It's Halloween time

В один прекрасный день я пересматривал портреты в альбоме и думал, кого же ещё нарисовать. Оказалось, что моими моделями (сами они, конечно, об этом не догадывались) были уже все более или менее симпатичные люди в Доме. Стороной я обошёл только шестую, ибо там сплошь и рядом одни уроды, несколько человек из второй и вожака третьей. Его рисовать я попросту боялся. Всем своим видом Стервятник вселял в меня странную смесь ужаса и стеснения. В большей части ужаса, конечно. Без понятия откуда взялось стеснение. Так вот именно в этот расчудеснейший день я и решил нарисовать Большую Птицу. Мол, страх надо перебороть. Ну не съест же он меня, правда? С тех пор ни портрет, ни сам Стервятник покоя мне не давали. С портретом всё ещё более или менее понятно. Совершенно непохоже получалось. А всё из-за носа. Есть в нём что-то такое, что мне не удавалось передать. То он получался совершенно обыкновенным, то наоборот загнутым как крючок на вешалке. Ну я и решил получше разглядеть его, чтобы понять, что не так. Я вообще люблю рассматривать людей. И самое подходящее для этого место — столовая. Сиди и смотри хоть до потери пульса — никто не заметит. Особенно если учесть, что делать это я научился украдкой и совершенно незаметно. Нет, я не хвастаюсь, вам показалось. Но в этот раз мои до совершенства выточенные навыки дали сбой. Только я успел отыскать за столом Третьей Стервятника, как Лорд, со всей своей язвительностью, сказал, что пялиться на людей неприлично. Я ответил, что вовсе не пялюсь. Взгляд, конечно же пришлось отвести. Нос я так и не успел разглядеть. Потом замечаниями по поводу моей этики, а точнее полного её отсутствия, разразился Табаки. Причём сделал он это, не потрудившись дождаться пока пережует котлету. Да кто бы говорил об этике! Опять пришлось оторваться и оттереть лицо от его слюней. Наглядеться на нос я уже успел (нос как нос, крючковатый, правда), но что-то неладное нашёл в его глазах и подумал, что причина всех моих несчастий в портрете — это не нос, а именно глаза. И в них было что-то неладное, не считая того, что они жёлтые. Теперь я смотрел ему в глаза, что было опасно, но Стервятник всё равно не замечал. Зато опять заметил Табаки. Да как разорался, мама дорогая! Что я засмотрелся на чужого вожака (а если бы я засмотрелся на Слепого было бы лучше, что ли?), что мне лучше держать свои желания при себе, что мои взгляды могут неправильно истолковать. Я успел возразить, что неправильно истолковать, скорее, могут его тираду. В общем, не обернулся на этот шум только глухой, коим Стервятник не был. И он так на меня посмотрел, что я мигом почувствовал и ужас, и стыд, и что-то вроде мазохистского удовольствия. Я покраснел и, осознав нелепость своего положения, уехал из столовой. Однако в куда более нелепое положение я попал именно сбежав. Это выглядело как побег барышни, которую застукали за тем, как она следит за объектом своего обожания. А я ведь ничего дурного не имел в виду! Но и это не самое страшное. Даже самая отвратительная ситуация не останавливается на начатом и имеет свойство становиться ещё отвратительнее. С тех пор я стал ловить на себе взгляды Стервятника. Везде, где бы мы не сталкивались, он начинает буравить меня взглядом. Теперь-то я понял, что не так с его глазами. Они как бы жёлтые, но как бы холодные. Я понимаю, что жёлтый по определению — цвет тёплый, но у него он какой-то холодный, жуткий. Не могу объяснить, как это возможно, потому что сам не понимаю. Гадость, а не глаза. И как любая гадость они не могут не тянуть. Хочется смотреть на них ещё и ещё, в надежде, что внезапно они окажутся не так уж отвратительны. В общем, играли мы в такие гляделки уже целую неделю. Табаки по-началу ещё делал замечания (из чистой вредности, я так понимаю), а потом отчаялся и перестал. Сказал только, что теперь я потерян. Без понятия, что он имел в виду. *** — Ну что, Курильщик, решился с костюмом? Только ленивый не задавал мне этот вопрос. И который раз за день я пристыженно качал головой, мол: «Прости, ещё пока думаю». — Долго