Клин клином

*** То, что в Офире ей не понравится, стало ясно сразу. После вереницы дней, проведенных в роскошной каюте, шумный порт со снующими туда-сюда полуголыми грузчиками стал для принцессы олицетворением всего самого гнусного, что только бывает на земле. Не исправили положение ни серые холмики рыбацких лачуг, ни их загорелые дочерна обитатели, своим видом больше похожие на варваров, чем на жителей столицы. Скрестив ноги и сгорбив спины под палящим солнцем, они разматывали длинные сети, в недрах которых копошился издыхающий улов. Над головой с истошными воплями носились чайки, а о доски причала билась мутная, пропахшая водорослями вода. О запахах вообще стоило сказать отдельно. Может, Офир и по праву славился своими сказочными рощами, но сейчас слабый ветерок доносил лишь одуряющий букет из рыбной вони, едкого пота и различимого душка спиртного. И это при том, что еще пару лет назад пойманного с поличным любителя выпить ждала бы скорая расправа. Однако на фоне затянувшегося кризиса нравы в Манисе смягчились, и торговля спиртным постепенно вышла из подполья. Из грубо сколоченного здания неподалеку доносились взрывы хохота и обрывки песен. Нардан неодобрительно покосилась на ковыляющего вразвалочку матроса. Судя по выгоревшим добела волосам, иноземец, но весь какой-то ободранный. Вероятно, приехал из Цинтры или другой обедневшей провинции в поисках лучшей жизни. И какой только сброд нынче не встретишь в столичном порту! Словно подтверждая эту мысль, оборванец поймал ее взгляд и вдруг осклабился, отвесив неуклюжий поклон. Нардан гневно раздула ноздри и отвернулась, выше вскинув кружевной зонтик — вообразить такое в родной Сиалкии было просто немыслимо. Но чего еще ждать от этих офирцев? — Портшез готов, Луноликая, — елейно пропел Байза и протянул пухлую руку, чтобы помочь ей забраться внутрь сомнительной конструкции. Сегодня этот шакалий пройдоха был особенно галантен. — Их величества просят, чтобы вы почаще писали. Все будут очень скучать! Ага, конечно, и ты больше всех. Смотри не лопни от радости. Нардан проигнорировала предложенную помощь, самостоятельно опустившись на утрамбованное подушками сидение. — Что прикажете передать вашей дражайшей матушке? — Мои наилучшие пожелания, — процедила Нардан. Сарказм не услышал бы только глухой, но Байза обладал завидной способностью замечать только то, что ему удобно. — Всенепременно передам, Луноликая, уж не извольте сомневаться! А теперь в добрый путь! Пусть дорога стелется перед вами тысячей сахарных лепестков! И да храни вас… Остаток напутствия потонул в душераздирающем скрежете деревянных жердей, которые взвалили себе на плечи четверо носильщиков. Нардан задернула занавеску и изможденно прикрыла глаза. Начавшееся две недели назад путешествие уже казалось ей бесконечным. Портшез медленно тащился по пыльной дороге. По случаю ее прибытия в столицу главную площадь перекрыли, но в лавочках помельче вовсю шла торговля. Рыночные зазывалы драли глотки в попытках перекричать самозваных пророков и попрошаек — от всего этого шума закладывало уши и назревала мигрень. Под сапогами сопроводительной процессии жирно чавкали брошенные на мостовую цветы. И зачем она отказала тому князьку? Ехала бы сейчас в нормальной, запряженной лошадьми карете, а не в этом трясущемся корыте, с ног до головы закутавшись в дурацкие тряпки. Но кто же знал, что все так обернется… Мечты о жизни за морем преследовали Нардан уже давно. Виновником тому был Жак Беледаль, ровно десять лет назад посетивший их дворец в Эрса-Хане. Неизвестно, какие воспоминания о той встрече остались у самого гостя, но для юной принцессы это была любовь с первого взгляда. Внешне ковирский посол больше напоминал сказочного принца: молодой, с небесно-голубыми глазами и мягкими золотистыми локонами. Красавец ослепительно улыбался, не скупился на комплименты и без устали расхваливал подносимые ему блюда. Впрочем, несмотря на некую восторженность, в нем нельзя было усмотреть ни капли фальши. Вдобавок он оказался прекрасным рассказчиком и с удовольствием потчевал публику популярными на ту пору фельетонами, в которых явные небылицы перемежались с жутко интересными фактами о дальних странах. Старая Кырыз поначалу встревоженно косилась на свою воспитанницу (Нардан имела скверную привычку перебивать старших и порой даже вступала с ними в спор), но в этот раз беспокойство няньки было напрасным: за весь вечер принцесса едва ли шелохнулась. Совершенно позабыв о еде, она не сводила с рассказчика раскосых серых глаз, служивших единственным украшением на бледном вытянутом личике. После ужина, улизнув из-под бдительного ока няньки, Нардан улучила минуту и приблизилась к гостю. — Добрый вечер, господин Блядаль, — старательно проговорила она, сделав неуклюжий книксен. Кажется, что-то напутала (ну, и сложные же имена у этих иноземцев!), но посол совсем не обиделся. — Ваше высочество! — весело воскликнул он и церемонно поклонился. — Очень рад знакомству. Как я могу служить столь прекрасной даме? Нардан неожиданно для себя густо покраснела. За десять лет жизни ее еще никто не называл прекрасной и не предлагал услужить. Не считая вечно лебезящих слуг, конечно. — Я тоже… очень рада, — пробормотала она, совсем смутившись. Сзади, точно гарпия из сказки, выросла Кырыз и теперь жгла ей спину неодобрительным взглядом. Стоит не так вздохнуть — сразу побежит докладывать маменьке. Но как же не хочется ударить в грязь лицом перед господином Блядалем! Нардан нашла в себе силы и слащаво улыбнулась, подражая вечно кривляющимся взрослым. — Как вы находите Эрса-Хан, господин посол? — О, он несомненно стоил всех этих долгих часов путешествия! — воскликнул красавец, словно не отвечал на этот вопрос уже с десяток раз. — Настоящая жемчужина. Особенно вечером, когда немного спадет жара. Я всегда считал себя человеком погодоустойчивым, но, погостив у вас, уже не раз ловил себя на мысли: еще немного, и я растаю, как йольский снег! — Как что? Ее собеседник удивленно взметнул брови. — Как, вы не знаете, что такое снег, ваше высочество? Принцесса насупилась. Обычно ее не заботило, что о ней подумают, но тут впервые по-настоящему захотелось понравиться собеседнику, который, видимо, уже считал ее непроходимой тупицей. — Зато я знаю, где хранит воду горбатый осел! — неожиданно для себя выпалила она. — А, спорим, вы не знаете? — Ваше высочество, — решительно и как всегда не вовремя вмешалась нянька. — Господин Беледаль устал с дороги, вряд ли он расположен отвечать на такие вопросы и тем более вступать в споры… — Что вы, что вы, — добродушно рассмеялся посол. — Мне это совсем не сложно. Моя дочь Элоиза чуть младше ее высочества — знали бы вы, сколько раз в день она ставит меня в тупик своими расспросами! Кырыз и посол обменялись понимающими улыбками, а Нардан испытала укол ревности к неизвестной девчонке. Ну, почему мир устроен так несправедливо? С какой радостью она отдала бы все свои наряды и кукол за одну только возможность пожить под одной крышей с этим златокудрым красавцем! — Так где же хранит воду это загадочное животное? — вновь обратился к ней господин Блядаль. Голубые глаза, мягкие и лучистые, как морская гладь в солнечный день, смотрели с ласковым вниманием. От него даже пахло иначе — это был свежий холодный запах незнакомого ей мира, где мужчины не носят тюрбаны, женщины не прячут лицо под вуалью, и где рассказывают совсем другие легенды и сказки. — У себя в горбу, — гордо провозгласила Нардан. — Это помогает ему пересекать пустыню. Вообще он может обходиться без воды целый месяц, а иногда даже два. Я читала об этом в книге. — Поразительно! Я бы тоже не отказался от такой полезной способности. Хотя… — он задумался. — Как думаете, пошел бы мне горб? Нардан хихикнула и сморщила нос. — Нет! Фу! — Вот и я так думаю, — серьезно кивнул собеседник. — Кстати, у меня для вас подарок. Он опустил руку в карман и вытащил оттуда плоский квадратик, на котором красовалась искусно выполненная гравюра: с ослепительно-белого склона мчалась запряженная тройка. Косые лучи солнца проскальзывали сквозь пушистые ветки и падали на землю, отчего казалось, что под копытами взметаются вверх тысячи крошечных бриллиантов. Изображение было таким правдоподобным, что у принцессы перехватило дыхание. — Ух ты! — Нардан взволнованно погладила пальчиком гладкую поверхность. — Значит, это и есть снег? — Да, ваше высочество, — улыбнулся посол. — Красивый. Похож на сахарную посыпку. Я бы украсила им свою комнату. Посол с улыбкой покачал головой. — Боюсь, это невозможно. — Почему? — нахмурилась принцесса. Как и все дети ее возраста, больше всего она не любила это глупое слово. — В тепле снег сразу превратится в воду. Нардан смерила собеседника недоверчивым взглядом. На миг ей показалось, что тот над ней смеется. — А вы не врёте? — Дитя, что еще за выражения! — всплеснула руками Кырыз. — Простите, господин посол. Ее высочество опять переели сладкого и теперь слишком возбуждены... — Ничего я не переела! — Нардан сжала кулаки и топнула ножкой. Старая гарпия словно специально старалась все испортить. — И вообще, не мешай мне разговаривать. Я принцесса или нет?! Кырыз возмущенно поджала губы и удалилась. Разумеется, чтобы наябедничать родителям. — А вы приезжайте к нам и сами все увидите, — предложил красавец, галантно игнорируя некрасивую сценку. — Приехать? — удивилась Нардан. До этого она никогда не покидала пределов дворца и даже не задумывалась о такой возможности. — Конечно. Вот подрастете немного, и сразу приезжайте. Мы с Элоизой будем вам очень рады. Опять эта мерзкая Элоиза! Сердце обожгло вспышкой ревности, но одновременно с ней пришло и какое-то новое волнующее чувство. Нардан с надеждой заглянула в голубые глаза собеседника. — Правда, господин Блядаль? Вы будете меня ждать? — Правда, ваше высочество, — улыбнулся посол. — Ну, тогда я обязательно приеду, — с неожиданным кокетством произнесла принцесса, отчего у подоспевшей няньки глаза полезли на лоб. — Дитя! Вам пора в постель. А утром ваша матушка хочет серьезно... — Да, да, хорошо, — раздраженно перебила Нардан и еще раз сделала книксен — в этот раз с куда большим изяществом. — До свидания, господин Блядаль! — До свидания, ваше высочество, — в голубых глазах посла засверкали веселые искорки. Дальше испытывать терпение няньки было опасно, и Нардан, наконец, позволила себя увести. Несмотря на предстоящую взбучку, в тот вечер она чувствовала себя совершенно счастливой. Посол уехал на следующий день, жизнь во дворце вошла в привычную колею, но принцессу с тех пор стало не узнать. Она полюбила книги, внезапно увлеклась живописью и даже всерьез взялась за изучение северных языков, к которым раньше не проявляла никакого интереса. Поначалу родители даже радовались такой перемене, но после того, как однажды вечером из комнаты королевы пропал дорогой тюль, а ее дочь спустилась на завтрак в скверно скроенном платье подозрительно похожего цвета (и к тому же с открытой спиной!), стало ясно, что с этим пора заканчивать. Когда разговоры не подействовали, пришлось перейти к розгам. Лежа на животе после очередного наказания и прижимая к груди волшебную картинку, Нардан как могла утешала себя мыслями о предстоящей поездке. Она еще не знала, что единственным способом покинуть дворец для нее будет одобренный родителями брак. Стоило ли говорить, что голубоглазый посол не входил в число возможных претендентов? С годами стало ясно, что выбор у нее вообще невелик. Свататься к теперь уже совершеннолетней принцессе никто не спешил, за исключением двух пузатых вельмож и одного ковирского князька, который годился ей в отцы, и к тому же имел отвратительную бородавку на носу и привычку смеяться ни к месту. Пришлось отказать уродцам без объяснений. А год спустя из Офира прибыл срочный гонец с весьма заманчивым предложением. Подумав, принцесса поддалась уговорам родителей и согласилась. По слухам офирский принц был хорош собой и даже вроде бы неглуп. Семья вздохнула с облегчением. Ну, а Нардан ждало очередное разочарование. С первых же минут их общение приняло оттенок прохладной вежливости. Время от времени Мирза совершал вялые попытки завязать разговор, но мыслями явно находился в другом месте. Было очевидно, что невеста вызывает в нем интереса не больше, чем он в ней, но все же Нардан не могла сдержать досаду. Тоже мне принц! Мог бы хоть притвориться, что видит в ней женщину. Однако с появлением таинственного ученого события приняли неожиданный оборот. При первых же звуках бархатного голоса Мирза вздрогнул, устремив на гостя странно заблестевший взгляд. От недавнего безразличия не осталось и следа. Эта внезапная перемена напугала принцессу. Конечно, она слышала о помутившемся рассудке старика Нибраса, но увиденное заставило ее задуматься, уж сразила ли та же хворь и младшего сына. Однако додумать тревожную мысль она не успела, потому что дальше началось что-то совсем несусветное. Нардан с ранних лет отличалась рассудительностью. В отличие от большинства своих ровесниц, она не придавала значения гороскопам и не верила болтовне служанок о мстительных духах и прочей нечисти, только и ждущей, как бы напакостить добрым людям. Однако двух клыкастых чудовищ принцесса видела своими глазами и, судя по охватившему павильон хаосу, не она одна. Последним, что ей запомнилось за секунду до обморока, было лицо принца. В момент всеобщей паники оно выражало радость и дикую, ничем не объяснимую надежду. *** "У подножия лестницы Иветт застыла, вслушиваясь в тишину ночного замка. Пышная грудь маркизы бурно вздымалась в тисках шелкового корсета, сердце бешено колотилось, но самое трудное осталось позади — вместе с телом оглушенного стражника, запертого вместо нее в темнице. Девушка вздрогнула от омерзения, вспомнив липкое касание жирных губ к своей шее и быстрый непристойный шепот. Болван слишком увлекся и не заметил, как пленница аккуратно стянула с его пояса ключ, чтобы затем нанести один меткий удар в висок. Иветт не сомневалась, что облапавший ее мерзавец получит по заслугам — ля Дюфор не прощал своим лакеям ошибок, особенно таких крупных. Однако мысли о возмездии больше не занимали маркизу. Еще немного, и она окажется на свободе! В два пополуночи, как сообщалось в доставленной ей записке, верный Жюльен будет ждать ее на поляне. Для побега все готово. Почему же так тяжело сдвинуться с места? Нижний этаж пустовал, но ей чудилось, будто у дальней стены притаилась чья-то тень. Что это? Призрак еще одной замученной здесь девушки? О замке Бездушного Герцога ходили самые страшные слухи, многим из которых Иветт уже успела найти подтверждение. Ее похититель был столь же уродлив душой, сколь прекрасен лицом, как и подобает всякому исчадию зла. Сзади что-то скрипнуло, факел с шипением выплюнул вверх искру. Испуганно вскрикнув, Иветт метнулась к большим двустворчатым дверям, но слишком поздно. Сильные руки обхватили хрупкий девичий стан, а в пышные юбки сзади уперлось пугающая твёрдость. — Вот вы и попались, маленькая беглянка, — прошептал ля Дюфор, заставив ее сердце уйти в пятки. — Пустите меня, мерзавец! — И не надейтесь, — усмехнулся Бездушный, толкаясь в нее всеми дюймами своей нерастраченной страсти. — Сперва я убью этого глупца д’Арьеса, а потом займусь вами. Вижу, вы еще не усвоили, что отныне всецело принадлежите мне. — Я никогда не стану вашей, слышите? — вскричала Иветт, вырываясь и царапаясь, как дикая кошка. — Я скорее умру, как те несчастные до меня! — О, вы не умрете, дорогая, — расхохотался ля Дюфор. — У меня на вас иные планы. И если вы хотите, чтобы, исполняя их, я был нежен… — острый горячий язык скользнул вниз по нежной шее, вырвав у маркизы мучительный стон, — вам придется быть послушнее. Крепко стиснув нашу героиню в объятиях, злодей принялся покрывать белую кожу кусачими поцелуями. Губы Иветт беспомощно разомкнулись, из-под длинных ресниц брызнули слезы. От натиска искушенного в ласках негодяя подогнулись колени, а в тайном местечке между бедер уже разгорался пожар греховной страсти…" Ольгерд перевернул страницу и со вздохом отложил книгу. На яркой обложке томная полураздетая блондинка млела между двумя не менее томными кавалерами, которых отличал друг от друга разве что цвет глаз. Всю дальнюю стену занимал непомерных размеров книжный шкаф, однако все более-менее интересные экземпляры были на офирском. Пришлось довольствоваться похождениями невезучей маркизы. Впрочем, Ольгерд не слишком возражал — это помогло ему скрасить ожидание, которое уже и так весьма затянулось. Переданная с букетом записка непрозрачно намекала на какие-то "дела в городе", и вряд ли речь шла о посещении цирюльника или чайного дома. Хотя и в этом полной уверенности у него не было. Все это время о’Дим блестяще исполнял роль эксцентричного ученого и, кажется, даже получал от этой игры искреннее удовольствие. По вазе с нетронутыми фруктами ползала одуревшая от жары муха. Ольгерд проследил за ее перемещениями с долей симпатии. Чуть раньше он попытался разнообразить свой досуг посещением купальни, о чем почти сразу пожалел: обитавшие там болтливые служанки подвергли его десятку странных процедур, а напоследок так яростно