храню в памяти

Останусь пламенем в глазах, В твоих руках дыханьем ветра. Останусь снегом на щеке, Останусь светом вдалеке, Я для тебя останусь светом... Останусь — Город 312

Андромеда не могла поверить в то, что буквально пару секунд назад ей сказали авроры. Ее тело пробивала мелкая дрожь, колени тряслись, а воздух, казалось, готов был вырваться из легких. Она задыхалась и если бы не дверной косяк, послуживший ей хорошей опорой и ручка, в которую она вцепилась мертвой хваткой, та самая ручка, что Тед ремонтировал пару недель назад после того, как Дора, споткнувшись, схватилась за нее и случайно сломала, Андромеда точно упала бы прямо на пороге. Ее Тедди больше нет. Такое простое, короткое слово «нет» убивало наповал. Разламывало душу на миллионы кусочков. Так не должно было все обернуться, только не с ним, только не с ее Тедом. — Как так его больше нет? Что вы говорите? Где он? Тед, милый, где ты? — Меда наконец оторвалась от дверной ручки и сделала несколько шагов вперед, её волосы громадной шоколадной волной рухнули на плечи, ими тут же начал играться легкий ветерок, что налетел так внезапно. От этого женщине стало ещё холоднее, она всматривалась в лица авроров, но среди них не было её мужа. Она им не верила, разум отказывался верить. Мерлин, пусть все окажется всего лишь сном! — Где мой муж? Ну же... Я вас спрашиваю? Почему вы молчите? — сердце трепетало в груди, но отнюдь не от радости, как раньше, а от дикой, ноющей, подобно одинокому волку, боли. — Я... Я хочу видеть его. Тед? Андромеде хотелось думать, что это всего лишь очередной кошмар. Женщине хотелось проснуться, но потом среди пришедших в ее дом людей мелькнула знакомая макушка, только волосы на этот раз были не ярко-розового, а тусклого, непривычно мрачного, серого цвета. — Мам, — Нимфадора кинулась к матери, крепко прижавшись к ней. Лишь тогда, обняв дочь в ответ, Меда поняла, что это не сон. Что все происходящее с ними реально, и что теперь её сердце точно разорвется пополам. Дни после похорон тянулись рутинно и уныло. Дом опустел, словно с Тедом из него ушло все самое доброе и светлое. Хуже всего было то, что каждый, пусть даже совсем пустяковый, предмет напоминал ей о нем. Будь то деревянный табурет, с резными ножками, одну из которых Тед ремонтировал каждое лето. Будь то настольная лампа, возле которой он любил листать журналы или же крыльцо, где они сидели по вечерам, глядя на звезды, попивая чай с мятой и прижимаясь крепко друг к другу. — Знаешь, Меда, рядом с тобой я пьянею даже от чашки чая, — как-то признался ей Тед, они были тогда совсем молоды и только-только переехали в этот уютный, пусть и совсем небольшой домик. — Теддиии, мой милый Теддии, — ласково растягивала его имя, словно пробуя на вкус Андромеда. Его имя всегда ассоциировалось у нее с чем-то сладким и тягучим, совсем как карамель. Несмотря на то, что Андромеда уже целых двадцать восемь долгих лет носила фамилию Тонкс, в ней все-таки осталось что-то от Блэков. Отец часто любил говорить, что тот, кто родился Блэком им и умрет. Женщина никогда раньше не придавала большого значения словам отца, но сейчас поняла, что именно жизненная стойкость Блэков помогала ей не сорваться. Да, ей не передался генетически снобизм ее семьи, но тот нескончаемый огонь и стойкость предавали ей сил, подпитывали ее истерзанную душу после смерти Теда каждый день. И еще Меда держалась ради дочери: она знала, что та нуждается в ней как никогда. Андромеда всегда была сильной, но стоило только взять один из старых альбомов, где хранились их с Тедом фотографии, так слезы непроизвольно лились по щекам, обжигая их. Тед вырос в семье маглов и поэтому так и не смог избавиться от нескольких привычек, первой была починка разных бытовых вещей без использования магии, а