Клин клином

Предрассветный воздух зашипел, исторгнув из себя помятого, но живого ведьмака. Ольгерд поднял на него удивленный взгляд. Совсем не этого он ждал, съежившись на холодных камнях и зажав коленями наполовину опустевшую бутылку. Не самое геройское зрелище, но не расставаться же с душой на трезвую голову? - Получилось? - одними губами спросил он. Ведьмак кивнул. - Угу. Все вопросы казались неуместными, а любые изъявления благодарности недостаточными. Геральт тоже не спешил делиться впечатлениями. Он уселся чуть поодаль, и оба молча наблюдали, как над скалистой панорамой внизу разгорается новый день. Странно, почти невообразимо. Ольгерд и не надеялся, что проживет еще хоть один. А теперь их вроде как опять стало много. Непонятно только, что с ними делать. Из созерцательной тишина превратилась в тягостную. Мало-помалу завязался разговор. Он вышел скомканным и неловким, строго в общих чертах. Все-таки им было неуютно находиться рядом, и никакое самопожертвование, никакая, пусть даже самая искренняя, благодарность не могли этого изменить, но просто встать и разойтись тоже было нельзя. Приличия оставались приличиями. Идея с подарком пришла неожиданно. Уже позже, оставшись один, Ольгерд понял, что сделал это не столько по доброте душевной, сколько из страха. Испугался, что если сейчас же не расстанется с вещественным напоминанием о ней, то просто-напросто вспорет себе кишки той самой саблей, которую так настырно пытался всучить ведьмаку. В отличие от Геральта, Ирис рассталась с ним неохотно. Остро заточенная сталь неожиданно глубоко вспорола кожу, и Ольгерд с запоздалым изумлением уставился на перечеркнувшую ладонь алую полосу. - Прости, - сказал ведьмак. - Ничего страшного. Дальше говорить было нечего. Прощались быстро - короткий обмен взглядами и сухие пожелания удачи. Ольгерд искренне надеялся, что их пути больше не пересекутся. В конце концов, мало кому нравится чувствовать себя обязанным. Возвращался он лесом. Вокруг было тихо и спокойно, пахло сыростью и смолой. Дул легкий ветерок, а сквозь заслоны веток пробивалось тепло солнечных лучей. Под этим теплом таяло холодное, похожее на трупное, оцепенение, уже привычный ему rigor mortis. Ольгерд шел медленно, слегка покачиваясь на заплетающихся ногах. Все было как во сне, не плохом и не хорошем. Он не думал о том, что будет, если на него нападут. Просто делал шаг за шагом, заново приучаясь дышать, с любопытством прислушиваясь к себе. Что-то происходило у него внутри, что-то горячее и вязкое заполняло грудь, вымещая привычную пустоту. Пока еще смутное и неопределенное, только обретающее форму. Ранним утром, чудом вырвавшись из смертельной ловушки, на это было легко не обращать внимания. Ветер резко переменил направление, дохнув на него холодом. Пронзительно каркнула большая ворона, срываясь с насиженной ветки. Ольгерд втянул голову в плечи и ускорил шаг. Вскоре дорога раздалась вширь, и с обеих сторон протянулись грязно-желтые ленты полей. Поначалу он не заметил смены пейзажа, и пришел в себя только когда совсем рядом прогремела доверху нагруженная сеном повозка. Услыхав, как ругнулся возница, Ольгерд мутным, ничего не понимающим взглядом поглядел ему вслед. Внутри у него словно качался огромный маятник, на который грязной кучей налипли все выкорчеванные из него ранее чувства. Чтобы в них разобраться, нужны были покой и абсолютная тишина. Здесь же было слишком шумно, а еще непрестанно давило на темя тяжелое, отливающее металлом небо. Во второй половине дня погода совсем испортилась. Как всегда неожиданно зарядил дождь и меньше чем за минуту не оставил на нем ни одной сухой нитки. Но уже у самых ворот Ольгерд остановился как вкопанный, потому что вдруг сообразил, куда именно пришел. Он не собирался сюда возвращаться. Не думал, что