отдраили жесткими щетками, что он весьма удивился, что не остался без кожи. Когда наскучило считать мух, Ольгерд спустился по мраморной лестнице и вышел на выложенную цветными камнями дорожку. Тут же некстати вспомнилась ехидная приписка: настоятельно советую тебе познакомиться с местным садом, но глупо было отказывать себе в прогулке из одного лишь ребяческого протеста. Да и совет, надо признать, оказался хорош: в тени вечнозеленых деревьев было проще забыть о времени. Только настоящий момент имеет значение, прозвучал в ушах тихий вкрадчивый голос. Ольгерд досадливо поморщился. Как-то незаметно о’Дим проник к нему в голову, сам при этом оставаясь совершенной загадкой. Он остановился, отстраненно разглядывая попавшийся ему на пути цветок с золотисто-оранжевой сердцевиной, похожей на маленькое солнце. В народе говорили, что это хороший знак. Хотелось бы так думать… Да, казалось, его старый враг и временный союзник знает о нем все. О’Дим умел сказать правду так, чтобы она сошла за ложь, и сходным образом любая ложь в его устах принимала оттенок правды — вероятнее всего, для него просто не существовало между ними особой разницы. И то, и другое было лишь средством достижения цели, красками на мольберте реальности, ни одна из которых не была лучше другой. Это делало его опасным и недоступным для понимания. Но странное дело: Ольгерду казалось, что как раз это он может понять. Он помнил себя в те дни, когда над ним еще довлел связавший их контракт: холодный и безразличный ко всему, постепенно вынужденный прибегать к все более и более извращенным способам разжечь угасающие чувства. Он прожил так всего дюжину лет — не так уж и много даже по человеческим меркам — и уже едва не рехнулся, а что же о’Дим? Уж не потому ли он так увлеченно играет чувствами других, что сам неспособен даже на самую жалкую, самую примитивную настоящую эмоцию? Тяжела, тяжела участь Зеркала… Может, однажды я даже задам ему этот вопрос. Задам, если терять будет уже нечего. А пока — последний рывок на свободу. Уж это я себе должен. Последний шанс вырваться из ловушки прежде, чем его яд проникнет глубже и совсем меня парализует. Он ловко поймал меня на крючок, постоянно подчеркивая добровольность нашего союза, только это ведь никогда не было правдой. Вернее, лишь частью правды, что делает ее опаснее любой лжи. Но ведь ты сам позвал меня, Ольгерд, шепнул этот голос, заставив его вздрогнуть. Или ты уже забыл? Нет, не забыл. Я сам позвал тебя, позвал из больного отчаяния, из страха совсем потерять разум, а ты всего лишь провел меня по кругу, чтобы потом опять затянуть на шее проклятую петлю. Ты вел со мной привычную игру, взамен на помощь предложив пожертвовать чужой жизнью — и я согласился, потому что не видел другого пути. Но что-то изменилось, что-то сдвинулось с места, и теперь я четко вижу то, что раньше было от меня скрыто: слабый мерцающий огонек в темноте, мою больную догорающую звезду — и я слишком не хочу ее терять. План был настолько прост, что казался идиотским, но это был намеренный риск. Именно такие на его памяти срабатывали в самых безнадежных ситуациях. Пришлось отказаться и от тщательного продумывания деталей, поскольку неопределенность оставляла место для маневра. Чем больше тумана у него в голове, тем сложнее будет посторонним сущностям (сущности) в нее залезть. Я не играю краплеными картами. Ольгерд вдруг подумал, что этим Господин Зеркало напоминает ребенка, водящего в прятки. В каком-то смысле он ведь тоже, добровольно зажмурив глаза, повторяет незатейливую считалочку. Раз, два, три, четыре, пять… Странная и довольно нелепая ассоциация. И ты можешь поручиться, что это так? Нет. Но если сегодня до полуночи долг Мирзы будет закрыт, наша договоренность потеряет силу. Это факт. Когда ты успел стать таким оптимистом, дружище? Когда-то нужно начинать, почему бы и не сейчас? И все же при мысли о последствиях по телу все же растекся холодок. Проигрывать Господин Зеркало не любил. А уж проигрывать дважды — тем более. Резкая боль внизу живота вынудила его прервать прогулку и устремиться в уборную. Ольгерд заподозрил несварение, что было бы совсем некстати, но истинная причина оказалась еще более неприятной. Какое-то время он тупо разглядывал появившееся на белье кровавое пятнышко, а затем, подавив гордость, дернул шнурок. Явившейся на зов служанке хватило одного взгляда, чтобы оценить положение и быстро вернуться со стопкой хлопчатых тряпок. — И надолго это? — скрипнул зубами Ольгерд. Судя по ощущениям, внутри него поселился колючий и очень сердитый еж. На добродушном лице служанки отразилось удивление, и он мысленно обозвал себя дураком. Нашел что спросить. Шпион из тебя как из дерьма сабля, всплыла в памяти излюбленная папашина поговорка. Богумил фон Эверек за словом в карман не лез, даром что дворянин. — Неважно, — буркнул он, на чем свет стоит проклиная о’Дима и его паскудные фокусы. — Зараза, больно-то как… — Да вы прилягте, госпожа, так быстрее пройдет, — засуетилась служанка, расправляя постель. — Вы к нам с холода приехали, вот и мучаетесь с непривычки. Может, позвать вам лекаря? — Обойдусь, — Ольгерд с кряхтением скорчился на кровати. — Угораздило же аккурат перед… Женщина понимающе посмотрела на него и неожиданно подмигнула. — Не переживайте, я никому не скажу. Вас не запрут. — Спасибо, — машинально кивнул Ольгерд. В этот момент он переживал совсем по другому поводу, поэтому смысл слов дошел до него не сразу. — А запирать-то зачем? Она смущенно улыбнулась. — В дни крови нам запрещается покидать женскую половину. — За ковры боитесь, что ли? — удивился Ольгерд. От всего этого разговора он испытывал неловкость и нездоровое любопытство. — А тряпки тогда на что? — Так ведь с кровью из женщины еще всякая скверна выходит. Поэтому видеться ни с кем нельзя. Чтобы не… — она нахмурилась, подбирая слово. — Чтобы не было сглаза. — Ясно, — не скрывая сарказма, кивнул Ольгерд. — Так уж и быть, попробую никого не сглазить. Как тебя зовут, кстати? И почему ты мне помогаешь? — Зульфия, госпожа, — она снова простодушно улыбнулась. — А помогаю — как не помочь? Всевышний говорил каждого гостя привечать как своего посланника и ни в чем ему не отказывать. На все Его воля. Боюсь, что не только Его, мрачно подумал Ольгерд. Но тебе об этом знать необязательно. Зульфия вдруг посмотрела на него очень серьезно, будто сумела уловить на лице отголосок этой мысли. — Но все же будьте осторожнее. Кровь — всегда жертва. Подумайте дважды, кому и зачем ее приносить. Ольгерд насторожился. — О чем это ты? — Простите, госпожа. Ни о чем. — Нет уж, договаривай. Хватит с меня недомолвок. Зульфия вздохнула. — Понимаете… Мы с мужем очень хотели сына, но Всевышний дарил нам только дочерей. Однажды в день крови я стала усердно молиться, и Он, наконец, услышал и подарил нам чудесного мальчика. Только младшую дочь спустя день забрал, — ее голос дрогнул, выдавая сдерживаемую горечь. Ольгерд мгновенно пожалел о своем вопросе. — Прости, я не знал… не знала. Она покачала головой и улыбнулась. — Не жалейте меня, госпожа. Это мне урок: не искушай судьбу и не проси сверх того, что уже имеешь. Вот потому и слал я к черту всех этих всевышних и иже с ними. Один другого не лучше, право слово. О’Дим и тот порой благороднее. Благороднее? Ты действительно сейчас так подумал? — Но я утомила вас своей болтовней, — спохватилась Зульфия. — Отдыхайте, я зайду позже. Она поклонилась и вышла. Ольгерд перевернулся на живот — это немного утихомирило грызущую его боль. В голове вертелись словно бы ненароком оброненные слова. Его не покидало ощущение, что только что чужими устами с ним заговорило Провидение, предупреждая… О чем? А впрочем, сколько раз он все это слышал? На все воля Всевышнего, Бог видит все, неисповедимы пути Его — и так далее и тому подобное, в разной степени пафоса. А правда была куда проще и прозаичнее: у него, атамана фон Эверека, грозы Редании, начались месячные. Ольгерд зажал зубами наволочку и приглушенно расхохотался. Будучи тем, кто еще совсем недавно считал своим злейшим врагом скуку, он мог быть доволен: уж теперь-то его жизнь стала веселой и разнообразной. И даже стойкое подозрение, что она может оказаться весьма недолгой, не могло остановить душащий его смех. *** Суетливый лекарь назадавал ей с десяток вопросов, заставил выпить какую-то вонючую микстуру и наконец удалился. Оставшись в долгожданном одиночестве, Нардан поймала себя на том, что снова думает о женихе. Правда, отнюдь не в том ключе, какого можно было ожидать от юной новобрачной. С Мирзой что-то было нечисто. Если он и