второй — старый фотоаппарат, который принадлежал его отцу. Теду нравились больше магловские, неподвижные фотографии. Он считал, что именно запечатление одной эмоции, а не целого движения отражает истинный момент мимолетного счастья. Именно поэтому в их доме было всего-то пара-тройка колдографий: одна — со свадьбы, вторая — где они втроем гостили в доме бабушки Теда, а третья — выпускной в Хогвартсе Доры. Вытащив одну из фотографий, на который был запечатлен Тед, веселый, загорелый с широкой, ясной улыбкой и ямочкой на правой щеке, стоящий по колено в морской воде, Андромеда тут же вспомнила, как они ездили к морю. Доре тогда было пять, и Тед, дурачась, бегал за ними по песку. Чайки кричали над головами, шум прибоя ласкал слух, и Тед был такой трогательный, когда строил песочный замок вместе с Дорой. — А теперь не хватает последнего жеста, — заговорчески проговорил Тед. После его слов Андромеда слегка усмехнулась, наблюдая за тем, как восторженно Нимфадора глядит на отца своими большими, полными азарта и озорства, глазками. Наконец Тонкс вытащил из кармана шорт раковину. Большую, оранжевую с крапинками. — Теперь в нашем замке будет настоящее сокровище! — Сокровище! — малышка Дора захлопала в ладоши, прижавшись к Меде. В тот момент Андромеда еще раз влюбилась в Теда, в его простоту, безгранично добрую душу и ярчайшую улыбку. Воспоминания о нем, мелькали перед глазами, сменяя одно за другим. В ушах раздались знакомые отголоски песен the Beatles, что они слушали в магловском клубе, танцуя. Андромеда еще никогда не чувствовала такой свободы как тогда. Ее пышная, чуть выше колен юбочка развевалась, когда она отплясывала, кружась в толпе. Тед тогда смотрел на нее, как заворожённый, шутил и обещал, что они непременно должны отправиться на концерт этой группы. Тед открывал для нее мир маглов во всей его красе, с их одеждой, музыкой и фильмами, а Меда поражалась тому, как можно брезгливо воротить нос от такого пусть и простого, совсем непохожего на их магический, но в то же время прелестного мира. — Встретимся завтра, Тедди, — говорила Меда, когда они вышли на улицу. Ей необходимо было почувствовать холодный, освежающий ветерок. Правда Тед все равно галантно снял свою джинсовую куртку и накинул ей на плечи. Он всегда был жутко внимателен к ней, подмечал малейшие изменения в лице. Иногда Меда чувствовала себя виноватой из-за этого, потому что ей казалось, будто бы Тонкс так старается не только подчеркнуть всю глубину чувств к ней, но и попутно выразить благодарность за то, что чистокровная принцесса Блэк встречается с ним, простым грязнокровкой, об которого почти все её родственники готовы вытереть ноги. — А у тебя не будет проблем, милая? Ты так часто со мной... Нет, не то чтобы я был против, просто твои родители, они... — Тед говорил слишком быстро от волнения, и мысли его путались. — Наверное, они сильно волнуются... — Тедди, дорогой, ты — мой парень, — Меда уверено взяла его за руку и улыбнулась. — И когда я рядом с тобой, я счастлива. У меня не будет никаких проблем из-за тебя, потому что я люблю тебя. Она потянулась к нему на цыпочках и поцеловала, сразу порывисто прикоснувшись губами, слегка приоткрыв их, чтобы Тед взял инициативу в свои руки и поцеловал ее более страстно. Вернулась тогда Андромеда чуть ли ни за полночь. После клуба девушка гуляла вместе с Тедом по спящему Лондону, позволяла себе дурачиться, идя по бордюру, совсем как маленькая. Свет фонарей, озаряющий весь парк, играл по каштановым прядям, придавая им медовый блеск. Тед трепетно сжимал ее за руку и улыбался. — Мерлин подери, ты прекрасна, Андромеда Блэк! — произнес он. И, подхватив на руки, закружил. Меда смеялась, обнимая его за шею и чувствуя запах табака. Как только девушка переступила порог