Эби спала плохо. Ей снова снилось что-то развратное и волнующее с Лэнгдоном, но если прошлый сон напугал ее даже там, в грезах, лишив возможности сопротивляться, то в этот раз все было несколько иначе. Она владела своим телом, но не сопротивлялась. Вместо этого предпочитая сминать простынь в дрожащих пальцах или впиваться ногтями в широкие белые плечи.
Сон настораживал. Она не спорила с собой, в присутствии Лэнгдона невозможно было оставаться равнодушной. Она акцентировала внимание на его голосе, глазах, фигуре и чувственных губах, но стоило тому пропасть из поля ее зрения, как наваждение отступало, стиралось, словно она видела его не пару жалких минут или часов ранее, — чувство было, будто с момента расставания прошла целая вечность.
Эби не была знатоком в отношениях с мужчинами, но вот с Томом у нее все было совсем иначе. Как только она поняла, что Файко имеет что-то помимо дурацких шуточек на все случаи жизни, она думала о нем постоянно. Видела его, стоило только закрыть глаза. Лэнгдон же стирался из памяти, словно по мановению волшебной палочки. Точнее, стиралось та необъяснимая зацикленность на нем. И это было чем-то из ряда вон. Не могут такие сильные чувства исчезать, как только человек покидает твое личное пространство.
Хобс судорожно вздохнула, накинула поверх платья вязаный жакет и выскользнула из комнаты. Ей нужно было узнать кое-что, и она искренне надеялась, что в местной библиотеке есть не только художественная литература. С лестницы она спускалась почти бегом, не переживая, что может быть кем-то услышана — длинное платье прекрасно скрывало под подолом, что ходить девушка предпочитает в вязаных носках. Это было прохладнее, чем добротная кожаная обувь, что предоставляло убежище, но иногда, за исключением помпезных ужинов или вечерних посиделок в гостиной, она позволяла себе побыть максимально бесшумной. Это позволяло порой услышать разговоры, которые ей не предназначались.
Так, например, она узнала, что Венейбл занялась самоуправством, значительно отклонившись от изначальных инструкций Кооператива, — смертная казнь за интимную близость не что иное, как способ сократить количество проживающих и объедающих запасы. Так же она знала, что Сью с Галантом обжимались за спиной Андре.
Пролет остался за спиной, как и несколько поворотов и коротких коридорчиков, и взгляду, мечущемуся и слегка тревожному, предстала обширная библиотека. Эбигейл тяжело выдохнула и тут же закашлялась, сгибаясь в поясе. Кашель душил, сдавливал грудину, и с каждым разом вдыхать становилось все труднее — приступы мешали глотнуть необходимый для жизни кислород, и в какой-то момент Эби поняла, что попросту задыхается. Вот так вот, в безлюдном коридоре, под землей, не видя ни неба, ни солнца, подыхает, как канализационная крыса.
Колени ударились о каменный пол с глухим звуком — плотная ткань платья совсем не смягчила удар. Хобс судорожно хваталась за горло, понимая, что оно предает ее, поддавшись какому-то необъяснимому спазму. Она уже даже не кашляла. Просто не могла вдохнуть.
Мысли вертелись в голове со скоростью юлы, и больше всего на свете хотелось вспомнить хоть одну молитву. Потому что в детстве это волшебным образом помогало. От страхов, от неудач, от боли. О, она знала много молитв, будучи воспитанницей католического пансиона для девочек, и до того, как в голове поселилась убежденность в отсутствии Бога, она часто просила его о помощи. Сейчас, до абсурдности смешно конечно, но тоже хотелось. Только вот слова «волшебных» рифмованных строк вылетали из головы, как кегли в боулинге от удара шара. Накатывающая паника лишала возможности мыслить трезво.
Эби покачнулась, понимая, что теряет сознание, когда сильная рука подхватила под грудью, не давая упасть. Хобс, может быть, даже испугалась, если бы к тому моменту ей уже не было все равно.
— С тобой все хорошо? — в слабости и растерянности, ей едва удалось узнать голос Тимоти.
Парень осторожно прислонил ее к стене и почти тут же приник поцелуем к посиневшим девичьим губам. Жест настолько поразил Эбигейл, что она замерла, забрасывая бессмысленные попытки вдохнуть.
