сегодня;

Кошелева не девочка-сон, но кладбище бабочек в животе, вполне себе имеет. Олег на это кладбище только и повелся, потому что в своей жизни кроме смертей не видел то ничего. повелся, кстати, как самый настоящий идиот на банальную приманку: он ее убить должен был пять с небольшим недель назад, а все ещё просыпается каждое утро в ее объятиях. у него по утрам особый ритуал: в лоб целует ее, себя называет идиотом и тысячу причин ищет, чтобы сделать все не сегодня. а по вечерам буквально все то же: обещает себе завтра разобраться, но целует уже не в лоб. — я тебя люблю, — шепчет она вечером пасмурного воскресения. слишком тихо, чтобы услышать, слишком громко, чтобы не понять. Терновой ее по волосам треплет и одно «не надо» только и выдыхает. выдыхает-выдыхает-выдыхает. понять не может, на кой, блять, черт потреблялось кому-то убивать девчонку, которая сама себя убивает уже давно этими сигаретами, что он ей курить запрещает. нахрена? не понятно ему самому. конфиденциальность заказчика и анонимность эта, к черту собирается полететь, когда Кристинка его обнимает нежно. он должен был к себе заманить, на съёмную квартиру необжитую совсем; а в итоге заманил так, что пропустил ее случайно и в спальню со своими голубыми шторами, и в сердце с его то тремя закрытыми дверями. Олег не дуло пистолета девочке в лоб направляет; он ей вереницу лжи и совместных планов к вискам прислоняет. Кристина на него смотрит с заплаканными глазами ее огромными, но как обычно. также, как смотрела после тяжелого рабочего дня в офисе, в прошлый четверг, например. и также, как вчера утром рано, в его постели, односпальной, когда она его за плечо дергала и хныкала, что есть хочет: ребенок же. Когда он стреляет, спустя пару вздохов и ее сдавленное «прощаю», убивает не только двадцатилетнего ребенка. а вместе с ним вытекающее: идей порядка двухсот, несколько таких весомых планов на жизнь и его способность полюбить.