Босиком через топи

Приехал в Сендай Ойкава четырнадцатого, поселился у родителей, чтобы поговорить с ними о ситуации, в которой оказался: он честно выложил Суге все мысли по поводу их будущего, его волновала мысль о том, что Иоши так и не познакомится с бабушкой, дедушкой, тетей и двоюродным братом. Суга дал согласие, и вот Ойкава пришел к родителям с повинной. Никто из них не особо следил за карьерой Ойкавы — обеспечил себе жизнь и ладно, приехал повидаться — отлично. Но, когда Ойкава завел разговор о том, что тот парень, с которыми он был в отношениях в университете, забеременел и родил, а Ойкава все это время был ни сном ни духом — мать разъярилась и фурией бередила его едва-едва начавшие заживать раны. Ойкава давно не видел мать такой, сестра с глубинным ужасом в глазах смотрела на него так, словно впервые видела и не верила, что перед ней — ее родной брат, больше остальных переживавший о ее судьбе. Отец злился тоже; давно испещренное морщинами лицо будто треснуло. Ойкава чувствовал себя нашкодившим ребенком, но — на деле — все было в тысячу раз хуже. Он молча сносил все упреки, срывающиеся с обескровленного рта матери, не дернулся, все еще находившись в глубоком поклоне, когда сестра молча вышла из комнаты и тихонько прикрыла за собой дверь. — …я воспитала недостойного сына! — наконец, затихает мать. У нее наверняка лицо от ярости бледное. Ойкава говорит в пол, не поднимая головы: — Мы на днях уже все разрешили. Мне позволено видеться с дочерью, ее мать претензий не имеет. Также она позволила ей встретиться с вами, и, при взаимном желании, нанести визит, — повторяет Ойкава в третий раз, но мать будто все еще не желает его слышать. Губы пересохли; хочется сгрызть с губ кожу, по затылку шибет холодным потом. Немного от позы ноет колено — но Ойкава не позволяет себе подняться. — Тоору, — отец тяжело опускает руки на стол. — Почему ты?.. — Я был молод и глуп, — снова повторяет мантрой Ойкава. — Я испугался ответственности, теперь готов взять ее на себя в полном размере. Все, что произошло — уже произошло, жалеть смысла нет. По крайней мере, Суга простил меня и никогда не скрывал от Иоши, что я — ее отец. — Поднимись уже, — как-то устало выдыхает отец. Мать вновь вспыхивает, но, когда Ойкава садится — спина затекла до хруста, — и выпрямляет травмированную ногу, видит его перекошенное лицо и всполохи боли, замолкает, не договорив. — Расскажи о своем Суге. Ты упоминал о нем раньше, но я не знал, что ваши отношения были настолько серьезными. — Мы познакомились на третьем году старшей школы. Играли в волейбол, — Ойкава позволяет себе массировать колено, сомкнув глаза. — Потом встретились на музыкальном конкурсе, оба пробрались туда незаконно, меня заманил его запах, а когда я увидел, что этот запах принадлежит Суге… Тогда я понял, что влюбился в него, вспомнив все, что узнал о нем, когда он выходил на площадку. И потому, не раздумывая, провел с ним ночь. И утром мне стало так уютно, когда я его увидел. Он был прекрасен. Мы сошлись, как будто были предназначены друг для друга. А потом... Будь я более разумен, то нашел бы выход из сложившейся после ситуации. Мать скривила губы, ее веко дернулось, но она только сжала пальцы на отвороте домашней юкаты и больше ничем не выказала недовольства. — Он особо не говорил, но я знаю, что ему было нелегко. Он не бросил учебу, закончил университет и сейчас работает по специальности — педагогом на дополнительных курсах. Не представляю даже, что пришлось ему вытерпеть, поэтому не хочу, чтобы он больше нес ответственность в одиночку. Я готов отложить карьеру, если в том возникнет необходимость, — и смиренно кланяется еще раз. Отец сдвигает кустистые брови на переносице, отчего на его лицо будто ложится тень. — И чего теперь ты хочешь от нас? — решается спросить мать, поумерившая пыл. — Мне не нужно от вас ничего. Я лишь прошу попытаться полюбить мою дочь так