Кемпбелл отстранился, с тревогой заглядывая в посветлевшие глаза Хобс.
— Прости. При панических атаках лучший способ успокоится — задержать дыхание, — он неловко улыбнулся, поднимаясь на ноги, и даже галантно предложил помощь, протягивая руку.
Она предпочла не уточнять, что это был никакой не панический криз. Его помощь помогла, а остальное было не важно. Возможность дышать, оказывается, была сравнима с чудом.
— Спасибо, — голос ее сипел и скатывался на шепот, но парень улыбнулся, принимая благодарность.
— Что-то случилось? — его осторожное прикосновение к плечу было чем-то из разряда хороших манер, чтобы поддержать или ободрить, но Эби все равно на мгновение напряглась. — Ты так бежала, что я вначале подумал, что за тобой кто-то гонится.
Она обернулась. Хотя прекрасно знала, что никакой погони не было. Просто захотелось вдруг убедиться, что это действительно так.
— Венейбл говорила, что тебе нездоровится, — Тимоти оглядел ее с ног до головы, пытаясь видимо оценить, насколько нездоровой выглядит Хобс, но вдруг расплылся в странной, надменной улыбке. — Впрочем, она много что говорила, и только ей одной известно, сколько в этом было лжи.
Эбс встрепенулась, с тревогой вглядываясь в темные глаза юноши. Оговорка породила в ней очередную порцию тревоги. Раньше волшебным образом, даже не испытывая к тому интереса, она знала о многом из того, что происходило в убежище. Потому что умела слушать, смотреть, делать выводы и оказываться в нужном месте в нужное время, чтобы почерпнуть не предназначающуюся ей информацию. Но стоило ей на пару дней выпасть из реальности, как жизнь и события совершили межпространственный скачок, судя по всему.
— О чем это ты? — иррациональное чувство тревоги вгрызается в душу, вынуждая сотрясаться в мелкой дрожи. Эби готова дать руку на отсечение, что происходит что-то странное.
— Мы с Эмили видели документ, в котором говорится о самоуправстве Венейбл. Смертная казнь за секс — ее инициатива.
Хобс холодеет от осознания того, что эти двое сделали. Ей уже прочно и надежно, и очевидно железно
не плевать на происходящее.
— Вы сделали что?! — она шипит и едва не плюется ядом в сторону растеряного Кемпбелла.
— Видели документ.
— Видели где? — она знает, что он скажет. Каким-то неясным чувством, вроде предвидения или интуиции, или, быть может, уровень ее дедукции прокачан на максимум, но еще до того, как парень открывает рот, Хобс наверняка знает, что он ответит.
— В компьютере Лэнгдона.
Она не сдерживается, с обтрескавшихся губ срывается короткое и злое: «дерьмо». Вначале ей просто тревожно. Лэнгдон не тот, кто похож на человека, способного простить вмешательство в личную жизнь… Но потом, словно обухом по голове, приходит осознание.
— Когда Вы вошли, какой была обстановка в комнате? — Эби тревожно вглядывается в выражающее непонимание лицо и недовольно морщиться, потому что Кемпбелл тормозит, как старый процессор.
— Ничего необычного, стандартная для Аванпоста комната.
— Компьютер, Тимоти, компьютер?! Он что, был не выключен? Как иначе вы могли обойти защиту, ничего не зная о человеке и не имея представления, что он мог бы поставить на пароль.
— Он был открыт, не запоролен.
— Вы идиоты, Тимоти, потому что Лэнгдон оставил вам этот компьютер специально, — голос у Эби подрагивает и грозит сорваться. Ее топит паника, дурное предчувствие и какое-то неуместное веселье. Хочется расхохотаться.
— С чего бы ему это делать? Он просто отошел, забыв закончить работу и выйти из системы.
— Подумай сам. Включи, наконец, голову, — Эбс не сдерживается, пихает Кемпбелла в грудь, заставляя отступить на пару шагов. — Он один из представителей Кооператива, к тому же ясно дал понять, что владеет большим количеством «засекреченной» информации. Ты, правда, веришь, что он мог забыть захлопнуть крышку ноутбука, покидая комнату? Даже если бы ему приспичило посрать, туалет есть в каждых комнатах. Он развел вас как детей, а вы радостно повелись на это… Что вы хоть там узнали?
