храню в памяти

Пандора щурится, глядя на ослепительное солнце, слышит крики чаек, что пролетают над головой. Ласково шумит прибой, манит и дурманит одновременно, зовет куда-то в дальние края, девушка дарит свою мимолетную улыбку Ксенофилиусу, успевшему попасть в плен золотистого песка. Парень лежит буквально в нескольких метрах от неё на своей темной мантии, волшебница машет ему рукой приветливо, и он улыбается в ответ. Встает и бежит за ней. Они бегают по берегу моря, словно дети. Ксенофилиус подхватывает Пандору— такую невесомую и до дрожи хрупкую — на руки, слышит её звонкий смех, что похож на перезвон колокольчиков и чувствует себя самым счастливым на всем белом свете волшебником. Ксенофилиус впервые заметил её — мечтательную девчонку, с копной светлых, похожих на лунный свет, волос, что украшал венок из ромашек — у озера. Его однокурсница, что перевелась в Хогвартс из Шармбатона, с трепетом наблюдала за вод­ной гладью, по которой бежали круги из-за резких порывов ветра. Лавгуд так не подошел к ней в тот вечер. Не хотелось нарушать уединение загадочной девушки, что так сильно была похожа на речных нимф из древних сказаний. — Пандора, очень приятно, — девушка протягивает ему свою руку, а Ксенофилиус слегка сжимает её в ответ, протягивая ей старую толстую книжку, что вот-вот должна была оказаться на полу, если бы он не подоспел в нужный момент. Просто удивительно! Его однокурсница такая тоненькая, словно стебелек какого-нибудь цветка, а набрала столько книг! И все, как ни странно, связаны с трансфигурацией... — Спасибо за помощь, Ксенофилиус. — Можно просто Ксено, — парень улыбается. Разве можно не улыбаться, когда на тебя смотрят таким взглядом? Ему кажется, что он влюбился. Если любовь с первого взгляда, конечно же, существует. — Серьёзная книга, решила почитать на досуге? — Да, люблю узнавать что-то новое, Ксено. — девушка оживленно рассказывает ему о своих приключениях в прошлой школе, и Лавгуд готов поклясться в том, что бывшая студентка Шармбатона та ещё авантюристка. За ней, определенно, нужно приглядывать. Ноги ласкает холодная морская гладь, но Ксенофилиус продолжает идти вперед, не отпуская Пандору ни на миг. Она что-то говорит про новое заклинание, которое хочет модифицировать в тот момент, когда Лавгуд понимает, что ждать больше нельзя, нужно действовать, причем действовать прямо сейчас. Его сердце стучит сильно-сильно, когда он наконец-то решает опустить на песок свою Панни, та удивленно вскидывает одну бровь вверх: — Ксено? — Ты выйдешь за меня, Панни? — он берет волшебницу за руку, становится на одно колено и достает из кармана маленькую ракушку. Его волосы треплет ветер, а Панни несколько минут смотрит на него. Её взгляд полон какой-то неведомой ему ранее нежности. — Я согласна, Ксено! — отвечает она, принимая ракушку из его рук. — И это очень мило, — добавляет Пандора, приложив ракушку к уху. — Я слышу зов моря ещё сильнее! Это так прекрасно, послушай! Ксенофилиус тянется вперед к ней, как вдруг Пандора, хитро улыбнувшись, целует его. Сначала в губы, а потом в кончик носа. — Я так счастлива, — шепчет волшебница своему будущему супругу в тот момент, когда он зарывается носом в её белокурые локоны. Они лежат на песке, обнимая друг друга. Вторым самым счастливым днем в жизни Ксенофилиуса Лавгуда после свадьбы с Пандорой, стал день рождения дочери — Полумны. Маленькая Луна только появилась на свет, а уже так сильно похожа на мать. Ксенофилиус в этом не сомневается. — А мне все-таки кажется, что у неё твои глаза, Ксено, — шепчет Пандора, напевая колыбельную своей крохотной дочурке. По комнате разносится звонкий, ласковый голос, заставляющий Ксено забыть обо всем и думать лишь о двух самых дорогих его сердцу людях:

*Обернусь я белой птицей, Да в окошко улечу, Чтобы в ясно небо взвиться К солнца яркому лучу. Будут с неба литься звонкие трели, Трели все весенния, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельныя.

