нужно, чтобы это произошло. Тем более, если среди своих ему могло быть невыносимо душно из-за частых перебранок по пустякам или насчёт самочек… а здесь просто-напросто простор для полёта души! Прежде всего из-за этих чёртовых правил, которые порой не могут вызывать ничего, кроме бурлящего кипения мозга и ненависти. И в этом случае нет смысла сравнивать такое с идентичным бурлением крышесносящих сексуальных гормонов… Ясно, что у ласки, всё-так умеющей контролировать своё зверское одичание, выработалась аллергия на правила в отношение его жизни, в то время как все наверху пусть живут ими и до старости будут упускать море возможностей.       Точно, заменой дому, который часто мигрирует из-за нагоняющих холодов, убегая от опасностей, предусмотрительно и банально предпочитая не вмешиваться с тем, что не по силам и нервам. Чем не веская причина обосноваться здесь, от своего рода однообразия и жалкого существования, пущай даже без возможности нормально остепениться и мыслить хоть каплю прилично? Вернее, этот случай единичный… и более красочный тем, что обычно при маленьких пропорциях у животных в самом деле «сами собой» появляются мозги, развиваясь с каждым достижением своих упорядоченных целей. В то время как тяжеленным динозаврам это даром не надо, ведь куда проще жить инстинктами убийств, владычества и спаривания. Ведь всему всегда будет находиться отведённое для этого время при любых способностях, пусть и спорно так считать, стоит только привыкнуть жить во зле. И наслаждаться этим, наслаждаться азартом, который исходит от него, вместо того чтобы трястись от страха, причитать и ничего с этим не делать.       Как никак, складывающиеся обстоятельства, ситуации, случаи при жизни по своим правилам часто создают настолько жаркую приключенческую атмосферу, что и самка может счесть грубое обращение с ней во время случки, как высшую благодать и милость за железно уверенного в себе партнёра. А что может быть более нереально в своём сладострастии, чем её альтруистическое одобрение ради пика ярких сексуальных эмоций, когда она хочет и вовсе не может без этого? Только её изначальное сопротивление на вторжение вагинальным актом, способное слишком быстро переходить в желание расслабиться покорностью над чужой властью обладателя члена. Оттого наиболее удивительны экземпляры, не следующие стереотипам и даже не подозревающие о них.

***

Я стоял на краю горы, задумчивый. Думал о вчерашнем между нами. Я понимал, что ты хотела донести до меня. И был уверен, что слышу сам себя, когда отвечал тебе.

      На сегодняшний раз, чарующая своим скоплением звёздных светил, которые видно даже через толстую призму полу-прозрачного льда, ночь станет свидетельницей попыток самоутверждения либо извинения. Кто бы мог подумать иначе, от двух полных распиздяев среди этих отшельнических мест за своё непростительное поведение. Невозможно предрешить, насколько они будут успешны или обоснованы, если мотивы для этого шага часто обрастают оттенками эгоизма с целью выхода сухим из воды. Самоутверждение или извинение — одному из двух последнее никогда не было присуще ввиду доставляющего кайф «комплекса» короны убийцы на своём «районе», который он с гордостью считает всю эту подлёдную землю. Где таким действенным способом применения смертельного физического контакта он держал его без возмущения со стороны тех, кто ему не ровня в силе и стали характера. Да и нужно ли вообще жить с его принципами держать в страхе всех и вся, будучи способным своей силой дать отпор в один миг и никогда не вспоминать об этом? Живя в своё удовольствие и по своим правилам, когда если кто и осмелится выступить против него, и будет продолжать выступать — битва не закончится до безоговорочной смерти соперника.       «Слабые» рептильи существа заснули с первым заходом сего наглухо застилающего полумрака к их обители на каждодневное покрытие немыслимой толщи замёрзшей воды, так воистину невозможно и удачно расположившейся именно между холодным и тёплым мирами. Служащей для него потолком и отводом для всяких левых глаз с поверхности, чтобы в первую очередь не попасться именно убийце местного разлива, ещё и под тёмную дерзкую ночку, сопровождаемую желанием убивать и трахаться. Что же до «холостых» и «мощных», если о счастливых потомственных и говорить нечего, то обычно они знали, кто является хозяином этих земель. Оттого лишний раз не совались искать приключений на задницу, чтобы она точно осталась целой и неестественно растянутой, пусть даже покрытую толстенным панцирем и грузными шипами, где они были только видны. Возможно, попросту иногда было, а то и крайне часто лень зализывать раны, или даже боязно думать, как вообще можно самому себе вправить кости, тем более торчащие из-под кожи.       Хотя, стоит нанюхаться той жёсткой жёлто-зелёной пыльцы у скрытых мест, заработав трип галлюцинаций — и дорога к смерти будет казаться усеянной лепестками ванили вместо явных кровоподтёков. А сам субъект, против которого осмелились бы покатить здоровый камень «права и свободы» — обросшим кроличьей белой шерстью лавовым големом, которого только объятиями и можно было убить от радости лицезрения такого милого объёмного создания. Но разве могли вообще быть среди динозавров токсикоманы… науке это никогда не будет известно. И возможные очевидцы жили миллионы лет назад, но от желания потребления подобных наркотиков, способных вызвать впечатлительность, сами были способны посчитать, что это могло лишь всего-навсего присниться, и в холодном кошмарном поту. В то время как у единственного на этих землях самца барионикса, того самого хозяина собственной персоной, охота и «охота» гораздо больше любили проявлять себя в тёмное время суток. Кто знает, мог ли он обладать ночным зрением или же нет, но порой тёмные ночи его не удерживали вовсе ни от чего.       О, однозначно этот огромный ящер прекрасно знал, что его боятся практически все, очевидно, пользуясь этим за милую душу и вовсю, безмерно. Ему уже просто доставлял тот факт, что все они в итоге прячутся от него, часто переполненные страхом, пусть не до выделений, каждый раз выбирая новые места для провода новой долгой ночи. Этому огромному подобию аллигатора не составляет никакого труда, чтобы настигнуть еле улепётывающую на сломанных лапах жертву, или же чуть сжавшиеся и мокроватые лепестки рептильих самок у их промежности, чтобы правильно прицелиться. Этот бесстыдный, а теперь ещё и спортивно кровожадный динозавр-полный альбинос смел рушить семьи убийствами даже ночью, попади они только в его поле зрения и будь у него на это бурное желание крови. И то мало ли, могла ему взбрести такая навязчивость всего лишь от острой нехватки внимания и самоутверждения в собственных глазах… когда все опасаются и не рискнут резко изменить положение вещей, чтобы жить и просто вдыхать воздуха.       Имело место быть в таких случаях нездоровому обострению, которое означало вовсе какой-то концентрированный, чрезмерный фибровый азарт, и запаху крови, возбуждающему на большие доказательства неоспоримости своей власти. Владычества без особого энтузиазма в безукоризненном исполнении фальшивой раздутой формальности среди этих пышно цветущих мест. Каково всё же это… осознавать своё превосходство в силе и приемлемой ловкости среди прочих динозавров, где все они и не могли сомневаться в этом? Безусловно, здоровенный ящер любил свою мощь вкупе с изворотливостью, всегда пуская её в ход и без права на неосмотрительность ввиду упоения от собственной гордости. А уж как и для чего он воспользуется ей в очередной жестокий день и в новую ужасную ночь, по его весьма скромному мнению — даже это для него дело десятое. И ведь нашла же эта тварь себе развлечение по вкусу, особо долго не раздумывая по этому поводу! Оценка силы и возможностей сделала свой ход, по которому он собирался идти ещё очень долго — самое главное, сложно понять действительно, что именно могло подтолкнуть белого ящера с красноватыми зрачками жить так.       Но сейчас всё иначе… да, неспроста может показаться, что даже сама ночь начала обретать более тёмные оттенки своего общеземного покрывала, в то же время выпуская на свободу среди неба всё больше скоплений звёзд. Чтобы, вероятно, в итоге скрывать лужи крови от глаз щепетильных и, как ни крути, впечатлительных «вымерших» обитателей среди таких же, ведь с детками всё и так ясно. Нечего им видеть такое, включая большие куски сочащегося мяса, оторванные конечности и торчащие наружу крепкие кости у поверженного с ободранным черепом, из которого победитель мог достать мозг и съесть его за свою «славную» победу. Теперь всё иначе не только для него, но и для того, с кем он сейчас борется, продолжая добавлять в сию битву жару от своих отточенных для его веса приёмов. И сильно устрашающей мимики своей раскуроченной морды в хитиновой коже, в особенности в тёмное время суток, где мог внезапно появиться вот такой сюрприз на огонёк, отчего испражнение на месте может быть обеспечено недельной нормой и даже больше. И в этот день на огонёк среди «женского» горячного и очень упёртого очага, не собирающегося уступать ему в своей железной, необходимой правоте.       И как это барионикс-«мужик» вообще позволил себе биться с крупной самкой тираннозавра-вполне себе зрелой «женщиной», недавно снова ставшей матерью, но уже с большим риском для самой себя? И даже при даче воли самому себе избивать её до потери крови и кислоты в желудке, если та замешкает… Всё как нельзя проще, и при этом вызывающе: именно она «вызвала» его на столь серьёзный разговор по душам, без лишних рычаний безвыходности и со своей жаждой мести заслуживающего этого. Специально выбрав время без излишнего зрительского внимания, она очень не любила его. В то время как он собственной персоной планировал наступление с одной лишь «стандартной» единственной целью — возбуждаться от её «женской» злости в ярости, где дал себе понять, что не испытывал ничего подобного в прошлом, и на вряд ли достигнет похожего экстаза в будущем от природной слабости «дамских» особей. С обоснованной жаждой… жаждой её присутствия и её возмездия, на свершение которой ему будет очень приятно смотреть и противостоять ей.       Грохот от их ударов, неважно от чего, раздавался в диаметре тридцати метров, деревья рядом умудрялись шататься от ударной волны, сопровождаемой свистом и мощью искусственно вызываемого ветра. Но никто и не думал вмешиваться, хоть помощи самка ти-рекса просить и не намеревалась, ведь это была только её битва и её расправа. Она знала, что должна была это допустить ради управы над ним и ради достижения столь необходимой ей справедливости в свете последних событий её хладнокровной, но предусмотрительной жизни. Она решилась на этот отчаянный шаг, посчитав, что способна на это… способна будет с ним справиться и выбить беспросветную членовредительскую дурь на пару с занимательными изнасилованиями чужих «жён» ради кайфа хотя бы частично. И никто другой не смог бы сделать такое за неё, ибо тираннозавр, учитывая эту подземную местность и список видов обитающих здесь, считался вторым в «касте» самых сильных и умелых бойцов по своей хищной природе после барионикса.       Так сложилось после того, как среди этих мест осталась из них в живых только эта самка, успевшая отложить яйца своего будущего поколения, где не придаст внимания, что продолжать её род зубоскалистые динозаврики будут друг с другом. А ради их необходимой адаптации к миру была просто обязана выжить, победив его. Похоже, достаточно обнаглевшего «мужлана», чтобы вовсе без раздумий соглашаться биться со зрелой «женщиной» горячей крови, которая была в состоянии сравнять его рожу с землёй. При этом из-за своего сердца, ищущего желанной справедливости в этом бою, оставив в живых и с пищей для размышлений на будущие свои походы с дыханием смерти и с поиском смысла такой жизни. Но ведь он и этого не допустит… все её нравоучения через прямые действия с бесящей правильностью. Даже и не думая оставлять живой её… но на мгновения планируя, как будет якобы попирать её оставшуюся честь своим грузным толстым членом. Тем более, когда в курсе, что она специально спрятала своих троих детей подальше от нагретого места… как можно дальше во имя своей незаметности от его вовсе дикой, довольно жестокой натуры по людским меркам. Ибо в случае её поражения он придёт и за ними, учуяв яйца по запаху и тем самым прервав род тираннозавров в этой области навсегда, ведь табу инцеста вовсе не касается животного мира.       На данный момент большущая самка, казалось бы, вырывается вперёд, удачно поддев чересчур перепутавшего берега альбиносового самца своей тяжёлой головой под его брюхо, сумев отбросить его наземь. Всё же этого было явно недостаточно для того, чтобы барионикс полностью рухнул и следом прочувствовал сильные удары материнской злобы грузными задними лапами по его роже, так как он устоял на своих двоих. И даже попридержал себя передними, чего абсолютно не смогла бы сделать тираннозавр из-за своих, довольно коротких. Вот, он очухался после удара головы дино-мамаши, разбрызгав слюнями землю под собой. И, пока грубо хрипел, стремглав налетел на неё, пробуя осуществить захват с разворота. Следом обхватил для этого её бок и корму, чтобы также ударить её в брюхо задними и отскочить от силы удара.       Даже если тираннозавр была бы сейчас беременна, его бы это нисколько не остановило, будь он совсем опьянён яростью, желчью и желанием трахаться с ночи до утра, но лучше наоборот… ну конечно. И, на минутку, даже всё это необходимо было преподнести с чувством стиля и циничной самоуверенности, как думалось в его бесчувственной башке. Но она сумела распознать его действия сразу, на миг даже посчитав, что тот позорно повторяется и показывает свой недалёкий ум в сравнение с беспощадной самочьей логикой, если насильно её пробудить и дразнить её своими прямыми действиями. И вот, ти-рекс вовремя повернулась в прыжке, чтобы сделать здравый тычок в бок, а следом своей стопой со всей дури отправить его в далёкий полёт, вознамерясь отбросить к ближайшей скале. Что и случилось, отчего она довольно рыкнула своим горластым голосом, который мог знаменовать у прочих, спящих в этот момент динозавров удивление и подбадривание её в своих мыслях.       О, безусловно, для своей громадной силы она была удивительно умна, заметно фигуриста, и хорошо понимала, как действовать в той или иной ситуации, чтобы быть умнее и расчётливее других. И часто без применения своих сотрясающих горы физических возможностей, если в этом не было необходимости и здравого смысла, что и справедливо выдаёт в ней «даму», не лезущую на рожон даже при необходимости, подобно такой, как сейчас. Потому успела совершить кладку яиц там, где он не достанет, не горя желанием покидать свою, полностью свою территорию. Коей в его максималистских понятиях является весь подземный мир под замёрзшим островом — в скрытой пещере на обледенелой поверхности. Пусть с одной лаской ему ещё предстоит однажды поделить его, хоть этот альбиносовый чёрт не желал этого допускать никогда, пока жив.       О да, даже при ударах голенью, туловищем и толстенным хвостом изящества у этой большой мамочки было не занимать, стоит ей прописать удар задней лапой, где не мудрено завлечь изгибом бедра! И сейчас ей действительно удалось отбросить этого свирепого «холостяка» при узких течных сучках на полдня, упивающегося властью над всеми по всему расписанию приёма пищи, к скале. Чтобы он, сука, получил сотрясение и кровоподтёки желательно изо всех дырчатых щелей, после которых даже не смог бы держаться за яйца между бёдер, не то чтобы просто встать! Так ей казалось… но он не долетел всего лишь пару метров, да и сила трения его об землю стремительно убывала. Разочарованно вздохнув и оттерев большую струйку крови со своей огромной пасти, увлечённая праведным боем тираннозавр быстро побежала навстречу лежащему бариониксу, который уже приходил в себя, вознамериваясь продолжать его добивать своей мощью в своём «дамском» стиле.       Только подбежав, она уже с прискорбием заметила, как тот сразу стал возвышаться над ней, тяжело дыша, сплёвывая слюну с кровью и отхаркивая. Не успела что-либо предпринять со страхом в своих очах, как тот взял и полоснул её по шее до крови, частично коснувшись также щеки. И затем вцепился в её бока мёртвой хваткой своих длинных когтей, поднимая её тем самым на задние лапы ввысь, и следом поднимаясь также сам. Теперь она была всерьёз напугана его действиями с почерком нетерпения, но не настолько чтобы душа… столь фантастически сильная, грозная, но достаточно добрая душа ушла в пятки и отдалась намечавшейся сексуальной расправе, лишь бы поскорее это кончилось. Она тотчас поняла, чего он сейчас хотел, и могла такое ожидать, пускай было больно думать о таком омерзении… Но всё равно на сердце было очень жутко от тех ласк, какие он вообще предпочитает в своей уродливой натуре, чего только не совершая со слабым полом.       Расширив зрачки, дино-мама в толстой коричневой шкуре с раскрытыми глазами мигом представила, что произойдёт с её не вылупившимся детёнышами, если она потерпит поражение от альбиносового, абсолютно жестокого властелина этих земель. Ведь если и прогнётся под ним, как шлюха, которой не нужно повторять дважды, заключая тем самым сделку, которую и кровью не омоешь, пока всячески притворялась бы весьма удовлетворённой… не наплюёт ли он вообще на это как можно дальше после достижения желаемого? Хотела было резво дёрнуться и для начала сильно дать по шарам, а после исполнить серию ударов в грудь, но будто бы оцепенело стояла из-за его грубой мёртвой хватки. А он, этакая ужасная пошлая сволочь, стал откровенно ластиться к ней, прижимая свою свободную лапу ей на подрагивающую корму, успокаивающе наглаживая её когтистыми пальцами. Осмелился без долгих притязаний впиться в неё также когтями, потихоньку царапая её большой и восхитительный для динозавра круглый зад с нажимом.       После, как только прижался к ней вплотную, позволил теплу в паху высвободиться, и тёрся им, своим горячим от битвы и пробуждённой похоти об её, обледенелый и подрагивающий от его безмерно хладнокровных действий и отсутствия всякого стыда. Наконец, призывно порыкивая ей в ноздри, чтобы её проняло насквозь, стал страстно облизывать её начавшую заливаться слезами большущую морду снизу доверху «змеиным» языком. Вовсю испачканным в собственной крови внутри полости большой пасти, не забывая и про шею… всё пачкал и пачкал её своими кровяными тельцами ради очередной фантазии из прочих на каждый день. А его очень большой и твёрдый кожный элемент настроения с каждой секундой ощущался всё более явно почти у клоаки, пока его обладатель неторопливо поглаживал спинку небезосновательно разгорячившейся сильной духом матери своим крокодильим хвостом.