— Ничего…
— Ничего, кроме того, что вам все-таки можно трахаться?! Вы, блять, просто феерические долбоебы! — Эбс хватается за голову, отчаянно борясь с желанием начать выдергивать на себе волосы. — Давай, добей меня: что было дальше?
— Мы с Эмили… Венейбл узнала обо всем, нас собирались наказать, я убил одного из прихвостней, а Мид ранил. Лэнгдон в конце-концов это остановил. Отдал прямой приказ оставить нас в покое.
— Ну да, вдоволь повеселился и решил временно прекратить игру.
Хобс опирается на стену чуть подрагивающей рукой и осознает, что в библиотеку ей больше не надо. Она и без того вспомнила все, что знала из психологии. Сопоставила факты. И четко осознала, насколько мастерски Лэнгдон умеет манипулировать людьми. Как легко, почти играючи стравил их между собой. Как мастерски он вызвал эмоциональный и физический отклик в ней. Интересно, что он использует? О том, что мужчина задействовал невербальные сигналы тела и голоса, чтобы вызвать в ее подсознании естественные для женщины отклики, она не сомневалась. Но должно было быть что-то еще. Ароматы, слова, что могли в определенном тандеме так же оказать своего рода влияние на ее разум. Это бы отлично объяснило, почему находясь вне зоны его досягаемости она либо совсем перестает о нем думать, либо совершенно теряет очарованность им. Из этой логики выбивались только сны, но подсознание, так же падкое на всякого рода внушения, Эби упорно не принимала в расчет.
Мысли кружат в черепной коробке потревоженными пчелами, пока она сидит в гостиной зале перед камином, обкусывая сухие заусенцы. Ей нужно было все обдумать. Систематизировать полученные знания, разобрать по пунктам, потому что иначе она рисковала сойти с ума. Как вообще можно было не рехнуться, когда в свете всех событий напрашивался вывод, что все они часть безумного социального эксперимента. Что-то вроде «Пилы», только куда изощреннее, тоньше.
Так может и взрыва никакого не было? Может это все очень умелая игра на их наивности? Может все они тут жертвы чьего-то эксперимента, как пауки в банке, и кто-то посторонний ждет, когда они начнут пожирать друг друга? Но кто и зачем? Эби была вынуждена признать, что знает о Майкле слишком мало. Слишком редко видит его при общении с кем-то. Он умело разделяет их, и они радостно ведутся, забывая один из древнейших законов: «разделяй и властвуй».
Решение приходит быстро, и ноги уже несут ее в направлении жилых комнат. Сегодня ближе к вечеру ей предстоит непростая беседа с Лэнгдоном, но черта с два она пойдет на нее, как следует не подготовившись. Сейчас она готова льстить, лгать и угрожать, лишь бы достать необходимую ей информацию.
В комнате миссис Галлант удивительно пусто, хотя Хобс наверняка уверена, что в дообеденное время старушка неизменно оставалась в собственной комнате, предпочитая уединение. Эби вообще понимает вдруг, что знает слишком много о людях, с которыми делит крышу и пищу. Слишком много для того, кому было все равно.
Соседняя дверь тихо скрипит, когда Эби покидает комнату престарелой селебрити, и на лице Галланта Хобс на мгновение замечает волнение.
— Простите, если побеспокоила Вас, — Эби изо всех сил старается быть вежливой и терпимой, хоть и не испытывает от этой необходимости ни капли удовольствия. Ей просто нужна информация. — Скажите, Вы не знаете, где Ваша бабушка?
— Должно быть, жарится в аду, — у Галланта голос капризный, недовольный, но на лице, буквально на секунду, проступает что-то иное. Эби не успевает понять эту эмоцию.
— Простите?
— Она умерла позавчера вечером. Сердечный приступ во сне, должно быть.
— Мне очень жаль…
— Да брось, Хобс, старуха получила, что заслуживала. Она готова была сожрать нас, лишь бы получить место в Святилище. Да и ты не испытывала к ней особой любви.
Эби старалась не морщиться, чтобы не оттолкнуть Галланта.
— В любом случае, я хотела поговорить с ней.
— Поговорить о чем? — мужчина осторожничал, но Эби видела, как любопытство берет над ним верх, и не могла мысленно не злорадствовать на эту тему.
