Никогда не взлетая

Апрель. первый год от начала манги. На похороны Третьего хокаге собралось все Селение Листа. В тот день было произнесено много траурных речей, полных горьких размышлений о том, что Коноха вряд ли увидит столь выдающегося шиноби, потому как прошло время великих Сенджу, которые только и могли превзойти Сарутоби-саму, а сейчас нет воина, равного ему по силе. Горевали о том, что шиноби уже не те, что прежде, что ослабла воля огня в молодом поколении, которое не учится доблести у отцов. Еще печалились старейшины Конохи о том, что нет более веры ученикам, потому что вырастил на свою беду Хирузен змею, пригрел Орочимару у себя за пазухой. Что произошло тогда между учеником и учителем до конца никто так и не знал доподлинно, потому что Третий Хокаге, ворвавшись в лабораторию своего любимца, увидел расчлененные трупы тех шиноби, которые погибли на миссиях, и понял, что Оротимару использовал павших для своих опытов. Он отослал анбу, которые обычно его сопровождали, сказав, что это дело касается только их двоих, и его обязанность как сенсея — остановить зарвавшегося ученика. Его приказу повиновались. А потом уже после боя, когда все стихло, охрана Третьего с подкреплением осмелились осмотреть поля боя, но нашли там только два запечатанных тела: человеческое и змеиное. Оротимару не смог перед смертью контролировать свою ярость и позволил вырваться демону-змее, а Сарутоби сделал то, что должен был совершить настоящий хокаге: ценой своей жизни запечатал демона, который представлял опасность для Селения. На похоронах Анко пряталась в последних рядах, закрыв голову капюшоном, а орочимаровские печати — курткой с длинными рукавами и высоким воротом. Она слышала, как с трибуны старейшины призывали отомстить. Только вот было непонятно, кому, так как злодей был побежден и убит тотчас на месте. У Оротимару не было своих детей, но зато было много учеников, которых многие в шутку называли «кланом Орочимару». «Главное, чтобы о них не вспомнили», — подумалось Анко, и она еще сильнее надвинула на голову капюшон, вслушиваясь в призывы «обязательно ответить», «не забыть и не простить» смерть мужественного хокаге. После смерти Оротимару, чего предвидеть никто не мог, старшим среди учеников змеиного саннина становился Кимимару, который слег больным почти сразу после конфликта с Суной, когда таинственным образом погиб главный сторонник войны с Деревней Листа: Четвертый кадзекаге. На Кимимару было мало надежды. Здоровье его оказалось совсем подточено войной: он уже не вставал со своего ложа, тело покрывалось испариной, его лихорадило, рвало кровью. Остальных «детей» Оротимару доверять ему было нельзя. Сакон и Таюя еще не сдали экзамен чунина, поэтому их нельзя было назвать самостоятельными шиноби, а возраст их был таков, что им самим была необходима опека. Тем временем оратор распалялся все более: он вспомнил, что за смерть Минато Деревня так и не отомстила, и до каких пор их лучших хокаге будут убивать изменники или наемные убийцы и не получать отмщения? Он убеждал, что для такого сильного Скрытого Селения невыносимо терпеть подобную слабость. Если бы кто-то взглянул в этот момент в лицо Анко Митараши, то увидел бы те чувства, которые шиноби обычно скрывают. Это был страх. Страх, который она не показывала в бою и который теперь медленно наполнял ее сердце. Она была точно уверена в том, что возбужденная толпа сейчас развернется и пойдет крушить дом его бывшего учителя. Она взглянула на трибуну, пытаясь высмотреть лицо произносившего речь старейшины, но из-за того, что сама протискивалась в последние ряды, подальше от чужих глаз, не смогла разглядеть ни его лица, ни хотя бы нашивок с символом клана. Она отступила назад и вскоре оказалась за спинами толпы. Когда она убедилась, что ее никто не видит, девушка перешла на шуншин и направилась к дому Орочимару. Дверь ей открыла черноволосая девочка. — Кин, золотко мое, проводи меня к Кимимару-куну. — Анко почувствовала, что некогда большой и шумный дом будто совсем опустел. Было тревожно тихо, а бывшие ученики, мелькали, словно тени, по заброшенному особняку. Она прошла в просторную комнату, превращенную теперь в подобие больничной палаты. Тумбочка рядом с постелью была заставлена лекарствами. Рядом с кроватью стоял жестяной таз с мутно-красной жидкостью. Сакон, который сейчас дежурил у постели Кимимару, подошел к Анко и почти прошептал: — Ему резко хуже с тех пор, как он узнал о сенсее. Возможно, именно Орочимару-сама поддерживал в нем тягу к жизни. И не только лекарствами. — Где сейчас остальные дети? — Спросила Митараши. — Таюя с ними. Мы меняемся. — Ответил он. — А еще Кидомару пропал, — неожиданно сказала Кин, про которую все забыли. Голос Кин вывел Кимимару, покоящегося на ложе, из полусна. — Да, сбежал он, как только все началось, — ответил Кагуя, пытаясь привстать с постели. Анко, мысленно ругая Кин, подумала, что он не так плохо поступила сразу понял, чем грозит бунт Орочимару его ученикам. — А мне вот бежать некуда, — продолжал говорить Кимимару. — Ты понимаешь, что рано или поздно они почувствуют, что хотят отомстить и придут сюда? — Спросила девушка, обратившись к Кагуе, который вышел из забытья. — Когда убили Орочимару, считай с меня живого голову сняли, — тут он поднял блестевшие болезненным блеском глаза на гостью и произнес, –Анко-сан, теперь Таюя и Сакон должны обо всем позаботиться. Меня в «семье» всегда считали вторым после Орочимару-самы, а теперь, когда я стал первым, я стою у дверей смерти. Голова Кимимару вновь бессильно опустилась на подушку. Калмо, которое дал больному Сакон, подействовало. Анко взглянула на стоявшую рядом Кин. Она тяжело дышала и едва сдерживала слезы. — Пошла вон! Кимимару-саме нужен отдых, а от таких разговоров ему только хуже, — раздраженно прошипел Сакон не то Кин, не то Анко. Оставив Кимимару, он потом наедине говорил Митараши: «Я догадываюсь, о чем ты попросишь, Митараши, и я бы отдал тебе всех детей. Это правда, что сейчас клан