It's Halloween time

— Господи, как я вообще на это согласился? — обречённо зашептал Горбач. Я сам, честно говоря, без понятия, как его уговорил. Что я только не наплёл ему тогда: и то, что слабым надо помогать, и что-то про дружбу, и всякими вещами его подкупал (он, кстати, воспользовавшись этим, присвоил себе мой ловец снов и новенький блокнот в кожаной обложке), и уже душу был готов ему продать, когда он наконец согласился. И вот результат. В два часа ночи, одолеваемые зевотой, мы стояли возле дверей третьей и надеялись, что Птицы уже спят и видят десятый сон, ибо иначе нам не сдобровать. Это была наша третья попытка. Первые две мы пытались предпринять сегодня (хотя уже получается, что вчера) во время завтрака и обеда соответственно. Оба раза нам не повезло, потому что в комнате кто-то всё время оставался. Ночная вылазка сулила быть самой опасной. Во-первых, потому что в темноте едва ли что-то можно найти в привычном для всех комнат Дома бардаке. Во-вторых, если мы кого-то разбудим — это будет крышка. Тут уж не отговоришься тем, что Красавица не вернул книгу, которая нужна тебе в сию секунду. Умалишённым сочтут, ну или вором. Хотя мы в данной ситуации как раз и то, и другое. — Ты стоишь на стрёме и внимательно смотришь на всех. Как только кто-нибудь шевельнётся — даёшь мне знак. Понял? — Да понял, не тупой вроде бы. Дверь открылась без скрипа. Мы выдохнули. Хоть с чем-то повезло. Потому что если бы к нам вот так попытались залезть ночью — поставили бы на уши всех до одного. Скрип двери в четвертую не сравним даже со звуком лезвия, прошедшегося по стеклу. Я остался караулить возле дверей, а Горбач прошёл вглубь комнаты, туда, где у птиц предположительно был шкаф. Раздался глухой стук. За ним последовало полусонное бормотание, но никто не проснулся. — Ты там поаккуратнее, — прошептал я. — Да тут при свете дня всё совершенно по-другому. В темноте фиг поймёшь, что тут кровать, а что тумбочка. Плохая это была идея. У меня кровь в жилах стыла, от осознания того, что будет, если нас засекут. Особенно если засекут Горбача. Я-то ещё успею сбежать из комнаты, а вот он - нет. Не хотел я, честно говоря, впутывать его. Но тогда кого? Пришлось бы ещё кому-то рассказывать, а это чревато слишком бурной реакцией. Сам бы я не смог — на коляске разве проедешь аккуратно, да ещё и среди ночи. — Ну что? — Ключики у меня. Все брать побоялся, ещё заметит. — Мне хватит и пары. Горбач отошёл от прикроватной тумбы Стервятника и принялся за шкаф. — Брюки нашёл. — Молодец. Остался только пиджак. — Надеюсь, что это полка Стервятника. Вот весело будет, если это окажутся вещи Коня. — Или Слона. — Да нет, вроде всё не настолько плохо. Слон в комбинезончиках ходит, а тут вроде брюки. Кожаные. Чёрт, никак не могу найти пиджак. — Ну включи фонарик. До этого мы обходились без него. Ночь была лунная и комната более или менее хорошо освещалась. Я ещё раз обвёл спящих Птиц взглядом. Глаза мои остановились на кровати Стервятника. Во сне, в пижаме и без макияжа Большая Птица выглядела не так уж и страшно. Я решил, что это из-за того, что глаза закрыты и больше не видно их противной желтизны. Вот кому надо носить очки, а не Рыжему. Он лежал на боку, поэтому я мог без труда его рассмотреть. Белые длинные волосы Птицы при свете луны казались светло-синими. Ха, ему очень идёт этот цвет. Лицо его было расслабленно, без привычного оскала оно так и излучало умиротворение. Я улыбнулся. — Кто здесь? Вот чёрт! Какой ещё твари не спится? Мне захотелось сказать что-то в стиле: «Здесь никого, тебе всё снится». Заглядевшись на Стервятника (будь он проклят в миллионный раз!), я совершенно не заметил, как Горбач лучом света от фонарика прошёлся по чьему-то больно уж чувствительному лицу. — Кто здесь? — уже настойчивей повторил голос. Его обладатель, кажется, это был Конь, окончательно очнулся ото сна и планировал сделать это же и с остальными сожителями. — Бежим! — яростно прошептал Горбач. Я довольно шумно сорвался с места. Коляска у меня вообще отличалась заметной нелюбовью к конспирации и скрипеть любила не меньше чем наша дверь. До самой четвёртой мы мчались без остановок. Кто-то кричал нам вслед: «Стоять!», но мы по понятным причинам этого не сделали. В это время мы были уже далеко, поэтому, думаю, нас не разглядели. Забежав в комнату, Горбач тут же отдал мне сворованные (хотя логичнее будет сказать одолженные, я ведь не навсегда