Теперь не хочется ничего, кроме как улететь с земного мира. Всё выше и выше в небе. К солнцу, как Икар. Ведь мне так тяжело смотреть на тебя после моих слов. Я вызвал сильную боль в твоём сердце, когда ты в моём — нет.

      Барионикс вот уже пару минут продолжал с увеличивающимся настойчивым влечением бессовестно пачкать морду самки тираннозавра своей смесью из крови и похотливых слюней, обильно выделяющуюся из языка, пока вылизывал каждый сантиметр её носа, лба и пасти. Мало того, эта тварь будто бы пытался сладко поцеловать несчастную мать вплотную, чтобы она почувствовала себя хоть немного эстетически хорошо и высоко перед неизбежной, как он думает, смертью! Возбуждаясь её начавшим «выходить» из тени предательским в этой убийственно прекрасной ситуации запахом феромонов, смешанных со вкусом закипающей крови из его пасти и её рваных полос на шее, белый ящер всё более бесстыдно прижимался своим сильно потеплевшим пахом к её паху вплотную, в то же время целуя с прикусом ещё более горячо и настырно. Чертовски большущий член же по его велению не спешил выходить в полной стыковой готовности отодрать понемногу увлажнявшуюся клоаку слабо дёргавшейся из стороны в сторону дино-мамочки.        Блять, она совершенно не находила себе места от возбуждения его сильно извращёнными ласками, осмеливаясь напоминать себе, что бы насчёт её решения и потворствования сексуальной природе мог «заявить» её погибший муж, и тем самым позволяя своему животному разуму эволюционировать. Она отнюдь не хотела безумно жаркого спаривания от беспощадного, аморального убийцы слабых и сильных. Она вовсе не желала быть его очередной подстилкой только потому, что ему ударила в голову моча, будто сегодняшний свет луны сиял особенно ярко и чисто. А потому спутница Земли благоволила их сексуальному развлечению до беспамятства, давая намёки, что он не просто так обращает на неё такое прямолинейное внимание. Что запросто могло считаться достаточным основанием для водоворота страсти прямо в глубокую бездну горячего самообмана. Всё, что должно было двигать её чувствами к безумной твари, пьющей кровь разными способами каждый день — растерзание, потрошение и каннибализм, ежели ярость не утихнет.       И насколько же печально то, что бедная мамочка ти-рекса вовсе теряла из виду все эти цели насчёт него, стоило ему грубо соблазнить её и увлечь в жёсткое спаривание? Чтобы на мгновения забыть о вражде и серьёзно притупить свой разум… в итоге таять от всего этого и отдаваться друг другу более, чем полностью! Она хотела все эти сочные сны разом наяву только со своим самцом… обычно солидарным с её непредсказуемыми половыми хотелками без вопросов, впрочем, как и большинство знающих свои «мужские» обязанности. Мужем, которого барионикс и убил, мерясь силами прямо у неё на глазах! Переломал ему маленькие лапы и скрутил их с хрустом даже тогда, когда тот был ещё живой. И орал безвыходным рёвом не то от боли, не то от того, что уступит титул от настолько бесчестного способа получить его любой ценой. От довольства собой альбинос с крокодильей мордой впоследствии втаптывал его труп, из которого брызгали литры совсем уж тёмно-красной циркулярной жидкости, и лопались внутренности, прямо глубоко в землю. Тем самым стал полноправно самым сильным в этом тёплом тропическом аду под его грузом задних лап. И его правил без прав на неповиновение, за которыми следовали изощрённые смерти.       Горькие, с пугающим смешением эмоционального и столь наивного, но очаровательного «женского» тепла слёзы продолжали течь по щекам тираннозавра, несущей серьёзную ответственность за своё потомство после мужа. За все его нынешние выходки самка уже точно собралась врезать бариониксу промеж глаз и выколоть их… Но понимала, что куда действенней будет ослабить его бдительность своими чарами, чтобы совершить ответный удар за свою боль и половую слабость перед сильным врагом. Раз уж просто напросто сопротивляться разными способами, и в итоге нарваться на самое страшное, только лишь раззадоривало бы его всё больше, настырнее, без права на сопротивление изнасилованию. Однозначно стоит дать понять, что это грязное чудовище в белом, иногда чистом «наряде» исключительно ей ненавистно, вот только сделать такое может быть куда проще, если дать понять, что он будет нагло отвергнут во время совершения любви. Которой, безусловно, не должно быть из-за разных дорог и чувства чести, для неё — необходимости справедливого суда над этим натуральным животным.       Вот только сама стремительно теряла эту пресловутую бдительность из виду, стоило лишь дальше позорно млеть, насмешливо фыркать и нежно урчать от его двусмысленных и обманчивых… но таких знойных и искренних ласк! От которых было не мудрено вспотеть и прочувствовать сильную дрожь до потливости, вызванную собственной недальновидностью и назойливым стремлением быть любимой до предела при любой дерьмовой ситуации. Быть объектом обожания со всех пикантных сторон для своего врага, который и дальше продолжал бы разжигать огонь внутри себя. Если только дино-мама могла предвидеть и осознать, что одним своим присутствием, своим укладом жизни, и что бы ни делала… всё равно заботливо «поглаживала» его чёртово проклятое гнилое либидо, сама того не ведая об этом! Ведь столь необъяснимая любовь на расстоянии и с целью пользования не совсем как игрушкой, явно могла быть одной из важных причин посягательства на жизнь самого сильного существа в подземном мире.       И настал тогда конец воздержания перед ней… конец, к которому стоило готовиться по большей части морально. И точно рассчитывать свои действия так, чтобы испуганная птичка не только не упорхнула восвояси, но даже захотела остаться и великодушно принимать того, кто желает баловать её пикантным вниманием. Ибо с самцом ти-рекса биться было куда сложнее и рискованнее, чем с прочими, которые годились лишь на зубочистки или боксёрские груши. В то же время азартнее донельзя… как ещё любящему риск существу развлекать себя, когда мало кто готов преградить ему путь?       Может быть именно поэтому белый ящер так яростно хотел расправиться со своим соперником по силе, чтобы обладать его нажитым и нагретым… его верной пассией, когда остальное, что могло быть, вовсе не нужно. Как бы то ни было, исходя из противостоящих чувствам мощного мимолётного удовольствия соображений совести, на миг она сообразила, что сама начала отдаваться его прелюдиям, также с присущей ей нежностью вкупе со страстью целуя его под его грубым чешуйчатым подбородком. Отчего он ослабил хватку шеи и тянулся к достаточно мягким соблазнительным бокам в толстой коричневой шкуре всё ближе, в то время как второй передней лапой, ранее обхаживающей корму, он сильнее сжал её своими когтями, тем самым прижимаясь к её паху ещё сильнее… Точно, подобного кайфа от прикосновений до секса барионикс довольно давно не испытывал! Отчего даже резко опалил своим горячим, распущенным дыханием с превеликим наслаждением её шейку, и попробовал глубоко поцеловать от чудовищно кайфового экстаза, который только могла испытать его ненасытная убийствами душа.       И этот же громадный альбинос не мог поверить сам себе, что клоака опустошённой в своих глазах дино-мамаши вовсю теплела к его искусным на сексуальные дела очень когтистым пальцам, всё требуя животные ласки большим и длинным влажным языком! Шаловливым на такие пикантные моменты язычком, подобным кобре, который мог пролезть ко всем гипер-чувствительным точкам внутри полового органа самки, и вылизывать их с такой же сумасшедшей яростью, как от битвы, только романтической. Всё это так очевидно, так низко… но весьма и весьма невероятно! Просто невообразимо, и с трудом уложится в голове у любых умов всех времён. А ведь большая привлекательная мамочка, пока ещё была в адекватном состоянии аффекта, не желала признавать ни под каким предлогом, что он… так по-демонически избавился от более сильного соперника ещё и для того, чтобы добиться её лапы и сердца. Да ещё и опьянённо от любви отлизывать ей, сколько пожелает его душа… осмеливаясь надеяться на взаимные чувства! Что он в самом деле хотел быть с ней и желанно любить её каждую ночь, что звучит смехотворно и с фальшивой злобой. Что может быть более жестоко, чем любовь и чувства, когда голос разума, к которому умному созданию следует прислушиваться, полностью им противоречит! Но она, всё ещё на мгновение потерянная и разбитая, отдавалась… отдавалась своей подачей вперёд для пошлых объятий даже тогда, когда головка очень внушительного члена вовсю упиралась к клоаке и проводила по её краям. Чёрт… вызывая тем самым невыносимый сексуальный огонь и частый вздох от накрывшего их ореолом плавящего жара. От которого будет и очень больно, и невероятно приятно… Зло и добро могли объединиться только лишь таким образом, и с подобным эмоциональным окрасом вокруг них. Тяжело вздыхая от страсти ему в его пасть, тираннозавр не без разбуженной горячей похоти в своём сердце пробовала подцеплять своими охрененными скоплениями острых клыков, чтобы игриво поддеть его губы и прикусить от удовольствия его любовничьей работой.       Барионикс в свою очередь заурчал от довольства собой, и, в это время сжав очень упругую объёмную ягодицу посильнее, продолжал облизывать языком израненную и всё опаляемую его дыханием шейку жёсткой и уверенной в своей силе самки ти-рекса. В это же время прикусывал своими обширными клыками её язык обычной формы. Оба закрыли глаза, оба впускали горячую… громадно горячую сексуальную страсть, и противоречащие друг другу спектры эротических чувств в свои чудовищно-хищные сердца. Оба игрались со своими достоинствами, на первый взгляд, так неосторожно и опрометчиво, в итоге они внезапно поняли, что захотели попробовать друг друга на горькость и сладость вкуса не только во время кровавой баталии. Что абсолютно звериная беспринципная эротика может быть впечатляющей и волшебно красивой даже между двумя самыми крупными и свирепыми доисторическими палачами, когда одна из них двух всецело отрицала такую спорную, плотно запечатанную сущность внутри себя! Вернее всего, именно сейчас они в самом деле ни о чём не думали, пока продолжали дарить друг другу ласки всеми известными им возможными способами…       Но, по инициативе реально большой мамочки с хитрым умом, так не могло продолжаться дальше… она точно не собиралась дать возможность ему победить мирным путём половых утех. Ибо тогда не было бы смысла в её жизни и действиях, ради которых она и встретилась со своим врагом, чтобы люто выбить из него всю отвратную и членовредительскую ересь, которая напрямую её коснулась и разрушила прежние весенние надежды на заботу и ласки своего погибшего мужа. Она, специально поддавшись зову природы, обвила своими маленькими передними лапами шею альбиносового демона-нефилима, доставляя ему игривую щекотку своими пальцами, чтобы глубоко поцеловать его взасос. Между делом облизывала языком его острейшие клыки, чтобы капли крови шли также оттуда. И следом сделав всё это для полного послабления его бдительности, в том числе обводя коленом его живот… после очень довольного рычания чересчур навязчивого «партнёра», и выпуска ещё большего количества слюней возбуждения, сильно дала коленом по его груди.       Далее задние лапы полностью пошли в ход сразу же, и справедливая мать-вдова, будто очнувшаяся от сильно затягивающей дымки жаркой сексуальной охоты друг с другом, нещадно била стопами по его развратной роже, по возможности исцарапывая её своими не менее острыми когтями. Обезумевшая от не унимавшегося горя, смешанного с сей очаровательной похотью, не похожу ни на какие прочие, она наконец со всей дури дала ему по шарам и резко наступила на его тушу, чтобы удерживать и продолжать избивать в очень неудобном для него положении. Отчего рассчитывала, что теперь, после этого не составит труда загнать его в угол к скале и прибить его башку к ней чем-нибудь острым, чтобы насквозь и с мозгами всмятку. Пока тот, очевидно, что стал бы держаться за набухшие и сильно покрасневшие яйца для высвобождения кучи спермы едва ли не в её пасть… Но и это не успел бы сделать, чтобы на ничтожные секунды унять сильно тяжёлую боль от нетерпения перед новыми ударами материнской самочьей ярости. Пока судорожно придумывал бы способы отпора или отступления, после чего через некоторое время мог мстить, просто не желая кончать с собой из-за какого-то там одного честного поражения.       Что тут говорить об ответных атаках в момент, когда барионикс, измятый смертельными самочьими кулаками в полную силу, действительно оказался настигнут врасплох… И вызвало это в нём к ней и её непрошибаемому бесстрашию неподдельное, глубокое уважение! Но всё же выбрался из тисков очень сильных и крепких, будто кремний, задних лап при помощи гибкости тела с шершавым кожным покрытием. Вот только не успел что-либо сделать, поскольку молотящие удары сверху и до пояса начали продолжаться, казалось бы, каждую секунду.       Тираннозавр во время всего этого пути до большой скалы, об которую планировала размозжить его череп через кожу, уверенно лидировала, ни на секунду не давая тому отдышаться своими постоянными ударами по всему, что видит перед собой. Всю эту молотобойню она сопровождала надрывным рычанием, более громким, чем обычно… продолжая заливаться слезами от осознания того, что чудовищный любовник-кретин мог с чувствами любви к ней, но жестоко изнасиловать её с её же согласия, которое можно было бы вызывать одурманенным разумом! И вот, подведя к скале, вовсю израненного и измятого, без живого места спереди… истекающего не прекращающимися струями крови со многих участков тела, где были нанесены грозные, яростные самочьи удары, дино-леди только приготовилась вершить суд над ним. Как и он над её мужем из-за собственного раздутого эго, подпитываемого кровавыми путями, омываемыми тем, насколько сильны желания в природе и как порой бесполезно им сопротивляться.       Но не смогла «миледи» сделать это… при своей в целом доброжелательной женской натуре не смогла его хладнокровно убить с присущими ему одному жестокостью и садизмом. Всё продолжая смотреть на избитое, будто с формами от ударов кулаками, и перебитое тело барионикса со всех сторон, куда наносились удары от полностью озверевшей материнской особи, она держала его стопой за шею, пока тот стремительно задыхался. Ещё некоторое время раздумывала, стоило ли прибить его к этому камню до буквальной протечки мозгов наружу, чтобы и они не «мучились» от поехавшей злобной натуры белого рептильего развратного дьявола, что допускал без раздумий ради кровавых забав для себя. Да и вообще, мало ли чего вообразит, стоит ему только глянуть промеж внутренних сторон бёдер, пока виден обзор с ногами, выстроенными в разные стороны — по стойке и прямо вперёд.       И, снова пустив слёзы, а следом пронзительно зарычав от обиды на весь мир и своё всё же всепрощающее сердце, тираннозавр грузно села на корму от бессилия и усталости, приложившись спиной к скале, и медленно съехав по ней к земле. Когда стала закрывать глаза от переизбытка эмоций с кошмарной усталостью, тут и услышала его разбитое дыхание. Дыхание не павшего, но измученного увечьями воина, несовместимыми с жизнью для куда более мелких созданий. Воина и самопровозглашённого хозяина, который так и желает лезть на рожон самостоятельно, выказывая гордость прежде всего перед самим собой. А также его систематическую дрожь от ноющей боли везде, где она являет своё невыносимое присутствие…       Честная с самой собой, и оттого удивительная ти-рекс не посчитала себя слабохарактерной течной блядью, когда подвела свою переднюю левую лапу, чтобы протянуть ему жест… ему, лежавшему без сил также слева от неё. И в итоге сплести свои пухловатые пальцы между его цепких тонких и хищных, наподобие степного орлана. Наконец, они могли обдумать своё поведение друг перед другом, не собираясь «говорить» ничего присущего их ультразвуковому, очень громкому «акценту» изложения сути… а просто слушать абсолютную в своей вечной своевременности сладкую тишину спящего мира. Ведь так и должно быть, просто обязано, чтобы было именно так и никак иначе, когда уже и так мозг не был в состоянии определиться, кого вообще слушать — разум или эмоциию На время парочка огроменных мясоедов допустила эти тихие мгновения, чтобы просто подержаться за сплетение пальцев… не обдумывая никаких блядских кровавых реваншей на сегодняшнюю ночь забвения и перерождения.