— О Лэнгдоне. Видишь ли, у меня есть некоторые подозрения на его счет, а Иви, как я поняла, была большим мастером в интригах. Если кто-то и мог помочь мне разобраться, так это твоя почившая бабуля, — Эби развернулась, скроив на лице гримасу сожаления. Ей не было жаль старуху, та и в самом деле была весьма неприятной личностью, но Хобс жалела, что не смогла поговорить с ней. В конце-концов, она была еще одним голосом, способным рассказать о Майкле.
— Постой, — Эби удивилась, почувствовав руку на своем плече.
Нет, она, конечно, рассчитывала на то, чтобы заинтересовать Галланта в разговоре. Но прикосновения в любом виде… Люди, испытывающие друг к другу презрение, стараются избегать тактильного контакта. Галлант либо был очень заинтересован в этом разговоре, либо испытывал к ней не настолько темные чувства, как пытался показать все эти полтора года, что они делили одну территорию.
— Может я смогу тебе помочь? — неуверенно предложил он, распахивая дверь в комнату шире. — Я хорошо знал бабулю, и порой кажется, будто знаю, что она могла сказать в том или ином случае.
В комнате блондина было аскетично. Как и в каждой комнате убежища. Эби утопала в коже глубокого кресла, вертя в руках стакан воды. Галлант сидел напротив, глядя в огонь каким-то растерянным, едва ли не испуганным взглядом. Хобс не могла тянуть, но и прыгать с места в бездну не могла, предпочитая действовать тонко и осторожно. Ведь как знать, кого из них Лэнгдон уже успел переманить на свою сторону. Она не боялась физической расправы от его сторонников, но не хотела бы получить ложную информацию, что могла сбить ее с толка.
— Я общалась с ним, вчера. Малоприятный тип.
Галлант хмыкнул, то ли своим мыслям, то ли ее словам.
— Я думал, ты не жаждешь переехать в Святилище.
— Не жажду. У меня рак легких и я все равно умираю, — Эбс знала, что в данном случае ей стоит дать понять, что они не конкуренты за место в Раю. Тогда, возможно, Галлант, да и другие, будут с ней чуть более честны. Люди вообще на удивление легко раскрываются, когда не чувствуют давления и угрозы. Особенно хорошо открываются тем, к кому начинают испытывать что-то вроде надменной жалости. — Но Лэнгдон не знал об этом, а потому настоял на беседе в конце-концов.
Галлант смотрел на нее со смесью жалости, любопытства, и едва заметного превосходства. Так смотрят на корчащуюся в предсмертных муках мышь. Вроде и жалко пищащую кроху, но она грызун и вредитель, и это хорошо, что она умирает.
— Это наверное ужасно, — блондин замолкает на мгновение, смерив ее оценивающим взглядом, — знать, что ты все равно умрешь.
— Я узнала об этом за несколько дней до этих взрывов, — Эби врет, но совершенно не испытывает стыда. Глаза Галланта, полные веры, дают понять, что ее старания не бессмысленны.
— Поэтому ты была такой?..
— Такой сукой? — Хобс растягивает губы в усмешке. Сукой она была потому, что их общество обязывало быть на уровне. Ни больше, ни меньше. Но ему не следовало об этом знать. — Да, верно, поэтому.
— Так что насчет Лэнгдона?
Они замолкают, словно боясь быть услышанными, и хотя Хобс понимает, что в комнате кроме них никого нет, все же понижает голос до полушепота:
— Я склоняюсь к мысли, что Лэнгдон странный. Он словно манипулирует. Узнает самые слабые места в человеке, и подталкивает нас на поступки, которые нам было бы лучше не совершать.
— Ну, я не заметил ничего подобного, — Галлант врет, жеманничая, и Эби видит это отчетливо. Только вот настаивать не может, как бы ей того не хотелось. — Мы просто мило побеседовали, и теперь я вынужден ждать решения, примут ли меня в Святилище.
Эби колебалась. Гееватый парикмахер казался странным. Будто за какие-то пару дней, что она его не видела, мужчина изменился. Может быть, так стало оттого, что он лишился вечного давления со стороны старушки Иви, а может сам убедил себя в том, что в итоге окажется в Святилище… Хобс не знала, а потому боялась сказать что-то не то. И все же ей было необходимо хотя бы попытаться узнать, что за человек этот Майкл Лэнгдон.