Сарутоби подавлен горем, но скоро они оправятся и захотят мстить. Здесь как бы самому выжить. Ты права, что нам с Таюей будет не до чужих детей. Но с чего ты-то взяла, что тебе дадут их оставить?» — Сакон прикоснулся к плечу, где была проклятая метка, и провел рукой до запястья, где у Анко была татуировка змеиного призыва. — У тебя не получится вечно прятать свою связь с Орочимару за длинной футболкой, Анко-сан. — Я знаю, кто возьмет. — Он и Орочимару ненавидит. — Понимающе ответил Сакон. — Это хорошо. Его не заподозрят. — Ответила девушка. На следующий день Анко направилась в больницу Конохи. Она намеревалась встретиться с молодым врачом Кабуто Якуши. — Кабуто-кун, они не должны попасть ни в приют, ни в АНБУ. Якуши отстранился от Митараши и, с сожалением вздохнул, вспомнив свои сиротские годы. — Я их понимаю. И тебя. Не должны они проходить через то, через что довелось пройти мне. Но меня же совершенно точно будут проверять. Дети, как будут говорить, проблемные, учились они у врага деревни. — У тебя с Орочимару-самой был конфликт. — Этого может не хватить. И был он несколько лет назад. Об этом уже все забыли, а вот, что мы оба были его учениками — парадоксальным образом помнят. А я еще и у Сасори учился, хорошо, что меня вообще здесь держат. Вышвырнут из больницы — я ничем помочь не смогу уже никому. Даже то, что ты сейчас хлопочешь за этих ребят, становится подозрительным. — Хорошо, ты знаешь того, кто бы мог взять? — С надеждой спросила Анко. — На восьмой день после смерти нашего дорогого и прекрасного хокаге? Нет, таких самоубийц не припомню. Тем более скоро поминальный день. Как это будет выглядеть! Хотя…– тут по выражению лица Кабуто можно было догадаться, что его озарила идея. — Я знаю одного человека, который перетренировался настолько, что не понимает политической ситуации и откликнется на твою просьбу. И нет, он не мой друг. К несчастью, и не твой тоже. Гай-сенсей. Он окружит их заботой и своими сказками о вечной юности. Настоящий тренер. Они в силу возраста, наверное, еще мало что умеют, но так он таких любит. Ему не интересно с гениями. — Как будто убеждал себя Кабуто. Этим вечером Анко впервые со времени смерти Орочимару уснула с легким сердцем. На другой день она отправилась в дом Гая-сенсея. – А, Анко-сан, вы, наверно, по поводу экзаменов? – Поприветствовал ее Майто Гай, и, не дождавшись ответа, спросил, – Я тут собирался на короткую десятикилометровую пробежку, ну мышцы размять перед тренировкой, вы составите мне компанию? Анко, пробиравшаяся к дому Гая перебежками на шуншине, подумала о продолжении «тренировки» с ужасом, втайне думая о том, что хорошо, что она уже не его студентка. – Я не по поводу экзаменов. – Сказала девушка вслух. – Вернее, не совсем. Вы могли бы взять под опеку троих генинов? – Конечно, я всегда беру команду учеников, только… – Наверное, вам их вряд ли назначат. У Оротимару были три человека не то на воспитании, не то на обучении… – Объясняла куноичи. – Этот негодяй наверняка их пытал! – Воскликнул Майто Гай. Анко уловила нужное направление мыслей Гая-сенсея и скрепя сердце продолжила говорить: «Да, этот изверг взял их только ради своих бесчеловечных опытов. А теперь из пасти этого змея они снова попадут в какой-то казенный дом, где всем на них будет, – тут Митараши взяла паузу, – почти что наплевать. Не узнают они ни заботы, ни сочувствия. А они и так настрадались от этого мерзавца! Вы бы смогли им помочь, научить их своему искусству, заставить весну их юности расцвести! Гай был тронут. От переполнявших его чувств он едва мог говорить. – Сейчас все боятся. Прошло еще так мало времени, люди не хотят выглядеть пособниками этого ублюдка, а пострадают ученики, которым тринадцати-то нет. – В глазах Анко блеснули слезы. – Какая низость! Неужели все отказали? – Произнес Гай в праведном гневе. Тут Анко не отказала себе в удовольствии расписать и равнодушие, с которым ее встретили в Коноховской больнице в общем, и нерешительность Кабуто в частности, и то, что сейчас нельзя обратиться к кланам, которые пылают жаждой отмщения и ищут внутренних врагов. Анко рассказала, как тяжело жилось детям у Орочимару в этом страшном доме, где они ежедневно видели, как расчленяли трупы, как их использовали вместо подопытных кроликов и вводили опасные яды, после которых умирают девять из десяти испытуемых. Анко добавила к описаниям жизни у Орочимару и собственные воспоминания. Она убеждала Гая, что детям после такого нужна реабилитация, а, если их направят в приют, а дальше как шиноби – в АНБУ, то это только усугубит травму. И только благородный, мужественный и одновременно чуткий Гай-сенсей сможет изменить их участь. Тут расчувствовался уже сам Гай-сенсей, который на фоне Анко казался великаном, состоящим из одних только мышц. Он забыл о пробежке, на которую до этого звал Митараши и теперь отпаивал ее саке. – Подлецы! Как можно оставить шиноби, пострадавших от произвола этого безумца. А почему же вы не возьмете кого-нибудь из этих несчастных к себе? – Спросил он. – Мне не позволят. Я была ученицей Орочимару-сама. Ко мне и без учеников будут вопросы. – Был ответ. Когда Гай провожал к выходу Митараши, он вдруг спросил: – Вы называете его Орочимару-сама до сих пор после того, что он сделал? –Ах, это? – Анко попыталась выиграть немного времени и нервно перебирала в голове варианты ответы. – Ученическая привычка. И детская травма. – Ответила она и попыталась как можно скорее покинуть дом Майто Гая, которого она оставила в полном недоумении. Спокойный сон Анко нарушили уличные крики. Она взглянула в окно, и увидела зарево полыхавшего в восточной части города пожара. Выругавшись, она накинула на плечи куртку и поспешила к месту пожара. Это пылал особняк Оротимару. На улице она увидела полуодетого Сакона, который пристально смотрел на пожарище. – Я детей вывел. Спасать больше нечего, – опустошенно сказал он, заметив боковым зрением Анко. – А Кимимару? – В полной темноте Митараши смотрела в воспаленные, больные