Для меня это большая тяжесть, будто вижу её перед собой. И мне хочется видеть её более чётко. Я заслужил, ты здесь ни при чём, моя сладость.

***

      Примерно в это же позднее, для кого-то недетское или наоборот, полное всяких вполне вообразимых, но также невозможных опасностей время кое-кто также решил осмелиться и выйти из его режима безопасности при острой необходимости. Режима, который исполняют в этих землях те, кто не только умнее и кто точно печётся за жизнь свою и своих близких… но и те, кому даром не сдалось влезать в неприятности, что без причины, что с ней. Не при свете луны выяснять отношения, что часто приводит к двум путям решения конфликта, не всегда перемирием. И уж точно резон не в трусливой натуре, иначе о каком выживании в совершенно чуждой «несуществующей» местности могла быть речь… почему бы не называть «трусость» более подходящим словом, как благоразумие? Проще говоря, на сегодня безвольный диссидент против пищевой цепи плевать хотел на законы, также возникшие сами собой, умело подстраивая их под себя, надо же, своим обезоруживающим обаянием при склочном характере и холодном оружии.       Впрочем, и ночью… порой только ночью можно довольствоваться невероятными красотами подлёдного мира при рассеивающемся повсюду серебряном свете спутника Земли на чёрных небесах, какими бы они ни были — существующими или невидимыми. Фантазиями, от которых может теряться дар речи и между тем открываются новые горизонты воображения для спокойных и увлекательных снов, часто благотворно влияющих на ум… взаправду тогда находилось куда больше места прекрасным образам, нежели однотипным эротическим шоу наяву. И в основном этому способствуют светящиеся в глубокой темноте «вещи», служащие отличными фонарями для освещения пути, и далеко не только луна. Точно, именно ночью открываются красивые таинства, когда все дневные пересмотрены и уже вовсе не впечатляют.       Но обычно сей, не сказать что железный и нерушимый комендантский час могли без зазрения совести нарушать «туристы» — всё же достаточно редкие гости, обязательно попавшие сюда по ошибке. А как же это ещё назвать по-другому, кроме того, что они заблудились в основном по глупости и случаю, причём довольно круто? Из-за постоянной опасности в лице барионикса, успокоенного на сей раз, им лучше не высовывать свои носы где вздумается, пока целы и могут дышать на совершенно чуждой затерянной земле. И вовсе неважно то, что ныне ящер-убийца полностью разбит мощной, и в то же время элегантной самкой тираннозавра, которая сумела отстоять своё право жить спокойно на этом свете почти что в ущерб своей железной психике и «дамскому» сердцу. Мда, бесящие своей внезапностью «туристы», которых по факту днём с огнём не сыщешь, и не нужно этого делать в связи с повышенной опасностью сего заповедного «курорта». Пусть забредают в не такие уж опасные местечки наверху и продолжают морозить свои яйца там, если дорога жизнь при сохранности половой охоты. Всё же они могут оказаться здесь будто бы раз в триллион лет, если по желанию… или это число слишком гиперболично даже для романтичного в своей жестокости Юрского периода человечества?       В целом, самым первым из таковых индивидуумов действительно оказался самец ласки, о котором было упомянуто ранее — не членом, не задиристым характером, а желанием быть круче и сильнее тех, с кем приходится уживаться вплоть до того, чтобы думать, как они. И о чём мог помнить в свою же пользу, нескрываемо почёсывая свою гордость за себя, без стеснения делая это перед случайной публикой, если таковая могла подвернуться на пути. Далее, спустя не особо продолжительное время, он стал полноправным жителем этих владений, хоть никто не привилегировал ему такого права… так почему самому себе не разрешить? Ведь природа давно и почти что безучастно раздала их животным как будто яркой россыпью вокруг них… словно не собираясь ни за кого нести ответственность. И никто давать его ему и не собирался, он сам посчитал нужным добиться сего расположения прежде всего в своих глазах. Ибо крутые жизненные условия мира под всевыдерживающим льдом просто обязывают сделать это, ради кормления собственного здорового эгоизма без излишнего хвастовства, или просто ради сытого желудка на каждый день. Взаимодействовать с ним и его природными причудами, быть всегда начеку, и иметь довольно хорошие боевые навыки для дачи отпора и добывания пищи.       Всем этим ласка, известный даже среди множества кланов динозавров, как охотник на них, а по данному с рождения имени — Бакминстер, овладел довольно давно. И также, сколько помнит себя живущим здесь, давно общается с миром динозавров на «ты», не кривя душой прибегать к грубым словам в своей речи, когда часто бывает честен самому к себе. Без каких-либо статусов, которые он люто-бешено ненавидел, но молчал в тряпочку об этом среди обществ таких же разумных созданий, как и он, когда-то это было давно… Любопытно следующее предположение, что если бы всё то, чем этот одноглазый, в сокращении, Бак овладел, проживая здесь жестокую, но очень удивительную жизнь, обрело материальный облик… он не то что бы общался с ним, как с закадычным другом с детства, но и даже на полном серьёзе животно трахался, как со своей горячо любимой возлюбленной более двадцати раз за одну ночь. Раз всё ещё жутчайший и извращённый пострел, пусть взрослый и с хоть каким-либо извилинами, отвечающими за здравомыслие при полном постоянном безумии его обители крови, где ни разу не было места лояльным уступкам.       При его обитании в этой прекрасной и опасной глуши по пути не особо часто попадались зеваки с поверхности, которых обычно он замечал сразу, по запашку страха и прочих других не менее характерных. Иногда тут же спроваживал к выходу, в зависимости от того, насколько он далеко, как можно быстрее, после того как они волей обстоятельств могли понять, что это вообще за место такое… Кто-то оставался с ним некоторое время, доходившее до нескольких недель, для черпания знаний особенности выживания в смертельных условиях, которые пригодятся в любом случае. К сожалению, во время и после обучения некоторые всё равно погибали по неосмотрительности, или же, в самом деле как герои… безрассудные и примитивные в своих идеалах, но герои, чёрт бы их побрал. Тем не менее, Бак после неоднократных таких случаев уже вовсе перестал как бы «оплакивать» павших, поскольку со своей стороны делал всё, что мог, помимо провода до входа обратно наверх в зиму и стужу.       Ну и конечно всё же самым печальным можно будет счесть то, что среди всех этих попаданцев в мир «иной» очень и очень редко были самки. Пожалуй, они даже в этом плане явно умнее, хитрее, и в твёрдости собственных возможностей порой опережали Бака своей неуместной самоуверенностью при полчищах кровожадных и не очень рептилиях. Вот только какова вообще может быть гарантия, что «дамы» не спасуют при первом нежелательном контакте? Обычно запросто будут глотать свои супер-возможности и железную самостоятельность, встреться они лицом к лицу с тем же бариониксом… и после спасения начнут осмеливаться заново, а от таких баб с кругловатыми боками, по мнению ласки, вообще нет проку и одна лишь трата времени. И всё равно вот бы одна спусти вечностью сюда забрела, да начала бы обнимать и целовать охотника за мясом гигантских чудовищ, только бы он защищал её даже от собственной тени… всё равно с ними красиво. Пущай даже не своего вида и побольше его измерения плоскостей мехового тела… ему было дико жаль от бредовой мысли, что молодые будущие «мамочки» как будто бы очень здорово обмельчали по всей Земле.       Разные беспринципно пошлые и грязные доводы кроились в самцовой башке ценителя прекрасного по части сексуальных развлечений на этот счёт. Что будто бы одна таковая, со своей метафизической мглой между внутренними сторонами бёдер, могла быть весьма богата на фантастическое количество половых партнёров. И самкам в таком случае на самом деле стали бы поклоняться и приносить себя в жертву ради требуемой организмом любви широкой души к их влажной репродуктивной системе ради продолжения рода. Какой бы, вероятно, уродливой или некрасивой из-за межвидовых связей, особь после родов ни получилась.       Но да ладно, по слухам Бак стал приударивать за самками динозавров, которые были по его габаритам или малость выше… имели место быть сомнения, что от безвыходности. Даже само соблазнение их не выглядело чем-то сложным, раз они не разговаривают языком, как более развитые формы жизни. Оттого могут быть покладистыми при непонимании, чего от них хотят. Ибо часто буквально реактивное и несносное мужское начало требовало своего, что попытался сделать недавний обидчик над потерпевшей, вероятно, далеко не только ради удовлетворения сексуальных потребностей. Так что, если говорить о бесстрашной и неубиваемой ласке, как о сердцееде… то по сути, с таким подходом к подводу мостов до самочьих сердец среди рептилоидных ветреных «барышень», а после разбиванием этих самых сердец вдребезги, он явно не обеднеет на знаки их внимания. Пусть это может быть прямо противоположное, чем кажется изначально.       Он, со временем узнаваемый во всех этих чудных землях с различной густой порослью в первую очередь для невыносимого в своей ограниченности барионикса, чувствовал себя на своём месте. Насколько быстро ласка пришёл к этому — сам толком уже и не помнил после четвёртого года, не собираясь забывать, почему назвал того зарвавшегося альбиноса «Руди». Бак долгое время считал и продолжает считать, что можно успокаивать себя мыслью будто просто напросто это первое имя, которое пришло в голову, когда он впервые его увидел… хоть на самом деле, как ни печально, это имя он хотел дать своему первенцу от той, с которой точно думал наконец начать долгую семейную жизнь до старости, если бы не случилось выкидыша. И если об этом ему диктовали голоса, обретавшие формы кузенов, праотцов или просто чумных видений с размывающимися силуэтами, Бак всегда заверял себя, что прежде всего по этому поводу его мнение осталось самым важным и нетронутым «личностями», порождаемыми головой, как ни странно, творческой личности. Художественной и мечтательной даже у такого, как он… при вздохах полной грудью и безудержных поступках, от которых могла зависеть его жизнь.       Но даже его вовсю намётанный глаз, усиленно работающий за оба, а то и за три, не в состоянии отследить всех вездесущих, как покров полумрака, случайных мелких гостей. И правда, чтоб им пусто было заявляться сюда как будто из чёрной дыры, в особенности ночью! Порой проходит день, или два с момента, когда такие экземпляры попадают в странные земли, абсолютно не похожие на окутанные слоями снега территории кажущегося нескончаемым ледникового периода. Особенно если эти недальновидные существа мелки и изворотливы, то тогда жизнь вовсе стала бы чудесной и ничуть не нервирующей… отчего ответственность возрастала бы как снежный ком. С одной стороны Бака не касались бы трупы тех, кто попал под раздачу случайно, не дожив до момента встречи со своим так называемым спасителем, но и с другой не пройдёт мимо, если услышит или почувствует. И если они правда с самоуверенным умом, это было бы вовсе замечательно, ведь что-то более лучшее в отношении конкретно чего-то просто не может существовать. Сами угодят в ловушки и не будут его беспокоить, раз никак не собираются отмахиваться от идеи что-либо доказывать, пусть часто это даже уже не выглядит смешно… только горестно и глупо.       Одноглазый пират своего мира, Бак не привык, и в целом не хочет жить так, несмотря на свою наглую, в меру циничную натуру, усугубившуюся и прогрессирующую ещё сильнее на охотничьих причудливых полях. Возможно, побуждение помощи тем, кто нуждается в ней и будет ценить её «больше своей жизни» однажды может аукнуться его желанию быть неприкасаемым и единственным хозяином своего мира, посмевшим укротить и «нагнуть» своим бесстрашием тех, кто жил в нём до него. Что ж, тут слова излишни… над этим психованный пушистый разведчик Бакминстер ещё успеет подумать среди тиши будущих ночей — холодных или же с отличным укрытием от редко проявляющей себя дерьмовой погоды. Но не сейчас, когда желудок вынужденно «вздумал» играть свою голодную симфонию и мешать ему во всём и везде, отчего излишний отборный мат перестаёт занимать мозги и станет выходить наружу. Благо, ласка явно не считал пыткой общаться с другими нормально — кто бы он ни был, лишь бы не враг.