дома, свет моментально загорелся. Она даже не успела достать палочку, чтобы использовать «люмос». Андромеда понимала, что сейчас ей вновь придется терпеть бессмысленную тираду слов со стороны отца и матери. И она не ошиблась. В гостиной на диване сидели родители, а в кресле неподалеку устроилась Беллатрикс. Отец холодно и отстранено смотрел на неё, мать нервно теребила краешек рукава, а Белла явно ожидала начала шоу. Андромеда усмехнулась: за последние два года отношения со старшей сестрой окончательно испортились, и та не упускала возможности задеть Теда, всячески оскорбляя его. — Где ты была, милая? — приторно-сладкий звонкий голос матери нарушил тишину. Друэлла ласково улыбнулась, жестом подзывая дочь ближе, однако Меда осталась стоять в дверном проеме. — И что за безвкусица на тебе? — осмотрев дочь с ног до головы, ее светленькую маечку с тонкими бретельками, украшенную изображением красненькой вишенки, джинсовую куртку, которая явно была дочери велика и наконец бордовую пышную юбчонку на пуговицах, Друэлла поморщилась. — Разве не ясно, матушка? — едко процедила Белла, сдувая с носа прядь смоляных волос. — Она опять шлялась, как последняя шлюшка из Лютого переулка, с этим грязнокровкой... — Не смей, — угрожающе произнесла Меда, сделав шаг вперед, но Белла лишь ядовито улыбнулась. — Вот даже уже вещи их носит. Она, чистокровная Блэк, в магловских безвкусных тряпках! — терпение Андромеды заканчивалось, она уже готова была схватиться за палочку, в тот момент, когда отец тяжело вздохнул. — Хватит, — наконец подал голос Сигнус, — Оставьте нас. Друэлла тут же подчинилась воле мужа, и взяв под руку старшую дочь, поспешила удалиться. Сигнус позвал домовика и попросил, чтобы тот принес вина, а Меда продолжала неподвижно стоять. Отец нарочно действовал ей на нервы, заставляя ждать так долго. — Я понимаю, что ты у нас бунтарка, — заговорил он, после того, как опустошил бокал, — Что ж... Не ты первая, не ты последняя. И знаешь что, дорогая? Меня раньше не волновало то, как ты проводила свой досуг во время летних каникул, однако школа позади. И я надеюсь, что ты не забыла одну важную деталь. Ты — Блэк. Этого не отрезать. И у тебя есть обязательства перед семьей. Через год ты выйдешь за Рабастана Лестрейнджа. Хочешь того или нет, меня не интересует, — Сигнус усмехнулся, когда заметил, что дочь собирается что-то сказать ему, но не стал препятствовать её желанию высказаться. — Вы не можете распоряжаться моей жизнью! Я — Блэк, но не кукла, — в голове вертелось много мыслей, и все они путались. Андромеда не могла поверить в то, что её родной отец, человек который должен любить её и желать ей счастья, так легко выносит свой приговор, словно она не дочь ему вовсе, а дорогая вещь. — Ты живешь за наш счет, дорогая. Жизнь не сказка, а Рабастан обеспечит тебе беззаботную жизнь. Ты у меня красавица, он уже тобой очарован. — Сигнус сделал паузу, сделав ещё несколько глотков, а затем продолжил. — Наш мир скоро изменится, и нам необходимо быть заодно с такими семьями, как Лестрейнджи и Малфои. Очарован. Это слово раздалось в голове, подобно раскатам грома. Андромеда поморщилась. Она слишком хорошо знала Басти Лестрейнджа, чтобы поверить в эту ерунду. Рабастан, не задумываясь, мог свернуть любой очаровавшей его прелестнице шею. И все ради забавы. В отличие от Рудольфуса, в нем было что-то пугающее. Особенно Меде не нравилось, как он смотрел на нее. Словно она была ланью, а он — волком. Волком готовым сожрать ее. Андромеда не сомневалось в том, что такой человек, как Рабастан Лестрейндж, будет стараться подчинить её, но страшнее всего было не это, а осознание того, что ему захочется ещё больше сломать её, растоптать и действительно превратить в послушную куклу. Для него это стало бы самой желанной