когда-нибудь еще увидит этот заросший сад с иссохшими фонтанчиками и приторно-сладким запахом сиреневых бутонов, среди которых в погожие дни сновали деловитые пчелы. Почему-то ему казалось, что это место давным-давно должно было исчезнуть с лица земли, утонуть в прошлом, как тонут пробитые пушечным ядром корабли. Но оно никуда не делось, оно было все тем же, как будто навсегда застывшее во времени. Изменения коснулись только самого поместья, и вот здесь-то прошедшие годы проявили беспощадность. Дом стоял тоскливый, заброшенный и безнадежно мертвый, всем своим видом намекая, что живым здесь делать нечего. Дождь хлестал его по лицу, над головой грохотал гром, а Ольгерд так и застыл, вцепившись закоченевшими пальцами в погнутые решетки. Нужно было развернуться и уйти, а лучше сорваться с места и побежать - в грозу, в собачий холод, совершенно неважно куда. Главное не останавливаться, пока этот страшный призрак не останется далеко позади. Пустое. Он уже знал, что ничего такого не сделает. Его появление здесь не было случайностью. Это место притягивало его, манило со страшной силой. Оно не прельщало его ложными обещаниями, не сулило ничего, кроме угрызений совести, но созревшая внутри горечь с готовностью откликнулась на этот зов. Ольгерд вошел, хлопнув калиткой, и медленно, словно загипнотизированный, двинулся вперед. На могилы он наткнулся почти сразу, как если бы сама рука Провидения направляла его, безжалостно подталкивая в спину. Одна, свежевырытая, пустовала, так и не дождавшись квартиранта. Тот полусидел, прислонившись к стене, ничуть не заботясь непосредственной близостью своего убийцы. Убийца, впрочем, тоже был мертв - за это, конечно же, стоило благодарить ведьмака. Ольгерд перевернул массивное тело ногой и ничего не выражающим взглядом уставился на свое творение. Бурое кожистое месиво вместо лица. Ходячий мешок из кожи и костей, слепо повинующийся его воле. Трудно было вспомнить, почему это показалось ему хорошей идеей. Ему самому сторож был не нужен, ну а Ирис с самого начала шарахалась от него как от чумы. Тогда он смог убедить себя, что делает это для ее же блага. Шаткое оправдание, но ему позарез нужно было в это поверить - чтобы суметь уйти и больше, как он надеялся, не причинять ей боль. Сейчас, когда пелена спала с глаз, стала ясна истинная причина того поступка - ему просто хотелось наказать ее. За то, что посмела нарушить данное однажды обещание, за то, что вздумала просто взять и уйти после всего, что он ради нее сделал. Внезапно подступила тошнота, и Ольгерд едва успел согнуться, чтобы не запачкать и без того испорченную рубаху. Лежащее перед ним мертвое тело было чудовищно, но желудок подвел его не поэтому. Дождь не унимался. Утерев рот рукавом, Ольгерд встал и под громовые раскаты направился к дому. Он потянул дверь на себя, наполовину страшась и наполовину надеясь, что она окажется закрытой. Но она поддалась с первого раза. Конечно, ведьмак-то здесь уже побывал. Несмотря на то, что снаружи бушевала непогода, внутри царила неестественная тишина. Дом как бы поглощал все посторонние звуки. Было темно, а воздух отдавал гнильцой и еще чем-то землистым. Едва переступив порог, Ольгерд сразу же споткнулся и, чертыхнувшись, ухватился за косяк. С потолка, как приветственный салют, посыпалась какая-то труха. "Вот я и дома". Наощупь добравшись до гостиной, он отыскал тяжелый чугунный подсвечник. С лучиной пришлось повозиться, но после нескольких неудачных попыток свет разбил застоявшуюся темноту. Теперь можно было как следует оглядеться. Полностью сервированный, вычищенный до блеска стол дико смотрелся на фоне лежащего везде жирного слоя пыли. Заросшие паутиной книжные шкафы соревновались в запущенности с плесневелыми креслами. Кое-что сохранилось в приличном состоянии, но не убереглось