Playing with fire

Раньше Филлип часто захаживал в один гей-бар, интерьер которого выполнен в ковбойском стиле: лошади, шляпы, песок да кактусы — Техас, как никак. Ему нравилось сидеть в этой Богом забытой забегаловке, слушая кантри музыку и потягивая алкоголь: старина Саммерс уже давно запомнил его предпочтения и доставал бутылку элитного коньяка из-за барной стойки каждый раз, как видел обладателя светлой шевелюры, уныло спускающегося по лестнице с улицы в помещение. Вообще, бар классный. И Саммерс классный: пока остальные посетители отплясывали или спокойно пили, он разговаривал с Филлипом, который часто приходил грустным и подавленным. Алкоголь развязывал язык, он вовсю начинал изливать душу, порой нервно поправляя ворот синей рубашки в клетку, и жаловался на жизнь. Филлип цедил коньяк и морщился, когда горькая жидкость текла по горлу, но находил в себе силы не сболтнуть лишнего. О службе, к примеру, потому что для всех в баре он — просто одинокий мужик, которому поразительно сильно не везло в отношениях. Саммерс давал ему советы. Протирая стаканы да рюмки, говорил (ровно как и родная мать, когда готовила Филлипа к выпускному в старшей школе и упрашивала не приглашать парней из числа одноклассников на танец) не играть с огнем. Объяснял, мол, любовь — сука такая, что с ней нужно быть аккуратнее: она греет, но может здорово обжечь, если проморгать. Филлип слушал его, слушал, допивая очередной стакан. А потом познакомился с Макаровым. «Конни» и «Шэдоу компани» пришлось работать вместе. Ничего, казалось бы, сложного — провести совместную операцию в одной маленькой африканской стране, но союзные силы американских и российских наемников неожиданно встретили отчаянное сопротивление со стороны местных боевиков. Владимир тогда показывал себя блестящим стратегом, хотя в его предложениях часто проскальзывали нотки садизма: один раз, чтобы выкурить из роскошного особняка президента вместе с охраной, он настаивал на том, чтобы просто все разбомбить. Однако, несмотря на это, в целом Филлипа устраивала его компания. Владимир оказался приятным собеседником с не менее приятной внешностью и богатым опытом ведения боевых действий за плечами. Такой мужчина не может не понравиться, и, когда он вдруг зажал его в подсобке, Филлип понял, что влип. Их отношения он вряд ли мог назвать романом, скорее интрижкой. Страстной, жгучей, не похожей ни на что, что Филлип испытывал раньше. Уверенные прикосновения Владимира, его поглаживания, посылающие волну мурашек по телу, мягкий вкрадчивый голос с каплей холода в интонации и пронзительный взгляд больших черных глаз — он не думал, что русские могут быть настолько красивыми. Филлип позволял ему вить из себя веревки, плавился под ним, понимая, что связи с командиром ЧВК родом из страны, с которой США бодаются — плохая идея. На бумаге, на время выполнения задания, они были союзниками — почти разрешение. Саммерс говорил ведь. Предупреждал. Говорил не играть с огнем, но этот огонь, то, что Филлипу чудилось во взгляде Владимира, притягивало и заставляло с головой нырять в омут их странных и, если честно, запретных отношений. Пока их солдаты думали, как убить того пресловутого африканского президента, они обжимались по темным углам, где их никто не заметит, включая камеры видеонаблюдения, и лизались, почти как подростки. Остервенело, где-то даже грубо в попытках показать свой нелегкий характер… они оба были с придурью. Что поделать, жизнь такая. Затем, спустя время, «Конни» вдруг перестреляли половину от всей группы «Теней», что была послана вместе с ними в Африку, смотали удочки и исчезли. Шепард был в шоке. Полнейшем, который затем сменился неистовой яростью. Он рвал и метал, орал так, что любой другой, стоя в его кабинете, давным-давно бы уже провалился под землю от стыда, но у Филлипа почему-то шумело в ушах, и он почти ничего не