думаешь, — говорил Табаки. — Додумаешься до того, что все приличные идеи будут заняты. — Может это и к лучшему, — бурчал я. И тут началось! Шакал прочитал очередную нравоучительную тираду о безответственных новичках, совершенно лишенных коллективного духа, совершенно апатичных, не умеющих веселиться, не открывающих себя навстречу новому опыту… Бред всякий, в общем-то. И ничего нового. Я постарался побыстрее уехать из комнаты и отправился гулять по коридорам «в поисках вдохновения». Возможно, если бы меня проинформировали раньше, я бы придумал что-то дельное. Жадность до бусинок-ленточек-бисера-всего-что-можно-пришить и странную суету за жителями Дома я начал замечать ещё в сентябре, сильно не придав этому значения. Но более или менее внятное объяснение, что же происходит, я получил только на прошлой неделе. На блюдечке с голубой каёмочкой мне, как обычно, никто ничего не приподнес, поэтому моё обучение под наставлением Шакала происходило так: а) я долго и упорно рассматривал календарь; б) перечислял все октябрьские праздники; в) в глазах всей четвертой став окончательным идиотом, перечислял вообще все праздники, которые знаю; г) сквозь тернистую речь того же Табаки, наконец понял, что празднуем Хэллоуин. Вообще, эта мысль посещала меня где-то на этапе "в", но я не думал, что его празднуют в Доме. Здесь каждый день один сплошной Хэллоуин, особенно у Птиц. Поэтому такой праздник я считал для Дома слишком приземлённым. Но все кроме меня относились к нему серьёзно. Поэтому я и был опрошен всеми встречными, кем же я буду. Боятся повторений. Я хоть окончательно не решил, но если ничего интересного не придумаю, то буду человеком-невидимкой: обмотаюсь туалетной бумагой или бинтом, если найду столько. Табаки, конечно, забраковал эту идею, сразу как я ее озвучил. Пошло, безвкусно, никому не понравится, но орать, что отбиваюсь от стаи тоже не будут. Лучше чем ничего. Я сидел возле окна в одном из длиннющих коридоров. Мысли растворялись в проливном дожде и запахе сырости, просачивающейся через каждую трещину в стене, словно через поры в коже. Я всё обдумывал какие-то метафоры и эту, насчёт стен в том числе, когда мое лирическое настроение перебил идущий по коридору Стервятник. Внутри меня что-то ёкнуло. Ну вот надо же из всех ста с небольшим жителей Дома постоянно натыкаться именно на него. Коридор был узкий, мне пришлось отодвинуться к окну ещё больше, почти прижаться, чтобы не загораживать дорогу. Я старался не смотреть ему в лицо. — Да не дёргайся ты, не съем, — хмыкнул он и скрылся в темноте очередного коридора, поворачивающего в сторону Кофейника. И тут в моей голове что-то стукнуло. Без лишних преувеличений воистину гениальная мысль. *** Отныне образ Стервятника стал преследовать меня вообще везде, где возможно. На почве всех этих переживаний по поводу костюма, портрета и «гляделок» у меня стали пошатывается нервы. Прошлой ночью мне приснился сон, где Стервятник привязал меня к парте и хотел съесть живьём. Проснулся я в холодном поту, в тот самый момент, когда он на манер вампира впивался мне зубами в шею. Видимо, мой организм слишком болезненно воспринял его случайно брошенную фразу: «Не бойся, не съем». Табаки был несказанно рад, когда я заявил, что придумал для себя костюм. Правда, через несколько же секунд он успел разочароваться, потому что я наотрез отказался рассказывать о нём. Это, наверное, был первый раз, когда я ему отказал. Да и в довольно грубой форме. Поэтому Шакал чуть ли не лопался от любопытства. Заявив, что идея гениальная, я немного погорячился. Она неплохая, но весьма трудна в исполнении. Как минимум мне бы нужно отрастить волосы (сантиметров 20, а то и больше) и осветлить их добела. А в идеале научиться ходить. Но отступаться я не намерен. Поздно и глупо, ведь уже заинтриговал всех, кого мог. Помимо всех клетчатых, которые явно не подходили, на дне сумки со своими пожитками я нашел чёрную рубашку, идеально подходившую для данного случая. И, собственно говоря, это была единственная идеальная вещь в моём костюме. Точнее, это была единственная