— Может ты прав, может быть, я просто накручиваю себя перед предстоящим… Интервью, — Эбс сделала паузу намеренно, выждав то время, какое ей могло бы понадобиться, чтобы справится с волнением и неуверенностью, если бы она действительно их испытывала. — Скажи, о чем тебя спрашивал Майкл?
— Ну…
Галлант замолк, хмуря темные брови и ероша выбеленные краской волосы, осмотрелся, будто где-то вокруг них могли быть подсказки для него, и лишь через пару минут сдался.
— Он спрашивал про бабулю. В каких мы отношениях, что я о ней думаю. Задал несколько вопросов обо мне. Ничего за рамками разумного. Уж тебе, с твоим подвешенным языком, не составит труда ответить на подобные.
— Верно, спасибо.
***
— Он спрашивал о моих взаимоотношениях с Мэлори.
— С Мэлори? — Эби удивленно вскинула брови, пытаясь понять логику Лэнгдона. При чем тут была служанка Коко, бывшая когда-то ее менеджером, Хобс решительно не понимала.
— Ну да, вначале спрашивал про остальных, потом докопался до темы наших с Мэлори отношений.
Коко морщилась, явно демонстрируя недовольство складывающейся беседой, но уходить или прогонять Эби не спешила. Сан-Пьер вообще была большой любительницей почесать языками. Даже если общение заключалось во взаимном обмене оскорблениями.
— И что ты ему сказала?
— Правду, — девушка напротив Эбигейл манерно закатила глаза и в духе отъявленных сук Голливуда тряхнула головой. — Сказала, что Мэлори просто моя личная прислуга, которая с горем пополам справляется со своими задачами.
— Ясно, спасибо.
***
— Спрашивал про мои отношения с матерью, и я рассказал ему.
— Что именно, Андре?
— Рассказал, кем она является на самом деле, к чему хранить секреты.
— Просто поразительно.
***
— Позвольте поинтересоваться, о чем именно Вы беседовали с мистером Лэнгдоном, миссис Стивенс?
— Боюсь, что Вас это не касается, мисс Хобс.
— Что ж, как скажете.
***
— У меня от него мурашки по коже, — выдавливает наконец Мэлори, разглядывая свои руки, сцепленные на коленях.
— Интересно, почему?
— Это ерунда, не забивайте себе голову, мисс Хобс, — Мэлори пытается уйти, но Эби уже надоело бегать за ответами по всему убежищу.
Она устала, хочет хоть ненадолго прилечь, и боли в груди начинают медленно сводить с ума, но больная голова не дает покоя ногам. Мягкое прикосновение к затянутому в серую грубую ткань плечу заставляет Мэлори замереть на месте и неуверенно посмотреть в полное усталости лицо Хобс.
— У меня тоже от него мурашки, и я пытаюсь понять, что с ним не так. Но только зная все, я могу хоть немного разобраться в происходящем.
— К чему эти игры в Шерлока? Он все равно не говорит и половины из того, что для нас действительно важно.
— О нет, он говорит с нами много. По отдельности. И собрав все эти разрозненные кусочки, мы можем понять, что именно он недоговаривает. Что он говорил, Мэлори, скажи мне, — Эбигейл не помнит, когда последний раз говорила таким мягким, убедительным тоном, но девушка рядом с ней натурально тряслась и была напугана, и ей не хотелось напугать ее еще сильнее.
Мэлори находилась на той тонкой грани, когда скрывать правду становится невероятно трудно. Эби знала, что когда человек напуган, зная правильные слова, можно наладить контакт. Она никогда бы не подумала, что профессия матери, те знания, что она пихала в юную голову дочери, ей когда-нибудь пригодятся. Главное было не давить слишком сильно, иначе вместо полезного источника информации Эбс рисковала оказаться наедине с захлопнувшейся ракушкой. Напуганный человек немногим отличался от моллюсков.
— Он говорил о том, что общепринятые догмы не имеют веса, что все эти запреты «ни убий, ни укради» остались в прошлом. Говорил о новом мире. О том, что желает видеть в новом мире людей, лишенных лицемерия. Что ему нужны люди не просто готовые сорвать плод с дерева познаний, а те, что готовы срубить его под корень и сжечь.
