Восемь плюс четыре. До весны.

Робко переступив порог больничной палаты и приблизившись к кровати, блондинка аккуратно приземлилась на её край и с нескрываемым страхом посмотрела на дочь. Отвернув голову к стенке и тем самым разорвав зрительный контакт, Тася явно не хотела её видеть и уж тем более разговаривать, но вариантов не оставалось, а бежать с недавних пор стало очень проблематичной задачей. - Как ты себя чувствуешь? - спросила Пелагея, предприняв попытку дотронуться до неё, на что девочка недовольно замотала головой, пытаясь отстраниться. - Зачем ты пришла? - уточнила она, искренне этого не понимая. - Ты на меня обижаешься? - но ответа снова не последовало, - Почему ты соврала, что я на гастролях? Почему не хотела, чтобы мне звонили? - Да потому что тогда бы ты точно больше не разрешила мне заниматься! - резко выпалила Тася, сама не заметив, как по щекам буквально градом скатились слёзы. Она не плакала, когда упала; не плакала, когда пришла в себя; даже когда врач осматривал её ногу, а ту буквально разрывало от боли, она молчала. А сейчас такие банальные вопросы довели её до истерики от страха, что сегодняшняя тренировка была последней. От осознания, что сейчас всё то, к чему она шла несколько лет, в одночасье разрушат. И не разрыв связок, из-за которого ей действительно закрыт выход на лёд, а мама... - Тише, Таюш... Ну, чего ты?! - крепко прижав дочь к себе, проговорила Поля, сама не ожидая того, что так легко выведет её на эмоции, - Всё будет хорошо. Только не плачь, пожалуйста, слышишь меня? - Не будет, - возразила та, прекрасно зная о том, что может забыть о тренировках на ближайшие пару месяцев. - Будет, - настаивала она, сама с трудом сдерживая слёзы, - Нога пройдёт, и ты снова будешь кататься... и на соревнования свои ещё обязательно поедешь. - Это ты сейчас так говоришь, чтобы меня успокоить, - захлёбываясь в слезах, отозвалась Тася, - Когда нога пройдёт, ты опять запретишь мне ходить на тренировки! А если бы бабушка запрещала тебе петь, ты бы тоже никогда не стала певицей... Разве это было бы честно? Заглянув в палату, из которой последние несколько минут доносился детский плач, больше напоминающий душераздирающие вопли, медсестра испуганно посмотрела на них, тут же предложив принести таблетку успокоительного, на что Пелагея отрицательно мотнула головой, решив самостоятельно справиться с Тасиной истерикой. Это была исключительно её вина и её запреты, которые вылились во всё, что сегодня произошло. И несмотря на то, что сердце каждый раз невольно сжималось при виде этой картины, она держалась, молча выслушивая дочь, что вполне имела право обижаться на неё. Она не пыталась успокоить её или списать всё на стресс, потому что дело было далеко не в полученной травме. Тася лишь хотела достучаться до неё, а травма послужила отличной возможностью сделать это, чтобы, наконец, быть услышанной. Обессилено опустившись на подушку, она ещё изредка вздрагивала, периодически поглядывая на маму, которая давно замолчала, что очень настораживало. Аккуратно стерев оставшиеся слезинки с её щеки большим пальцев своей руки, Поля по-прежнему не считала нужным что-то говорить, понимая, что её слова в любой момент могут возобновить этот бесконечный поток слёз. - Пить хочу, - шмыгнула носом девочка, через считанные секунды забрав стакан с водой у мамы из рук и мгновенно опустошив его. - Всё? - уточнила она, дождавшись, пока дочь окончательно успокоится, и получив в ответ неуверенный кивок, - О тренировках мы поговорим завтра, а сейчас тебе нужно поспать, ты устала за весь день, перенервничала, ещё и нарыдалась только что... - А ты? - растерянно переспросила Тася, теперь переживая, что она уйдёт, - Ты поедешь домой? - Нет, я останусь с тобой, - отозвалась девушка, переведя взгляд на достаточно вместительное кресло у окна и полагая, что предназначено оно именно для тех, кто также спонтанно решил остаться. - Полежи со мной, - неожиданно попросила она, двинувшись чуть ближе к стене и освободив ей место, на котором она, в принципе, и могла спать за счёт размера кровати. Скинув сапоги на пол и отложив сумку на то самое кресло, Поля довольно быстро осуществила её просьбу, прекрасно поместившись на другой половине больничной кровати. Впрочем, даже если бы кровать была жутко неудобной, а никакого кресла не было бы и в помине, она бы всё равно никуда не ушла. Оставлять её одну в таком состоянии ей совершенно не хотелось, как и ночевать дома в своём состоянии без неё, отчего в её голове ни на секунду не возникли сомнения по поводу того, где сегодня ночевать. Написав Диме смс-ку о том, что они с Тасей обе устали и ложатся спать, она отложила телефон и щёлкнула выключателем лампы на прикроватной тумбочке. Ласково поглаживая дочь по голове, Пелагея непроизвольно прокручивала в голове весь этот день, а в частности, последние три часа своей жизни, начиная от Ваниного звонка и заканчивая потерянным выражением лица медсестры, заглянувшей в палату. Она не заметила, как по щеке потекла энная за сегодняшний вечер слеза, медленно скатившись на подушку, зато это быстро заметила Тася, без труда почувствовав даже самый беззвучный её всхлип. - Мам, ты что, плачешь?! - зачем-то спросила она, и без неё зная ответ на этот вопрос. - Ты просто не представляешь, как я испугалась за тебя, - тихо ответила блондинка, прикрыв глаза и пропустив через себя очередную порцию слёз, - Не представляешь, как мне страшно каждый раз отпускать тебя на эти тренировки. Ты могла удариться головой, а не травмировать ногу. И я бы этого просто не пережила, Тась... Это очень красивый вид спорта, и я безумно тобой горжусь и всегда очень радуюсь твоим успехам, но такими темпами я поседею раньше времени. Я не буду тебе больше запрещать заниматься и готова отпустить на все соревнования, какие ты только захочешь, если для тебя это действительно важно, но я хочу, чтобы ты ещё раз обо всём подумала и решила, стоит ли оно того. Разговору, отложенному на завтра, суждено было состояться именно сегодня, потому что так сложились обстоятельства, а от обстоятельств, как показывала жизнь, зависело многое. Она давно знала, о чём мечтает её дочь, как бы ни игнорировала эту мечту и сколько бы ни пыталась не воспринимать её всерьёз. Временами она ненавидела саму себя за то, что когда-то, несколько лет назад, зачем-то предложила Ване отдать её на фигурное катание. Тогда это казалось чем-то милым, забавным и совсем ещё не серьёзным. Тогда не было всех этих сложных элементов, от которых сердце уходило в пятки, а им просто хотелось чем-то занять Тасю, которой сразу пришёлся по душе этот вид спорта. Чуть позже, уже в более сознательном возрасте, она сама изъявляла желание заниматься дальше и категорически не любила пропускать тренировки, больше не представляя своей жизни без них. А дальше было уже поздно что-то предпринимать: все уговоры и разговоры заканчивались Тасиными слезами и убеждениями, что ей это очень нужно, а когда слёзы перестали быть такими эффективными, она начала ставить ультиматумы, не вестись на которые у Поли с Ваней уже не получалось. И последние два года Тася жила своей мечтой и целью в одном лице, медленно, но верно делая шаги ей навстречу. Она не связывала фигурное катание с будущей профессией и не планировала стать великой фигуристкой, что уже очень радовало Пелагею, но не сильно, учитывая запросы дочери. Профессия, как оказалось, была ещё не самым страшным вариантом после того, как главная мечта была озвучена ею вслух, а в дальнейшем закрепилась, как основная цель на ближайшие несколько лет. Тася мечтала выиграть олимпийское золото в точности, как папа, загоревшись этой идеей совершенно внезапно и ещё не зная на тот момент, что идея приобретёт такое важное значение лично для неё. Разумеется, поначалу ни мама, ни бабушка, ни даже сам папа не восприняли это заявление всерьёз от шестилетней Таси, которая ещё толком не понимала, сколько всего придётся сделать для того, чтобы просто приблизиться к этой мечте хотя бы на миллиметр. Но в том, чтобы её мечту воспринимали всерьёз или одобряли, она, как ни странно, совсем не нуждалась, продолжая точно также тренироваться. В тот момент ей было достаточно поверить в саму себя, чтобы так легко сделать это главной целью в своей жизни на данном этапе. И она поверила, руководствуясь исключительно своими мыслями и чувствами, и впредь крайне редко распространяясь на эту тему, заранее зная, какой реакции стоит ожидать в ответ. Она потеряла сознание не от боли и не от слабости вперемешку с голодом или головокружением, как предположил врач, а от страха... От страха, что ей опять запретят тренироваться, и тогда уже никакая вера в себя и в чудо не поможет. - Но если я брошу фигурное катание, то, получается, я брошу свою мечту?! - рассуждала девочка, внимательно выслушав её от начала и до конца, - Получается, это я её предам? А значит, и себя тоже предам?! И что я тогда буду делать? - Ты никогда не думала, что будет, если вдруг твоя мечта не сбудется? Я не пытаюсь тебя отговаривать, но если просто представить... - тихо отозвалась Поля, крепче обнимая дочь, утыкаясь носом ей в макушку и, кажется, успокаиваясь. - Даже если я сделаю всё-всё-всё для того, чтобы она сбылась? - уточнила она, пытаясь понять, какие вообще есть перспективы в её этом «просто представить». - Да, - утвердительно кивнула та, решаясь на этот разговор первый и, возможно, последний раз в своей жизни. Она сама должна знать, что сделала всё, что могла, и только после этого ей придётся принять любой Тасин выбор. - Если я пойму, что сделала для этого всё-всё-всё, то не расстроюсь. Главное, что вы с папой будете мною гордиться... - А если к тому времени ты упустишь кучу других возможностей? - Мам, а ты папу тоже так отговаривала? - неожиданно поинтересовалась Таисия, даже в темноте сумев рассмотреть выражение её лица. - Нет, но папа... - хотела было ответить Пелагея, но та её вовремя перебила. - Значит, ты должна либо поверить в меня, либо не мешать и не отговаривать, - серьёзно выдала она, больше не желая это слушать, - Я же не уговариваю тебя бросить петь и больше никогда не выступать!.. На этом тема была окончательно и бесповоротно закрыта. Через пару минут их голоса совсем смолкли, и обе постепенно стали засыпать, слишком сильно устав за прошедший день.