***

Я стоял на краю горы, взвешивая сказанные мной слова. Всё думал о вчерашнем между нами, и безвозвратно ушедших чувствах. На мгновение услышал от посторонних, что кто-то взлетает туда… …куда так хотел я после того, что произошло, и в чём я был виновен!

      Шурша среди большого поля потускневшей от почти полного отсутствия света в округе разрастающейся листвы, находящейся между лесом крепких секвой и разрастающихся сосен, пара неспящих неугомонных крысобелов бежала друг за другом с большим отрывом. Хоть под листьями их было видно очень слабо, они всё же бежали среди этого обширного лабиринта, тяжело дыша и продолжая разводить растительность в стороны своими хваткими ладонями, пока была возможность делать это не только головой. Больше задыхался самец с пухлым животом и пепельно-серого цвета шерстью, пока сломя голову нёсся, хоть опять же вряд ли могло быть видно под густеющим покровом ночи, за довольно быстрой самкой с огненно-рыжей шёрсткой. Слишком вертлявой и пользующейся обманными приёмами при беге для того, кто всего лишь добывает, а не тренирует своё тело. В прелестном, обворожительном обличье для своего рода, ещё более заметном своим «вызывающим» зависимым поведением из крайности в крайность, как своего рода действенный способ дразнить и выводить из себя.       Но он бежал за ней не затем, чтобы спариться на раз-два просто так или за дело, а следом пойти от неё восвояси искать жёлудь, по его неосторожности упавший прямо сюда, в эту кишащую динозаврами местность. Он догонял её именно из-за него, так плотно обхваченного её пышным сильным хвостом, до которого не так просто будет добраться при всей решимости «дамы» давать отпор кулаками. Вся суть его усталости заключалась лишь в том, что они бежали так около получаса с того момента, когда чуть были не раздавлены в лепёшку кархародонтозавром, возомнившем за развлечение давить таких «тараканов», как крысобелы просто потому, что ему могло быть скучно. Но скорее от того, что таких странных и бесполезных существ этот нахальный ящер никогда не видел. И, судя по его действиям и умонастроению с противоречиво широкой улыбкой на длинной рептильей морде, более видеть не желал… а то и вовсе причина крылась в том, что он только и может обижать тех, кто слабее его.       Сладкая парочка шебутных возбуждённых крысобелов продолжала носиться от тупой смерти, как угорелая, не забывая о жёлуде и укрытии. И раз самка по прозвищу Скрэтти спустя продолжительное время вспомнила, что сейчас вынужденно является ведущей в беге, в то же время признала, что обходные манёвры уклонения и резкие повороты в сторону были бесполезны против самца по прозвищу Скрэт, если у него прогрессировала серьёзная ломка от острой нехватки обожания жёлудей. Настолько, что он не будет отвечать за свои действия, стоит ей обостриться, попросту уводя себя на смерть, если понадобится для получения манящего взор жёлудя. Случавшиеся выступы под полем из листвы также не замедляли его ход настолько, чтобы огненно-рыжая крысобелочка могла удрать достаточно далеко. Дабы спокойно переночевать и наутро съесть трофей, ежели расхочется играться так с самцом последующие дни… судя по его теперешнему поведению, можно прекратить это хоть завтра. И в то же время, где сумеет обосноваться, дико засмеяться с присущими самочьему роду ранящими подобиями ощущений от соприкосновений к шипам роз. Но более от собственного превосходства ума и предусмотрительности над этим слишком зависимым от какого-то там съедобного предмета пепельно-серым чудаком.       Вот, приближается овраг, и Скрэтти сообразила о необходимости ускориться вдвое и резко взобраться на ближайшее дерево, а также что для этого нужно сделать. Чтобы Скрэт совсем упустил её из виду, и, шмякнувшись после падения с приличной высоты, для демонстративного разочарования начал бы рвать на теле волосы. Почти как недавно, при нечестном происшествии со смолой и её «дамскими» уловками потери бдительности при пристальном пошлом наблюдении за ней и её действиями. Может и психованный способ скорее успокоиться после поражения, зато очень ёмкий и действенный… тем более если обида на всё и вся начала бы занимать ум, стирая желание добиться жёлудя любой ценой. Конечно, ведь пепельно-серый окажется довольно низко от поля с листьями, после чего подниматься наверх ему было бы достаточно долго и сложно.       А вот сама его безысходная ярость от провала, где он обязательно делал бы что-нибудь неординарное вроде клоков собственной шерсти в сжатых кулаках, могло в его переигрывающем исполнении выглядеть эротично и забавно в своей комичности. Если бы не смотрелось так тупо и надрывно, стоит узнать истинную причину такого поведения, тут же выбирая между жалостью или посылом нахер с таким отношением ко всему на свете. И только хитрая миниатюрна «лисичка» хотела сделать так, как запланировала, потому что уже явно выдыхалась сама… как вдруг он настиг её в полёте с пронзительными боевыми выкриками. Умудрился перелететь прямо к ней почти что в объятия, как будто собираясь завалить задом к своему переду! Их резкие визжания стали сливаться в горластый унисон, как только они оба «обнялись» и покатились кубарем по самому выступу к нижней земной платформе, «усыпанной» исключительно обычной травой полуметровой высоты. И лишь эхо осталось на том краю… допустим, желая им «удачи», или хотя бы не загрызть друг друга при молодости, ведь жить дольше хочет каждый просто потому, что желает этого.       Нельзя сказать, что даже при сложившемся интересном положении «колеса» по спуску они утратили шарм битвы и темперамент игры за получение жёлудя в их ярких сердцах. Ведь всё продолжая бить друг друга и клацать зубами в надежде больно укусить, конечно, могли проверить, на что вообще годны… вот только всему виной оказался понемногу разгорающийся азарт ещё свежей влюблённости без определения её возникновения. И даже при таком от выпавших на дурные головы обстоятельств стиле их борьбы Скрэт не особо горел желанием делать Скрэтти физически больно, постоянно намётывая глаз на обёрнутый её роскошным хвостом жёлудь. В то время как сама настырная крысобелочка кусала его до крови и била посильнее, что он помешал ей исполнить отлично придуманный план таким идиотским способом. Насколько пепельно-серый неубиваемый соперник способен держаться от её выходок, напрямую касающихся его психики и одной цели везде, где бы он ни был?       Длился их крутящий момент едва ли не пять минут, и за это время они оба успели высвободить достаточно эмоций противоборства, чтобы их истощить и слечь на месте, как только это закончится, понемногу накапливая силы заново. Первой выдохлась милашка Скрэтти, как прекрасный в своей гибкости и чертах тела, но всё-таки слабый и зачастую очень коварный пол… самый что ни на есть прекрасный, который ни за что не будет считать себя слабохарактерным и требующим патриархата ради «мужского» внимания. Вероятно, как следует научена, и ни за что просто по велению теплеющей плоти не станет подставляться любому, кто не только не будет её уважать, но и пользоваться слабостью нужды не быть одной. Также не спешила вставать оттого, что на мгновение осознала сколько вообще растратила своих «дамских» силёнок, и сколько напрягала мозги для тактических приёмов скрытности, которые ничерта против Скрэта не срабатывали. Он же, как назло, или же наоборот, выдохся тоже… стоило удирать от него, причём максимально быстро, если белочка всё ещё собиралась укрыться где-нибудь на ночь без назойливого присутствия, ставшего за пару дней игривой беготни слишком знакомым.       Но как бы не так… тут-то её задело примерно так же, как задевали его внезапно случавшиеся пропажи жёлудей из лап, стоит их только заполучить. Вот только «женская» ярость и уязвленность прежде за свою гордость могла и вовсе не знать границ в поведении часто с теми, кого они любят или оказывают внимание. Разве что кроме одной — не позволять расстройству вылезать дальше ума и сердца, чтобы окончательно не наделать роковых глупостей, где даже секс не поможет всё исправить. В данном же непосредственном случае милую крысобелочку-обманщицу удивляло и вовсе множество факторов по части «попрания» её самоуважения при острейшем влечении к неодушевлённому объекту. Ей уже становилось противно присутствие Скрэта с его узколобой близорукостью, как уже могла посчитать за последние полчаса ранее… разве какой-то жёлудь может быть краше и желаннее её? Но и тут её недовольство упиралось о резонную крайность — а так ли уж она хочет быть с ним, как возлюбленная, когда с какой стороны ни посмотри — толку от него даже ниже, чем всего лишь ноль.       О да, правильно, это было бы просто нечто сродни экспрессивному искусству буйства тёплых красок… послать его очень далеко и даже отдать схваченное без боя или прочих последующих стычек! Красота — страшная, обожаемая и ценная сила для любого типа горделивой самки, уважающей себя и свои принципы жизни, и притом не зазнающейся сверх нормы, когда для этого не было причин. Однако на него разве она в самом деле совсем не действует… действительно ли её можно счесть пустым звуком, тем более при страстных навыках обольщения? Пускай они и допускались ей прежде всего из любви к актёрской игре, но по большей части ради обманов в пользу собственного превосходства. Но твою же мать… это даже не на шутку испугало огненно-рыжую в меру задиристую плутовку, запутавшуюся в своих мнимых и слишком простых «показаниях» насчёт него. Ведь в основе своей все самцы как самцы желали при встрече с ней, или при дружбе и совместном проживании только одного — её прекрасного нежного тела для терпких и стойких ощущений секса. А потому с притворным смирением вешались у её завидных задних лапочек в «сапожках» все, как один, вплоть до дарения подарков и полной потери бдительности в угоду самочьей красоте, где тогда приходило время её бесшумному и изящному выходу в победительницы.       А этот-то… кусок шерсти мог соображать, что стремглав бежал за ней с ощущением в голове, что может воспользоваться ей примерно также, как вся эта её линейка любовничков. Вот только так бегал и задыхался ради жёлудя, который не подставит ни по жизни, ни между задних лап, ни с какой стороны. У Скрэтти, эгоистично обиженной на столь безучастное поведение, просто не укладывалось в голове, что Скрэт взаправду мог представлять себе всё то же примерное влечение и спаривание при симпатии к дубовому плоду. Которое мог совершить и с ней, грубо прижав к одному из могучих наблюдательных за такими вещами деревьев, которое напрашивается на то, что «пообещает» сохранить всё в строжайшем секрете. Это было бы и выглядело куда более артистично, красиво и сексуально, нежели та же самая физиологическая любовь с неживой добычей, которую и представить-то невозможно.       Пожалуй, следует признать, что для него это слишком тяжёлый подвиг, а потому проще продолжать донимать его забавы ради. Или же убраться подальше, зарывая глубоко пикантное желание «лепить» из него стоящего её внимания любовника. От возмущения из-за всё больше выявляющихся фактов сильного влечения пепельно-серого к обычному жёлудю, огненно-рыжая стерва, ощерившись на него, хотела было уже поколотить за такую ужасающую примитивную посредственность. Пыталась уговорить себя сделать это прямо сейчас, пока тот всё ещё лежал на пузе и еле-еле открывал глаза в надежде, что его соперница ещё не сбежала. Но нет… она встала перед его лежачей мордой, всё ещё оставаясь холодной по выражению своей мордашки с дёргающимся чёрным носом. Допустила это, либо не ведая, что делает и на что подбивает, или же специально, чтобы он пробудился от своей самцовой спячки и понял, что в жизни грызуна есть полно вещей кроме жёлудей и траты нервов от их сбора. Параллельно его кривоватой длинноносой рожи стоймя расположись красивые задние лапы взбудораженной белочки, которая теперь искренне не понимала суть его мании к жёлудям, отчего было довольно сложно успокоить танцы хвоста, иногда служащего отличным веером.       