***
Смотри-ка, и вина принёс, и вискарь элитный. — И зачем это? — Так… обещал же. — Так и омара не осталось. Прости, не подумал, употребил, чтобы не пропал. — На другой праздник сгодится. — Да. Как раз сегодня. — И какой же? — День взятия Бастилии. По старому стилю. — Ясно, шутишь всё. — Да, изюминка у меня такая. — Ну пошутили и будет. — Да, давай уже, «ближе к телу, как говорил Мопассан». — Да блядь… — Ни слова больше. Слушаю вас, Сергей Львович, внимательно. — Лучше я тебя. Что делать-то мне теперь? Непростой вопрос с очевидным ответом: за неимением поблизости разжалованных финансисток остаётся тебе, мил друг, сношаться с финансистами. Но высказать тебе такое у меня даже с вискаря язык не повернётся. А значит, снова сегодня до софы не доберёмся. Непорядок. В другой раз самогон, что ли, тащи. Понедельник. Времени он не терял, разработанный накануне план действий к обеду вовсю реализовывался, обернувшись повальным переполохом в офисе и срочной отправкой меня вечерней лошадью на зелёный остров — для переоформления основных кипрских компаний. Чему немало поспособствовали пригодившиеся в деле личные связи, наработанные во время пребывания в тамошних иноземлях. С учётом наметившейся ближайшей перспективы нахождение свыше 183 дней вне российских пределов сулило ещё и потерю статуса налогового резиденства РФ. А раз пошла такая пьянка, все огурцы вчерась порезали, собираясь (исключительно в интересах дела) за Сержины бабки успешно инвестироваться в кипрскую экономику и прикупить недвижимости для совместного получения ВНЖ.***
К обеду про минувший день варенья всё-таки вспомнили. Даже поздравили официально. Ручку Montegrappa подарили. Вот только на что весёлой козе тот баян? Лучше бы пару гаджетов навороченных — плавали, знаем, больше, чем на полмиллиона рубчиков сувенирчик тянет. Понятно, что без Серёгинова участия не обошлось. И главное, серию какую выбрал — «Алхимик-воздух». На что намёк? На то, что я ему подписался из кипрского воздуха золото творить? Перед моим отъездом Львович, раздав последние указания, устало сдулся, словно в миг растеряв боевой задор, и как-то по-домашнему пожурил: — Лёш, и почему вчера не сказал? Сложно с тобой. Сразу скумекал, про что он. А с ним легко, блядь? Но вместо честного ответа вопросом, зачем-то в бутылку полез. — Люблю лгать. Не знал? Это часть моей работы. — И что хочешь от меня на днюху? Всё ещё самолёт? — Так вроде вот он, твой подарочек. Дорогой. — То от компании... Терять мне было нечего, не скоро теперь увидимся. — Не вопрос: цветочек аленький и Финиста Ясна-сокола. А если с последним «в стране напряжёнка», то и сам сгодишься. — Не думаю. — Ну извини, зарвался. Забыл, что ебёшь только традиционно-ориентированных баб и крымских малолеток. Остальных используешь сугубо профессионально — в качестве шлюх. Удар был несильный, но чувствительный. От неожиданности слёзы выступили из глаз, захлестнуло горло, на секунду лишив вменяемой речи. — Эээ… За что?! За то, что с работы нормальной сдёрнул, вынуждая теперь в криминальном дерьме копаться? — И как мне было поступить, чтобы тебя к рукам прибрать? Разговоры разговаривать? Нет, ненадёжно. Предпочёл результат с гарантией. Да и что случилось-то? Ну работу поменял. Подумаешь, одно дерьмо на другое. Здесь у тебя перспективы. Бизнес. Так бы и сидел в своей конторке сто пятым консультантишкой, штаны протирал. А сейчас, считай, глава всего. Даже меня. Жалким «консультантишкой»?! Сто, блядь, пятым? Такого он мнения о моих заслугах? Но долго придумывать хлёсткий ответ не срослось. Он прижал меня к стенке и, весом сминая любое сопротивление, заставил разрываться от соблазна прекратить всё немедленно и бесконечно продолжить. И... поцеловал. По-настоящему, как душа, ледышками покрытая, страстно желала. Хаотично исследуя моё тело, наконец переместил руку ниже, к паху, ожидая ощутить встречные наливные объёмы, а не найдя, отдёрнул. Ну хоть без записочек в трусах обошлись. Не всем дано, Серёженька. Не выдержав констатации своего уродства, отпихнул от себя тяжеленную тушу, что было совсем нетрудно — «звезда-то в шоке», — и сбежал. Прочь. «В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов».