I LOVE DARK.

— Хён, а хён, Бинни-хееен… — мм? — Мы не закончили… — Что? — Ты не кончил, я не кончил…. — Ликс, у тебя ничего нигде не болит? — Нет. У тебя ведь тоже не болит. — Но… — Чанбин-хён, я не сахарный. Не думай слишком много. Я просто хочу тебя. Хочу сейчас. — Ты уверен, что ты в порядке? — Абсолютно, если не считать стояка, который скоро начнёт болеть без разрядки.       Чанбин медленно выдохнул прикрывая глаза. И легко похлопал по кровати рядом с собой. Ликс скользнул ему под руку одним плавным движением, снизу вверх заглядывая в глаза. Чанбин помнит с каким трепетом и нежностью Хенджин любит Феликса, и возможно из-за этого у него есть пунктик, что с Феликсом надо осторожно. Он постоянно себя сдерживает, боится сделать больно или навредить. Феликса хочется, сильно хочется, но он каждый раз себя тормозит и старается быть нежнее. А ведь, если подумать, то все должно быть наоборот. Это ХенДжин нуждается в заботе, это его необходимо постоянно комфортить, любить мягко, растягивая прелюдию до самого последнего, а после долго обнимать и перебирать мягкие пряди. Потому что Джинни на самом деле не настолько нуждается в сексе как Феликс. Это Джинни вносит в отношения всю нежность и мягкость. Это ему так нравится. Но, в таком случае, как тогда надо быть с Ликсом? Ведь все что есть мягкого в Рыжике, это россыпь веснушек, мягкий профиль и очаровательная улыбка. А в остальном… действительно не сахарный. И сегодня ему явно понравилось все что было, до этой дурацкой сцепки. Да и к инциденту он отнесся с юмором. Да, он звездец как чувствителен, он заводится с одного только взгляда, одного касания, но ему, кажется, всегда мало. — Ликс — Что, хён? — Тебе же всегда хочется больше? — Ты о чём? — Если я буду жестче, ты… — Хён, просто сделай то, что ты хочешь. — Скажешь, если что-то будет не так? — Да, скажу. — Скажешь «стоп» и мы сразу остановимся. Хорошо? — Хорошо.       Ликс продолжал жадно вдыхать и жаться. Он действительно был возбуждён. — Тогда, сделай мне приятно, — Бин слегка сжал волосы Ликса на затылке. — Будь хорошим. И разденься.       Ликс будто этого и ждал, в момент сняв с себя и с хёна всё лишнее. Чанбин удобно устроился, оперевшись спиной на грядушку кровати, и поманил Ликса к себе. — Иди сюда. Нет, нет встань на колени. Да, вот так. — Хён, ты хочешь… — А почему бы и нет? — Бин вздёрнул бровь. — Ты же тоже хочешь. — Я могу кончить от одной мысли об этом… — А вот этого не надо. Ты не сделаешь этого, пока я не разрешу. — Хён… — Да, Ликс, именно так. — Чанбин смотрел на Ликса снизу вверх. — Если будет совсем невмоготу, то скажешь. И смотри, не закрывай глаза. — Да, хён.       Чанбин огладил бедра Ликса, бока, скользнул руками на спину, почти невесомо пробежал пальцами по позвоночнику. Ягодицы легли в ладонях как родные. Он слегка сжал пальцы, разводя половинки в стороны, одной рукой скользнул по ложбинке. Вновь огладил бедро. Пальцы скользили, казалось, везде. Где-то нежно поглаживая, где-то чувственно сжимая. Он провёл носом по животу вдыхая такой родной запах с нотками персика. Где-то внутри, от паха, поднялась волна восторженного желания, перебивая дыхание. Хотелось просто раствориться в ощущениях. Хотелось продолжить быть нежным, окутать это рыжее чудо всей той ванильной заботой, что таилась где-то между сердцем и печенью. Но снизу давила горячая волна. Она билась, будто морской шторм о скалы, и требовала своего: обладать, до синяков сжимая нежную кожу, чувствовать как сбивается дыхание, как стучит сердце, как пульсирует кровь в венах. Вот он, открытый, доверяющий, жаждущий, стоит перед ним на коленях, смотрит затаив дыхание, готов отдавать себя без остатка. Он тоже хочет. И кто такой Чанбин, чтобы отказывать ему и себе. Он склоняется ниже, вылизывая нежную кожу внутренней стороны бедра, носом упирается в мошонку, редкие волоски приятно щекочут. Широко лижет от основания, помогает рукой, несколько раз проводя по всей длине, открывая темно-розовую головку. Тело в руках подрагивает, Ликс закусывает губу, но следует просьбе Бина — смотрит, чуть щурясь, но не закрывая глаза. У хёна маленький рот и аккуратные губы, а у Ликса, член, хоть и