от дыма глаза Сакона. – Он был очень плох. Я схватил детей, и сматывался оттуда. Больше ни о чем не думал. Мстить они все-таки начали. И дом слишком хорошая мишень. – Тогда я успела. Гай вчера согласился взять под свою опеку команду молодых шиноби. Сакон поспешил перевести тему разговора, указав рукой на невысокую девочку с черными волосами, которую за руку вела Таюя. – Нам нужно уходить и быстро, – объяснила Анко. – Надо выбираться, пока не появились те, кто захотят поучаствовать в мести. – Я ее выбрала, – как будто извиняясь, сказала Таюя. – Кимимару давно говорил сам, что он смотрит в глаза смерти. Анко обмотала свое лицо тканью и показала детям, что и им нужно сделать то же самое. – Брата береги, – обратилась Митараши к Сакону, и, скрылась сером, едком дыму. Петляя по улицам Конохи, и несколько раз убедившись, что за ними никто не следует, она пришла к дому Майто Гая. – Гай-сенсей, я, как и обещала, привела их к вам. – Девушка указала на троих детей, растерянно смотрящих на огромного тренера. Гай понимающе покачал головой. –Значит, мы расстаемся? – Сказала вдруг Кин. – Да, но на время, – со всей мягкостью, на которую она была в тот момент способна, ответила Митараши. – Вы же живете в одной Деревне и обязательно встретитесь с Саконом и сестрой-Таюей. У Гая было такое выражение лица, будто он хотел что-то спросить, но, похоже, он сам понял, почему Анко привела к нему детей именно сейчас. *** В тот день, когда сгорел дотла дом Оротимару, у старейшин клана Хьюга было тайное совещание. В катакомбах их квартала на возвышении перед сотнями сияющих бьякуганом глаз стоял Хиаши и говорил о том, что их клану, отодвинутому в тень Сенджу, Учиха и даже, – тут он сплюнул, – Сарутоби, пора вернуть былое величие, воспользовавшись периодом междуцарствия. Анко не была членом клана Хьюга, не было у нее всевидящих белых глаз, но, если б она была на совете и прислушалась, что говорит Хиаши, то без труда вспомнила бы голос того человека, который призывал кровью отплатить за смерть Третьего. А Хиаши, который редко использовал свой талант ритора на публике, продолжал рассказывать, как их клан был загнан в резервацию, о том, что это – участь многих великих семей, на которых веками держалась Коноха, а тем временем вместо них правят временщики из семей Сарутоби и Шимуры. И так как сейчас эти семьи ослаблены, нужно воспользоваться удачным моментом, и, пока не назначен новый хокаге, восстановить древние традиции клана Хьюга. Хиаши всегда понимал, что ему нужна была сильная наследница, которая будет следить за кланом. Именно поэтому он проэкзаменовал обеих сестер, а Ханаби в спарринге оказалась сильнее и решительней. С тех пор он, почти забыв о старшей дочери, посвящал много времени тренировкам с Ханаби, но с печалью замечал, что и в ней нет его таланта, а вот способности Хизаши передались его сыну Неджи. Ханаби, с тех пор, как стала наследницей клана, погрузилась в изматывающие упражнения, изучая родовые тайдзюцу с отцом, но чувствовала, что не достигает в этом успеха. Она видела это по выражению лица отца, который не умел и не считал нужным скрывать свое разочарование, по тому, как он часто твердил одну и ту же фразу о том, что, чтобы быть главой клана, нужно прилагать гораздо больше усилий. Слабого воина во главе своей семьи ее родственники не признают, и тогда семья погрязнет в родовых распрях. Ханаби сначала было лестно, что она превзошла сестру, она теперь получала от отца гораздо больше внимания, но, когда она поняла, как возросла ее ответственность перед семьей в ее двенадцать лет, она иногда думала, что лучше бы со всем этим разбиралась Хината. Ханаби старалась, но постепенный рост ее навыка в борьбе отца не радовал – он почти с завистью смотрел на поразительные успехи Неджи, который без учителя по какому-то внутреннему чутью осваивал и самостоятельно «открывал» сложнейшие техники своего клана. Ханаби догадывалась о том, чего по-настоящему хотел ее отец: чтобы его сыном был Неджи, а дочерями Хизаши – она и Хината. Старшая дочь для Хиаши стала большим разочарованием: он грозился выжить ее из клана, где все так ее оберегали, а она не стоила их забот, отправить в тот открытый мир шиноби, где без поддержки родственников она долго не протянет. Хиаши не привык бросаться словами и отдал Хинату в Академию шиноби, так как клан в неудачницах, которых побеждает младшая сестра и избивает до полусмерти на глазах у других двоюродный брат из младшей ветви, не нуждается. Ханаби чувствовала во внезапной перемене отношения отца к ней, что им движет не любовь, а служение интересам клана, но ей было дорого его внимание. Так было до убийства Третьего. После него ее отец стал часто внезапно исчезать и объяснять свое отсутствие собраниями главной ветви клана, а тренировать ее стали другие люди. Хиаши говорил, что это временно и очень ненадолго. И что теперь она должна тренироваться еще упорнее, чтобы заслужить уважение остальных. Ханаби не спрашивала, что это за «важные собрания», знала – отец все равно не ответит. Уровень ее обучения резко упал: ее новые «учителя» знали меньше и дрались хуже, захваливали Хиаши, который в столь юном возрасте сумел раскрыть в девочке такое дарование, хвалили и ее. А Ханаби знала, что никакое она не дарование, единственный ребенок-гений в этом поколении – это ее брат. Все эти упражнения так отличались от тренировок с отцом, что казались ей такими же фальшивыми, как и похвалы ее искусству. Но она знала одного человека, который не станет ее щадить и который не испытывает трепета перед детьми своего дяди – Неджи Хьюга. А самый лучший шиноби своей возрастной категории в свою очередь не лишил себя удовольствия показать свое превосходство в тайдзюцу над дочерью главы клана, которую считал не очень способной, но слишком дерзкой, а потому решил поставить ее на место. После нескольких ударов Неджи выбил ей первое тенкецу. На этом бой можно было бы завершать. Она проиграла, но Ханаби впервые за долгое время почувствовала настоящую