же, как полюбил ее я. Хотя бы одна встреча… Отец кидает взгляд на часы — семь вечера. — Звони своему Суге. Он уже должен быть дома. — Да, должен быть, — кивает Ойкава и достает телефон. Он предупредил Сугу, что поговорит с родителями, но не учел, что они захотят с ним сразу связаться. С каждым гудком у Ойкавы внутри будто обрывается нить души. Он ставит на громкую связь — получается не сразу, пальцы вспотели, телефон почти не реагирует на них. Спустя долгих десять секунд из динамика вырывается трещащий звук, а после раздается нежный — после стольких лет — цветущий голос Суги. — Ойкава? Ты уже приехал? Иоши, — повышая голос, — позвонил папа, хочешь с ним поговорить? Ойкава мельком оглядывается на родителей — они каменно-спокойны, но только снаружи. — На самом деле, Суга, я сейчас с родителями. Им захотелось с тобой поговорить. Прости, что не предупредил, — прокашлявшись, давит из себя он. Суга ойкает. — Ох, прошу меня простить. Госпожа Ойкава, господин Ойкава, могу я к вам так обращаться? — его тон почти не колеблется, только чуть — становится глубже. Слышится тоненький голосок Иоши, зовущий папу. — Папа? Ты приехал? Приходи домой, мы с мамой готовим ужин. Что-то меняется — мать едва заметно приподнимает брови. — На самом деле… Суга-сан? — с крайне вопросительной интонацией подает голос отец. — Меня зовут Сугавара Коши, если хотите, можете звать меня Суга, — тихонько смеется он и отвлекается на Иоши: — принцесса, тут не только папа, поздоровайся с бабушкой и дедушкой. — Ба-чан? Деда? — Иоши удивлена. Суга поясняет: — У папы тоже есть мама и папа, они твои бабушка и дедушка. Хочешь с ними познакомиться? — Правда? — и что-то шуршит так, что не разобрать ее слов. Но после Суга снова смеется. — Госпожа Ойкава, господин Ойкава, младший господин Ойкава, — и при этом еще ехидничать успевает! Ойкава только смущенно смотрит в пол, чувствуя, как краснеют уши — мать с отцом окатили его таким странным взглядом. — Приходите к нам на ужин. Если располагаете временем. — Мы скоро будем, — отвечает на этот раз мать. И пришпиливает одними глазами Ойкаву к месту. — Тоору нас сопроводит. — Конечно! Мы пока сообразим, чем разнообразить стол. Есть ли у вас какие-то предпочтения? — Ничего не нужно. Привезем гостинцев, ехать знакомиться с внучкой и с пустыми руками — дурной тон, — отрезает мать. Они обмениваются еще несколькими фразами — с вежливостью и до натянутой струнами неловкостью. Когда звонок оканчивается, струны лопаются и хлещут Ойкаву по лицу — так он ощущает себя под взорами родителей. Сестра сидела в соседней комнате все это время и слышала разговор до последнего слова, в руке ее стакан воды, на столе — распечатанный блистер из-под седативных. Она не смотрит на него. Пальцы дрожат, сомкнутые друг с другом. Он садится рядом и неловко чешет затылок. Родители в какой-то абсурдной спешке носятся по дому, будто в своих летах посетили живительный источник. Ойкава вздыхает — ему еще многое предстоит уладить. *** — И что его родители? — Дайчи тарабанит пальцами по пластиковой поверхности стола, Асахи, чуть развалившись на диванчике, пьет латте. — Попросили называть их «мама» и «папа», — Суге будто лимона в рот прыснули. — Но таким тоном, как будто сказали: «раз ты не зовешь нашего сына по имени, это лишь для того, чтобы избежать путаницы», — и фыркает. — Но в их словах будто была какая-то подоплека. Вроде… «Наш сын — идиот, мы это знаем, и так как он осложнил твою нелегкую омежью жизнь, можешь рассчитывать на нас в некоторых вопросах». Дайчи осматривает их традиционный пятничный мальчишник, отмечает странную бодрость Суги и змеиное спокойствие Асахи, размышляет — сильно ли изменился он сам? Со школьных времен прошло, казалось бы, столько времени, но они ведь только вчера в первый и в последний раз стояли на национальных… Качнув головой, Дайчи откидывается назад, задевая широкий лист за спиной макушкой — за столько