короче, но заметно толще, и Ликс опасается, что в такой маленький рот, он просто не поместится. И в начале, пока Бин лижет, целует и посасывает головку, так и кажется, но вот Бин втягивает головку полностью, посасывает и обводит ее целиком. Ликс стонет. Он не знает, с чем сравнивать. Хенджин делает всё иначе, у него большой рот и пухлые губы. Головка упирается в горло, а Бин начинает наращивать темп меняя амплитуду, то коротко и быстро, языком прижимая сильнее, сглатывая, создавая большее давление. Ликс опирается на плечи хёна, ноги мелко подрагивают от тесноты. Ликс головкой чувствует ребристое нёбо и горячее горло, куда, туго упираясь, она слегка проскальзывает, и юркий язык, что снизу, выгибаясь, ласкает уздечку. Темп меняется. Бин выпускает член, плотно сжимая губы, будто не желая отпускать, задерживается, снова посасывая головку и обводя ее языком у основания. Выпускает, облизывается, переводя дыхание и вновь тычется губами в головку, рукой сжимая и оттягивая ягодицу. Второй рукой скользит между ног, мягко гладит колечко мышц и давит пальцем, легко проскальзывая на фалангу внутрь, одновременно снова засасывая головку и лаская ее языком. И уже два пальца погружаются на всю длину. В одном темпе. Быстро, глубоко и горячо. Ликс разрывается от ощущений. Тихо стонет, когда пальцы начинают толкаться по простате, а головка вновь и вновь упирается в горло.       Ноги разъезжаются. Если бы не Бин, что умудрялся его держать второй рукой, то Ликс бы давно стёк в горизонтальное положение и превратился в пульсирующую предоргазменную лужицу. Стоп. Ему нельзя кончать. Хён запретил. — Хён, — низко стонет парень. — Я не могу больше, я сейчас….       Бин тут же отстраняется, не отказав себе напоследок лизнуть такую горячую головку, поцеловать живот, перехватывая член Ликса у основания. — Нет, нет, солнышко, потерпи ещё.       Впрочем, сзади продолжают растягивать уже четыре пальца, только они не трогают простату. Ликс опускается садясь на бедра хёна. Тяжело дышит. Целует эти припухшие раскрасневшиеся губы. Поцелуй выходит по началу мягкий, но Бин быстро срывается, и дыхание вновь перехватывает. Вдруг пальцы исчезают отовсюду. — Ликс, ты просто чудо, ты знаешь об этом? — Бин размазывает лубрикат по своему ноющему члену. Чуть съезжает вниз, принимая почти горизонтальное положение, чуть приподнимает Ликса за бедра и плавно сажает того, погружаясь. Дает привыкнуть. — Солнышко, давай теперь ты. В своем темпе. Как ты хочешь.       И Ликс начинает двигаться размашисто. Бин придерживает. Смотрит на прикрытые глаза, на приоткрытые губы, с которых срываются тихие стоны. И переворачивает парня на спину, закидывает его ноги к себе на плечи, целует в колено (куда достал). — Ликс, помнишь? Если что, говори «стоп». — Да, Бинни-хён.       И ЧанБин срывается. Вся нежность закончилась. Осталось только желание владеть. До синяков сжимая бёдра, склоняясь, сгибая парня под собой практически в два раза (хорошо, что тому растяжка позволяет), прикусывая и посасывая темные бусины сосков, срывая с губ своего солнца стоны, этим безумно низким голосом, от которого бегут мурашки, а член радостно дергается внутри, вызывая еще один стон. Жестко вдалбливается в такое нежное, на первый взгляд тело, получая в ответ стоны разметавшегося под ним парня. Пальцы скользят, цепляясь за смятую простынь, и хочется еще больше, ещё резче, глубже. Перехватывает дыхание. Скидывает одну ногу, меняя угол. Ещё. Возбуждение волнами лишь прибывает и прибывает. Еще быстее, глубже. резче. Да. Именно так. Ликс стонет, облизывая губы, не так как ХенДжин. Иначе. Так что хочется выбить ещё больше стонов. — Ликс, хороший мой, громче, будь громче… — шепчет Бин.       И Ликс слушается. К стонам прибавляются поскуливания на более высоких нотах. Это рвёт башню. Низкие стоны и высокие поскуливания. — Хён, я сейчас, я не могу больше, я хочу кончить… — Хорошо, малыш, кончи для меня, давай.       И Ликс содрогается в оргазме, туго сжимая Бина в себе. Сперма выстреливает, забрызгивая всё вокруг. Но тот продолжает двигаться, снова и снова давя на простату. Склоняется, слизывая каплю спермы с соска. Сладкий. — Бинни-хён, я хочу почувствовать как ты кончишь в меня. — Конечно, солнце, ты почувствуешь.       