игрой. — Ну, конечно, отец, — хмыкнула Андромеда. — других слов я от вас и не ждала. Теперь я могу идти к себе? — Да. Это был долгий день для нас всех. На следующий день Андромеда поняла, что попала под домашний арест: письма от Теда не приходили, да и она не могла отослать ему ни весточки. Мать не оставляла ее ни на секунду, все время стараясь, потащить вместе с собой в гости к тетушке Вальбурге или же к другим чистокровным семьям. Цисси лишь печально улыбалась, молчаливо поддерживая сестру, а Белла продолжала говорить гадости и хохотать так громко, что Меде было противно находится с ней в одной комнате. — Что даст тебе твоя любовь, глупышка? — говорила Беллатрикс, ловко нарезая яблоко. Нарцисса, наблюдая за действиями старшей сестры, казалось, становилась ещё бледнее. —Ты ни черта не умеешь делать, ты привыкла к роскоши, а твой Тедди, — она передразнила интонацию Меды и вновь рассмеялась, — не сможет себе позволить даже в ресторан тебя сводить, про подарки я уж молчу. Что с тобой станет? Будешь шлюшкой подрабатывать, когда денег не будет хватать, а ваше долго и счастливо превратиться в страшный кошмар, и ты быстренько прибежишь домой, вот только папуля тебя не примет! — Беллатрикс откусила отрезанную дольку яблока, с упоением наблюдая за тем, какой огонь разгорелся в карих глазах сестры. Андромеда была в ярости: готова рвать и метать. — Белла, что ты говоришь? Пожалуйста, перестань... — вмешалась Нарцисса, покраснев до кончиков ушей. Ей были неприятны все эти ссоры, и она хотела, чтобы Меда и Белла смогли затушить эту обжигающую ненависть. Каждый раз, глядя на то, как её родные сестры говорили друг другу гадости, ей хотелось вернуться во времена детства, когда они были так дружны... Да, она и сама не хотела замуж за Люциуса Малфоя, но неужели для Меды любовь важнее семьи? И неужели Белле убедить сестру в своей правоте не по силу без использования этих мерзких, гадких слов? Она же тоже любит её, поэтому так и злится. — Я говорю правду, дорогая, глупенькая сестренка, — Белла пристально следила за реакцией Меды. — Басти, конечно, не подарок, но у него есть деньги и влияние. Ты не обязана только с ним развлекаться в постели, но учти, если он прознает про твоего грязнокровку, то преподнесёт тебе его окровавленное сердечко на... Договорить Белла не успела, потому что Меда отшвырнула ее заклинанием. Цисси испуганно ахнула и постаралась разнять сестер, что сразу же устроили настоящую дуэль. На шум сбежались домовики, матушка застыла в дверях, не в силах проронить ни слова. Да и вряд ли это помогло бы. — Перестаньте, хватит, — просила Нарцисса, плача. — Белла, Меда, хватит, ради Мерлина остановитесь! — но сестры её не слышали. Все закончилось, когда появился отец. Сигнус был так разгневан, что пострадала пара-тройка бутылок из его коллекции вина, что стояли на дальнем столике, ожидая приход грядущих гостей, что наказал всех троих, заперев их в комнатах и оставив без ужина, словно они были детьми. Словно они не пытались убить друг друга. В тот вечер Нарцисса окончательно поняла, что все в её семье стало разваливаться на части. Давящая атмосфера родного дома, который больше напоминал тюрьму, подтолкнула Меду на решающие действия. Нужно было наконец-то покончить со всем, сделать выбор: либо Тед, либо мир её чистокровной семьи. Как бы больно ей тогда не было расставаться с частью своего детства, с её, казалось бы, самыми родными, но в тоже время такими далекими, людьми, она сбежала вместе с Тедом. Побег им помог спланировать дядя Альфард, он недавно вернулся в Лондон и первым делом решил навестить родню, пусть та и не горела особым желанием видеть его. С дядей у Меды всегда были хорошие отношения. Она любила его. Он был веселым и чертовски обаятельным, располагающим к себе