не безумен, то наверняка балуется опиумом или еще какой-то дрянью. Но нет худа без добра, ведь в таком случае можно будет с чистой совестью настоять на расторжении брака. Несмотря на то, что разводы в Офире жаловали еще меньше, чем спиртное и фальшивомонетчиков, в некоторых случаях все же делали исключение. Приободренная этой мыслью, принцесса улыбнулась и обнаружила, что успела проголодаться. На низком столике возле софы сиротливо приютилась вазочка ядовито-ярких сладостей. Нардан надкусила одну и с отвращением отшвырнула обратно. Местная кухня продолжала разочаровывать. Еще немного, и она начнет падать в голодные обмороки без всякой помощи потусторонних тварей. Нардан требовательно дернула висящий на стене шнурок. Появившаяся спустя пару минут девица застыла в дверях, почтительно склонив голову. — Не прошло и года, — приветствовала ее принцесса, грозно приподнимаясь на подушках. — Вы правы, прошло гораздо меньше года, — заметила служанка. От такой наглости у Нардан чуть глаза на лоб не полезли. — Ты смеешь мне дерзить? — И не думала, — спокойно возразила девица. — Алия, к вашим услугам. — Я не спрашивала твое имя, — Нардан раздраженно отмахнулась. — На будущее запомни: если я тебя вызываю — значит, хочу видеть сию же минуту, а не через две, ясно? — Да, ваше высочество, — поза служанки выражала покорность, но в голосе не слышалось ни капли раскаяния. — Ну-ка, посмотри на меня. Девица вздернула подбородок. Смазливая и совсем еще молоденькая. В темных, обрамленных пушистыми ресницами глазах горел вызывающий огонек. Будь Нардан из ревнивых, немедленно отослала бы соплячку от греха подальше, а то и попыталась бы сжить со свету, но ее мало волновали измены будущего супруга. Принцесса уже решила, что надолго в Офире не задержится. А вот толковая помощница ей не помешала бы. Интересно, есть ли в этой хорошенькой головке хоть капля мозгов? — Давно ты здесь? — Давно, ваше высочество. Нардан фыркнула. — А поточнее? — С рождения. — И когда оно было, твое рождение? Губы девчонки тронула легкая усмешка. — Госпожа желает знать, кто из нас старше? — А ну, отвечай, а не выделывайся! — прикрикнула Нардан, вконец теряя терпение. — Мне восемнадцать, ваше высочество. Надо же. Почти ровесницы. Но все равно соплячка. — Ты говоришь по-сиалкийски? — продолжила допрос принцесса. — Нет, но если желаете, могу выучить. Я способная к языкам. — И очень скромная, как я погляжу. Нардан сощурилась, задержав взгляд на уродливой броши, скрепляющей верхний платок служанки. — Что это ты нацепила? — Оберег, — взгляд девушки быстро скользнул вниз и в сторону. Нардан показалось, что в нем первый раз появилась неуверенность или даже страх. — От… злого глаза. — Чушь, — закатила свои не менее злые глаза принцесса. — Еще не хватало в наш просвещенный век плодить предрассудки! Немедленно избавься от этой гадости. Если так любишь побрякушки, я дам тебе другую. — Не могу, ваше высочество. Нардан нахмурилась. — Это еще почему? Алия отступила на шаг, накрыв брошь рукой. — Это подарок моего брата. — Да хоть самого Пророка! — фыркнула принцесса. — Делай, как я говорю, или прикажу тебя выпороть. Ясно? — Ну, и приказывайте, — ответила соплячка, враждебно сверкнув глазами. Некоторое время они буравили друг друга взглядами, как столкнувшиеся в подворотне кошки. Наконец, Нардан раздраженно махнула рукой, откидываясь обратно на подушки. Все это было крайне возмутительно, но почему-то всерьез разозлиться на обнаглевшую служанку не получалось. Более того, она даже вызывала у принцессы что-то вроде симпатии. Может, как раз потому, что в ней не было привычного для слуг раболепия. — Твой брат не слишком-то умен, если думает, что эта безделушка сможет кого-то защитить. Так ему и передай. Нардан ожидала услышать очередную дерзость, но в этот раз служанка ничего не ответила. Только побледнела и отвернулась. — Ну, чего, язык проглотила? Алия повернулась и посмотрела на нее. В темных блестящих глазах застыли злость и еще что-то похожее на страх. На мгновение Нардан показалось, что эта бешеная девица сейчас просто вцепиться ей в глотку, а она даже не успеет позвать на помощь. Вот так и оборвется ее жизнь. В вонючем Манисе. — Я ничего не могу ему передать, — звенящим голосом отчеканила Алия. — Зульяр погиб две ночи назад. — Ах. Вот как. Принцесса ощутила легкий укол совести. Да, неудобно вышло, но ей-то откуда было знать? "Раз меня не оповестили, значит, этого не было" — так говаривала мудрейшая царица Окана, и в этом Нардан была абсолютна согласна со своей легендарной предшественницей. Проще всего было больше не возвращаться к этой теме, но любопытство взяло свое. — Что с ним случилось? — Его отряд патрулировал Мертвую Пустошь, — неохотно ответила Алия. — Несчастный случай… или так говорят, — последнее прозвучало с откровенным сарказмом. — Сочувствую, — буркнула Нардан, поморщившись. Она никогда не понимала, что говорить в таких ситуациях. Все равно ведь словами делу не поможешь. — Все это, конечно, очень… неприятно. Алия посмотрела на нее с недоверчивым удивлением и неловко кивнула, все еще прижимая к груди свою странную безделушку. – Ладно, оставь, — вздохнула Нардан. — Только спрячь под одежду, чтобы глаза не мозолила. Хорошенькое лицо впервые за все время осветилось искренней радостью. — Спасибо, госпожа! Вы очень добры. Нардан сощурилась. — Это мы еще посмотрим. Надесь, ты понимаешь, что впредь я ожидаю безупречного выполнения приказов? Алия наклонила голову, из строптивой ослицы внезапно превратившись в угодливую голубку. Просто любо-дорого смотреть. — Разумеется, ваше высочество. Что я могу для вас сделать? Отлично, с удовлетворением подумала Нардан. Девчонка умеет быть разной — значит, из нее выйдет хорошая шпионка. Правда, с такой придется держать ухо востро. И хорошо бы еще проверить, насколько она расторопна. — Значит, так, — принцесса брезгливо ткнула пальцем в блюдо с липкими сладостями. — Забери это… недоразумение и принеси мне что-нибудь съедобное. Надеюсь, здесь такое вообще готовят? — Сию минуту, ваше высочество. Проворно подхватив поднос, Алия сделала шаг к двери, но внезапно пошатнулась, и тяжелое блюдо с гулким звоном рухнуло на пол. Посыпанные сахаром цветные кубики весело запрыгали по ковру. — Ах, я такая неловкая! — с не слишком убедительным раскаянием воскликнула она, даже не удосужившись принести извинения. Ну, это уж слишком! Нардан вскочила с кровати, намереваясь отвесить мерзавке заслуженную оплеуху, но в этот момент та вытащила из рукава сложенный в несколько раз кусок пергамента. Большие темные глаза смотрели с пугающей настойчивостью. Принцесса была вспыльчивой, но вовсе не глупой. Ей хватило всего пары секунд, чтобы оценить ситуацию. — Как закончишь убираться, ступай отдохни, — сказала она спокойным тоном, забирая бумажку себе. — На тебе совсем лица нет. — Благодарю, ваше высочество, — губы служанки сложились в благодарную улыбку. — Мне и правда что-то нездоровится. Я распоряжусь, чтобы вам прислали завтрак. Нардан кивнула, сжимая бумажку в кулаке. Сердце возбужденно колотилось. Несмотря на врожденный скептицизм, принцесса питала слабость к приключенческим романам, а происходящее сейчас очень напоминало сюжет одного из них. Алия проворно навела порядок и, напоследок поклонившись, вышла из покоев. От сразившей ее слабости, разумеется, не осталось и следа. Оставшись в одиночестве, Нардан опустилась на диван, не решаясь сразу развернуть таинственное послание. Помимо прочего, теперь к предвкушению добавился еще и противный холодок. А что, если ее банально хотят отравить? Конечно, союз с Сиалкией Офиру выгоден, но наверняка во дворце нашлись бы и недовольные ее появлением. Из тех же романов принцесса была отлично осведомлена о ядах, убивающих от простого контакта с кожей. Так что, если?.. Нардан нахмурилась, подозрительно разглядывая туго свернутую желтоватую трубочку. По-хорошему следовало бы задержать девчонку и как следует обо всем расспросить, а не разыгрывать тут интриги Туссентского двора. С другой стороны, если бы ее действительно хотели отравить, это можно было сделать куда проще — через еду или на худой конец постельное белье, не заморачиваясь передачей записок. Не справившись с любопытством, принцесса развернула тонкий пергамент и жадно пробежала глазами убористые строчки: Ваше Высочество! Мы незнакомы, но обстоятельства вынуждают меня обратиться к вам лично. Буду краток: мне стало известно, что сегодня вечером произойдет нечто, способное привести к самой настоящей катастрофе. Поверьте, это не розыгрыш (хотя для всех нас это было бы безусловно