лет эту противную кадку ни на миллиметр не сдвинули! — Ну а Иоши? — спрашивает Асахи. — Кстати, что подарить ей на день рождения? — Иоши от Ойкавы ни на шаг не отлипала и почти не обращала внимания на новоявленных предков, — злобно хихикает Суга, в глазах мелькает искорка мстительности. Он давно знает, что людей, населяющих этот мир, великое множество. С одной стороны — Азумане-сан с мужем, безоговорочно принявшие их как родных, с другой — чета Ойкава, которые даже к своей же крови отнеслись достаточно прохладно. — А насчет подарка думай сам. Да и знаешь же, мы вроде ни в чем не нуждаемся. — Иоши понравилось новое аниме, она постоянно о нем трещит, — как бы между делом произносит Дайчи. Суга закрывает ладонями лицо: — Нет, нет, Дайчи, прекрати! Я не выдержу и минуты, если снова услышу что-то про эту Бананю! — Прямо под бананьей сисей пятого размера растет плантация нелегальных бананчиков, — цитирует Дайчи переозвученную в 16+ версию аниме. Суга возмущенно стонет, — везде бананчики прямо как в видео про гачимучи, — и даже сам удивляется своему бесстыдству. — Так разве это аниме не старое? — Асахи совершенно не волнует повышение градуса беседы. — Когда вышел первый сезон Иоши было года два, мы смотрели только то, что я брал в видеопрокате… — Понятно, — кивает Асахи. — Успею накидать пару набросков вечером, к воскресенью съездим с Ноей в центр, сделаем мерч. Суга полыхает праведным гневом — после тупых мемов из твиттера, которые Дайчи методично пересылал Суге, у того с Бананей ассоциируется одна пошлятина. — Кстати, ты же завтра едешь к маме? — вдруг вспоминает Асахи. — Она собирается приготовить что-то грандиозное. Иоши с собой возьмешь? — Нет, она захотела к Иваизуми-сану, Ойкава напросился с ней. После того, как он узнал, что Иваизуми-сан разрешает Иоши выдирать листы из своей неприкосновенной коллекции манги и использовать их в качестве раскраски, боюсь, его сами боги не остановили бы. — И Иваизуми согласился? — пораженно выпаливает Дайчи. — Пф, — Суга щурится дьявольски, до дрожи, — у него не было права мне отказать. — Иногда ты пугаешь даже меня, — кажется, Дайчи совсем не удивлен, Суга в очередной раз приоткрыл свой шкаф с коварством. — О, Юи звонит. Наверное, они с Иоши закончили. Пойдем? Асахи с сюрпом допивает свой кофе, Суга собирает все со стола на поднос и уносит к стойкам, Дайчи переговаривается с Юи — что ж, со временем холостяцкие мальчишники перестали быть холостяцкими, а их время сократилось вдвое. Но многолетний ритуал не будет забыт, пока последний каннуси не будет похоронен. Официантка, которая работает в этом кафе уже более шести лет, провожает их взглядом — за все эти годы она узнала этих людей лучше, чем собственного мужа. *** Наступает воскресенье — семнадцатое число; Суга долго не хочет выворачиваться из постели, но он уже слышит, как Иоши скачет за дверью: она самостоятельно сходила в туалет, почистила зубы и уже включила телевизор, Суга только поражается ее прыти — пусть он и не считает себя старым, да он — в самом расцвете сил!, но, все же, той же неутомимой энергии в нем давным-давно нет. Он поднимается, потягивается и протяжно зевает; пол под ногами холодный, Суге немного зябко, так что он поскорее закутывается в махровый халат и выходит из спальни. — Доброе утро, мама! — Иоши разлеглась на диване, обложившись подушками и обернувшись в плед, на экране телевизора какие-то круглые зайцы поют дурацкую заедающую песню. Она знает, что сегодня — ее день рождения, но знает и то, что все подарки и гости будут у бабушки днем. А пока ей нужно быть послушной девочкой, которая съест завтрак и примет ванну. — Доброе, солнышко, какие хлопья будешь? — Медовые! Ни капли сомнения. Суга слегка злится на Ойкаву, который подсадил Иоши на медовые хлопья, но это такая мелочь по сравнению с остальным. Они вместе купаются, она хлопает ладошками по шипящей разрастающейся пене, он — намыливает ей голову, стараясь, чтобы шампунь не попадал в глаза несмотря на специальную шапочку. С нее слетает загар, а он все такой же бледный, как будто и не было лета в его жизни. — Не вертись, — сетует Суга, — мне неудобно. Иоши старается сесть ровнее и не шевелиться, но ее ручка все еще тянется к плавающей в тазу резиновой черепашке. До полудня они занимаются ерундой — играют поначалу в принцесс, после это перерастает в войну пони, Иоши переворачивает дом вверх дном и строит крепость из подушек, Суге остается лишь поправлять плед и присматривать, чтобы ничего не развалилось; фоном сменяются аниме на экране, одно за другим, рейтинг повышается с G на PG, но Суга только делает чуть тише — Иоши обращает взгляд на картинки только когда там кто-то целуется и спрашивает, целует ли папа маму — но Суге удается уйти от вопроса, сгладив углы, он переводит ее внимание на плюшевого дракона, который представляет угрозу для плюшевого замка, Иоши взвизгивает и прячется в крепости, чтобы защитить плюшевую принцессу. В разгар военных действий приходит Ойкава. Конечно, он, увидев происходящее, бросает пакет со вкусняшками — Суга хмурится — и присоединяется к Иоши в качестве рыцаря, но выражение лица у него такое глупое и наивное, что Суга не может перестать хохотать — сражаться против рыцаря-идиота? Да это хуже, чем над ребенком издеваться. Однако Ойкава подходит к делу со всей серьезностью, находит на столе линейку и ластик, привязывает их резинками к белой обезьянке на манер меча и щита, усаживает ее верхом на слона. Говорит: — Этот рыцарь защитит свое королевство и свою принцессу! — и приступает к «сражению», Суга сжимает лапу дракона в руке и начинает отбиваться от «меча» рыцаря Ойкавы, Иоши носится вокруг них с плюшевой принцессой в руках и подбадривает рыцаря — Ойкава произносит: — Если прекрасная принцесса споет воодушевляющую песню для своего рыцаря, он в два мига одолеет злого дракона! Лицо Суги серьезно, но он еле сдерживается, чтобы не прыснуть; у Ойкавы же мелькает легкая улыбка кончиками губ — он явно получает удовольствие даже больше, чем Иоши. Они кружат вокруг дивана и пару раз почти выползают на кухню, Иоши начинает петь песенку, которую выучила в саду, и Ойкава двигает бровями в ее сторону, мол, подыграй. Суга картинно взмахивает свободной рукой, поднося ее ко лбу, другая, с зажатым в ней драконом, опускается. Суга говорит: — Этот злобный дракон потерпел поражение от великого рыцаря! — и падает на диван, обессиленно расслабив конечности. — Фух, вы слишком энергичные, я — все. — А раньше тебя хватало надолго, — хмыкает Ойкава и тут же у Суги находятся силы, чтобы отвесить ему пинка под задницу. Иоши довольно жмет свою принцессу к груди, она тоже немного запыхалась, стоит тут с растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками. Суга позывает ее к себе: — Иоши, нам выходить скоро, а ты растрепалась вся. Где расческа? — Иоши сейчас принесет! — и заползла в подушечную крепость. — А можно я? — предлагает Ойкава, Суга лишь пожимает плечами. Он знает, что Иоши согласится, так что указывает на полку позади, где стоит коробка с резинками и заколками. — Иоши, тебя заплетет папа. Иди ко мне быстрее! У Суги от этой идиллической картины в груди трепещет, но он старается, чтобы уснувшие давным-давно чувства к Ойкаве проснулись теперь. *** Ойкава делает звонок, и менеджер пригоняет взятый напрокат микроавтобус к соседней парковке. Они подбирают Иваизуми и Рико — которая Ойкаве очень даже понравилась, — и заезжают за родителями Ойкавы, его сестрой и племянником. Такеру пытается сдружиться с Иоши, пусть та и младше его лет на десять; Суге слегка неуютно, он жмется ближе к Рико, они шепчутся о своем, правда, Суга не перестает следить за дорогой и иногда поворачивается к водителю — менеджеру Ойкавы — чтобы помочь с навигацией. Иваизуми и Ойкава молча разят друг друга острыми взглядами, но выглядят