В глубине души Ксенофилиус надеется, что рождение дочери сможет усмирить нрав супруги и её страсть к экспериментам в области различных заклинаний чуть-чуть затихнет, однако Пандора и не думает останавливать начатое ещё в школе. После рождения Луны у неё, словно появляется второе дыхание, она строит грандиозные планы, которые тут же удается воплотить в жизнь. Но Ксенофилиус не может перестать беспокоится за супругу. — Видишь, в этом нет ничего страшного! — упрямо говорит Пандора, взмахивая палочкой. Завитками её волос играет легкий ветерок, что струится из окна. Двухлетняя Луна слегка улыбается, наблюдая за очередным спором родителей. — С тобой бесполезно говорить, упрямица! — Ксенофилиус лишь пожимает плечами, а потом осторожно берет дочку на руки. Они идут в сад, устраиваясь возле плакучей ивы. Над головой шелестят длинные ветви, что сплетаясь, раскачиваются на ветру. Пандора видит, что её муж слегка сердиться, поэтому убегает на несколько минут, чтобы нарвать букет из васильков. Здесь эти цветы по-особенному красивы: они так нежны и грациозны одновременно, что миссис Лавгуд даже срывать их жалко, однако она все-таки делает это. Вернувшись к мужу и дочке, она присаживается на свое место и плетет три венка. Ксенофилиус не может долго злиться на Панни, когда видит её такой. Она с особой страстью выполняет любую работу. А потом Ксено рассказывает истории о нарглах, о существах, которых он сам придумал, а его супруга весело смеется. И все у них вновь идеально. Каждое рождество пахнет елью. А их дом становится похожим на настоящую сказку: столько украшений, столько игрушек, подарков. Они вместе наряжают ель: красивую и бесконечно зеленую. За окном снежинки подхватывает ветер. Луна помогает отцу повесить на елку гирлянду, а Пандора подбирает шары. Каждая весна пахнет полевыми цветами. Ксенофилиус мастерит дочери воздушного змея, за приключениями которого вся семья наблюдает с трепетом в сердце. Каждое лето пахнет солеными брызгами. Луна, как и её мать, бесконечно любит море. Они играют в догонялки, ступая по мягкому песку, собирают раковины и поют песни. Каждая осень пахнет кленовыми листьями, что так любит собирать Пандора, а потом устраивать крохотный листопад. Луна кружится, листья опускаются на её локоны, а Ксенофилиус и Пандора держаться за руки, наблюдая за столь прекрасной картиной. Но потом все меняется. За окном моросящий дождь. Кажется, что само небо плачет. Панни больше нет, она больше не дышит. И рядом Луна. Она видела её смерть, а Ксенофилиуса не было рядом. Он хватается за голову, не зная, что делать дальше. Он так виноват. Не защитил, не уберег, позволил дочери увидеть смерть матери. Волшебник падает на колени, когда слышит голос Полумны: — Мама была так счастлива... Говорила, что закончит и мы испечем пирог к твоему приходу, — голос девочки дрожит и почти срывается. Тухнет. — А потом раздалась вспышка. И все... Мама упала. — Ксенофилиус не может слушать, лишь сгребает дочь в крепкие объятья и, словно убаюкивая, проводит по волосам. Как же хочется, чтобы это был всего лишь дурной сон, но так бывает лишь в детских сказках. Тихие всхлипы Луны в очередной раз подтверждают этот суровый закон: от смерти не спрятаться. Когда гроб засыпали землей, солнце светило ослепительно ярко. Панни всегда любила солнце, а теперь должна привыкнуть к вечной темноте. Ксенофилиусу казалось, что весь мир погрузился во мрак, он стоял, опустив голову и зажмурившись, казалось слёзы вновь хлынут из глаз, но Луна крепко сжала его руку, будто напоминая, что она здесь, рядом с ним, а Панни всегда будет жить в их сердцах, пусть теперь и придется научиться жить без неё. — Папа, пойдем. — голос дочери заставляет ненадолго отогнать мрачные мысли в сторону. — Мы завтра навестим маму. Завтра он начнет учиться жить без неё.