предпочтительнее). Спасти нас может только чудо и Ваша помощь. Больше сказать не могу, чтобы не подвергать Вас ненужному риску. Когда придет время, следуйте за Алией — ей можно доверять. Записку прошу немедленно сжечь. Подписи не было. Еще раз пробежав послание глазами, Нардан скомкала бумажку и поджала и без того тонкие губы. Что за невнятная белиберда! Неведомый автор не только сыпал непонятными предостережениями (чего стоила только "самая настоящая катастрофа"), но и считал себя вправе что-то от нее требовать. По-хорошему записку следовало немедленно передать охране — и пусть сами разбираются, что к чему — но… Если еще пару дней назад Нардан так бы и поступила, однако вчерашнее происшествие заставило ее смотреть на вещи несколько иначе. Но только какая от нее может быть польза? Раздавшийся стук заставил принцессу вздрогнуть от неожиданности. — Кто там? — спросила она, с неудовольствием услышав нервные нотки в своем голосе. Прекрасно. И трех дней не провела в этом мерзком городишке, а уже чуть не стала заикой. — Завтрак, ваше высочество, — елейно пропели из-за двери. На раздумья времени не оставалось. Нардан быстро шагнула к столу и сунула записку в огонь масляной лампы. — Не прошло и года. Несите! *** …Когда часы пробили шесть, в дверь тихо постучали. Ольгерд вздрогнул и привстал с кресла, уронив на пол пару тяжелых подушек. Только что он был так спокоен, что даже диву давался, но вот сердце проделало сумасшедший кульбит, а в ушах громыхнуло паническое: ОН ЗДЕСЬ! — Госпожа Герда, я еще не закончила! — возмутилась Зульфия, все это время старательно взбивавшая его локоны перед большим зеркалом. По возможности Ольгерд избегал на себя смотреть, но теперь не удержался, и это, конечно, не прибавило ему настроения. — Как вы в таком виде пойдете на ужин? — Ногами, — огрызнулся он, впрочем, тут же пожалев об этом. Личностный кризис — еще не повод вести себя как свинья, к тому же бедняжка просто честно делала свою работу. — Спасибо, Зульфия, я уже достаточно... красива. Открой, ко мне пришли. — Как вам угодно. Зульфия вздохнула и отошла к двери, приветствуя вошедшего низким поклоном. — Надеюсь, не помешал? — вкрадчивый голос, еще недавно звучавший у него в голове, легко заполнил пространство комнаты. Наверное, поэтому он показался Ольгерду не совсем реальным — как что-то из сна, навязчивая галлюцинация. — Я хотел вернуться раньше, но на подступах ко дворцу яблоку негде упасть. Третий день празднуют! В правой руке Господин Зеркало держал очередной пышный букет, отчего напоминал то ли старомодного поклонника, то ли персонажа только что прочитанного им романа. Ольгерд с радостью захлопнул бы дверь перед его носом, но прошлый печальный опыт показывал, что это не сработает. — Все в порядке, дядя, — он натянуто улыбнулся, честно стараясь изобразить радость при виде "родича". — Вы даже раньше, чем я ожидала. Что-то случилось? — Душа моя, вас не затруднит это куда-нибудь поставить? — вместо ответа обратился о’Дим к служанке. При этом мерзавец улыбнулся ей так, как вряд ли кто-то до того улыбался. — Эти прелестные создания вянут так быстро, что просто не успеваешь за ними уследить. — Сию секунду, господин Шварц! — просияла Зульфия. — Я как раз знаю подходящую вазу. Она взяла букет и плавной походкой отправилась выполнять поручение. На добродушном лице застыло выражение неземного блаженства. Ольгерд уже не сомневался, что стоит о’Диму приказать, и с таким же лицом несчастная задушит оставшегося у нее ребенка, подсыпет ртути в кухонный котел или вонзит нож себе в горло. И ее даже нельзя будет в этом винить. Ядовитое обаяние Господина Зеркало проникало в каждого, кто вступал с ним в диалог, и чем слабее был человек, тем сокрушительнее оказывался эффект. Рано или поздно проигрывали все: и короли, и рыцари, и чародеи превращались в его послушных марионеток. Так на что ты вообще рассчитываешь? — Что-нибудь еще, господин? — непривычно мелодичный голос Зульфии вырвал его из размышлений. Бедняжка была сама на себя не похожа. Ольгерд видел, как ее пухлые пальцы нервно теребят платок, скручивая ткань у горла, пока постепенно та не начала напоминать удавку. — Ты свободна, — резко сказал он. — Оставь нас. Зульфия даже ухом не повела, не сводя полных обожания глаз с о’Дима. Тот стоял к ним спиной, изучая книжные переплеты и уже потеряв к мимолетной забаве всякий интерес. — Что-нибудь еще, господин? — монотонно повторила она, улыбаясь бессмысленной улыбкой ожившей куклы. Где-то он это уже видел… Ольгерд вспомнил спальню, полную розовых лепестков, и пустые глаза, от взгляда которых его бросило в дрожь. — Что я могу для вас сделать? У вас ведь будут для меня еще поручения? Ольгерд закусил губу, чтобы не крикнуть: "убирайся отсюда, несчастная дура! Зачем ты опять искушаешь судьбу?" — Ступай, дитя, — мягко бросил о’Дим, так и не обернувшись. — Отдохни. Тебя ждут дома. Зульфия разом сникла, уголки ее губ жалобно задрожали. В этот момент эта немолодая женщина действительно напоминала обиженного ребенка, которому не дали посидеть за "взрослым" столом. — Меня ждут дома, — печально откликнулась она и медленно, точно во сне, вышла из покоев. В повисшей тишине Господин Зеркало взял с полки книгу и, хмыкнув, повертел в руках. — Ага… "Невеста Дьявола". Чего и следовало ожидать. Куда бы меня ни занесло, обязательно наткнусь на что-нибудь этакое. Похоже, смертные действительно бессмертны в своих пристрастиях. Ну, и как тут не подыграть? Он положил книгу на место и неторопливо, точно красуясь, повернулся. За свое короткое отсутствие он опять изменился: вместо старомодного служителя науки перед Ольгердом стоял щеголь, откровенно наслаждающийся роскошью. Белый кафтан был щедро расшит золотом, приподнятый воротник обрамлял затейливый узор из топазов, а вдоль рукавов тянулась рубиновая оторочка, отчего создавалось впечатление, что руки по локоть испачканы в крови. — Что ты с ней сделал? — резко спросил Ольгерд. — Ты об этой милой женщине? Она мне понравилась. Только, по-моему, слишком уж навязчива. Ну, у каждого свои недостатки. — Поэтому ты решил ее "проучить"? За излишнюю навязчивость? — Даже не представляю, о чем ты. Ольгерд стиснул зубы. — Не валяй дурака. Стоит мне переброситься с кем-то парой слов, как обязательно происходит какая-то пакость. Только не говори мне, что это случайность. — Занятно, — поднял бровь о’Дим. — Если бы речь шла о твоем спутнике жизни, я бы предположил, что все дело в ревности. И посоветовал бы тебе держаться от негодяя подальше. Но речь обо мне, если я правильно понял. О нас с тобой. Разве что… — он усмехнулся, и в глазах зажегся странный охотничий огонек. — Ты хочешь мне в чем-то признаться? Я ранил твои чувства? Ольгерд вздрогнул. Щеки залил уже привычный жар. Какого черта он каждый раз краснеет, когда о’Диму вздумается пробросить очередной дурацкий намек? — Я прекрасно знаю, что тебе нет дела до моих чувств. Но подумай хотя бы о том, что это ставит под угрозу обожаемую тобой конспирацию. Или ты считаешь нас людей совсем уж идиотами? Думаешь, никто ничего не заметит? О’Дим пожал плечами. — У нее ведь кто-то недавно умер? Вопрос явно был риторическим. О’Дим прикрыл глаза и провел языком по губам, считывая неведомо откуда нужную информацию… пробуя ее на вкус. — Да, все верно, — со странным удовлетворением подытожил он. — Вот и скажут: “после смерти дочурки она совсем тронулась умом”. Печально, но такова жизнь. — Да уж, — язвительно повторил Ольгерд, которому от этого зрелища сделалось здорово не по себе. — Особенно в твоем обществе. — Довольно, фон Эверек, — его собеседник слегка поморщился. — Ничего я с ней, как ты выразился, не "делал". Некоторые люди чуть впечатлительнее других, вот и все. А твоя офирская подружка вдобавок еще и очень набожна. У таких при виде меня сразу крышу сносит. На время. Ольгерд помолчал, недоверчиво нахмурившись. — Значит, это пройдет? — наконец спросил он. — Точно утверждать не берусь, я все-таки не врач и не духовник, — о’Дим усмехнулся, показав на первый взгляд совершенно обычные ровные зубы. И все равно усмешка вышла какой-то кусачей. — Но если кто здесь и спятит, так это твой покорный слуга — от переизбытка сантиментов. Этого ты добиваешься? Ольгерд растерянно моргнул. На миг даже возникло желание извиниться за обличительный тон, но здравый смысл все-таки победил. — Да я сам чуть не рехнулся, пока тебя ждал, — буркнул он. — У тебя скверная привычка исчезать накануне важных событий. Где тебя вообще носило? О’Дим неторопливо уселся в одно из затейливо расписанных кресел и вытянул ноги. — Это что, семейный