Впрочем, однажды сама дала ему понять, что их битва за еду — не более, чем игра на приоритеты. Пусть и донельзя приключенческая, мило-романтичная, вполне страстная, возвышающая жуткий сексуальный голод над обычным каждодневным… но всё же игра, к тому же лживая буквально на каждом шагу. И да будет длиться она до тех пор пока они сами в итоге не поймут, что хотят от неё получить. Пока не примут то, что какой приз в итоге им ни достанется, пусть у каждого из этих двух он явно различается, сама игра в такие азартные салки без воли соперников не утратит своей ценности и дальше, к чему бы влечение ни приходило. И, наконец, поможет выйти из свода её правил к свободе с чистой совестью и желанием жизни без обмана с его мёртвой хваткой.       Всё же само участие теперь казалось ей, очаровательной белочке с накрашенными веками бестолковой тратой времени, раз этот дурак настолько якобы асексуал, что скорее с жёлудем будет готов слиться в страсти, чем с ней. Сами мысли о том, что он вообще хоть как-то попробует уложить её на лопатки, стали очень бесить Скрэтти, как будто не попрёшь против природы… Бесить куда больше в том плане, что у неё вообще промелькают в игристом шальном воображении эти тупые мысли, что совершенно неясно, зачем она вообще этого хочет. Ну на что, в самом деле, было тут смотреть, а? Тем более, когда Скрэт буквально растёкся на усеянной мягкой травой равнине в междулесье, разведя конечностями в разные стороны. Еле поднимал большие глаза вверх, пожалуй, от лени что-либо делать дальше, что говорило о его полном непостоянстве и инфантильности. И за все эти дни борьбы после первой роковой встречи на поверхности переставал считать огненно-рыжую красотку сексуальным объектом, или просто безумно красивой соперницей, за которой стоит охотиться и которую стоит заполучить.       Да пошёл он нахер с таким бесполезным отношением, пущай валяется здесь! Поначалу по жизни плетущая интрижки вокруг себя крысобелочка с аккуратными зубками и всем остальным, чем наградили её родители и природа, хотела думать о нём настолько категорично. Ей перестало быть важным даже то, что этот Скрэт буквально идёт на самоубийственные вещи, через огонь, воду и костные трубы здешних хозяев своего мира — динозавров… от всего этого выглядел ещё более прискорбно и слабовольно, никак не собираясь жить своим умом. Опять же она была очень обижена на него, пока всё ещё стояла и едва заметно дёргалась от переизбытка противоречий различных чувств, что его влечение выражается не к ней. Даже если с другой стороны понимала, что устала бы отбиваться по всему дальнейшему пути, стоит только исполниться её желанию с избытком. И ведь не имеющему за собой оснований… кроме настойчивых всплесков «дамских» игристых гормонов и определённого опыта живого «общения» с таковыми самцовыми экземплярами через спаривание.       Впрочем, не достаточно ли было подобного «общения» действиями, только без пошлости и эгоизма, а в бытовых и стандартных делах со стандартными чувствами влюблённости? Или же необходимой помощи… как тогда, где пепельно-серый крысобел спас её от спектра смертельно холодной и слишком осадочной пурги теплом своего тела и разбуженных чувств к ней. Тем более у взбудораженной и взмокшей от пота милашки не укладывалось в голове, почему тогда он пришёл на выручку, даря ей тепло своего тела объятиями, пусть при недоверии и сомнении к её закоренелой плутоватой личности. Или же ему просто было тогда тоже её жаль, и больше не нужно было никаких других причин… но ведь в то время случалась череда прекрасных моментов при взаимном желании согреть друг друга в мороз своими объятиями и чувствами.*       Всей своей ровной и статной рыжей фигуркой она стояла перед ним в прекрасном ракурсе, осмеливаясь подходить пахом к носу поближе. И не шевелилась, опустив передние лапы, а также не собираясь унимать в прямом смысле дёрганья своего пушистого хвоста. Она, громко вздыхая от разочарования, смотрела на него свысока, как и любила временами так делать со всеми, кто был или мог стать «рабом» за её красоту ради тяги к видимому и осязаемому прекрасному. Впрочем, если и покопаться в недрах фантазий, могла позволить меняться ролями в соответствии с половой принадлежностью… разве что сам её шикарный вид не всегда пробуждал в «мужчинах» это желание. Ведь как и подумала про себя насчёт всех очарованных ею самцов, обычно так и получалось ей на нескончаемую радость. Но сейчас вовсе без гордости на мордочке, с опустошённостью, ведь всё шло совсем не так… отчего ей пришлось бы уступить самой себе, пусть никому другому не должны были быть важны её лихорадочные метания чувств.       Он таки уже силился полуоткрыть глаза, желая поскорее подняться с места и забрать то, что таким наглым способом было у него отнято. За чем он гонялся примерно пару дней, в целом не принимая во внимание однозначно умилительную и редкую самочью красоту его соперницы, что по идее должен относить к себе, как нечто важное и влияющее на его ум. Хотя за всё это время романтическая и сексуальная охота по отношению к ней пробуждалась в нём вполне себе часто… чему, кстати, она так упорно не верила, и не желала признавать. Что не случалось у него старую добрую вечность, которая и вовсе обрастала неизвестностью в его памяти, как ранее нечто совершенно неважное.       Сейчас, видя перед собой её стройные гладкие задние лапки в тёмно-коричневых «сапожках», и помалу лицезрея очень даже симпатичную меховую промежность среди кремового цвета шёрстки от шеи до низа, которая была так непростительно далеко от него… он нервно сглотнул, стоило только краем глаза увидеть розоватые участочки половых губ. И ему снова стало невыносимо жарко от её присутствия… настолько близкого и смелого нахождения рядом с ним, что душа была готова уйти в пятки, освобождая тело и тем самым позволяя ему диктовать окончательные решения. Окончательно сломавший голову от выбора между ней и валявшимся рядом жёлудем Скрэт не желал поднимать голову и вставать, чтобы в итоге пришлось ломать мозги от того, как и зачем ставить точку в их несерьёзной игре. Пока снова пробуждающийся в нём «мужчина» с членом и твёрдыми убеждениями силился хорошо рассмотреть мокренькую от пота паховую область рыжей красавицы, а следом подтянутые бёдра и стройные красивые «ножки» далее по анатомическому списку её величества.       Эта несносная в своей красоте чертовская самоуверенная самка делала это настолько специально! Мало того, при ощущениях, будто тело действовало наперёд решения разума, ибо белочка так и не сумела ответить самой себе, допускала ли она такое обдуманно, или же во власти желаний. Особенно после того, как стала подходить к нему, бестолковой импотентной ищейке, всё ближе вплотную… уже наигранно злясь на него своим выражением миловидной сияющей мордашки при кремовом цвете шерсти у шейки и грудей даже при таких убийственных эмоциях. И в итоге присела на корточки промеж лап прямо перед его носом, буквально касаясь его своим потеплевшим лобком! Она давно хотела сделать это беспардонное «убожество» с ним… очень хотела понять, что такого нужно предпринять, чтобы он отвлёкся от жёлудя и посмотрел на неё, «раздевая» сверху донизу. На неё одну и ни на что вокруг… м-м-м да-а, на её в совершенстве идеальное и роковое, махонькое тело! Которое так и просится в надёжные лапы защитника, чтобы обнимать и ублажать ими каждую её часть и каждый участочек её разума. Чтобы цели и принципы окончательно стирались в угоду своевольной «искрящейся» любви с отвлечением от её последствий.       Но такой крысобел, как этот персонаж, всегда был известен своим совсем уж постоянной сменой целей, колеблясь между ними чаще, чем нужно, и мало кто из более развитых поверхности был способен закрывать на это глаза в угоду добродетели и помощи. Даже напрочь гипнотизирующие веки сексуальной беличьей красотки-сердцеедки вместе с её очень лукавыми озорными глазами одинакового цвета морского бриза не могли пробудить в нём ничего из того, что могло называться тестостероном. Ему нужно было всего лишь дать повод… а следом он сможет принять ситуацию и в свои цепкие лапки, и в очень дурную голову. Часто доводящую его до самоубийственных эпизодов и возможных увечий, которые он без введения в курс дела часто избегает по «везению»… но что делать, если каждый живёт, как ударил молоток или воспитался эгоизм. Урона, который тяжело переносят многие… но, на удивление, только не он, что никогда для него не было некой глобальной загадкой. Куда легче всех остальных из-за предположительного строения и свойств состава ультра-прочной крепкости его костей.       Мысли о вечном, близком, и при этом необъяснимом за один раз, почему пробуждённая сладкая любовь сменяется у Скрэта на соперничество с доказательством своей значимости перед Скрэтти слишком быстро, продолжали роиться в её голове. Конечно, между этим и тем, что она могла подумать о нём в качестве любимого партнёра при сравнении с прочими самцами до него, под описание которого он явно не попадает по всем статьям, не было никакой логичной связи. Тем не менее, милая самочка, в свои времена без затруднений получавшая чужое добро добровольно и без особых усилий, стоит только чем-нибудь ещё вскружить голову новой мускулистой игрушке, почти что не замечала своих половых выделений смазки у его взмокшего носа. Стоило ему коснутся её паховой области и застыть от страстных фантазий, разом заполонивших взрослый, но безумно однотипный разум… как это заново пробудило в ней какой никакой интерес к его существу. Вовсе предположив, что желание секса никогда не требует никаких объяснений, только отдачу без остатка в угоду энергии одного целого, а не порознь. И это выводило даже посреди приближающейся тёмной ночи ослепительно рыжую «даму» из себя ещё больше!       В самом деле, навязчивые вопросы об отбрасывании собственных жизненных принципов, методов и каждодневном анализе их идеальности, явно дающей свои плоды, продолжали изводить страстную в своей невинности белочку и заводить в полный беспросветный тупик. Почему она всецело желала быть полностью подмятой под ним на постели из листвы, которую собрать очень недолго даже будучи до слёз и криков увлечённой бесстыдным жарким спариванием сзади, вплоть до шлёпанья яичек о бёдра? Почему она хотела бы отупиться и жить одной гормональной целью также, как и он, чтобы понять, проще ли вообще так существовать, или всё же ограниченно? Почему она всё продолжала надеяться, что вообще привлекает его, когда в то же время не собиралась давать ему пользоваться собой так просто… и то без каких-либо гарантий ради безбашенности их игры без правил? Блять, мысли и ощущения от всего от этого выглядели, и продолжают быть слишком запутанными и перевязанными по сотню раз, что проще уже просто сделать дело и жить с этим оставшуюся жизнь. Очень быструю и проходящую, как мякину, а потому якобы всё необходимо перепробовать ради коротания неизвестных последних дней.       В конце концов, крысобелы не станут обременять себя обязательствами, если сами этого не захотят, на что всем людям разного развития остаётся только глубоко и горько завидовать. Так что, прелестная в своей нежности пошлячка Скрэтти не зря села перед обескураженным её поведением недалёким Скрэтом так откровенно… Пускай видит, пускай разглядывает повнимательнее, ей точно стыдиться нечего, пусть она жуть как не любила строить из себя полную шлюху. Пусть хоть так поймёт, что вообще упускает, стоит ей закончить игру без предупреждения и исчезнуть восвояси… возможно, навсегда. Ведь такую любовь в ослепительном материальном облаке он точно никогда не найдёт, сколько бы ни искал после того, как одумается! Если, безусловно, на это хватит толщины кишки и смелости заступления через собственные непонятные идеалы ради видимых, и прекрасных в своей демонстрации с явным знанием дела. Пускай пробует, если решится на это, после чего его привычный мир перестанет быть прежним!