тренировку. Она пропустила еще один удар и рухнула на землю. «В настоящем бою, был бы он ее враг, давно бы убил меня», – успевает подумать Ханаби. Да и бил Неджи вполсилы, он знает, как следует обращаться с детьми глав клана. Ханаби вспоминает ту тренировку между Хинатой и Неджи, где юноша разгромно победил ее сестру, но его отец был наказан даже за мысль о том, что Неджи может быть более достойным наследником. Как будто та же самая мысль не приходила в голову самому Хиаши. Поэтому теперь сам Неджи гораздо более осторожен: он не делает добиваний, позволяет ей встать. Плечо Ханаби мерзко ноет, чувствуется, как ослабевает поток чакры из-за перебитого пути духовной энергии. Она и представить не может, что скоро перестанет обращать внимание на такие пустяки. Девочка понимает, что эта «тренировка» отличается даже от тех, которые проводил с ней отец. Неджи ее ничему не учит, Неджи с ней борется, и теперь доказывает, что младшая дочь Хиаши немногим сильнее старшей. Ханаби остается только отступать, блокируя удары Неджи, которые становятся все быстрее. «Да он же на мне просто разминается», – проносится в голове у девочки. Ханаби удается улучить момент. Она ловит Неджи на какой-то мелочи, неточности, видимой только для бьякугана, она уклоняется от его атаки и мгновенно наносит свой удар, как тогда, когда сражалась с Хинатой. Ее кузен в отличие от сестры держится на ногах, а она чувствует, как ее лба касается рука брата. Она вспоминает о вражде между двумя ветвями клана Хьюга, думая, что у Неджи сейчас есть прекрасный шанс отомстить за злоключения его отца. Она не успевает укорить себя за то, что слишком легкомысленно попросила о спарринге того человека, который имеет с ее родителями личные счеты, как услышала голос Неджи: – Довольно, вы убиты. Думаю, не стоит это проверять, Ханаби-сама. Девочка ошарашено глядит в лицо брата, все еще ожидая, что он проведет через ее голову смертоносную чакру джукена. Перед ее глазами всплывает та сцена тренировки с Хинатой, где он чуть не убил ее старшую сестру. – Иногда нужно чем-то пожертвовать, чтобы закончить бой, – Неджи отступает от нее и указывает на перебитое тенкецу, по которому Ханаби нанесла удар. – Наша тренировка подошла к концу. Полагаю, Вы теперь совершенно удовлетворены ее результатом. Я вижу это по Вашему выражению лица. И, если вы хотели ИМЕННО ОТ МЕНЯ ЭТО УСЛЫШАТЬ, то Вы, действительно, немного более подходите для того, чтобы быть шиноби. – Говорит он и, разворачиваясь, уходит прочь. Неджи ошибается. Им всем придется быть шиноби, подходят они для этого или нет. Ханаби залечивает ушибы. Она понимает, отчего тренировки с учителями из побочной ветви были такими «фальшивыми». Не она одна знает о той тренировке Хинаты с Неджи. И не она одна ее не может забыть. Ханаби решает заниматься по-своему. Раз Неджи так многого добился без помощи учителя, значит, что-то должно получиться и у нее. Когда она тайно выпивает таблетки для восстановления потока чакры, она думает, что Хьюга были бы прекрасными врачами и крадет из библиотеки отца медицинский справочник. *** Через неделю она отправилась в больницу Конохи. В медицинском халате перед ней сидел человек, на чьей форме ирьенина было вышито имя Кабуто Якуши. – Я бы хотела учиться на шиноби-медика, – произнесла Ханаби. – Это – серьезная профессия, Ханаби-сама, а не Ваш каприз. Ханаби кивнула. «Я это понимаю». – Хорошо. А также вы должны понимать, что вы не обычный человек, когда-нибудь Вы встанете во главе своего клана. И это клан должен заниматься Вашим образованием, в том числе Вашими медицинскими навыками. Более того, если в Ваше образование вмешается Деревня, из-за этого возникнет никому не нужный конфликт. А будущая глава клана, которая должна проходить специальные тренировки, но вместо этого перевязывающая раненых, ибо на большее Вы пока не способны, все это вызовет вопросы. И прежде всего ко мне, вы-то как наследница получите, что хотели и выйдите сухой из воды. Если Вам хочется, чтобы Вам преподали урок, то я могу научить Вас принимать отказ. Мой ответ: «Нет!» – Ответил Кабуто. – Это не игра. Медицина – это то, что поможет мне и моим товарищам выжить. – С надеждой сказала Хьюга. – Несомненно. Это – то, чему Вас научат в свое время. И учителем буду, слава Ками, не я. – С издевкой произнес Кабуто. – Я вот не уверена…– сказала Ханаби. Спасибо, что Вы потратили время, чтобы выслушать мою просьбу. – Интересно. – Сказал Якуши вслух, а про себя подумал, – что же так отвлекает Хиаши, если он отказался от одной дочери и забросил другую? – Он еще раз пристально посмотрел на посетительницу. – Она не похожа на бездарность. Медик обернулся и сказал вслед уходящей куноичи: – Знаете, я помогу вам. Разумеется, не так, как вы хотите. Вот рецепты общих укрепляющих снадобий. Ингредиенты к ним грошовые. Вы сможете тренироваться в приготовлении самых простых лекарств. А это справочники. – Якуши достал с верхней полки несколько толстых книг. – Вам этого надолго хватит. Раз в неделю я буду проверять у вас результаты. Как вы будете исчезать из квартала Хьюга – проблема ваша. Ханаби была почти счастлива. Кабуто Якуши оказался прав. «Игра» с исчезновениями из полного соглядатаев дома Хьюга не могла продолжаться долго. Появиться в больнице Конохи Ханаби удалось лишь еще два раза. Потом об этом донесли Хиаши. Но беда не приходит одна: оказывается нашлись люди, которые видели ее с Неджи и припомнили это тогда, когда у Ханаби должен был состояться тяжелый разговор с отцом. Ханаби послала Неджи сокола с запиской, которая могла показаться максимально двусмысленной: «Нас видели вместе. Отец в ярости. Ханаби». Письма Неджи тогда так получить и не успел: он вместе с двоюродной сестрой стоял перед главой клана. – Ханаби, тебе не хватает тренировок? – Язвительно спросил Хиаши. – Не пытайся мне лгать. Мой бьякуган распознает неискренность. – Неджи – самый талантливый шиноби в своей возрастной группе. Почему я не должна перенимать что-то хорошее у него? – В