хоть какая-нибудь вещь в нём. Больше ничего я не нашел. Придётся включать режим мышки-побирушки и выклянчить ни много ни мало: обтягивающие чёрные брюки (я носил только джинсы даже будучи у Фазанов), удлиненный пиджак, тяжёлые ботинки (длинной почти до колена, да такие чтоб в них можно было заправить брюки), трость, какие-нибудь клипсы (уши у меня не проколоты, что значительно затрудняет положение), ключики всех сортов и мастей, кактус… Совсем небольшой списочек. Мне и за год не управиться. Где допустим брать кактус? На моей памяти они были только у Птиц, и несколько чахлых, вроде бы, было у Фазанов. Ни к тем, ни к другим я не горел желанием идти. Со штанами проблема решилась почти тут же. Почти у всех в четвертой были чёрные брюки, а у Лэри нашлись весьма подходящие кожаные брюки, которые он разрешил одолжить. Пиджак можно было бы попросить у Слепого. У него их полно, длиннющих таких, больше похожих на женский кардиган и совершенно не похожих на те, в которых ходят Фазаны. Да только разве он согласится? А даже если согласится — влезу ли я? Слепой же такой худой. По этому (да и всем остальным) вопросам я решил посоветоваться с кем-то более или менее адекватным. В комнату зашёл Горбач. Он вполне подходил на эту должность. — Эй, Горбач? — Что? — Да я насчёт костюма… Ты, кстати, кем будешь? — поинтересовался я чисто из вежливости. — А ты как думаешь? Выбор у него на самом деле был невелик и я догадывался. — Без понятия. — Квазимодо. Ему легко. Надеть какое-нибудь тряпье — и готово. А мне — мучаться да выпрашивать. Продолжая сетовать на свою нелегкую судьбу, я перешёл непосредственно к теме разговора. — Как ты думаешь, Слепой мог бы одолжить мне какой-нибудь пиджак? — Не знаю, — Горбач нахмурился. — Слепой вообще-то не злой, думаю, если подловить его в хорошем расположении духа и правильно попросить — то даст. — Тогда… ты мог бы попросить за меня? — Могу, если скажешь, что задумал. Вот уж о Горбаче я был лучшего мнения. Пользоваться тяжёлым положением друга для утоления своего любопытства — это свинство. — Я не могу. — Почему? — Ты станешь отговаривать. — Тогда ничем не могу помочь. Ну и козёл. — Я хочу переодеться в Стервятника. Горбач выронил из рук чайник, благо, что пустой, и покачал головой. — Курильщик, я понимаю, что ты ничего дурного не имеешь в виду, но другие могут не оценить твою шутку. Более того, они тебя в клочья порвут. — Да почему? По-моему, очень хорошая идея. — Потому что здесь не любят, когда над ними насмехаются. Тем более, вожаки. Тем более, вожаки чужих стай. Переоденься лучше в Слепого, он не обидится. — Правильно, потому что не увидит. — Зато кости целыми останутся. — Ну уж нет. Я уже проклинал на чём свет стоит тот момент, когда решил посоветоваться с ним. Знал же, что доверять никому нельзя. Сейчас ещё возьмёт и расскажет Слепому. А уж он заставит усомниться в собственных мыслях. Или Лэри об этом попросит. От последней мысли у меня резко пробежали мурашки по всему телу. Да уж, с фингалом под глазом мне только человеком-неведимкой и останется нарядиться. — Ты ведь никому не расскажешь? — Нет, конечно. Это твоё дело. — Но и просить пиджак у Слепого, я так понял, ты тоже не будешь? — Ради твоего же блага. Невероятно полезный диалог получился. Лучше б я сидел и молчал. Молчание — это единственная более или менее безопасная вещь в этом дурдоме. Я взял альбом и открыл злосчастный портрет с твердой целью наконец доделать его. Он оказался настолько затёрт, что на месте глаз и носа теперь зияли три большие дырки. Альбом я тут же закрыл и отшвырнул. Видно не судьба. — Курильщик? — Что? — я лениво откликнулся. — Мне одна мысль в голову пришла. Только если что, то я тебе ничего не говорил и вообще был не в курсе, что́ ты замышляешь, ладно? — Ладно. — Тебе не нужно собирать костюм по частям. Решение всегда куда проще чем кажется. — В смысле… Горбач отрицательно покачал головой и стал наигрывать какую-то мелодию на флейте. Больше я от него ничего не добился, хотя больше мне, наверное, и не нужно было. Кажется, я понял, что он имел в виду.