Не может быть, чтобы ты посчитала, что не права! Не ты заслуживаешь этой тяжести, а только я… ведь я виновен в нашей ссоре. Но всё вижу вдали, что ты взлетаешь выше и выше, делая мне ещё больнее. Тем самым открывая глаза на то, как я живу до сих пор, и что обретаю.

      Только рыжая белочка закончила думать при разыгравшемся пошленьком воображении и собралась было пресечь свои бесполезные тяжбы по сопернику его избиением за полнейшую недальновидность, как он в самом деле лизнул её там, между бёдер… Ещё и, слизав терпкую влагу с её половых губ, потихоньку начал довольно причмокивать, пробуя и запоминая каждый оттенок вкуса самочьих половых выделений! Для неугомонного Скрэта, всё время жизни добыдчиским образом направляющего энергию абсолютно в противоположную сторону, оказалось ни с чем не сравнимым зрелище слегка вздымленной и чуточку покрасневшей головки сикеля той, которая неспроста «изводила» его своей эффектной «дамской» хитростью. Сама же головка, вместе с не слишком растянутыми губами обольстительной белочки с какого-то перепугу вовсю начала блестеть! Действительно ли обворожительная обманщица не могла принять к себе, что подбивала зависимого чудилу на секс с ней своими выходками, всерьёз принимая его за некую игрушку, которую не жалко использовать как угодно?       Спустя несколько секунд крысобел, плохо подающий усталый вид, смог представить, насколько эти мгновения могут быть сочными и незабвенными, в отличие от нередкой случайной череды увечий перед захватом жёлудей. Насколько эти минуты могут быть невероятно восхитительны… в особенности от того, что они очень редки в его жизни, о которых чудесным образом даже и не мог догадываться. И вот, только прекрасная рыжэ опомнилась, пока потихоньку соображала о своём переходе черты дозволенного, что волевой неудачник только что взял без предупреждения да попробовал вкус женских выделений, и от того начал довольно мычать… собралась было отвесить сильную затрещину пяткой по его многострадальной голове. Но застыла словно статуя, от немого негодования и полного шока… от того, как вообще такой, как Скрэт, умудрялся попадать кончиком языка к нужным точкам возбуждения.       Уж в этом случае Скрэтти не могла подобрать никаких оскорбительных слов на своём обрывистом крысобеличьем диалекте, как бы ни пыталась взять да осадить любым способом. Что уж тут сделаешь, кока он, всё-таки небывало осмелевший, с усердием вылизывал её вкусную сладкую щёлку и цеплял чуть набухшие от чистого удовольствия влажные губки своими боковыми клычками… о Боже! Все эти постыдные, неприличные ругательства просто ворохом застряли в изворотливом лживом мозгу сексуально увлечённой повелительницы «мужчин», влюбчивых в истинную видимую красоту. Пока на замену им приходили изречения восхищения неплохим началом работы языком ограниченного придурковатого создания для первого раза! Что же, в самом деле нужно было сделать, чтобы Скрэт начал так себя вести, напрочь меняя приоритеты от жёлудя в сторону самки, кроме как не близко подставиться перед ним?       Теперь и она, безусловно, не собиралась противиться самой себе и не желала больше искать ответы на собственные животрепещущие вопросы, кои в итоге всё равно заводят в тупик и ни к чему не могут привести по определению. Чувственная огненно-рыжая белочка, по-прежнему в абсолютно не наводящей на подозрения шикарной пушистой шубке, пользовалась всеми этими «словами», кои так хотела сейчас высказать далеко горе-любовнику Скрэту, в исполнении громких писков, стонов и выкриков, которые очевидны в выборе высоких пронзительных нот. Конечно же, ради того, чтобы окончательно раззадорить себя и чрезвычайно распалить своё пикантное зверское воображение при совершенно непорочном виде, на какое вообще может быть способен доисторический грызун. И с головой завлечь себя полной любовничьей уверенностью в действиях, для чего подводила распаренное от милейших взрослых фантазий более увлажнённое влагалище ближе к его носу, ради его удобства, прямо-таки встав на четвереньки.       В это же время чудесная Скрэтти, в которой сейчас точно нетрудно заметить лисьи повадки, начала плавно придерживать грузную усердную голову всё более пребывавшего в доставляющем удовольствие замешательстве Скрэта, в один миг развившего самцовый интерес к ней, как к партнёрше. Пожалуй, из-за острого дефицита пассий противоположного пола может такое происходить, или от отчаяния, или же от эксперимента познания новых границ любви. Но ведь Скрэту была нужна лишь одна любовь, и её бы хватило дальше на многие жизни, будь она не с одним конечным результатом… ну да ладно, он «вернулся». Одной лапкой самочка уже массировала клитор для куда пущего эффекта наслаждения, заставляя его таять от столь красивых и многообещающих действий в его адрес. В то время как второй бесстыже ласкала стоящую своих компактных размеров грудь и щипала сокрытые под слоем нежно-кремовой шерсти миленькие соски расписного расположения и вида… если было бы возможно их вообще разглядеть.       Шёрстка же, скрывающая их, подавалась чуть вперёд при нервном, но сладком дыхании не просто так. Начало по-настоящему доходить до предоргазменных криков, на что динозавры явно бы не поскупились своим временем прийти и понаблюдать за трахающейся мелочью непосредственным участием. Пусть даже до совокупления взбудораженные друг другом, и всё глубже опутывающие себя чёртовыми сетями взаимоотношений, саблезубые крысобелы ещё не спешили доходить… Во всяком случае она даже при томных низких вздохах эротичного кайфа точно решает, быть или не бывать этому на сегодняшнюю ночь и вообще. Моментами, вдоволь наигравшись, опускала тонкие ровные пальчики к разгорячённой, полностью готовой щёлке, чтобы цапнуть подушечками свои выделения и также попробовать их на вкус, раз сексуальное животное остервенение начало высвобождаться и охватывать их обоих своим картинным эстетическим развратом. Всё это очень чётко ощущалось стройной белочкой, пока она таким образом, казалось бы, бесповоротно ублажала себя, собравшись было плюнуть и сесть на пах, чтобы скакать на члене до утра.       От грязного, и в то же время чистого удовольствия Скрэтти прикрывала глазки своими причудливыми «морскими» веками, довольно и с причмокиванием облизываясь от каждой влажной разрядки спазмов внутри её начала. С последовательными сексуальными импульсами будто пробуя произносить эти самые слова, которые в случае с человеком современным означали бы крепкие матерные выражения полного удовлетворения половым партнёром… Отчего в итоге «кричала» их, совершенно не узнавая себя любимую и свою манерную, но миловидную прилежность даже при нескончаемых жизнях в обмане, обманывая других. В общем, рыжая обольстительница хотела этого довольно давно, в соответствующем возрасте при требующем своего организме. Ведь на время частых желаний совершить спаривание неважно с кем, всё равно просто не могла обойтись в этом случае без самца своего вида, и не только ввиду слишком разных размеров тела и полового органа, какой бы могла принять в себя физически. Но, наконец-то, вот сейчас она с возбуждённым довольством собой позволила себе быть бесстыдной и желанной именно эротичными действиями, а не взглядами!       Эта потрясающе красивая сволочь, сейчас лихо наслаждающаяся своей выгодной горячей доминирующей позой, даже и не думала вспоминать, когда в последний раз у неё был такой плавный, неторопливый и размеренный секс, вовсе без прямого контакта членом также у пасти. И даже не думала просить его об этом, в основном потому что не собиралась продолжать дальше, иначе он сразу получит слишком много. Твёрдо убеждала себя, что не простит себе, если от порывов страсти упустит момент помучить соперника ещё более эффектно и злобно. Ведь вполне понятно желание подольше быть властительницей, перед которой никто бы не устоял и исполнял бы все её прихоти, склоняясь к её стопам и целуя их, как нечто насыщенное сладостью. Потому что не заслужил, ушлёпок… и она не хотела, как бы сейчас ей ни было фантастически хорошо. Поскольку не желала вгонять себя в дремучие лабиринты объяснений собственных любовных чувств самой себе лично, самолично предоставляя профит тому, кто не особо старается жить для себя.       Скрэт, делавший такую экспрессивную и весьма познавательную вещь, как сочный куни язычком, впервые, на миг счёл это более потрясающим и затягивающим с головой делом, чем целование жёлудя во все места в случае уединения с ним. И, немного подумав про влагу, которая капала с вагины Скрэтти, теперь больше всего не смог бы вытерпеть того, чтобы хоть какая-либо её капелька между бёдер у лапок в «сапожках» упала на траву, мимо цели — его гладенького языка. А соперница-то оказалась поистине вкусной, колоссально заманчивой и чарующей во всём её существе! Даже её стойкий цветочный запах, в конечном итоге беспричинно выводивший его из себя из-за слишком неравных условий борьбы, начал обретать более густой и соблазнительный, бьющий наповал через ноздри, оттенок. И чего было достаточно для этого… так это всего лишь смешение с пошлым душком от смазки и половых желез прекрасной в своей утончённости «дамы»!       После нескольких возвышенно-страстных звериных минут старательного отлизывания половых губ и маленькой бусинки страсти в лежачем положении на достаточном для полного упоения уровне, и бесчисленных манипуляций пальчиками для ещё большего разогрева собственного шикарного тела, самка с превеликим довольством кончила ему на язык, в это же время едва не трясясь от жаркого громадного возбуждения. Она и в жизни подумать не могла, что испытает такое несколько невиданное наслаждение от спонтанного сексуального процесса при нотках неубедительной запретности с таким самоотверженным фанатичным дурачком, как Скрэт! Который столько времени, будто вечность, не видел, кроме жёлудя, дальше своего носа, и который раскрыл себя с любовничьей стороны настолько хорошо для существа, кое не совсем понимает, что делает… или же не понимает вовсе, а лапы носит в стороны. Нечто удивительное и правда содержится в совершенно обыденных вещах, стоит лишь посмотреть на них с другой стороны и под другим углом. Хоть и случай с сильно зависимым от запасов еды крысобелом очень, очень противоречив… но, получается, когда щёлкнет в мыслях, или он будет в состоянии переступать через свой уклад — Скрэт сможет стать королём своих свершений с ощутимыми результатами.       