голосе девочки слышался упрек. – Ханаби, – продолжал Хиаши, но уже мягче, – я не могу тратить все время на воспитание тебя. Я не только твой отец, я должен заботиться обо всем клане, как и ты в будущем. Допустим, он – сильнейший. Но тренировка с Неджи могла быть опасной, ты поставила под удар всех нас. Она проходила без чьего-либо наблюдения. Хорошо, что… – Всегда найдутся те, кто присмотрят за непутевой дочерью главы клана? – Спросила Ханаби. – Не надо иронизировать. На тебе лежит огромная ответственность. Я полагал, что ты взрослее Хинаты, но ошибался. – Сказал Хиаши. Ханаби нечего было ответить. Она чувствовала, будто ей дали пощечину – ее сравнили с сестрой, которую, как она считала, превосходила во всем. – Ты во многом сильна Ханаби, – с печалью сказал Хиаши, – но порой я думаю, что от Хинаты было меньше проблем. А теперь ты, – обратился глава клана к Неджи, – рассказывай мне, сильнейший среди нашей молодежи, – тут Хиаши ухмыльнулся, – в чем состояла тренировка, которую надо было проводить в тайне и на которую ты подбил Ханаби? – Я показывал Ханаби-сама, как нужно делать «кайтен». – Был ответ. Хиаши активировал бьякуган и внимательно вглядывался в лицо племянника. – Правда? – С сомнением в голосе проговорил он. – И как ее успехи? Учти, что мои глаза умеют распознавать ложь. Что было на тренировочной площадке? – Это – техника высшего уровня в клане Хьюга. Поэтому ее тренировал я. – Сказал младший Хьюга. – Хиаши-сама, – в дверь ворвался вестник, который прервал ответ Неджи. Увидев детей, он подошел к самому уху главы клана и начал нашептывать ему нечто такое, отчего тот переменился в лице. – Сейчас вы оба свободны. – Произнес Хиаши. – Но не считайте, что я закончил беседу с вами. Неджи и Ханаби мгновенно выскользнули за дверь, а Хиаши еще долго о чем-то беседовал с пришедшим. *** С печалью Хиаши смотрел на карты земельных владений. В согласии с ними у клана Хьюга получалось «слишком уж много», и не только слухи о переделе земли ходили, но и «официальная» Коноха сулила новые награды молодым самурайским семьям за счет слишком обширных и богатых владений старых кланов, что выявилось по последней ревизии. Дело в том, что по урожайности земли делились на 4 типа от лучших до самых худых, и вот по новым сводкам выходило, что земли Хиаши слишком уж хороши, и владения клана слишком велики для этой семьи, а потому власти приняли решение разделить его имение на несколько ханов [1]и дать в пользование нескольким семьям во благо деревни. Только Хиаши знал, что урожайность выросла только на бумаге, а старейшинам потребовалось кого-то наградить, куда-то пристроить своих людей, дать землю лично зависимым вассалам, которые в отличие от древнего клана, своей политики не имели, кого-то приблизить или нанять на службу. А где же взять еще земли, раз вся роздана? Не свои же пашни отдавать. Значит, надо передать во владение от одного клана другому, заодно ослабив какой-нибудь старый гордый род, создать между ним и новыми владельцами спор, на который будут отвлекаться дворяне, а третейским судьей между ними, само собой, будет центральная власть. Раздел земель надолго ослабит конкурента, который начнет думать не о сегунских притязаниях, а о том, как бы новых соседей выжить. Да и новые самураи, которым достанутся земли старого клана, не удовольствуются куском, они, молодые и злые, захотят все и будут нашептывать хокаге и дайме о том, что хорошо бы заново объединить земли, только уже под их началом, будут считать его, Хиаши, слабаком, не способным удержать свое. Да и в разодранном на несколько ханов хозяйстве начнется голод. Вот отнимут треть якобы «чрезмерно» плодородной земли у его семьи, а на следующий год его клан сам собой и сократится. Какие уж тут притязания! И это не главы Конохи виноваты, это клан не вписался в новые экономические отношения. Заодно семья и более удобной станет. Для властей. Вот и решил Хьюга чужаков на свою землю не пускать, да искать союзников, на случай, если власти Деревни станут слишком настойчивы. Междуцарствие, вызванное внезапной для всех смертью Сарутоби, открывало волнующие перспективы. *** – Покажешь мне, как делают этот твой «кайтен»? – Игриво спросила девушка. – Нет. Натренировался с тобой на всю жизнь. Во-первых, это сложно, во-вторых, даже дядя не поверил, что мы там кайтен осваивали. – Ответил брат. – Он будет допрашивать тебя еще. Знаешь, мне ни разу в жизни не удалось солгать ему. Его глаза… они, действительно, видят, если ты хочешь обмануть. И тогда, помнишь, мы совсем маленькие были, ты тренировался с Хинатой и побеждал ее… – Говорила Ханаби. – Не напоминай, – прервал ее Неджи. – Вот он как-то неуловимо понял, о чем думает твой отец… – И чуть не убил его. – Добавил Неджи. – Ты права, он не отступится от меня, и вызнает правду. И надо признать, что с того самого случая я не хочу, чтоб он испытывал меня своим «дурным глазом». – Поэтому нашу легенду надо сделать правдой. Чтоб даже Яманака-сан, если б захотел, не вызнал. – Сказала девушка, лукаво смотря на собеседника. – Ну, если тебе так надо, то приноси бинты, снадобья от ушибов, – Неджи сделал паузу, – чего еще с тобой может случиться такого… несмертельного, – полушутливо ответил брат. – С первого раза ничего не выйдет. – Ты самый лучший двоюродный брат, – Ханаби подбежала к Неджи и обняла его. – Еще одно. Тренировочная площадка больше не вариант. Я знаю одно место, где этот кайтен сам и осваивал. О нем из моих никто не знает. Там будем заниматься. Но смотри, чтоб ни одна душа… – Ни одна живая душа! – Повторила Ханаби, провожая Неджи нежным взглядом. Тем временем от важного семейного разговора Хиаши отвлекся по поводу весьма серьезному. В рядах его сторонников назревало сомнение: никто из них не боялся ни анбу, ни Корня, но связываться с полицией Конохи никто не собирался. Нужно было переманить на свою сторону Учих или забыть о возрождении славы клана Хьюга навсегда. *** Кабуто уже несколько дней словно кого-то ждал. И вот к нему явился посланник