Говорить

Беллатрикс бесконечно устало вздохнула, оглядев свою комнату, на тумбочке в которой уже красовалась ухмыляющаяся тыква. Долохов в этом году отнёсся к празднованию Хэллоуина с каким-то нездоровым энтузиазмом, который, правда, заразил всех вокруг. Пожалуй, кроме Беллатрикс. Она находила в общем веселье и в кривоватой улыбке Долохова нечто раздражающее, от чего предпочла отгородиться дверью и заглушающим заклинанием. Музыка с первого этажа больше не проникала в её комнату, а пошлые выкрики уже набравшегося Рабастана были не слышны. И Беллатрикс опустилась на диван, чувствуя себя не то удовлетворённой, не то страшно подавленной, не то всё ещё раздражённой. Виски угрюмо плескался в её бокале; она сделала пару глотков и вытерла губы рукавом. Тыква внимательно следила за каждым её действием огромными пустыми глазами и щерилась, подобно псу. Одного зуба у неё не было, а пряди парика, небрежно накинутого сверху, спадали на её лицо каштановыми лохмами. Беллатрикс она кого-то до боли напоминала, но в голову никто не шёл. Беллатрикс отсалютовала ей бокалом. — Счастливого Хэллоуина, — и криво усмехнулась — её лицо едва не перекосило. Тыква взирала на неё молча и снисходительно-насмешливо, словно бы предлагая спуститься вниз и, присоединившись к общему веселью, растворить все эмоции в вине или виски. Беллатрикс покачала головой. — Ну уж нет, никакого праздника, — Хэллоуин перестал быть для неё праздником с тех пор, как Милорд пропал. О той страшной ночи она старалась не вспоминать сейчас, когда всё было хорошо и когда она вновь ждала его зова, как и всегда. Но метка на её руке оставалась неизменной и не горела огнём — Тёмный Лорд не желал её видеть. Возможно, только пока не желал. А Беллатрикс всё же не могла не думать ни о чём, кроме него. Тыква усмехалась — такая же рыжая, как та магглокровная сучка, из-за которой Милорд исчез почти на тринадцать лет. И злость собиралась в груди Беллатрикс, вытесняя боль: как они могли веселиться в такой день, в день, когда они все едва не потеряли его. Беллатрикс хотелось выть, и она сильнее сжимала руку чуть ниже левого предплечья, каждую секунду жаждущая удостовериться в сохранности метки на своей коже. — Ну и какого дементора ты тут делаешь? — голос Долохова, распахнувшего дверь едва ли не пинком, и музыка, последовавшая в её комнату за ним, заставили Беллатрикс скривиться, словно от зубной боли. Ей почти физически стало нехорошо. — Свали и закрой дверь, — потребовала она сквозь плотно сжатые зубы и махнула на него рукой. Долохов усмехнулся, закрыл дверь, но не ушёл. — Так для кого я организовываю эту вечеринку? Гирлянды развесил, тыквы вырезал, притащил бухло? — спросил он, поигрывая бровями. Беллатрикс пригубила виски. — Для себя? На мгновение морщины на лбу Долохова стали ещё глубже, совсем похожие на набегающие одна на другую борозды. И Беллатрикс поняла, что не так-то уж он и весел. Долохов слабо улыбнулся. — Да, пожалуй, для себя. Он подошёл к тумбочке, взял свободной от бутылки с водкой, левой рукой тыкву за волосы. Оказалось, каштановый парик был к ней неплохо приклеен. И Беллатрикс была даже удивлена этим, ей было интересно — зачем, но не настолько, чтобы задавать вопрос. Долохов грохнулся с ней рядом, едва не задев её плечом; от него неприятно пахло алкоголем, солёными огурцами и карамелью. Беллатрикс отодвинулась от него на край дивана и опустила голову на подлокотник. Долохов хмыкнул и зажал бутылку между коленями. — Знаешь, кто это? — спросил он, развернув к ней тыкву, которую всё ещё держал за волосы. В руках Долохова выражение лица тыквы переменилось и стало каким-то глуповато-весёлым, они с Долоховым даже чем-то были похожи. Беллатрикс передёрнула плечами. — Идиот? — с безразличным видом спросила она. Долохов хохотнул и повернул тыкву к себе лицом, потом снова заставил её посмотреть на Беллатрикс. — Родольфус вообще-то, — сказал он, положив палец левой руки в выемку, где должен был находиться острый тыквенный клык, и подмигнул Беллатрикс. — Хотя ты его жена, тебе виднее, кто он на самом деле. Беллатрикс пихнула его ногой в бедро, и водка слегка плеснула ему на мантию. Долохов уронил Родольфуса и что-то смешно забурчал, пытаясь