Блаженно довольная огненно-рыжая плутовка, как только окропила язык эдакого до нужного момента незадачливого партнёра своим белком, тут же опускалась вниз прямо перед ним, чтобы также лечь и перевести дух, пока сладко постанывала своими немного осевшими, но в меру высокими нотами. И далее жизнь стала ей казаться куда более удивительной, как только Скрэт провёл лапами по её промежности, пытаясь ухватиться одной ладонью между её внутренних бёдер и опустить её саму ещё медленнее и нежнее. А вот специально или случайно… вопрос совершенно другой, пускай порождал по теме всякие другие. Протяжно вздохнув от проносящегося искрами в голове «дамского» восторга, вызванного его дальнейшими действиями, Скрэтти аккуратно прилегла на траву и тут же еле слышимо засмеялась ото всех этих мимолётных впечатлений, которые никогда не забудет. И Скрэт слышал её, почти бесшумно облизываясь и причмокивая… слушал очень внимательно и всё более явно зардевался с каждым её удовлетворённым смешком. Отчего резко подполз к своей страстной «женщине», по влажному пути ещё раз облизнув её мокрую щёлку, с намерением войти в неё членом, пока стал заводить лапы за её чудную ровную талию.       Но она, тут же опомнившись и вовсе разметав из своего воображения иллюзорную страну грёз максимально плотских утех для каждого млекопитающего, больно ударила его по носу почти до хруста. Для того, чтобы тот отскочил от боли и сто раз подумал, прежде чем тыкать внутрь неё ради своей бьющей сильными и безрассудными самцовыми гормонами инициативы. На самом деле очаровательная милашка Скрэтти даже при пассивном измочаливании в неоднократных раундах просто не хотела продолжения именно сейчас, оттого что не успела сориентироваться с начала его внезапного куннилингулуса ей, вроде как сопернице. И только что, как гром среди ясного неба, ей пришла мысль, что они в самом деле невольно частично поменялись ролями, а это наводило на множество мыслей, и не все были в её пользу. Теперь она будет бегать от него, раз её завидная вагина действительно вкуснее и нежнее, чем мякоть жёлудя.какая досада! В то же время Скрэтти трезво подумала, что так скорее игра, чем битва, будет только более впечатляющей, пусть и теперь она могла неумолимо подойти к своему концу хоть сегодня в самую полночь, стоит им продолжить ругаться и следом ласкаться для спокойствия друг друга.       С каждым моментом, когда белочка, обаятельно привлекательная в своём уме куда больше сексуальности для общей пищевой цепочки, смела думать, в чём вообще состоит её цель при потребностях пользоваться нерадивым соперником даже в таком ключе… в итоге при полностью распалённом сознании она призналась самой себе, что ей просто хочется ощущений от его в нужный час шаловливых рук, завлекающих в похоть как можно глубже. И не стоит тратить время на поиски неких сакральных и более глубоких домыслов по этому поводу. Он ей нравился по-своему, отрицать это не было никакого смысла… пожалуй стоит наплевать на то, что складывающиеся отношения просто не приведут вообще ни к чему. Но потому ведь и пользование соответствующее, понятное только ей, шальной красавице крысобелочке, и больше никому… ему и подавно, пускай теперь мучает себя потоком догадок и выводов.       С прискорбием ли, или с довольством, можно думать, что рыжая леди своего добилась, пусть всё же с определёнными усилиями. Но разве это не было ей интересно больше, чем вполне обычные для любых самцов падкие взгляды, стоит ей, как оправданно мнящей себя королевой красоты, пройтись около них, немного дёрганно взмахнуть хвостом на пару с бёдрами в сторону, и затем сладко обмануть, неважно каким образом. Главным всё же было ещё более железное принятие своей художественно-распущенной сущности, где «мадам» Скрэтти без зазрения совести могла бы и дальше манить Скрэта своими прелестями. Поскольку добилась того, что он будет до рек крысобеличьих слюней желать куда больше их, пока она уводила бы его запасы и найденное у него из-под кривого большого носа… в особенности если как-никак умудрится найти его логово, к которому он сам приведёт её. Так что, пока удовольствие проступало через довольный вкусом самочьего начала самцовый язычок, Скрэтти сочла определённым успехом то, что и чувственный танец под луной, пока они по его воле прижимались слишком близко друг к другу — лишь малая часть той невероятной, редкой красоты и остроумия для двух млекопитающих грызунов за всё время битвы за свои достоинства и принципы, нежели за прокорм.       В самом деле, ну насколько прекрасной и неповторимой может быть красота по сравнению с безвыходным рабским самцовым положением перед мокрой щёлкой возвышающей себя самки? Где желание у обоих оставалось только одно… сложно подобрать более подходящие варианты доисторическому мироустрою, чтобы вообще суметь описать ощущения подобным почерком. Пускай он борется не за саму «даму», а за то, что видимым образом являет нескрываемую гордость за свой прекрасный пол — половые признаки, как бы это легкомысленно ни звучало. Пока натуральная огненно-рыжая бестия, которая к тому же явно не против того, чтобы её «читали» глазами, как открытую книгу или сочное сосательное твёрдое вещество, всё дальше желая использовать Скрэта как остренькую забаву для себя, обдумывала про себя всё это, сам он поднял свою опухшую морду после её крепкого удара. Оскалился ей вслед, и хотел было наброситься, чтобы повторить куннилингус специально с издёвкой, но она остановила его острым взглядом, в то время как ухмылка обретала конкретно дьявольские очертания с отсутствием намерения продолжать начатое.       Тем самым ловкая смена роли, которой попробуй что-либо противопоставить, дала понять, что не желает спариваться прямо сейчас и в ближайшее время. И в случае, если поторопит события также просто потому, что желание обладать её телом полностью станет невыносимо — пригвоздит к ближайшему дереву на большой высоте. Как ни странно, но доминирование во всей своей красе, пожалуй, требует категоричных и пресекающих мер… пусть до поры до времени, до тех пор, пока не надоест. Конечно, очаровательная и жестокая «принцесса» Скрэтти могла сделать это раньше, не обманывая саму себя, вовсе без излишних водоворотов в изворотливом мозгу, просто следуя желаниям оттого, что так просто-напросто проще по жизни. Но до этого момента не видела смысла так поступать из-за интереса изучения поведения пепельно-серого ищейки при каждодневной работе в поисках скорлуп со съедобным призом внутри. Ей хотелось знать, отчего он так легко находит жёлуди, разбросанные по всему свету большого острова, по которому они бегали при своей охоте на разных дорогах, не пересекаясь и оттого не зная друг друга столь много времени, как вся их жизнь.       Однако сию нехитрую сцену возлежания и ещё не стихшего сексуального успокоения прервал громкий оглушающий рык, предположительно, громадного динозавра, судя по его сильным звуковым волнам, протяжённость которых измерялась километрами. Скрэт, с которого почти сошло на нет реальное стойкое одурманивание удивительной «женщиной», хотел было схватить жёлудь и удрать, действуя так чисто по инерции и по собственному накрепко устоявшемуся алгоритму выживания. Но достаточно быстро отошедшей от страстного жара Скрэтти этот интонационный рёв показался любопытен, несмотря на то, что она пообещала себе всё равно продолжить доминировать и при «салках», и во время секса. Именно так, как хочется только ей, а не ему… тем более твёрдо держа в уме желание, чтобы Скрэт ни за что не подумает, будто заполучил её полностью, и осмелится вытворять что захочет, когда худ и довольно зелен на тему доставления сексуального удовольствия.       Когда огненно-рыжая, как быстро успела привести себя в порядок, на эмоциях схватила его переднюю лапу, чтобы направиться к источнику звука, пепельно-серый крысобел, будто насильно пробуждённый от долгого сна, тут же припал к ней губами и начал охаживать её тело у пояса симметричного туловища, прижимаясь вплотную и вовсю покрывая поцелуями, где только мог и хотел. Конечно же, ей, как знающей свои потребности «даме», очень нравилось такое внимание, и по знакомой схеме она просто вздыхала и щебетала своими тонкими писками ему вслед. Вот только временами оно выглядело слишком назойливо и приставуче, ради конкретной цели, несмотря на способствующее жаркой романтике ночное время… вот если бы оно длилось бесконечно, и чувства не менялись! Но и сейчас Скрэтти не собиралась торопиться заходить в их не то чтобы отношениях со Скрэтом ещё дальше произошедшего, теперь ставя в главный приоритет поиск ночлега среди этой страшной, но богатой прекрасными пейзажами даже в темноте, глуши.       Рёв, показавшийся рыжей леди пронзительным и с нотками горечи от опутываемых до крутых узлов чувств явно не просто так, довольно заинтересовал её, как благородную при своём сексуальном опыте и неравнодушную к чужой беде. Она сочла его громким воем несчастной жены и матери, у которой в самом деле произошло что-то серьёзное… так ей казалось, и почему бы не стоит в это верить? Конечно же, не собираясь встревать, но понаблюдать со стороны ушлая фигуристая белочка и собиралась, ибо могла хорошо понять материнское сердце даже у таких существ, как огроменные страшные ящеры с инстинктами прирождённых убийц и вандалов чужих гнёзд. Пусть даже вынашивала свою парочку деток в глупой, но феерично бурной молодости, и пускай этот опыт она не могла не вспоминать сквозь смех и слёзы, во всяком случае точно не собиралась оставаться в стороне, ибо даже искренние попытки могут цениться лучше назойливой настойчивости. И, отпустив Скрэта восвояси, словно не замечая его и вовсе не желая вспоминать былое несколько минут назад, Скрэтти, прилично прибавив ходу, быстро побежала в сторону источника звука, откуда, по её предположению, он исходит.       Она словно расчерчивала своей ярко-пламенной шёрсткой линии на обросшем травой равниной между оврагом и мини-оазисами в одном большом, подземном. Вовсе не собираясь ждать тормозного подобия половозрелого «мужчины», с его-то пробудившейся соответствующей похотью, которая томилась в нём невесть сколько лет. Пока носитель был увлечён сбором жёлудей, и не видел ничего вокруг себя, в том числе и себя самого… так что сейчас, после одной лояльной попытки обладания ей, как любовницей, пускай теперь помечтает на ходу. Авось, обрастёт ещё большими навыками, стоит только вспомнить всё… Но лучше бы сейчас сильно запутавшемуся в своих нынешних приоритетах и суждениях пепельно-серому незадачливому партнёру для начала удержать её — страсть влечения к непредсказуемой «женщине» с кучей тузов под грудной шерстью — до поры до времени для более удобного случая. Для случая её полной готовности к сладкому пьянящему разврату, которая должна быть расписанной на всём её видимом глазами существе с головы до пят. Хоть и не пойми когда случится этот откровенно желанный момент, после которого жизнь уже никогда и ни за что не будет такой, как раньше.