Бровь Хобс нервно дрогнула.
— Что, так и сказал? — все это попахивало какой-то драмой и чрезмерной мистификацией.
Лэнгдон говорил, как какой-нибудь дьявол воплоти, но ей было проще поверить, что он просто поехавший, нежели допустить мысль… Присутствия зла в их маленьком королевстве.
— Практически цитата, — Мэлори усмехнулась тонкими, выкрашенными в темный губами и куда спокойнее вгляделась в серо-зеленые глаза напротив.
Они никогда не общались слишком близко. Лишь изредка Эби, отпуская очередные замечания местным жителям об их тупости или хамстве, ловила на себе солидарные взгляды «серой».
— Я видела еще кое-что.
Хобс хватало и того, что она уже услышала. Был Лэнгдон воплощением Сатаны или нет, но он точно представлял интересы Кооператива. И если верить словам служанки, резона врать для которой было на самом деле не много, эти самые интересы не включали в себя нравственности и таких понятий, как терпимость и благодетель.
— И что же еще добивающего рассудок ты мне поведаешь? — Эбс кружила по комнате, как загнанный в угол зверь. Мысли, наскакивая друг на друга, были одна безумней другой.
— Когда я попыталась уйти, он схватил меня за руку…
— И-и-и? — Хобс без преувеличений не знала, чего ожидала услышать. Боялась даже предположить.
— Что-то оттолкнуло его от меня, словно он был тряпичной куклой. Но я к нему даже не прикоснулась, я просто очень сильно разозлилась, а потом…
— Потом? — Эби раздражала манера людей тянуть резину, обрывая фразы на полуслове. Создавая неуместную интригу, когда нужно было скорее сказать главное. Но торопить явно растерянную, беззащитную перед собственными страхами, девушку, Хобс не хотела.
— Он дернулся в мою сторону, и его лицо… Оно было бледное, в черных трещинах, как какая-то маска. А глаза, — Мэлори дрогнула, вероятно вспоминая то, что ей довелось то ли повидать, то ли попросту примерещилось во сне. — Глаза были чернее тьмы.
— Ты уверена, что тебе не показалось? — Хобс спрашивала осторожно. Потому что допускала, что от голода, переутомлений и стресса Мэлори просто помешалась. И проверять, была ли она буйнопомешанной, на собственной шкуре не хотелось.
— Я уверена, мисс Хобс. Я не знаю, что я видела, но мистер Лэнгдон словно и не человек вовсе.
На невзрачном лице Мэлори отразилась такая мольба о доверии, что Эбигейл на мгновение стало неуютно.
***
В своей комнате Эби долго разглядывала собственные руки, пытаясь понять, что из всей ее затеи вышло. Казалось бы, она узнала не так уж и много, но отчетливо поняла, что в своих подозрениях убедилась, — Лэнгдон стравливал их, и делал это виртуозно. И если бы не разговор с Мэлори, она бы с удовольствием сыграла с Майклом в интеллектуальные шахматы, пытаясь разговорами и ненавязчивыми замечаниями выяснить все, что ей необходимо и поставить ему шах и мат. Решить, в зависимости от результата, готова ли она пожертвовать собственной жизнью, чтобы оказаться правой. Вот только последний разговор посеял в ее душе смятение.
Было ли в этом мире место чему-то мистическому?
Сколько раз она натыкалась на посты и статейки о конце света и цинично усмехалась? Какому идиоту хватит ума порушить все вокруг ядерными взрывами. Сколько раз она слышала разговоры о чудесах и надменно кривилась? А ведь их соседка вернулась от какой-то «шарлатанки» и думать забыла о том, что у нее был рак спинного мозга. Неоперабельный. Так почему, сталкиваясь и сталкиваясь с тем, что нет в мире ничего невозможного, сидя на руинах старого мира, оставшихся после апокалипсиса, она продолжает убеждать себя, что нет ни зла, ни места колдовству?
Потому что убеждать себя в этом было проще. Спокойнее. И Эби как мантру, повторяла себе, что Лэнгдон просто человек, раскачиваясь на стуле и рискуя свалиться с него. Время близилось к их беседе, и она отчаянно надеялась убедить себя, что до их встречи она закрепит в мысли простые слова:
ЛЭНГДОН ПРОСТО ЧЕЛОВЕК.