допрос? Для полноты картины тебе не хватает только чепца и сковородки. А если серьезно, я оставил письмо. — Так ты правда был в городе? — Где же еще, друг прелестный? На Луне? Ольгерд поморщился: кажется, Господину Зеркало доставляло особое удовольствие подбирать для него эпитеты — и чтобы каждый новый был непременно хуже предыдущего. — Ну, судя по виду, ты побывал по меньшей мере в королевской сокровищнице. Чтобы потом унести ее на себе. О’Дим улыбнулся, не без кокетства поправив топазовый воротник. — Хорош костюмчик, а? Каюсь, не устоял, хоть и не люблю излишнюю роскошь. — Да что-то не видно. Неужели все эти каменья настоящие? — Смею надеяться — все-таки они обошлись мне в кругленькую сумму. Было бы обидно выбросить деньги на ветер. — Я думал, ты их презираешь. — Презираю деньги? — с веселым негодованием переспросил о’Дим. — Да ведь это, считай, мой главный промысел! Покуда где-то в мире есть эти звонкие кругляши, я в накладе не останусь. Ну, да кому я это рассказываю… — он подмигнул Ольгерду, словно бы не замечая болезненной гримасы, вызванной столь непрозрачным намеком. — Но, клянусь, этот хитрец чуть не сожрал меня с потрохами! Вообрази: запросил за кафтан втридорого, а сам все время причитал, что остается без крыши над головой! Вот за что я люблю офирцев: у них хоть мор, хоть потоп, а торговля — это святое. — Ты называешь обдираловку торговлей? — Вводить в заблуждение — тоже своего рода искусство, а офирским купцам в этом нет равных. Но разрази меня гром, если я пожалею хоть об одной потраченной монете! Кстати, его последнее замечание показалось мне почти пророческим… — Неужели? — кисло осведомился Ольгерд. Как это нередко бывало при общении с о’Димом, от внешне невинной болтовни он под конец покрылся холодным потом. — Увы, — с притворным сочувствием кивнул собеседник. — Пожары в такую погоду случаются сплошь и рядом. Немудрено и без крыши остаться, и хорошо бы еще, чтобы под ней никого не оказалось… Что ж, каждый сам выбирает, что ему важнее: любовь или золото. Интересно, поймет ли бедолага, что с ним случилось? Хотя лучше бы и не понял. Лучше уж пусть спишет все на несчастный случай. Ведь иначе придется принять произошедшее за высшую справедливость, а что справедливого в том, что вся твоя жизнь рушится лишь из-за того, что некто могущественный захотел поставить тебя на место? — Вижу, ты иного мнения на этот счет? — усмехнулся о’Дим. — Можно подумать, это что-то изменит. — Я этого не говорил. Но ты все равно выскажись. Как знать, когда еще выпадет такой шанс? А ведь он прав, внезапно понял Ольгерд. Как ни крути, это действительно наш последний разговор. Если план сработает, я больше его не увижу. А если нет… Перед глазами четко встал образ ждущей внизу бездны в воронке черных облаков. Можно попытаться убить себя раньше, чем о’Дим до него доберется. Ведь хоть в чем-то же ему должно повезти?.. Ольгерд поднял глаза. — Нельзя так с людьми, о’Дим. На лице Господина Зеркало отразился комичный ужас. — Мне кажется, или я слышу в твоем голосе зловещие нотки морали? Вот так и оставляй тебя одного. Нет, положительно, ты все больше начинаешь напоминать сварливую супругу. Была у меня одна такая… Тоже, кстати, рыжая. Смотрю на тебя — и страшно делается. В другое время Ольгерд, пожалуй, счел бы это неожиданное признание интересным, но сейчас в нем пробудились другие эмоции. То, что он слишком долго подавлял, предсказуемо вырвалось наружу в самый неподходящий момент. Хотя как знать? Может, как раз наоборот, он никогда не был более подходящим. — Значит, хочешь, чтобы я высказался? Хорошо, о’Дим. Я скажу тебе, что по-настоящему страшно. Твоя невовлеченность во все страдания, которые ты причиняешь. Да, ты легко можешь сжечь человека заживо, свести с ума или превратить в безмозглую куклу — и это уже само по себе паршиво. Но что самое гнусное, через минуту ты об этом даже не вспомнишь. Так зачем тебе все это, а? Какой в этом смысл? О’Дим лениво закинул руки за голову. Вся его поза выражала безмятежность, словно в насмешку над обуревавшими собеседника эмоциями. — При желании смысл можно отыскать во всем. Удовлетворит тебя он или нет — уже другой вопрос. А что касается моей “невовлеченности”.. — его взгляд скользнул в сторону, прежде чем остановиться на Ольгерде, а в голосе появилась неуместная игривость. — Пожалуй, я могу назвать пару вещей пострашнее. — Не сомневаюсь, — процедил Ольгерд. — Уж в этом ты знаток. Ну, так давай, расскажи мне о них. А лучше, чего там, сразу дай испытать на себе! Или все дело в том, что я пока тебе нужен? Поэтому ты бьешь исподтишка и потихоньку сужаешь круги, как чертов стервятник? Голос сорвался, вынуждая его замолчать. — Ну-ну, продолжай, — подбодрил его о’Дим, сверкнув глазами из-под стекол. — Это уже становится интересным. Говори, раз тебя больше не заботит, что нас могут услышать. Ольгерд издал хриплый смешок. В животе противно щекотало, ладони покрылись липким холодом. Он снова ходил по краю пропасти и, кажется, никогда еще не был так близок к тому, чтобы оступиться. — Вот, — сказал он, продолжая криво улыбаться. — Вот опять. Угрожаешь, издеваешься, выворачиваешь все в свою пользу. Я бы даже сказал, что это очень по-человечески. Но ты не человек, о’Дим, и не понимаешь самых простых человеческих вещей. Тебе это просто не дано. — Что же значит быть человеком, Ольгерд? — спокойно, слишком спокойно спросил Господин Зеркало. Щупальца страха щекотали горло. Ольгерд сделал над собой усилие, выталкивая слова им наперекор. — Чувствовать боль. Иначе нельзя. Иначе ты ничто, сколько бы имен и лиц ни сменил. Я уже давно бросил попытки понять тебя, но сегодня, кажется, понял. О’Дим поднял бровь. — Звучит интригующе. Что ж, расскажи мне обо мне. Ольгерд покачал головой, игнорируя неприкрытую издевку. — Твоя беда в том, что ты живешь только в отражениях. Только так проявляешься в наш мир. Оттого ты и вынужден вечно развлекать себя причинением страданий — не со зла, а просто чтобы вызвать ответную реакцию. Только и это уже не помогает, да? Не приносит должного удовлетворения. Так бывает, когда слишком долго играешь в одну и ту же игру. Играешь один и потихоньку захлебываешься в своем одиночестве, потому что в конечном счете… Ольгерд остановился. О ком он сейчас говорит? Уж не о том ли, кто с легкостью мог снести голову косо посмотревшему на него трактирщику, пока в соседней комнате его “ребята” с хохотом нагибали над кухонным столом бьющуюся в истерике дочь? Чьи глаза только что смотрели на него из зеркала? — В конечном счете не такие уж мы и разные, правда, Ольгерд? — спросил о’Дим с отвратительно понимающей улыбкой. — Разница лишь во времени. Ты им ограничен, я — нет. Это и есть единственная стоящая мораль, ведь только близость смерти располагает к покаянию. Я сделал тебе подарок: избавил от страха умереть и унизительной необходимости замаливать грехи, а что же ты? Презрительно зовешь меня отражением, хотя из нас двоих именно ты, оказавшись по ту сторону, утратил человеческий облик. Ты чувствовал, как давит на плечи груз вечности. Ты тоже был там, Ольгерд. Так неужели ты думаешь, что я ничего не знаю о боли? Ольгерд отвел взгляд. В ушах стучала кровь, во рту совсем пересохло. Он чувствовал слишком много и непростительно слукавил бы, назвав только страх и ненависть. Повторная встреча все перевернула с ног на голову, и он как никогда хотел бы сейчас, чтобы ее не было. Куда проще было бы думать, что перед ним Зло во Плоти, чистое зло, как уверял его когда-то старый ученый. Это не требовало бы от него мучительной попытки достучаться, что-то доказать, переспорить. В каком-то смысле — действительно понять. — Скоро все закончится, — вдруг сказал Господин Зеркало. — Семена уже взошли, осталось собрать урожай. Ольгерд криво усмехнулся. — С такими метафорами тебе стоило бы стать садовником. И волки сыты, и овцы целы. — А ты воображаешь, будто сад такое уж безопасное место? Ольгерд вздрогнул и поднес руку к глазам, перед которыми на миг промелькнуло серое безглазое лицо Ключника. — Умеешь ты напомнить. Если бить, так сразу ниже пояса, да? — Я вовсе не хотел тебя "бить", — покачал головой о’Дим. — Только показать, насколько недолговечны даже самые тяжелые воспоминания. Прошлое тает как утренний сон, стоит лишь отойти на шаг и взглянуть на себя со стороны. — Да ну? Может, еще и подскажешь, как это сделать? — Ты уже это сделал. О’Дим улыбнулся, встретив его непонимающий взгляд. — Обычно в таких ситуациях советуют сменить обстановку. Ты пошел еще дальше, вдобавок обзаведясь новым обликом. — Временным обликом, — с нажимом