из клана Хьюга с угрозами, так по его словам его господин, который не счел нужным разговаривать с такой низкой персоной, несомненно, добьется наказания Кабуто за вмешательство в дела Хьюга, а, возможно, даже и казни, что является справедливой ценой за добрые отношения между кланом и Деревней. Более того, Кабуто, по словам разгневанного посланца, нарушил закон Конохи и принял на работу шиноби без лицензии. «Как будто Ханаби волновала эта хренова лицензия», – подумал Якуши и продолжил слушать вестника из младшей ветви, который все более сам себя вгонял в раж. Дождавшись окончания столь пламенной речи, Кабуто коротко ответил: «Ханаби-сама здесь никогда не работала. Это невозможно, потому что у нее еще нет нужных знаний. Она здесь училась. Я выдал ей инструкции о том, как делать простейшие составы, с чем она к ее чести неплохо справлялась. Она была здесь несколько раз и просила совета, из уважения к Вашему клану я отказать ей не мог. Потом она исчезла, что я, полагаю, лучше для нас обоих. – Вот-вот, – почти торжествующе сказал собеседник. – Когда она перестала приходить в условленное время, я догадался, в чем причина и подготовил объяснение для Хиаши-самы в письменном виде. – Кабуто с поклоном передал запечатанный конверт. – Прекрасно иметь дело с благоразумным человеком, – ответил Хьюга, и тон его несколько смягчился. – Но я должен вас предупредить, – продолжил он… – Ханаби-сама никогда не переступит больше порог этого места, – почти в унисон сказали оба шиноби. Через несколько дней Неджи, выбрав момент, когда, как ему казалось, за Ханаби не следили, отвел ее в место, где раньше тренировался сам. Это была чистая поляна, глубоко в роще. – Здесь людей нет. Тишина помогала сосредоточиться и не отвлекала от тренировки. – Здесь даже птиц не слышно, – прошептала Ханаби над самым ухом Неджи, как будто боялась нарушить покой этого места. – Ханаби, внимательно смотри, что нужно делать, чтобы освоить кайтен. Даже частичный кайтен вызывает сложности у опытных шиноби. – Тут Ханаби увидела, как вокруг руки Неджи образовался вихрь из частиц чакры. – На эту технику уходит очень много сил, – пояснил брат. – Попробуй. Ханаби села в позу лотоса, чтобы сконцентрировать чакру. И по команде Неджи выпустила ее. На руке, в которой и была собрана духовная энергия, остался ожог. – Жаль, что на тебе тотчас раны не зарастают, как на Наруто, это ему была бы нипочем такая тренировка. – Произнес кузен. – Это пустяки. – Произнесла Ханаби. – Давай попробуем еще раз. – Ты не придаешь чакре вращения. Не задаешь ей направление, а просто концентрируешь ее. – Продолжал объяснять Неджи. – Поэтому и опасность это дзюцу представляет только для тебя самой. Второй раз вокруг руки Ханаби образовался слабый поток чакры, но проблема заключалась в том, что это преимущество нельзя было использовать в бою: Ханаби безотрывно смотрела на вихрь чакры с помощью бьякугана, пытаясь перенаправить вращение, и, наконец, когда она ослабила контроль над духовной энергией, которая должна были защищать ее от врага, частицы чакры вонзались в ее руку. – Да почти получилось же! – От досады и боли вскрикнула Ханаби. Неджи кивнул, хотя это было далеко от истины. – Судьбу шиноби, Ханаби-чан, определяет талант. Поэтому быстро ничего не выйдет. Смотри, на каком расстоянии от руки нужно удерживать чакру, чтобы это было безопасно. И он показывал еще раз, а Ханаби сидела на земле, утомленная новой тренировкой и завороженно смотрела на брата взглядом, полным восхищения. А потом пробовала снова. После нескольких попыток, она глядела на руку, всю покрытую небольшими порезами и решила, что, возможно, на левой руке кайтен получится лучше. – Пошли перебинтовываться. – Сказал ей брат. – Можно сколько угодно играть в крутого шиноби, но этих ожогов и царапин становится слишком много. Они тебя отвлекают, и техника выходит еще хуже, чем обычно. К тому же от них ты слабеешь. А затем, потеряв контроль, получаешь еще больше. Когда раны были обработаны, а руки перебинтованы, Ханаби почувствовала себя явно лучше. – Знаешь, я хочу хотя бы раз сегодня попробовать сделать полное вращение. – Сказала Ханаби. – Не получится. Ты тренировалась сегодня слишком много. – Отрезал брат. Но мысли Ханаби были о другом. Она понимала, что тренировка закончится, а когда еще Неджи успеет потренировать ее еще, а если она больше не сможет так незаметно исчезнуть, и эта тренировка с братом последняя? Нужно было выжимать из этих упражнений максимум. Она заняла нужную позицию, сконцентрировала вокруг себя чакру, но при полном кайтене ее было так много, а девочка так интенсивно тратила силы, что скоро сама поняла, что завершенный кайтен не лучший вариант, чтоб закончить им тренировку, но менять решение было уже поздно. Когда Ханаби закружило в вихре, Неджи подумал, что его дядя-сволочь в чем-то и прав, когда говорил, что этой девчонке не хватает дисциплины. Ханаби не справилась с потоком чакры, и ее выбросило из вихря. Она отлетела на несколько метров и ударилась о землю. Она не помнила, как подбежал к ней Неджи, как поднял ее, как перенес в тень под высокое дерево, как уложил ее там, как приводил он ее в чувство. Голова еще кружилась, в ушах стоял звон – казалось, она вновь крутится в бесконечном вихре чакры. – Тебе еще повезло. – Эти слова брата были первым, что она услышала. Они успокаивали. Она не знает, как тренировался Неджи, когда осваивал вращение, вряд ли ему кто-то перевязывал раны. Во всяком случае, Неджи о том, как он учился кайтену не расскажет. Не сейчас. – Если б тебя не выбросило, то частицы чакры, которые ты разогнала до бешеной скорости, изранили бы тебя, и ты бы была вся в порезах, таких же, как у тебя на руках. Следом за слухом вернулась боль. Адская боль. Ханаби взвыла от новой раны. – Спина! Жжет! Ками-сама, как же жжет! – Закричала она. – Высшие техники пока не для тебя. – Неджи еще не до конца понял, что произошло, но, услышав сестру, он аккуратно перевернул ее на живот. Ханаби тихонько застонала. Неджи