от печати времени, нарисовавшей на некогда гладкой поверхности сеть глубоких, как старческие морщины, трещин. С лестницами все обстояло еще хуже. Уцелела только одна. Зажав в руке подсвечник, Ольгерд медленно преодолел полуразрушенные ступени и оказался посреди коридора, ведущего в спальню. На полу, посреди обрушившихся с потолка балок, тут и там валялись куски разрезанного холста. Почти ни один портрет не уцелел. Он двинулся было вглубь коридора, избегая смотреть на опустевшие рамы, но тут же остановился. Именно здесь его настигло сосущее и крайне неприятное ощущение, что за ним наблюдают. До спальни он так и не дошел. Резко повернулся и почти бегом спустился вниз. Воспоминания накинулись на него, словно только этого и ждали. До этого мгновения ему каким-то образом удавалось их избегать. Может, потому что вне дома они оставались именно этим – всего лишь воспоминаниями. Но теперь-то он был внутри. Ольгерд сел. Шаткий стул под ним скрипнул, но выдержал натиск. Сколько лет прошло? Об этом можно было судить только по косвенным признакам: по затхлой сырости, по плесени, разъедающей углы. Не стоило ему возвращаться сюда. Нужно было, следуя изначальному плану, оставить прошлое и все, что его с ним связывало. Сменить место, податься туда, где его никто бы не знал. Найти себе дело – любое, лишь бы отвлекало от мыслей. И постепенно, шаг за шагом, приучить себя жить заново. Но при мысли об этом его тут же охватывало странное бессилие. И глубоко укоренившееся подозрение, что ничего не выйдет. Потому что… - Я этого не заслужил, - пробормотал он. Он вернулся мыслями к прошлой ночи. Мгновения, которые могли (должны были) стать для него последними, четко отложились в памяти. Он помнил свой панический, неконтролируемый страх, который пересилил даже чувство вины. Страх этот никуда не делся, затаившись до поры до времени, а теперь подступал к нему с тихой, загадочной улыбкой, совсем как... В углу что-то зашуршало. Ольгерд вздрогнул и обернулся, тревожно вглядываясь в полумрак гостиной, но ничего не увидел. Наверное, мышь или крыса, а он-то уже навоображал себе невесть что. Он перевел дыхание. Первичный испуг рассеялся, оставив после себя гулкий стук в груди и дрожь вспотевших ладоней. Тени сгущались, слепо тянулись к нему из углов, как чьи-то призрачные руки. Скучно и размеренно стучали по крыше тяжелые капли. Других звуков не было. Он вдруг понял, что уже много лет не слышал тишины. Всегда было что-то: звуки смеха, песни и гул пьяных перебранок, хрипы умирающих. А тишины не было. Он не заметил, что плачет, пока что-то мокрое не скатилось по щеке, неровной кляксой растекшись по столешнице. Ольгерд с отвращением утер лицо кулаком. Отсутствие слез было последним утешением, за которое он держался. Так куда проще было представлять, что не все потеряно, что он еще управляет собой, и Геральт не зря подставлял за него шею. Но одиночество быстро расставило все на свои места. - Дурак, - сказал он, наделяя тишину своим хриплым голосом. – Чего ты хотел, а? Вопрос повис в воздухе, и он замолчал, упиваясь болью, назревающей у него в груди, как огромный нарыв. Поздно, как всегда слишком поздно, и уже ничего не изменить. Как в глупой детской сказке, он остался ни с чем. Ольгерд встал, оставив свечу на столе, и подошел к неприметной дверце у дальней стены. Толкнув ее, задумчиво посмотрел на ступени, уводящие в темноту. Всего их было десять. Оказавшись внизу, он сразу повернул налево. Не сосчитать, сколько раз он пробирался сюда бессонными ночами, стараясь не разбудить Ирис. Правда, однажды ему стало все равно, и он перестал таиться. Укол страха настиг его у заветного шкафа. Он вдруг представил, что найдет совсем не то, что собирался. Что, если вместо стекла бутылки пальцы нащупают еще один труп? Ведь их было много, так