Бин вновь ускоряется. Ему ещё мало. Его охватывает восторг, когда он замечает, как член Феликса дергается и наливается вновь. Он немного тормозит, вновь склоняясь и мокро целуя Ликса, врываясь своим языком и имитируя им толчки, а Ликс стонет в поцелуй. Бин вновь сжимает, оглажиая, его член, ощущая, как в кулаке член увеличивается, вновь становясь твердым. Теребит соски. Феликс снова стонет. И Бин вновь срывается. Оргазм волной накрывает, точнее сшибает нафиг. Это полное цунами. Феликс чувствует пульсацию и разливающееся тепло внутри и кончает следом, вновь туго сжимая ещё пульсирующий член Бина. — Черт, Ликс, ты … ты… — Ятоже люблю тебя, хён, — улыбается рыжий.       Он обвивает Бина руками и ногами, прижимая к себе, не давая отстранить. — Пойдем в душ? — Не, не сейчас. Ещё немного полежим. — Ну ты хоть дай я выйду… — Ещё чего. Не отпущу. — Довольная улыбка ощущается на коже.       Хотя… Ликс с упоением мусолил шею Бина. — Ащ… Что ты творишь?!!! — Ничего такого, — Ликс явно надул губы. — Как я это прятать буду, а? — А ты не прячь. Пусть знают, что ты занятой. — Да кому я нужен, кроме вас то? — Да мало ли. Это издалека ты неприступный, и немного заучка. А вблизи слишком лакомый. — Ну-ну, тут скорее за тобой и Джинни толпа фанатов должна ходить… — Они пытались, да мы намекнули, что мы друг другом заняты. — Ндааа, и как же я рядом с вами в таком случае смотрюсь? Как у собаки пята нога? — Нет, как старший хён, что за еду помогает двум оболтусам в учёбе. — О боже как я низко пал… За кимбап… — Бин закатил глаза. — Ну-ка, давай подробней. Как понимаю, ты в курсе всех университетских слухов? — Ой, Бинни-хён, ну когда тебя интересовало чужое мнение, а? Тихо учился, доводил физрука и не только, жевал бутеры на лавочке. Умничал на семинарах, не пропускал ни одной лекции. Радость и гордость всех преподов, кроме физрука… — Да чего ты к физруку прицепился-то? — А он тебя люто ненавидит и боится. Потому как не укладывается в его голове, как, на его взгляд, такой заморыш-ботаник может уложить на лопатки лучшего студента, которого он постоянно выставляет на соревнования за честь универа. — О, а такие есть? А почему меня не зовут? — А ты хоть раз снял на уроке свою безразмерную куртку? — А она-то тут при чём? — Ты себя в зеркало в ней видел? — И? — Глиста в скафандре, ветром сдует, травинкой переломит. — Да нууу… — Не ну. Вот сними хоть раз куртку на физре! Хоть раз руки открой!!! — Ага, чтоб, кроме вас двоих, выстроилась очередь закапать их слюной? Нет спасибо. — Нет, Бинни-хён, ты не логичен. Сначала отрицаешь, что можешь быть кому-то интересен, а потом говоришь что очередь выстроится. — Так то интерес будет чисто физический. А мне вас двоих хватает. — То есть, если кого-то заинтересуют твои мозги, то ты… — Ликс, мои мозги интересовали только преподов. На курсе единицы осмеливаются ко мне подойти, чтоб попросить лекцию переписать. — Чанбин завозился. — И вообще, отпусти меня уже и пошли в душ. И ты не сказал про слухи. -Да что слухи? Они тебя опасаются, считают ботаником, который не шарит в отношениях, и не решаются просвятить тебя, что твои хубэ на голубой стороне. — А какая разница, кто на какой стороне? От этого люди людьми перестают быть? — Не перестают. Но не все это понимают. Как и физрук не понимает, что ботаник может быть в отличной физической форме. Как и другие преподы не верят, что уровень интеллекта и внешние данные не имеют обратную пропорциональность. Они считают, что мы с Джинни только благодаря твоей помощи ещё не вылетели с учёбы, и занижают нам баллы, как тебе физрук, считая что мы сами так не можем учится, и что ты нам подсказываешь. — Что за чушь? Мне с ними поговорить? — Только хуже будет. Сейчас мы отстаиваем свои оценки, потому что они не могут доказать твоё вмешательство. А если ты вмешаешься, то… Сам понимаешь… — И им нельзя сказать, кто ты… — Забей. Для нас это стимул учиться ещё лучше. Это не так сложно. Но держит в тонусе, а то расслабимся. — Эх, любители острых ощущений… — Ага, мы такие… — Ликс разжал руки. — Ладно, ладно не пихайся, отпускаю. Пошли в душ…