с полуслова. Рядом с Альфардом Блэком светился весь мир. И еще ему, наверное, единственному нравился Тед. Они познакомились год назад, когда Тед довозил ее до дома. Отец устраивал прием, на котором Меда должна была присутствовать, и если бы не Тонкс она бы опоздала. Альфард тоже запаздывал, и они случайно столкнулись в саду. Он счел парня племянницы забавным, милым, только малость стеснительным, пожал ему руку и сказал. — Только смотри не обижай мою звездочку, не то тебе не поздоровится, — хохотнув, Альфард строго пригрозил пальцем, а затем похлопал Теда по плечу, и его лицо украсила улыбка. — Дядя, я же уже не ребенок, — немного укоризненно сказала Меда, когда они остались наедине. — Для меня ты всегда будешь малышкой звёздочкой с бездонными карими глазами, на донышке которых пляшет целая вселенная, — Он улыбнулся, открывая дверь и галантно пропуская племянницу вперед. И на их свадьбе единственным родственником с ее стороны был дядя. Он называл ее красавицей и даже сфотографировался со всеми. Меда помнила до малейших подробностей, как Тед надевал ей на палец кольцо, как шуршала ее фата и как они целовались после произнесенных клятв. Молли, поймавшая букет, даже успела расплакаться от счастья за друзей, а Артур слегка покраснел, когда Альфард пошутил по этому поводу. Меда была самой счастливой в этот день, пусть Тед и отговаривал ее всегда, стараясь оттолкнуть от себя. — Что я дам тебе? — говорил он, зарываясь в ее локоны и вдыхая их аромат. — Твой отец прав. — Мне плевать. Слышишь, Тедди? Мне плевать на все эти аристократические замашки, я люблю тебя, поэтому хочу быть лишь с тобой, чтобы чувствовать себя любимой и счастливой, — твердила Меда, как ритуал. — Я буду тоже работать, и все будет у нас хорошо, слышишь? — Как же я люблю тебя, — говорил тогда Тед, стискивая ее в объятья. — Как же хорошо, что ты вправила мне мозги, — на утро после брачной ночи, шептал Тед, глядя на то, как Меда расчесывала волосы. На ней был зеленоватый хлопковый халат, но даже в нем она выглядела, как королева. — Я представить не могу что было бы, если бы отпустил тебя. — Так не представляй, выбрось эту ерунду из головы, — Меда положила расческу в сторону, подкралась медленно к нему и потерлась носом об щеку, заросшую щетиной. — Есть ты, я и наше счастье. Так будет всегда. И он вновь поцеловал ее, снова увлекая ближе к кровати. Да, первое время было нелегко, Тед работал на двух работах, и она сама крутилась, как белка в колесе, училась готовить, искала себе работу. А потом, когда родилась Нимфадора, их крохотный лучик солнца, Меда разрывалась от беспокойства, когда та болела. Она валилась от усталости с ног, но Тед подставлял ей свое сильное плечо, подхватывал на руки и баюкал, перебирая пряди. Возился возле кроватки Доры, когда Андромеда отдыхала, помогал мыть посуду. И улыбался, согревая её своим теплом, вызывая ответную улыбку на её лице. И Андромеда Тонкс не разу за всю свою жизнь не пожелала о своем выборе. У нее был любящий муж и чудесная дочь, она была свободна и счастлива. И каждый день, даже когда она чувствовала себя самой усталой и невыспавшейся на свете женщиной, ей хотелось заплетать дочери косички, целовать её в щеку, обниматься и танцевать во дворе их дома с мужем. Чувствовать его крепкие руки на талии, его дыхание. Думая об этом сейчас, вспоминая годы молодости и улыбку Теда Тонкса, Андромеда почувствовала его незримое присутствие. Да, Тедди, её драгоценный и милый Тедди, ушел навсегда, но часть его все равно будет с ней, ведь он будет жить в ее сердце, в ее памяти и в их дочери — Нимфадоре. А ещё он всегда будет её светом, дарующим надежду. И от осознания этого простого факта лицо Андромеды украсила улыбка, и она тут же вытерла слезы, вернув фотографию обратно в альбом.