много там, наверху... Разумеется, все это глупости. А и приведись ему наткнуться на мертвеца, что с того? Мало ли он их повидал? В этот миг ему, наконец, улыбнулась удача, и, прижав к груди свой трофей, Ольгерд поднялся обратно, уговаривая себя не бежать. В гостиной догорала свеча. Окно хлопало наполовину отвалившейся ставней. Вероятно, налетевший сквозняк распахнул его. В образовавшийся пролом с любопытством заглядывала большая бледная луна. Ольгерд остановился посреди комнаты. На этот раз его пробрало глубже – до дрожи в коленях, до непреодолимой слабости, до головокружения. Он был уверен, что провел в подвале не больше минуты, но все здесь говорило об обратном: за короткое время его отсутствия гроза прекратилась, а ранний вечер каким-то образом успел перейти в ночь. Он подошел к окну и захлопнул его, отсекая неуютный серебристый свет. Нервы были на пределе. "К черту все. Я просто устал. Надо еще выпить… и отдохнуть" Ребром ладони отбив тугую пробку, он приложился к горлышку и сделал сразу несколько больших глотков. Горло и желудок обожгло, словно он пил не вино, а уксус. Ольгерд закашлялся, едва не выронив бутылку, и снова подумал о том, каким же слабым стало теперь его тело. Без силы, данной ему извне, он был никем. Жалким червяком, дрожащим в своей норе. Когда голову заполнил мягкий туман, он захватил с собой тлеющий огарок и поплелся наверх. На этот раз никакого страха он не испытывал. Проходя вдоль изрезанных рам портретов, даже что-то напевал себе под нос. Доски скрипели, за него отсчитывая пройденные шаги. В спальне почти ничего не изменилось, если не считать вездесущей паутины. На прикроватной тумбочке стояла пустая ваза. Покрывало было примято, как будто на нем недавно лежали. А еще в комнате пахло смертью. Не слишком явно, но достаточно для того, чтобы это заметить. В нынешнем состоянии запах не пугал его. Помедлив, Ольгерд опустился на кровать. Он ведь сам сказал ей, что она никогда не выйдет отсюда. В тот раз его слова нельзя было списать на вспышку гнева. Он прекрасно понимал, что это будет значить для нее, но это не заставило его поколебаться. Он помнил ее взгляд в тот день. Взгляд, в котором не осталось уже ничего – ни любви, ни ненависти. Перегоревший и высохший, как он сам. Как увядшая роза. Геральт не рассказывал ему о своем последнем задании, а он не спрашивал. Но теперь ему стало интересно: как мог ведьмак после всего, что здесь увидел, испытывать к нему хоть какое-то сочувствие? Как мог его утешать? Ольгерд прижал пальцы к векам, надавил изо всех сил, намеренно вызывая боль. Она пришла тут же, пробилась сквозь алкогольное оцепенение, острая и спасительная. Настоящая. Глухо застонав, он отнял руки от лица. Сквозь пляшущие перед глазами круги посмотрел на ладонь, откуда беззубым ртом ему ухмылялся глубокий порез. Прости. Ничего страшного. Он вдруг остро пожалел, что отдал саблю. Сейчас она пришлась бы как нельзя кстати. Но это не беда. В пристанище мертвых много способов, чтобы к ним присоединиться. "А как же Геральт?" А что Геральт? Геральта здесь нет и уже никогда не будет. Нелепое спасение было всего лишь капризом судьбы, еще одной насмешкой. Утешало только одно: теперь он мог сам выбирать, как ему уйти. - Только это ничего не меняет, так ведь? – глухо проговорил он, непонятно чему улыбаясь. “К кому ты обращаешься, дурак?” Ольгерд вздрогнул и даже слегка протрезвел. Из окна дул холодный ветер. И снова на него смотрит луна, от которой не спрячешься. Как напоминание о том, что могло случиться. - Нет уж, - прошептал он. – Хрен тебе. Ты проиграл. Он замолчал, прислушиваясь. "Что ты надеешься услышать? Стук веток в окно? Писк мышей, стрекот сверчков? Шепот призраков?" Потолок медленно кружился, увлекая его глубже в водоворот мыслей. Ольгерд закрыл глаза и скоро уснул.