удержать оставшееся в наклонившейся бутылке. — Сколько алкоголя из-за тебя пролилось зря, — с упрёком сказал он, Беллатрикс ответила ему на это кислой улыбкой и прикрыла глаза. Она слышала, как Долохов сделал новый глоток, должно быть, опустошивший бутылку. — Тебя там ещё не хватились? — спросила она, не то чтобы желая от него избавиться, но не желая, чтобы его начали искать и нашли в её комнате. Вместе с ней. Как её слова воспринял Долохов, её не интересовало. Но он, скорее всего, не обиделся. — Это вряд ли. Все уже достаточно пьяны, чтобы не вспоминать о тех, кто не рядом с ними, — пошутил он. — Надеюсь, когда я спущусь, там ещё останутся виски и карамельные яблоки. Все четырнадцать лет мечтал о виски и яблоках. Беллатрикс мечтала только о том, чтобы ещё хоть раз увидеть Милорда. Пусть даже ценой своей жизни. — Рита приносила тебе виски хотя бы раз в год, — напомнила она, и Долохов кивнул с серьёзным видом. — Этого никогда не было достаточно. В конце концов, ты знаешь, сколько я пью, — Беллатрикс знала, когда-то она пила едва ли меньше. Но сейчас ей становилось плохо ещё на первой половине бутылки огневиски — здоровье стало совсем шатким. А Долохову хоть бы хны. Он напивался всегда, когда не был на задании Тёмного Лорда, а когда приходил с него, снова напивался. Впрочем, так было и до Азкабана. — Помнишь, Хэллоуин восьмидесятого? Беллатрикс посмотрела на него рассеянно, словно бы не видела ни его, ни всего вокруг. Она помнила только Хэллоуин восемьдесят первого и прошлогодний, когда все они были в стенах Азкабана, а она одна оставалась подле Милорда. Помнила своё отчаяние, с которым она цеплялась за полу его мантии, и мольбы не уходить, не покидать её сегодня, провести эту ночь с ней, словно бы она могла его от чего-то защитить. Словно Тёмного Лорда нужно было от чего-то защищать. Безусловно, он ушёл, с трудом вырвав край мантии из её рук, и глаза его светились презрением. Беллатрикс задыхалась рыданиями у его ног. — Ты нарядилась вампиршей, — припомнил Долохов, почувствовав, что она думала не о том, и его голос прозвучал глухо. — И на твоих щеках была настоящая, пусть и грязная кровь. А я, помнится, даже костюма не надел. Мы ворвались в маггловский квартал и убили пять или шесть семей. Одного ты повесила на городской площади, а пару домов мы подожгли. Вскоре горел уже весь квартал, люди бегали вокруг. Помнишь, каково это было? — Я смеялась, — сказала Беллатрикс. Когда-то, казалось бы, вечность назад она любила Хэллоуин. Она никогда не отмечала его, как принято в школе, карнавальными костюмами и громкой музыкой; не проводила тёмные ритуалы, как тётя Вальбурга или их дальняя родственница Араминта. У неё были свои развлечения: она умывала лицо в крови и тревожно-алые вспышки заклинаний заменяли ей пёстрые гирлянды с тыквами, а надрывные стоны, крики, проклятия и мольбы аккомпанировали её танцу, были музыкой, которую играла она сама. Руки её взмывали вверх, губы сладко шептали заклинания, смех ласкал горло. Беллатрикс любила Хэллоуин. Просто обожала. — В одной из семей был маленький ребёнок, ему ещё и года не исполнилось, — вспомнила она вдруг с особой чёткостью, словно это было не семнадцать лет назад, а только вчера. — Он так кричал, когда я наложила на него круциатус. Я думала, его сердце вот-вот перестанет от боли, но нет. Кажется, потом я сожгла его. — Ты сжигала его пять минут. И минуты четыре из них он продолжал надрывно вопить. — Я пожелала ему счастливого Хэллоуина, — проговорила Беллатрикс и рассмеялась. Долохов откинул голову на бортик дивана и ухмыльнулся. — Это был воистину счастливый Хэллоуин, — протянул он, словно пробуя на вкус те воспоминания; Беллатрикс знала, они отдавали сладостью кровью в его рту. И встрепенулась, чувствуя оживление. — Ты ведь для этого сюда пришёл? — спросила она, улыбаясь. Долохов открыл один глаз и посмотрел на неё чуть лениво, явно ожидая продолжения. — Хочешь повторить, ведь так? — Мне невыносимо скучно, — он кивнул. — А ведь Хэллоуин — мой самый любимый праздник, — его внезапная улыбка была безоблачно-ясной, и Беллатрикс почувствовала, как её пальцы оплетают горлышко бутылки, которую он протянул ей. — Я же знаю, что ты любишь Хэллоуин.