С этой тяжестью, которая стала для меня отрадой, но не должна была… Я смотрю на тебя, не в силах двинуться от окутавшей меня её силы. Во-у-уо-у, тяжёлый вес ошибок делает тяжёлым и меня, отчего я задыхаюсь! Я жалок, а ты справедлива… не сумею уже сдвинуться с места и изменить себя. А потому прощай, моя любовь. Может, всё это к лучшему… иди с миром.

***

      Тем временем ночь, нередко вызывающая чувство незавершённости за день, наступала всё стремительнее. И ныне лиственная окружающая среда уже вовсю погружалась в неё и её тёмные оттенки невидимого покрова с каждой минутой, нежели какие-то там полчаса назад. Пусть это была всего лишь видимость, будто прошло куда больше времени, чем на самом деле… самый бесполезный случай применения воображения и неких фактов, если больше нечем заняться. С каждым мгновением звуки становились всё тише, а пейзажи всё таинственнее… и неспроста происходит всё это, как будто время суток готовит зевакам-полуночникам сюрпризы или капканы «просто так». Дабы любой при своих, так скажем, эволюционирующих умственных способностях мог вменяемо соображать и быть начеку, откладывая подальше беспечность или мнимую удачу, часто опирающуюся на силу или же нрав. Несмотря на всё это, тишина, тем более среди закрытого цветастого рая для хищных тварей, обычно длится в это время очень и очень недолго. Пусть так бывает только по отношению к первым нескольким часам темноты после сумерек… всё равно без горячих голов и «деликатесных» случаев часто всё равно не обходится.       Несмотря на это, казалось бы, только начали пробуждаться светлячки, в основном своими брюшками разных умеренно ярких цветов с исходящим из них слабоватым светом. Хотя на самом деле они уже давно спят, просто или оседая на листве, или же летая в беспорядочном направлении, как лунатики. В любом случае сами не могут погасить свой «встроенный автоматический» огонёк, пока совсем не впадут в сон или не вляпаются обо что-нибудь твёрдое. Они же освещают собой тернистые и травянистые пути и упомянутые ранее большие листья среди них, с чуть более слабым свечением, где можно было увидеть разные интересные узоры, выполненные, скорее всего, в племенном стиле полос. В связи с этим куда проще посчитать, что листья таких растений уже произрастают с подобными узорами, а не эти рисунки появляются постепенно. То есть, таковые будто бы с «рождения», а не от чьего-либо вмешательства.       Одноглазому Баку, маньяку при рассудке, вся эта разнообразная палитра света от разных источников абсолютно не мешала сделать запланированное, раз он уже давно смог себя закалить разными чудовищными образами среди красивой природы при свете и тьме. В чём высокий приоритет возник за долю минуты, как только появилась возможность осуществить жизненную цель. Всего лишь добыть динозаврьего мяса на ночь до следующего дня… что тут такого, нужда стала реально это требовать, и неважно, что испражений от этого будет только больше, как будто глубокие порезы когтей того не стоят. И даже если в большей степени имеет место быть охотничьему азарту не для слабых духом, то почему бы и не ублажать себя превосходством применения знаний лишний раз, когда бы этого не захотелось? Так что этот охотник, ввиду своего довольно малого роста и толщины брюха наряду со всем остальным, часто пользовался приёмами самообороны, используя собственную с годами развитую гибкость уже как импровизацию в неуловимом нападении.       Гибкость и вёрткость рода куньих позволяла ему наступать на пятки сильной и часто безмозглой пищевой цепочке без заминок и с приличной долей незаметности. С целью поживиться жилками и мышечными волокнами при помощи своего ножа на те экземпляры дичи, которые в основном втрое крупнее его — как можно быстрее перерезать горло и начать копаться в окровавленном мясе со свежим запашком безоговорочной победы. Достаточно было глубокого длинного поперечного разреза его ножом — большим передним клыком того самого барионикса по брюху, суставам, а то и вовсе яйца отрезать — и ящер не сможет сражаться в полную силу от большой кровопотери из таких ран, или кастрации. Которые Бак делает достаточно быстро, и для его вида вполне себе молниеносно, пускай спустя годы всё ещё раздумывает о целесообразности столь хитрого, но подлого приёма лишения детородных органов у динозавров. И заметно незавидной участи у них перед тем, как стать большим пиром для одного мелкого живота… в то время как всё ещё не придумал, что конкретно в этом случае делать с разъярёнными большими мамочками и куда вообще подрезать внутрь между широченными бёдрами при их сознательных действиях.       Но сейчас просто захотелось спать пораньше, и в то же время не слышать урчание желудка, которое так просто не удастся прекратить. На сегодня Бак не особо горел желанием быть полуночным дикарём ровно до полуночи, до посинения тренируя свои разработки на работоспособность, не забывая и о столь страшно прекрасных живых мишенях. Либо терпеть, либо убить себя, не мучаясь, или же предаться галлюцинациям с друзьями-привидениями, среди которых бывают как родственники, так и самочки лёгкого поведения. И ласка вознамерился выйти на вечернюю охоту с уже практически готовыми ловушками, не собираясь терпеть издевательства пищеварения в полное отсутствие сытости. Да и просто горел желанием отложить навязчивые думы, почему стал чувствовать себя старпёром, на потом и в долгий ящик. Ведь не просто так с недавних пор полюбил ночную охоту, как групповые случки часто с очень стойким и жиденьким душком страсти… к чему приходил очень долго и проблемно, первое время изучая местность досканально, как количество своих пальцев на передних лапах. Как ни странно, вполне мог бросить эту затею на все четыре стороны, на сегодня напоминая ночью о своём редком пацифизме здоровой ласки… вот только с пофигизмом на себя мириться не собирался.       И уж точно Бакминстер в жизни не согласится с тем, что если и стареет, то маразм уже поджидает его на пороге, стоит только заклиниться без возможности мыслить последовательно и благотворно. Как для себя, так и для окружающих… и вообще, пока член в нужный момент стоит, и оттого готов к совокуплению, даже мыслить о старости не то что не смешно, а не несёт в себе никакой пищи для размышления — только посмешище. И потому ввиду своего несдержанного характера, становившегося всё более наглым и почти что бесчувственным с каждым днём, уже несколько лет Бак топит любые свои страхи смерти в зародыше, охотясь за живым мясом без тени сомнений в любое время суток, когда только захочет или выпадет нужда. Стоит желудку выдать свои безотлагательные условия — пиши пропало без договорённостей, и оттого ласка старался соотносить желание охоты не только причислением к необходимости.       Конечно, такие изменения в своём мировосприятии куний ласковый мерзавец на самом деле не особо жаловал в, так сказать, нынешней повседневной и богатой на впечатления жизни. Жизни, которую в итоге полюбил куда больше дневной ввиду неоднократных резких выбросов адреналина рискованными методами, что также доставляло ему удовольствие сродни пылкой любви к уважающей его главенство «законной» самке после тяжёлой работы во время таких добывательских вылазок. Нельзя сказать, что в светлое время, всё равно мало отличающееся уровнем градуса опасностей со всех сторон, чертовски одичавшему Баку было скучно. Просто стандартно и ничего более даже при «сексуальных» пейзажах природы. Хотя для тех самых лопоухих «туристов», кто неволей может наткнуться на это место, оно им покажется сущим смертельным парком аттракционов с долей экстренной тренировки смекалочки на ценность собственной жизни. Подруга-ночь всё же более опасная, иногда девственно красивая, интригующая и романтичная даже на убийства, где могло быть использовано всё мастерство и умение делать бесшумные вещи.       Бак давно решил для себя не жаловаться самому себе на то, что уже перестаёт о чём-либо помнить, если не вспоминает об этом после одного прошедшего года. Не потому ли не в курсе своего статуса бесшумного убийцы динозавров настолько, что уже просто самолично отучен отгораживаться и жать свой хвост от страха? Что ему достаточно знать, так это предвидение результата, и сам он собственной персоной. Определённо, ласка в летней шубке изменился за время жизни здесь… может, ему стоило относиться к своему родному обществу без любого высокомерия, выискивая при этом его изъяны, не обращая внимания на свои? В характере и желаниях остался таким же бесстрашным балбесом, как и в молодости, пока строил шутливые козни своим и чужим родителям смеха ради. Или же вовсе уводил красивых, холёненьких и не достаточно пригретых «дамочек» от отбитых самцов золотой молодёжи к себе в объятия и страсть спаривания… правда на раз, или несколько, но не более. В итоге оказался здесь и до сих пор ищет сходства ледяного мира поверхности с тропическим раем, полным лучей солнца подо льдом… впрочем, менталитета это тоже касается.       Насколько часто некогда закоренелый ловелас в достаточно молодом возрасте соглашался с тем, что проводил время с миловидными и застенчивыми «дамами» не только ради секса, но и хвастовства. В том числе перед теми, кто старше и мудрее его… непонятно что доказывая самому себе, когда успех у самок, которые даже могут годиться ему в родители, в итоге развивает пустоту, не предоставляя путей к осмысленному будущему. Пускай он до сих пор считает введение в заблуждение лучшим своим игровым приёмом с целью расположения к себе новой «девчонки» на день… в итоге подлёдный мир, населённый динозаврами мог дать ему правильный алгоритм полной увлечённости этим местом.       Что ж, в его якобы лучшие годы умудрявшиеся ценой свободы выбора и предательствами прекрасные «дамочки» были не против проводить с ним время не всегда из-за своей наивности или даже по причине его «мужской» силы при горячей молодой крови. Отчего при его жизни с сородичами большинство новобрачных строило семейное гнёздышко вовсе не с полными девственницами, как бы ни хотелось по-другому. Конечно же, целомудренные были, в том числе своим видом претендующие на нежные и восхитительные на ощупь секс-игрушки… и Бак отговаривал себя претендовать на их не заласканные самцами половые губы, в подсознании желая таким очаровательным созданиям всего наилучшего в их пути с их семьёй. Вот только он и его кореша с детства… этим лодырям, «цинично» относящимся к хрупким «женским» сердцам, даже утруждаться не приходилось, чтобы завоёвывать как красивых распутниц, так и милейших скромниц. Раз порой они сами на них вешались без цели серьёзных отношений, а то и просто для любопытного опыта, который по хорошему должны прививать родители, что обходится без нежелательных последствий. Не жизнь, а нечто вроде фруктов, растущих среди этого мира… его мира и больше ничьего.       Однако настоящей смелости он научился именно здесь, среди лучей солнца и стойкого запаха крови, которых, слава создателю, не являл себя среди местности каждую минуту. Не показной или корыстной, и уж тем более не путём отстаивания своих любовных навыков и познаний во время измены на глазах у избранника… а также трезвой оценке своей жизни и ситуаций, в которых оказывается по своей воле и случайно. И теперь, пока умудрялся сам, мог как противопоставить что-либо обвинителю без использования драки в пользу железной логики, так и отвечать за свои действия без уклонения в сторону. Вплоть до извинений, что ласка как будто разучился делать очень много лет назад… всё равно не считая слабостью признание своих ошибок будучи упёртым, как вол. Как ни странно, полный опасности мир делает из охотника на динозавров достойного млекопитающего с его сдерживаемыми порывами при чешущихся кулаках и лобке, и участием в лице необходимой помощи попавших в беду. Где в итоге произошла достойная смена отношения с грубого на понимающий по отношению к чаще всего случайно забредающим гостям из верха.       Сейчас эта ночка ему особенно интересна в связи с испытанием новых каменных и острых капканов, большинство которых сыроваты, и он ещё их продумывает до мельчайшей детали. Отчего случаются вполне адекватные со стороны выбросы энтузиазма и веры в правильный исход, что не всегда не несёт смысла, и явно подпитывает желание поскорее закончить с готовыми продуктами. Однако одной, практически беспроигрышной для небольших беспечных динозавров, он пользуется вот уже несколько раз, в то же время силясь правильно рассчитать расстояние и время для неё — для выточенной им из булыжника и доводимой им до ума пару недель увесистой каменной палки с приемлемым остриём на конце. Что придавало ей вид настоящего копья, которое могло запросто проткнуть насквозь череп и вышибить мозги внутри большой «туши» при должной скорости полёта.       Ушлый и проворный охотник на динозавров, не без психов в голове, через водоворот резкой смены обстоятельств нашедший себе настоящее занятие по жизни и по уму, правильно пришёл к выводу, что от неё будет больше пользы в роли запущенного снаряда, чем в рукопашном бою. И, после долгих раздумий на голодный желудок из-за того, что эти недели попадалась лишь мелочь с его ростом, он действительно додумался до крепления толстой лианы между кронами деревьев с целью натягивания ей копья. Этот способ почти подобен луку на стреле, вот только именно в такой утяжелённой конструкции было куда сложнее рассчитать попадание в цель и скорость орудия убийства для нанесения прямого поражения. Но Бак был уверен в творении своих вынужденно закалённых кровью лап… хорошо, что не собственной или чужой спермой… проговаривая про себя шёпотом почти все слова уверенности в положительном результате тестирования. Во всяком случае потому, что будь копьё поменьше, оно точно бы ничего не сделало с толстой кожей и на словах непробиваемым черепом.       — Ну неужели я наконец дождался вполне подходящего на роль испытуемого, чтобы проверить малышку Блэйд ночью и в последний раз, прежде чем постоянно ей пользоваться с дальнобоя… Ты бы там, гуаньлун, ещё дольше перекликался со своими, я бы тогда не сдержался и пошёл бы на толпу, больше мяса разве плохо? Но мне глупо расходовать силы в такое-то время, дай-ка лучше натяну потуже. А ты давай шевели раскочегаренной жопой побыстрее и попадайся в мою ловушку, есть хочу пиздец. И ведь каждый раз как будто заново открывается прописная истина, что напрочь дичаешь от голода всё больше с каждой секундой.       Бак, в то время как выжидал упомянутую, со второй половины туловища расфуфыренно подкрашенную у бёдер и шейки «дичь» с явным проблеском самцовых яичек посередине, потихоньку раскуривая обёрнутый в малость эластичный сухой лист одного из кустов-сорняков синий пепельный дурман, сидел и смотрел по сторонам, чтобы его не упустить. Хорошенько натянув лианой, подвязанной с обеих сторон, копьё, которое лежало на двух параллельно расположенных друг к другу ветках, он подправлял острие к отмеченной заданной точке, на которую должна была ступить жертва. В то же время выбранная мишень, ибо динозавры меньшего роста также бывают и травоядными, должна была сорвать большой фрукт — в данный момент ветку с тремя маракуйями. И тем самым порвалась бы подвязанная к ней верёвка, после которой сработает цепная реакция, где в итоге копьё и тронется с места.       «Я тебя, блять, умоляю, сука такая заднеприводная, виляющая задком не просто так… только не спеши никуда, пока будешь стоять на точке! Только, падаль ты такая, попробуй дёрнуться головой в мою сторону, из-за чего мне придётся перепрыгивать по веткам, чтобы выровнять его! Прекращай думать о своих похождениях… не нагулял висящий хер, что ли, за сегодня? Так в дупла начал бы совать, что ж ты такой неуверенный… ладно, дело твоё, не мне за тебя решать».       На этот раз тёмно-коричневый безбашенный ласка решил впустить безумный азарт в своё свежее и двужильное в жутких условиях жизни этого захватывающего мира нутро, пока с интересом пробовал для теста копья вспомогательные разработки, которые явно пригодятся в жизни. На этот раз — продетый к острию кусок твёрдого пещерного воска, который поспособствовал бы длительному горению, и после протыкания копьём черепа мог поджечь огнём нервные окончания, достигнув мозгового центра. Наконец, увидев примеченного гуаньлуна, переливающегося цветами голубого и малинового, около ловушки с фруктами, Бак, закончив курить сильную траву, которая для его иммунитета, заработанного здесь — почти что дымка от извести, только с запахом и без песка — поджёг «сигаретой» с огнём на ней воск. С видным огнём, который создан при помощи специальных мелких воспламеняющихся чёрных камней — двух таких в его кармане самодельной сумки из кожи, о чём сам уже вовсе не помнит, из какой именно. В то же время постарался направить копьё по примерной линии до жертвы, пусть выправление траектории давалось ему довольно непросто.       Самец гуаньлун слышал подозрительный шорох, и иногда тихо стрекотал при помощи своего гребня, чтобы отпугнуть, либо привлечь к себе и воспользоваться ляганием о башку незнакомца. Но с чего-то решил не медлить с приглянувшимся плодом, ведь его в самом деле не смутило то, что маракуйя висела на лиане, а не на соответствующем её приросту дереве. Что ж, тем лучше для терявшего терпение от урчания в животе охотника на динозавров, который будет пользоваться их недальновидностью и тупостью до тех пор, пока они не поумнеют… Может, не стоит всякий раз думать о неестественно привлекательном сродни самке поведению самца перед его убийством на пользу ловца огромного мяса, если причина лишь в том, что так думать проще и более увлекательно. Ведь верно, что тогда охота с умными мишенями станет чем-то большим, чем просто спортом или выживанием. Оттого сложным, но более захватывающим, о чём можно было рассказывать внукам и… да о каких, чёрт возьми, внуках речь могла идти насчёт такого, как Бак — поехавший одноглазый отшельник?       Впрочем, почему нет… спустя годы они могут появиться там, как побочный эффект его завидных гуляний при самой желанной востребованности. И уж если ему по пути попадётся ровня ему по характеру и уступкам, готовая жить здесь, то почему бы не завести со временем своих внуков среди Юрского курорта под землёй? Однако насколько это можно счесть кошмаром наяву, сравнивая с тем, как Бакминстер живёт среди динозавров один, полноправно считая себя не зазнающимся королём среди них… где никто не мешает ему охотиться и уважать себя.       «Значит, попался, мудак… отлично, довилялся своими бёдрами! Да, сейчас мне проще быть ленивой задницей, покуда набираю больше опыта в дальней охоте из довольно малого количества ресурсов, которые мне очень пригодятся. Как эволюционируете… так может и охота будет куда интереснее. Да насрать, я тебя сожрать пришёл, пожарить на вертеле, понял! Так что какая там настоящая охота на зверски голодный желудок, ты… сучара, подозрительно же ты хорош, чтобы тебя резать, но хуй ты уйдёшь сейчас».       Копьё Бака тронулось с места, пока он сам при почти полной темноте закусил нижнюю губу под верхнюю от предвкушения яркого разбрызгивающегося положительного результата, пусть на вид достаточно малоприятного. С каждой секундой полёта возбуждённый процессом ласка всё смотрел с затаившимся дыханием, облизывая свои самые острые передние зубы. Настолько заточенными мясом и костями, чтобы из языка мог понемножку идти кровоподтёк от удовольствия видимым зрелищем. Оно подлетало прямо к голове живой мишени — ящеру гуаньлуну, который в этот момент услышал слабый гулкий свист, приближавшийся всё ближе. И вот, стоило ему заметить подлетавшее к нему свечение огня, как он тут же «очнулся» и заблестел своим кожным покровом с возможностью светоотражения. И хотел было резко увернуться… тем более, когда его свет в один конец был уже практически рядом с ним. Но не было ли слишком поздно что-либо менять, если судьба будто предрешила его участь секунда в секунду?

Отлично, я пашу весь день и борюсь с бессонницей всю ночь. С моей девочкой, которую на руках ношу. Возможно, однажды она-таки выйдет замуж за меня… Э-эх, еда не готова, посуда не помыта. Столько страданий для всех! Да. Ад совсем другой без тебя, детка. Да! Ад совсем другой без тебя, детка.

--- *Отсылка к общей идее другого текста с крысобеличьим пейрингом от автора этого фанфика — Отвесный холод