добавил Ольгерд. О’Дим проигнорировал ремарку. — Суть в том, что ты уже начал забывать. Все, что случилось с тобой, конечно, не исчезнет бесследно, но постепенно уйдет на самое дно памяти, откуда однажды просто не сможет до тебя дотянуться. Ну, а потом… Он замолчал. Ольгерд поймал себя на том, что болезненно вслушивается в ожидании продолжения, что буквально тянется вперед, до побеления пальцев вцепившись в подлокотники. — Что потом, о’Дим? Господин Зеркало прикрыл глаза, опять прислушиваясь к чему-то недоступному человеческому уху. Было в этом, во всей его позе что-то непосредственное, словно на миг он перестал играть одну из своих бесконечных ролей, и Ольгерд подумал с замиранием сердца, что вот он перед ним, вот он настоящий, как если бы в этот момент находился в одиночестве, в своих бесконечно далеких чертогах, где мертвенно светит луна, а среди спящих зеркал стелется красноватый туман… Резко и громко пробили часы. Ольгерд моргнул, а когда снова взглянул на собеседника, тот уже утратил свою лирическую задумчивость. — Там видно будет, — зевнул о’Дим и потянулся. — А пока сосредоточимся на настоящем. Рассеянным жестом он коснулся дужки очков, словно только что их заметил. Миг — и ставший уже привычным аксессуар с тихим шипением растворился в облачке черного дыма. В комнате сразу стало темнее, как будто облако заодно поглотило и остатки заходящего солнца. — "Не верь тем, кто прячет глаза. Они не хотят, чтобы ты видел их душу", — о’Дим усмехнулся. — Ну, или ее отсутствие. В глубине темных глаз тлели красноватые угольки. Если здесь и была душа, она жила где-то там, в паутине бесконечных коридоров и ведущих в никуда лестниц. И все же они завораживали, эти глаза, как завораживает надвигающаяся волна или нутро морской воронки, и в этот момент совсем неважно, что оттуда не возвращаются. Ольгерд протянул руку и быстрым движением зажег свечу. — Не боишься, что у наших хозяев возникнут вопросы? — после паузы спросил он. — Ты ведь все-таки не волшебник. Во всяком случае, им ты представился иначе. О’Дим усмехнулся. — Не волшебник, а коммерсант — а это, поверь, фигура посерьезнее. Где чары бессильны, всегда выручит предпринимательская жилка. Если тебе так интересно, я планирую сослаться на эликсир по улучшению зрения. На местном рынке за такой родную мать зарежут — и я говорю это вовсе не для красного словца. — Я не подписывался помогать тебе в спекуляциях, — поморщившись, сказал Ольгерд. — А ты представь на минутку: симпатичный магазинчик, на вывеске большие золотые буквы… — А ты не мелочишься. — Конечно. Пусть сразу будет понятно, что фирма солидная. Так вот, на вывеске огромные золотые буквы: “ШифЭ”... — Что еще за "ШифЭ"? — А сам не догадываешься? — о’Дим усмехнулся. — Нет, мне не принципиально — если хочешь, поставим вперед твои инициалы. Правда, “фЭиШ” представляется мне несколько менее благозвучным… Ольгерд не сдержался и фыркнул. — … но над этим можно подумать и позже. От покупателей все равно отбоя не будет, ведь мы станем продавать абсолютно все: от милых безделушек до самых что ни на есть настоящих чудес. Какой прекрасный шанс сделать всех чуточку счастливее, а? Самое то для начинающего гуманиста. — Ты забыл добавить: “до поры до времени”, — съязвил Ольгерд. — Пока твои чудесные “товары” не покажут свое второе, далеко не такое чудесное дно. Нет уж, благодарю покорно. Нужно было предлагать это раньше, когда деньги еще хоть что-то для меня значили. — Хочешь сказать, ты бы согласился… тогда? Ольгерд покосился на него. Он понимал, что для них обоих все это не более чем глупая шутка, еще один этап бесконечной игры в кошки-мышки, и все же порой он ловил себя на мысли, что в этом есть что-то еще… невыразимо более глубокое, когда игра перестает быть просто игрой. Но давать волю таким мыслям было опасно… Кто знает, куда они могут его завести? — Нет, — после паузы ответил он, не понимая, отчего так сильно забилось сердце. — Нет, не согласился бы. О’Дим посмотрел на него со странным весельем. — Надеюсь, ты убедил в этом хотя бы себя. А вообще завязывал бы ты с категоричностью, пока не поздно. — Это называется принципы, о’Дим. Они дают мне удержаться на плаву. Господин Зеркало иронично поднял бровь. — Допустим. Но так ли велика их польза, если в результате ты просто барахтаешься на одном месте? Не говоря уж о том, что все это делает тебя крайне предсказуемым. — Сюрпризы — твоя стезя, — мрачно заметил Ольгерд. — Так что, если позволишь, не стану отбирать у тебя хлеб. — Ну-ну, не обижайся. Иногда тебе все же удается мне удивить. — Это когда же? Вместо ответа о’Дим водрузил на стол маленький сверток и, загадочно улыбнувшись, поманил его пальцем. Ольгерд поморщился (пес я ему, что ли?), но все-таки подошел. Последний шаг отозвался мучительной болью внизу живота, и он резко согнулся, опершись ладонями о стол. Проклятый еж внутри опять заворочался и выпустил иголки. — Что это с тобой? — Ничего, — выдавил Ольгерд, проклиная о’Дима за эту нотку невинного любопытства в голосе. — Временные трудности. — Так ничего или все-таки трудности? Ольгерд стиснул зубы и процедил: — Краски, регулы, менстряк — так понятнее? Несколько секунд о’Дим глядел на него с искренним недоумением, словно желая здесь и сейчас продемонстрировать заявленную способность Ольгерда его удивлять, а потом расхохотался и хлопнул себя по лбу (Мирза непременно узнал бы этот жест). — Боги, а я ведь совсем забыл! Так вот в чем дело. То-то я думаю: и какая муха тебя укусила? — Забыл? — недоверчиво переспросил Ольгерд. — Ты? О’Дим пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. В роскошном костюме, с изящно зачесанными назад волосами он и впрямь больше смахивал на легкомысленного щеголя, заскочившего к приятелю на огонек, а не на черт знает какую древнюю сущность. — Ты слишком строг ко мне, приятель. Нельзя же помнить абсолютно все! Секунду, сейчас мы устраним эту… неполадку. Все еще посмеиваясь, он протянул к нему ладонь. Ольгерд сделал шаг назад, но по низу живота уже разошлось тепло, и боль растаяла, как не бывало. — Готово. Ну, что ты так смотришь? Может, у меня выросли рога? — Не ожидал от тебя быстрой помощи, — честно признался Ольгерд. — Обычно ты не упускаешь возможности позлорадствовать. А это был неплохой повод. О’Дим снисходительно потрепал его по плечу. — Прости, что разочаровываю. Да не хмурься ты! Будет, что вспомнить на старости лет. Пока ты юн, копи воспоминанья, как копят золото цари… — Спасибо, уже накопил — на десятерых хватит, — Ольгерд раздраженно дернул рукой, уходя от контакта. Надо сказать, в этот момент он очень сомневался, что доживет до старости. — Экий ты бука, — протянул о’Дим, ничуть не утратив своей игривости. — Лучше посмотри, что я принес, — он постучал ногтем по лежавшему на столе свертку. — Что это? — Сюрпризы — моя стезя, не так ли? Открой и узнаешь. Ольгерд со вздохом развернул шелковую тряпицу, высвобождая наружу маленький темный футляр. Помедлив, с щелчком откинул крышку. Внутри на белом атласе покоился изящный браслет в форме цветочной лозы. — По-моему, это уже лишнее, о’Дим. Господин Зеркало непринужденно махнул рукой. Глаза, без очков ставшие куда более выразительными, хитро блеснули. — Считай это авансом за хорошо выполненную работу. В груди неприятно екнуло. Ольгерд прочистил горло. — Я все равно не смогу его носить, — напомнил он. — Тогда продай, а на вырученные деньги купишь новую саблю, — о’Дим пожал плечами и скользнул оценивающим взглядом по его темно-синему платью. — Кстати, наряд выбирал ты сам? — Ну, сам, — буркнул Ольгерд. — А что? — Вижу, ты выбрал привычный для себя колор. — И что это значит? — Что это значит? — не без удовольствия повторил о’Дим. — Как минимум это безвкусно. Как максимум — характеризует тебя как человека, который мертвой хваткой держится за прошлое. — Благодарю за глубокий разбор, — фыркнул Ольгерд. — Я должен чувствовать себя оскорбленным? — Глупости, — отмахнулся о’Дим. — Оставь обиды тем, у кого есть на них время. Я лишь хотел сказать, что твоему образу не хватает какой-то… изюминки. Думаю, мой подарок впишется сюда просто замечательно, — с этими словами он вынул украшение из атласного гнезда и торжественно протянул ему на открытой ладони. Ольгерд помедлил, прежде чем коснуться цепочки из светлого металла. На первый взгляд побрякушка казалась совершенно безобидной, но все же… — Это ведь не обычный браслет? Да, о’Дим? — Весьма проницательно с твоей стороны, — в темных глазах снова заплясал насмешливый огонек. — Но ты ведь не об этом хотел спросить? Ольгерд вздохнул. — Что ты затеваешь? Я имею в виду, помимо того, что уже сказал. Он не ожидал услышать ответ, но в этот раз о’Дим почему-то не стал юлить: — Ладно, карты на стол. Я собираюсь устроить нашим хозяевам небольшой сюрприз. Что-то вроде прощального фейерверка. А эта милая безделушка, — он кивнул на браслет, — позаботится о том, чтобы летящие искры тебя не задели. Как видишь, я держу слово и забочусь о своих помощниках. Ольгерд вздрогнул. По груди поползли холодные щупальца неприятного предчувствия. — Ты ничего мне об этом не говорил. Тогда. — Поэтому говорю сейчас. — А как же твое обещание обойтись без лишних жертв? — даже если бы он захотел, то не смог бы скрыть обличительные нотки в голосе. — Я его сдержу. Лишних жертв здесь действительно не будет, — о’Дим коротко хохотнул. От этого звука по спине поползли мурашки. Слишком явно в нем слышалось предвкушение. — Если мне не изменяет память, — заметил Ольгерд, прилагая все усилия, чтобы голос звучал ровно, — накануне ты говорил, что предоставишь мне определенную свободу действий. Это по-прежнему остается в силе? — Разумеется, ты можешь поступать, как считаешь нужным, — усмехнулся Господин Зеркало, все еще протягивая ему треклятый браслет. — В конце концов, добровольное сотрудничество подразумевает доверие обеих сторон. Ольгерд стиснул зубы от беспомощной злости, резко протягивая руку. Миг — и тонкая цепочка с голодным щелчком сомкнулась на запястье. — Ну вот, другое дело, — от довольного тона сделалось совсем тошно. — А теперь идем. Нас, конечно, уже заждались. Ольгерд шумно выдохнул и кивнул. Браслет издевательски холодил руку, напоминая о тысяче вариантов провала. Тысяче? Нет, пожалуй, это он еще расщедрился. Без ложного оптимизма вероятность успеха его предприятия была не выше, чем шанс встретить на утренней прогулке золотого дракона. Но все же она оставалась, а значит, он должен был хотя бы попробовать. По коридору шли в молчании. Взгляд бессмысленно скользил по вычурным деталям интерьера: пушистые ковры, золотые канделябры, высокие, инкрустированные сложным орнаментом арки… Золото, золото, золото. Он словно оказался похоронен под грудой желтого металла, и вес его продолжал давить, не давая вдохнуть полной грудью. А прожить здесь всю жизнь — каково это? Теперь Ольгерд понимал, почему Мирза с такой легкостью готов был отринуть причитающиеся ему власть и богатство. А вот раньше бы не понял. Куда ему? По уши влюбленный дворянин, утративший последнее достоинство и считающий каждый грош — о, Господину Зеркало не стоило большого труда к нему подступиться, ведь на ту пору он искренне верил, что золото решит все его проблемы. И лишь потом, точно сказочный дурак у разбитого корыта, понял, как сильно ошибался. Счастье не купишь ценой чужой жизни, и всех сокровищ мира не хватит, чтобы вернуть ушедшую из сердца любовь. Но не слишком ли большую цену он заплатил за этот поздно выученный урок? — Я хотел сказать тебе спасибо, — бросил он, сворачивая вслед за своим спутником в очередной вычурно обставленный закуток. Господин Зеркало повернул к нему голову. Темные глаза блеснули, поймав оранжевые блики заходящего солнца. На первый взгляд они казались спокойными и ироничными, но, однажды увидев в их глубине жестокое веселье, Ольгерд уже не мог позволить себя обмануть. — За что же? — За наше приключение, — на губах появилась злая усмешка. — Благодаря ему я многое понял. Скоро все закончится — так он сказал. Хорошо, это хорошо. Он не смог бы и дальше притворяться, скрывая рвущее его изнутри чудовищное напряжение; ему смертельно надоел этот маскарад, особенно теперь, когда даже сам зачинщик перестал его поддерживать. — Вот как? — Да. Теперь я знаю, что вовсе не страх делает человека трусом, а только бегство от страха. — Невелика премудрость, — хмыкнул о’Дим. — Любой уличный пропойца откроет тебе с десяток подобных. — Я не говорил, что претендую на оригинальность, — Ольгерд досадливо дернул плечом. — Но в посл… в этот раз я хочу быть с тобой откровенным. Глупая оговорка. Но на самом деле вполне понятная. Его не отпускало чувство, что это их последний разговор, и он злился на себя, и на о’Дима, злился на не задушенный до конца червячок сожаления… О чем? Господин Зеркало сбавил шаг, а затем и вовсе остановился, прислонившись спиной к золоченой стене и демонстративно скрестив руки на груди. — Я слушаю. Да, теперь это действительно было так. Это было видно по наклону головы и по чуть изменившемуся выражению глаз, где появилась некая пронизывающая серьезность. Помедлив, Ольгерд подошел ближе и тоже прислонился к стене. И, наверное, именно из-за этого положения тел, из-за того, как они стояли — не против друг друга, но рядом, почти соприкасаясь плечами — он испытал незнакомую прежде близость. — Я, видишь ли, всю жизнь боялся что-то потерять. Все мои желания шли от этого страха. Сперва мечтал о богатстве, потому что с детства мне внушали, что без денег ты никто. В общем-то, они оказались правы. В этом я убедился довольно рано, когда отец заложил последнее семейное имущество. Но это не то, о чем я… Не то, что я хотел тебе сказать. Темные глаза задумчиво скользнули по его лицу. Оба молчали, изучая друг друга в этой затянувшейся паузе. Ольгерд отвел взгляд первым. — То, что и с деньгами я тоже никто, я понял чуть позже. Никто без денег и никто с деньгами, — он рассмеялся, услышав в своем голосе нотки недолеченного безумия. — Многие скажут, что второе, конечно, приятнее. Я и сам так думал, а потом просто перестал видеть разницу. Тогда я решил, что от внутренней пустоты меня спасет слава… — Слава? — странная улыбка спряталась в еле обзначившейся ямочке у рта, затаилась в уголке приподнятой брови. — Слава никого не спасает, дружок. Ольгерд криво улыбнулся в ответ. Она все теснее соединяла их, сближала, оплетала отравленными нитями — кривая, болезненная искренность. — Да, теперь мне это известно. Слава недолговечна, а если и останется после тебя имя, то это будет пустой раскатистый звук: э-ге-гей, а сам-то ты где? Поэтому я стал мечтать о вечной жизни. Ну, если не вечной, то долгой — настолько, чтобы не пришлось постоянно думать о смерти... Только и это не сработало. Какая уж тут жизнь, когда внутри тебя с каждым днем растет пустота? А ведь это ее я боялся больше всего, от нее бежал. И прибежал… прямо к тебе. Понимаешь, о’Дим? Господин Зеркало промолчал. — Я так много думал о том, как хочу жить, что даже не заметил, как растаял. Так боялся нищеты и смерти, что обнищал и умер еще при жизни. С первым я справился самостоятельно, со вторым ты мне, признаюсь, немного помог, сделав своим должником. А ведь для того, чтобы всего этого избежать, только и надо было… Ольгерд сделал паузу. Оно шло к нему, это нелепое, неповоротливое озарение, в самый неудобный момент. Но разве так оно и не бывает всегда? Разве хоть что-то мало-мальски важное в нашей жизни происходит вовремя? — Что надо было, Ольгерд? Он вздрогнул, на миг забыв о своем слушателе. — А черт его знает. Может, все отпустить, чтобы освободились руки? Да, наверное, так. Сделать вдох, оглядеться… Но я упрямо держался сперва за эту изжеванную любовь, которую и любовью-то уже нельзя было назвать, потом за свое имя, за свою, черт бы ее побрал, гордость. Не отпускал, не понимая, что хватаюсь за куски мертвечины и что сам я в общем-то мертвец. А потом, когда нечаянно воскрес, просто не знал, что с собой делать. Петля показалась мне единственным логичным выходом. Только ты опять вмешался, и я до сих пор не знаю, благодарить или проклинать тебя за это вмешательство… Но самое смешное, что именно сейчас, потеряв все, что когда-то считал собой, я по-настоящему начал жить. И вот за это я тебе благодарен. Издалека доносилась назойливая мелодия, накладываясь на щебетание птиц. Была ли нужна ему эта спонтанная исповедь? Может, и нет. Может, он просто выставил себя дураком напоследок. Но все же в груди потеплело, как будто высказав эти простые истины, он совершил маленький акт самоисцеления. Словно пустота, о которой он говорил, наконец покинула его, и ржавый гвоздь вышел из сердца, пока он старательно открывал душу тому, кого так долго ненавидел. — Что, совсем ничего не скажешь? О’Дим молчал достаточно долго, чтобы он успел решить, что не услышит ответа. — К чему только не приходят люди в переломный момент, — негромко проговорил он. — Я мог бы рассказать тебе пару занятных историй на этот счет, но, боюсь, сейчас для них не время и не место. Впрочем, если все сложится удачно, уже сегодня ты вернешь себе то, что утратил. Тогда и поблагодаришь как следует. Ты ведь этого хотел? Теперь промолчал уже Ольгерд.