увидел на спине серьезный ожог, на красной, обожженной коже Ханаби были видны волдыри. Куртка и футболка были насквозь прожжены. – Нам пизда, – ошарашено проговорил юноша. Оказалось, что, когда Ханаби выбросило из вихря, часть чакры спалило ей спину. Неджи разрезал кунаем прожженную и мешавшую перевязке одежду и принялся перебинтовывать раны вымоченными в воде бинтами. – Теперь ты похожа на девочку из Кири, таких было много лет десять назад, когда там была настоящая мясорубка. – Если б наши дорогие родственники нас бы сейчас увидели, они бы точно все неправильно поняли. Это еще двусмысленнее, чем тогда на площадке. – Ответила Ханаби. – Двусмысленнее даже, чем твое письмо, – поддержал разговор Неджи, которому важно было отвлекать сестру от боли. – Но Хиаши-сама и этого хватило. Хотя юноша из побочной ветви, выводящий из чащи раненую, всю в бинтах, полуголую дочь Хиаши-сама – такого Коноха не видела со времен основания клана Учиха и долго еще не увидит. Становилось холодно, Неджи накинул на сестру свою куртку. – Меня, наверное, уже ищут. – Произнесла Ханаби. – И как думаешь оправдываться? – Поинтересовался Неджи. – А никак. Этого не скроешь. Пойду сдаваться. Отец ведь знает, когда я лгу. И на этот раз его никто не отвлечет. – Сказала девушка. Неджи на минуту задумался, а затем сказал: – Знаешь, а это неплохо, когда о тебе заботятся, кому-то важно знать, где ты, все ли с тобой нормально, когда за тебя переживают и вообще… – Когда перевязывают тебе спину и утешают после неудачной тренировки, – с нежностью произнесла Ханаби и перенаправила тему с опеки родственников на то внимание, за которое она благодарна Неджи. В квартал Хьюга им удалось пройти незамеченными: сказывались навыки скрытного перемещения брата. Ханаби встретили члены клана побочной ветви, и по их лицам она поняла, что «лечение» помогло совсем мало, и, на самом деле, последствия этой тренировки, которую они воспринимали как неудачное приключение оказались куда более тяжелыми, чем они с братом думали. Это было недалеко от истины: девочка чувствовала, что едва стоит на ногах. Ее перенесли в лазарет клана. На вопрос врача, кто на нее напал, Ханаби отвечала, что пыталась повторить технику «кайтен». Она не слушала причитаний докторов о том, что в ее возрасте она и так, несомненно, талантлива как шиноби, и поэтому необходимо дозировать нагрузки, потому что в будущем это может дурно сказаться на ее организме в общем и системе чакры в частности. Лекарь положил ладонь на ее голову и применил медицинское дзюцу, отчего Ханаби сразу почувствовала облегчение. Боль уходила, а куноичи чувствовала себя более крепкой. Врачи проговорились о том, что Ханаби не только запрещено покидать палату из-за режима лечения, но и после выздоровления ее помещали под надзор по личному распоряжению Хиаши-сама. Когда осмотр и лечение были окончены, и девочка осталась одна, Ханаби активировала бьякуган, и увидела, что за дверью ее палаты стоят два стражника. Она в бессилии опустила голову. Вскоре прибыл вестник и от отца. Он сообщил, что Хиаши-сама, который, несомненно, в курсе того, что произошло с его дочерью, разочарован ее безрассудством, и в тот момент, когда клан Хьюга должен взойти на новую высоту и ее роль как наследницы сильно возрастает, она подвергает себя глупому риску ради того, чтоб просто пораньше изучить сильную технику, когда не достигла совершенства и в более простых дзюцу. Без квалифицированного наставника изучать технику кайтен – чистое самоубийство, и он, Хиаши, уже знает, кто на него ее подбил. Хиаши объяснял, что Неджи не заботится о силе сестры, на которую ему плевать, а пытается погубить ее из мести ему, Хиаши, ударяя по самому дорогому, что у него есть – по дочерям, при этом коварно стараясь остаться в стороне, а второй раз подстраивая несчастные случаи на «тренировках». И потому Хиаши сделает с этим человеком то же, что когда-то сотворил с его отцом, который задумал причинить вред Хинате. С этими словами вестник удалился. «Он догадался о брате! Хотя кто еще со мной мог выполнять «кайтен». – Ханаби сконцентрировала остатки чакры и ударила кулаком о стену. – Даже помочь брату сейчас было никак нельзя! Пока она лежит здесь, в уютной палате, при огромном количестве хлопочущих о ней врачей и медсестер, под обезболивающими, ее брат, который сначала учил ее технике, а потом залечивал раны, которые она получила по собственной неопытности и юношеской горячности, теперь валяется на полу перед ее отцом и корчится от боли из-за печати Хьюга до тех пор, пока Хиаши-сама не получит удовлетворения от мести за дочь. Перед глазами всплыло воспоминание о той подсмотренной тренировке, когда отец чуть не убил дядю Хизаши. Брата мучают, а она лежит и даже встать толком не может, – мысль об этом не давала Ханаби покоя. Эта пытка всех меняет. Она сломает и Неджи. И в его глазах она даже с помощью бьякугана не сможет разглядеть той привязанности, которая сложилась между ними за это время, той заинтересованности в ее способностях и взрослого, серьезного отношения к ней как шиноби. Ничего этого больше никогда не будет. И того Неджи, которого она по-сестрински полюбила, тоже не будет, исчезнет его жажда соперничества с дочерьми Хиаши, стремление доказать, что силу шиноби определяет его талант, а не происхождение. В его глазах останется только преданность и восхищение. Хьюга хорошо чувствовала состояние своей чакры, и понимала, что о побеге не может быть и речи: ее не просто хорошо охраняли, она была совершенно обессилена. И все, что она могла – стараться выздороветь поскорее, чтобы узнать о судьбе Неджи. Лекари о нем говорить отказывались, и она быстро поняла, что все ее слова тут же сообщаются Хиаши-сама, и Ханаби прекратила расспрашивать о нем. Она понимала, что, если она не отведет его этим от подозрений, то, по крайней мере, отсутствие интереса к его судьбе сможет облегчить судьбу Неджи. *** Тем временем Хиаши, погрязшему в семейных неурядицах, шла в руки политическая удача. Глава