чувствовал. Слова генерала доходили до него как через толщу воды, он пялился ему куда-то в морщинистый лоб, думая о том, что Владимир его бросил. Во всех смыслах бросил. Когда Шепард на секунду прервался, чтобы глотнуть воды из стакана, а затем продолжил своим басом доводить до трясучки портрет президента на стене позади, Филлип медленно опустил голову. Рука сама потянулась к лицу, и он коснулся шершавыми кончиками пальцев края тонких пересохших губ, на которых все еще теплилось ощущение от последнего поцелуя, что подарил ему Владимир. Он знал, что ему нельзя доверять. Знал, но плюнул на это, а теперь остался без нескольких десятков профессиональных бойцов. Глава той африканской страны сбежал, и все это — по вине Филлипа. Ну, может и ЦРУ, когда они решили, что посотрудничать с «Конни», которые наводили порядок на континенте и прослыли героями среди местных — отличный план. Они не виделись полгода. Филлип не переставал думать о Владимире и вздрагивал каждый раз, как слышал его имя или хотя бы что-то, что с ним связано. Он прикипел к нему, как щенок с улицы — к случайному прохожему, и теперь, аки послушный пес, подрывался и вертел башкой, стоило кому-то из его солдат хотя бы открыть рот, чтобы упомянуть Россию. Это раздражало. Владимир бесил. Очень сильно. Все хоть чуть светлое, что испытывал к нему Филлип, должно было превратиться в тлеющие угли, место привязанности и странного вожделения должна была занять ненависть, но что-то горячее разрасталось внутри, когда он, лично присутствуя на той или иной миссии, в которой замешаны «Конни», узнавал о том, что, к примеру, в каком-то из бронированных авто, аккуратной колонной движущихся по пустому шоссе, мог сидеть их командир. Владимир будто знал, что Филлип рядом. Подстрекал, дразнился, мразь, часто находился в видимости прицела снайперской винтовки. Скалился, как если бы был в курсе, что за ним наблюдает американский военный, которого он умело облапошил. А спустя время он встретился с ним на поле боя и замер. Вокруг свистели пули, летел песок, чьи крупицы скрипели на зубах; горячее солнце яркими лучами ложилось на округу и макушку, не прикрытую шлемом. Филлип думал, что перегрелся. Ему повезло стоять так близко к Владимиру, но недостаточно, чтобы сделать что-то кроме выстрела, смотреть ему в глаза со злобой и каплей обиды, сжав челюсти — тот глядел на него точно так же. Очередная пуля прорезала раскаленный воздух и, задев плечо, прошла навылет. Этого хватило, чтобы Владимир рванул в переулок, полный заброшенных серых домов, в надежде скрыться. Он сыпал ругательствами, не сдерживаясь, держался за кровоточащую рану, но Филлип все же догнал его. Потный, уставший, запыхавшийся, стукнул его спиной о стену в тени двухэтажки. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но с силой сжал его нижнюю челюсть и прижался к его губам своими. Филлип мог бы прикончить Владимира. Мог повязать, избить (хотя он немногим позднее треснул его, ударив куда-то в скулу) — да что угодно, но выбрал поцеловать. Грубо, глубоко, влажно. Это не то, что нужно делать с преступниками. Совсем не то, но Филлип, сжимая Владимира руками и смазывая пальцами его кровь, продолжал целовать его, пока внутри разгорался тот самый распаляющий жар, который появился еще в момент их знакомства, еще когда они подписывали контракт о сотрудничестве. Филлип, наверное, сошел с ума, или это Владимир заставил его слететь с катушек. Он продолжал играть с огнем и однажды ему это точно аукнется, но он привык к этому ощущению. Привык к сраным эмоциональным качелям, к тому, как от ненависти и сопутствующей ей тоски бросало то в жар, то в холод, заставляя судорожно выискивать хотя бы намек на деятельность «Конни» в том или ином конфликте, в котором бойцы «Шэдоу компани» участвовали. Прав Саммерс: нельзя так делать. Филлип же, правда, слушал его, но не слышал.