***
Обычно Дэвид выходит в пятно только по нужде. Он не хочет из-за своей оплошности оказаться в нежелательных, да и воровать чужое время - тоже. Однако, как выдается возможность, думает о том, «почему бы и нет?». Дальше мысли это обычно не заходит. Но в какой-то момент начинается путаница, все не так и не то, и Дэвид вдруг делает то, о чем старался и не думать. Сначала он робко ходит по комнате, нахохлившись, будто его вот-вот ожидает какая-то напасть. Он к ней готовится; он боится, но старается быть готовым отразить удар. Однако... ничего не происходит. Дэвид привык бояться и опасаться западни. В этот раз все было спокойно, и для него это было непривычно. В комнате размеренно тикали часы, и первое время от каждого звука Дэвид вздрагивал, неосознанно пытаясь найти источник шума. Он неуверенно прошел к краю комнаты - к холстам и краскам. Сначала позволял себе лишь внимательно их осматривать, даже боясь дотронуться хоть до чего-то поблизости... но со временем обвыкся. Безопасная среда для него - необычность. Приходится долго все переосознавать, тысячу и один раз осматриваться по сторонам, выравнивать сбитое от нервов дыхание. Неужели так можно? Это не укладывалось в голове. Иногда Дэвид аккуратно, будто бы боясь, перебирал в руках перепачканные красками кисти, проводил пальцами по холстам, внимательно всматривался в чужие картины, стараясь не подходить слишком близко, чтобы что-то не уронить. Зачастую он даже не замечал, как неосознанно во время этого процесса начинает затаивать дыхание. Дэвид не помнит, как в итоге решился взять в руки хоть какие-то принадлежности для рисования не просто, чтобы посмотреть, а чтобы... порисовать. Артур что-то рассказывал о защитных реакциях человека путем отсеивания негативных воспоминаний глубоко-глубоко в подсознание. И ты перестаешь помнить определенные моменты из своей жизни. Дэвид слушал это в пол-уха, но позже задумывался о том, что это значит. Что это за слово вообще такое - негатив? И как можно отсеять свои собственные воспоминания? Почему Артур так любит рассказывать всякие замудрые вещи, но не может найти времени, чтобы объяснить их ему? Артур вообще казался Дэвиду странным. И дело было не в странных словах и непонятных заумных речах, к этому он уже привык. Артур был странным чем-то другим. Дэвид знал, что он - эмпат. Все ему об этом говорили. И в чем состоит его роль в семье, хоть и слабо верил в то, что может быть полезным, когда его никто не замечает. Он ярко ощущал на себе от всех какие-то эмоции, чувства, зачастую ассоциируя их с какими-то цветами. Вот Аллен, например, оранжевый. Дэнни - бирюзовый, Кристин - сиреневая, а Рейджен - красный. От Артура исходило что-то другое, и это напоминало Дэвиду металлические нотки, серый цвет. Твердый, неприкосновенный, холодный. Дэвид готов был поклясться, что чувствовал рядом с Артуром холод. Дэвиду было непонятно, немного пугающе, но все равно очень интересно и любопытно, почему так происходит. Все вокруг такие разноцветные, пусть и разного оттенка, а Артур... Именно это он и пытался изобразить на картине. Он никогда не рисовал, и ни опыта, ни навыков у него не было, он был ребенком, но ему очень хотелось выразить свои мысли и эмоции на холсте, как это делал Томми, Аллен или кто-нибудь еще из их семьи. Картины его восхищали. Он хотел тоже быть частью этого. Ему хотелось что-то создавать. А еще больше хотелось понять. Понять, что он изображает, что означают эти линии и цвета, и почему его мысли на холсте больше напоминают какой-то сгусток непонятных переплетений, ежели эти самые мысли. Дэвиду становится грустно от своей неумелости. Он снова чувствует себя беспомощным и даже немного подавленным, и уходит с пятна. И вот, снова его место. Место умирания.***
— Дэвид, у нас есть правила. Их нельзя нарушать, — ровным тоном говорит Артур. Дэвид его слышит, но слышать и отвечать не хочет. — Я знаю. — нехотя тихо бормочет он, и отводит взгляд в темноту. — Тебе не стоит мешать самореализовываться остальным. Тем более, если это сделано без веских на то причин. Ты это понимаешь? — Да, — кивает мальчик, прикрывая глаза. Артур хочет сказать что-то еще, но передумывает и куда-то уходит. Дэвид чувствует, как мимо него пронесся ветерок. Он видит перед собой монотонный серый цвет.***
Дэвид не знал, устраивает его, когда все в семье спокойно, или нет. Когда он долго не выходит в пятно и не принимает боли на себя - это хорошо, это признак того, что никто не страдает, и никому не нужно помогать с этой болью справляться. И Дэвид совершенно не понимал, почему тогда он чувствует себя так удручающе. Таким покинутым и ненужным. Иногда он пытался себе представить, как он превращается в яркий сгусток энергии и просачивается сквозь темноту и неизвестность, то рассыпается на маленькие точечки-звездочки, то снова собирается воедино, и никак не мог найти ответ на вопрос - отчего ему так печально, если вся семья находится в безопасности и им ничто не угрожает? Он справляется с этим, лишь веря в то, что все же придет его время. А пока он может просто посмотреть на звезды... С каждым днем мальчик все больше сомневался, что увидит свет. Даже пытался приравнять себя к нежелательным только из-за щемящей в груди тоски от происходящего, хотя это и было глупо. Иногда Дэнни, по большей части находясь в стороне, чувствовал то же самое, что происходило с Дэвидом. Но не по отношению к себе, а будто знал, что творится с мальчиком, что всегда так отчаянно пытался оградить их от всей боли внешнего мира. Дэнни - единственный, кто был готов протянуть ему руку помощи. Возможно, потому что знал, как это бывает необходимо. — Иди сюда, — тихо просил он Дэвида, — давай обнимемся. И Дэвиду казалось, будто привычный бирюзовый цвет плавно превращается в белый, из белого - в персиковый, а после оказывается золотистым лучиком, отливающим чуть розоватыми, бледными бликами. «Нежность», — подумал Дэвид, крепче обнимая Дэнни. Интересно, а какого цвета сам он?..