клана Учиха соглашался встретиться с ним, чтобы обговорить будущее их двух кланов. Это событие заставило его на некоторое время забыть о неприятностях с новой наследницей и начать действовать решительно. На встрече во имя мира было решено предать забвению старые разногласия между кланами, которые теперь устремились к одной судьбе. В ответ Фугаку рассказал о том, что в их клане сохранилось пророчество их самого великого воина о том, что деревней Листа должен править каге Учиха. Тут Фугаку поправился и заметил, что Хьюга и Учиха когда-то были одним кланом, поэтому пророчество относится к ним обоим, и, если уж действовать, то надо объединяться и действовать быстрее, пока остальные старейшины Конохи заняты поиском достойных кандидатов на роль каге. Он обещал подготовить свой план к выступлению. Кроме Фугаку на том собрании был его старший сын, Итачи, который по словам старшего Учиха, тоже видел пророчество Мадары и смотрит на него глазами отца. Фугаку этим показал, что доверяет сыну, как себе. Таким образом, по мысли Хьюга, угроза со стороны полиции Конохи уже была устранена, а власть в кое-то веки вернется к истинным наследникам Конохи: альянсу Хьюга и Учиха. Сын Фугаку был молод, хорош собой, а судя по чакре, которую просканировал Хиаши, – силен невероятно. Глава клана Хьюга подумывал выдать за него старшую дочь – должна же быть от нее какая-нибудь польза для семьи. А еще он знал, что есть у Фугаку второй сын – ровесник Ханаби. Как все прекрасно складывалось! Конечно, после разгрома Корня и Анбу, после того, как отправятся в джигокку все эти Шимуры, Сарутоби, Хотаке, Сенджу и прочие недостойные, придется делить победу. А если под общее веселие триумфа, сыграть две свадьбы, может, ничего делить и не придется. Но сын Фугаку, Итачи, не ведавший, что за него прочат Хинату-химе, которая спустя несколько лет станет редкой красавицей, уже уготовал клану Хьюга другую судьбу, отделив его участь от жизни своей семьи. *** – Итак, ты свидетельствуешь, что Хьюга ради своих гнусных интересов готовы предать деревню и начать гражданскую войну из-за неуемных амбиций? – Спросил Данзо. Итачи поклонился. – Я готов свидетельствовать об этом перед старейшинами Конохи. Я был на их изменническом сборище. Весь их клан принимает в этом участие. – Значит, щадить никого нельзя. – Твердым, сухим голосом произнес Данзо. – Их безумные действия повредят всей Деревне. – Итачи все более побуждал своего хозяина к действиям. – Вот как. И они, пытаясь укрепиться, старались переманить тебя? Глупцы. Но глупцы осторожные. – Ответил Данзо. – Впрочем, в любом случае их измену надо придать огласке. – И имя Хьюга – позору, – добавил Итачи. – Что до тебя, то до тебя, то ты поступил как настоящий сын Конохи, я думаю, что о чистоте своей репутации ты можешь не беспокоиться, – помедлив, сказал Данзо, вглядываясь в лицо своего собеседника. – Для меня на первом месте будет благо деревни. Но позвольте мне спасти честь моей семьи, так как Хьюга попытались вплести их в свой заговор. – Попросил молодой Учиха. Лицо Данзо стало еще более хмурым. Не на пользу Конохе будет полное уничтожение двух сильнейших кланов. Еще не все забыли ту историю, когда великий саннин Орочимару обратился в змея и убил Третьего. А новый хокаге так и не выбран. Все скрытые селения поймут, что Коноха просто раскалывается на части. – Они хотят взять власть в свои руки, воспользовавшись смертью вашего друга и нашего хокаге – Сарутоби Хирузена. – Итачи убеждал Шимуру действовать, давя на чувство долга перед покойным другом. Горько стало Данзо, когда вспомнил он о смерти друга и нашел на него гнев оттого, что изменники посмели так использовать смерть Хирузена. – Много твоих родственников знают о заговоре? – Спросил он. – Отец привел меня на сборище, и он обещал убедить их присоединиться, убедив в том, что изменникам будет сопутствовать успех, – печально сказал Итачи. – Тогда, если хочешь спасти часть клана надо сделать все до того, как Фугаку-сан объявит твоей семье о том, что они присоединяются к мятежу. – Приказал Данзо. – Да, Данзо-сама. – Со своим отцом поступай так, как велит тебе твоя честь и благо клана Учиха. – Произнес Глава Корня анбу. – Я не справлюсь один со всем кланом, – сказал Итачи. – Считай, что ты уже попросил о помощи. Я пошлю к тебе двадцать отборных анбу Корня. Но и твои родичи должны оказать помощь тебе, чтобы доказать мне и всем остальным в Деревне, что вы верны Конохе. И лучшим доказательством будет участие клана Учиха в наказании предателей. Вы не только очиститесь от всех подозрений, но и покроете себя большой славой. – Я бы не хотел такой славы. – Мы бы все не хотели, Итачи-кун. Клан Хьюга был важной ветвью древа деревни Коноха. Но сейчас нужно отрубить гнилую ветвь, пока она не погубило все Дерево. Нужно торопиться, если мы хотим спасти клан Учиха от позора. Примечания: Хан – (яп. 藩) — японский исторический термин, обозначающий владения даймё, — административно-территориальная единица в период правления сёгуната Токугава (1600—1868) . С установлением сегуната центральная власть столкнулась с тем, что владения дайме были обширны, а сами они весьма самостоятельны, что делало положение сегуна весьма уязвимым, поэтому в практику вошло разделение княжеских земель, на более мелкие наделы таким образом, чтобы другие роды не могли соперничать с Токугавой и восстать. В основу идеи фанфика положена история рода Симадзу, территорию которых разделили на три части, что спровоцировало восстание Симадзу и гражданскую войну с двумя новыми соседями. В XV-XVI веках Симадзу вступили в борьбу за установление контроля над островом Кюсю. В 1578 году в битве на реке Мимигава их войска разбили род конкурента Отомо, а в 1584 году в битве при Окитанаватэ — род Рюдзодзи. Однако в 1587 году объединению Кюсю помешало вторжение на остров всеяпонского лидера Тоётоми Хидэёси. В результате конфликта Симадзу капитулировали перед Хидэёси, а их родовые владения были урезаны до одной провинции Сацума.