довольными — вчера, после посиделок у Иваизуми, видимо, произошло что-то хорошее. Знакомая местность показывается через час — гораздо быстрее, чем на автобусе, так что Суга облегченно выдыхает. Менеджер доставил их прямо к воротам поместья Азумане, так что и от остановки плестись не пришлось. Иоши к Такеру за час привыкла быстрее, чем к сверстникам из группы в детском саду за два месяца после ее переформирования. Так что она выскочила из микроавтобуса первой, выдернув Такеру за собой и не отпуская его руки, следом вышли Суга с Иваизуми, чтобы помочь глубоко беременной Рико. Ойкава с семьей гуськом топтались за ними. Азумане-сан, по обыкновению, сидела на энгаве в сейдза, невозмутимая и суровая. Она лишь кивает видя приближение гостей. Асахи с Ноей выходят из-за седзи на шум и тут же вываливаются к Иоши, она отдает им «пять», знакомит с новым другом — немного угрюмым подростком, — лепечет про то, что скоро станет взрослой и сильной, Асахи только смеется, не удостаивает Ойкаву даже взглядом, посвятив все внимание маленькой принцессе-имениннице. — Дайчи-сан и Юи будут где-то через час, — сообщает Ноя Суге и отводит его в сторону, чтобы перекинуться парой слов. Иваизуми провожает Рико внутрь, а Ойкава же не знает, куда себя деть, пока Азумане-сан — он ее сразу узнал, — не подзывает его и его родителей. Суга мельком отвлекся от разговора с Ноей, чтобы увидеть, как Азумане-сан приветствует новых людей в кругу своей семьи. До него доносятся обрывки — «считаю своим третьим сыном», «относитесь как к стороне жены», «поддерживать контакт» и «располагайтесь, позже представимся друг другу», голос ее был сух и тих, она не выдавала своего волнения. Ойкава же стоял истуканом, не зная, куда деть свои руки, и теребил полы распахнутой куртки с потупленным взглядом. Суга ответил на все вопросы Нои, тот кивает, так что Суга спешит увести Ойкаву куда-нибудь, где ему будет попроще, встречается взглядами с Азумане-сан — она ободряюще мотает головой. Брат Асахи с семьей прибывают одновременно с Дайчи и Юи, Азумане-сан просит сыновей накрыть на стол, Суге же машет рукой, чтобы не отвлекался. — Ну… Я вижу, у тебя все замечательно, — улыбается ему Ойкава, сидя на уличной скамье в тени деревьев. — Я рад. Суга думает: «как для тебя прошли эти пять лет?» но вопрос не озвучивает. Говорит лишь: — Я же сказал, что один бы не справился. Теперь у меня есть близкие люди. Я… очень тоже рад. Асахи познакомил меня с семьей, а Азумане-сан впустила меня в нее. Азумане-сан и Юи — жена Дайчи — помогали мне растить Иоши. Навещали меня, сидели с Иоши, когда я учился. Остальные… тоже помогали всем, чем могли. Небо до безумия светлое сегодня, Суга поднимает голову и смотрит на безмятежную вышину наверху, редкие перистые облака плывут над кедровой рощей умеренно, плавно. Ойкава тоже смотрит вверх, но до него доносится слабый аромат сладости и он прикрывает глаза; под нежными веками видно, как мечутся его глаза. Раньше Ойкава был полон лоска и какой-то скрытой элегантности, Суга же был самым обыкновенным парнем с парочкой изюминок, и никогда не задерживал на себе пристальных взглядов. А теперь Суге кажется, что сидящие на скамейке оба обыкновенные. Ему так ненавиделось, когда все усложнялось — будь то график тренировок, учебное расписание или личная жизнь. Ойкава, проникнув в жизнь Суги, усложнял все. Но… Именно эти изменения Суге почему-то нравились. Те дни, проведенные вместе, даже сейчас оставались в памяти теплыми. — Я люблю тебя, — говорит Ойкава. Суга не отвечает, провожая взглядом ленивые облака. Ноя и Иоши раскладывают ханафуда. Асахи с братом накрывают на стол. Родители Ойкавы размеренно беседует с Азумане-сан. Отец Асахи разжигает мангал. Суга молча сидит на скамейке, прислушиваясь к происходящему вокруг, пальцем водит туда-сюда по деревянной перекладине. Ойкава находит своей рукой его. Вдыхает полной грудью. Кошмары отступают.