их беру) вещи, скинул меня на кровать и улёгся сам, на случай если Птицы осмелятся зайти. Но они этого не сделали. Видимо, решили дождаться утра и тогда уж устроить скандал. Вещи я засунул под матрас. Уснуть этой ночью я не мог ещё долго. *** Из-за ночного приключения проснулся я довольно поздно. И первым, что я увидел, было, точнее был, Стервятник. Он и Сфинкс сидели на кровати последнего. Душа моя тут же устремилась к пяткам. — Доброе утро, — промямлил я. — Для кого как, — Стервятник был явно не согласен со мной и его нельзя было за это винить. — Что-то случилось? — я старался говорить как будто невзначай, однако получалось это с превеликой натяжкой. — Какая-то тварь сегодня ночью прокралась в нашу спальню и кое-что украла. Я ещё понимаю, если эти воры-идиоты взяли настойки, травку или на крайний случай хотя бы сигареты. Но нет. Для них это слишком тривиально. Они взяли пиджак и мои единственные кожаные брюки. Удивляюсь, почему ещё и трусы для полного комплекта не прихватили. С верхней полки донёсся хохот Лэри. А Стервятник действительно сидел в чёрных джинсах. Мне до этого казалось, что у него этих кожаных брюк навалом. Неудобно вышло, украл (кхм, позаимствовал) у человека последние штаны. — Поэтому мне даже стыдно закатывать скандал и публично выяснять отношения, — продолжала Большая Птица. — Но это не значит, что я оставлю этих идиотов безнаказанными. Всё равно вычислю и мокрого следа от них не останется. Для меня это глупое воровство — личное оскорбление. — Подозреваешь кого-то? — Конь видел, как они убегали. Один был из колясочников, другой ходячий. Убежали в вашу сторону, то есть или к вам или в шестую. — Думаю, что всё-таки это кто-то из шестой. Кто из наших колясочников осмелился бы? Лорд? Табаки? Он, конечно, охоч до чужого добра, но не настолько же. Станиславский бы мне не поверил. — Ты? — Ну если только я лунатю. Сфинкс мою шутку не оценил и холодно взглянул на меня. Стервятник хищно улыбнулся, отчего мне стало не по себе. — Чего ты так скукожился, никто тебя не обвиняет. Действительно, чего это я так скукожился! Сидит тут, лыбится, электричество по моим венам пускает, а я счастлив должен быть после этого. — Лучше скажи, кем на Хэллоуин оденешься? Уже никем, скорее всего. — А ты? — Нет уж, я первым спросил. — А Курильщик это никому не говорит, — подал голос Сфинкс. — Интригу держит. — Что ж, сегодня вечером увидим. Ты ведь придёшь, Курильщик? Не струсишь? — А с чего мне вдруг трусить? Клоунаду эту я не был намерен терпеть. Сам себе нервы могу прекрасно мотать, уж в этом деле мне помощники не нужны. В чём и спал (а спал я в повседневной одежде — о существовании пижам кроме Фазанов здесь никто не догадывался, даже воспитатели) я выехал в коридор, а затем в общий туалет, умылся и стал думать. Адекватные мысли в голову не лезли. По-хорошему счёту, надо было бы свернуть всю эту идею с костюмом Стервятника да начать конфисковывать из туалетов рулоны бумаги. Или в Могильник за бинтом идти. Я понимал, что так будет правильно. Но нет же! В голову всё равно лез Стервятник и его припрятанные под матрас штаны. И не вызвали у меня эти мысли ни страха, ни паники, хотя должны были! На меня вдруг нашло каменное спокойствие, из которого хоть памятник Ленину делай. Прям как будто перед самоубийством: истерика, потом депрессия, апатия и всё. И конец. Так вот умылся я. Лицо тут же покрылось инеем, ибо окно в туалете не закрывалось, а за окном не шуточки — минус пять градусов. Полотенце я с собой, конечно же, взять не додумался. Поэтому решил выехать в коридор. Там было хоть немного, но теплее. Словно продолжение алгоритма необдуманных действий, взгляд мой упал на часы. Время завтрака. У Фазанов сейчас как раз никого не должно быть в комнате… Вот не кривя душой говорю, что я пытался отогнать от себя эти клептоманские мысли. Сильно пытался. Но не вышло. Руководствовался я тем, что пропажу одного вшивенького кактуса навряд ли кто-то заметит, а даже если заметит — не велика беда. Переживут денёк без него. Ближе к вечеру, к тому моменту, когда все, в том числе и мы с Горбачём, помогавшим мне одеться, уже начали суетиться, я обзавёлся не только кактусом, но и тростью (обычной чёрной палкой, удачно подвернувшейся под руку), блондинистыми накладными волосами (вполне честно выпрошенными у Габи) и высокими сапогами (так же законно выпрошенными у Лэри). Я готов был встречать свою смерть во всеоружии.