Девятигрошовая Баллада

При свете дня ущелье, давшее им этот краткий, тревожный ночлег, выглядело совсем иначе, чем вчера. Где-то за облаками, незримое солнце повернулось к полудню, и туман, окутывающий наспех расставленный лагерь, растаял. Скалы, как будто, опустились ниже, а небо, напротив, поднялось ввысь. Сир Виллем так и не ложился, да и утро провёл на ногах. Стеффону было стыдно, что он проспал полночи, в то время, как его рыцарь не смыкал глаз, хоть и понимал, что с него, оруженосца, спросу нет. Тех, кто уцелел во вчерашнем бою, или отделался лёгкими ранами, оставляли прикрывать отступление. Стеффон, Тайвин и Эйрис вызвались остаться прежде, чем сир Виллем отдал приказ вслух, но, по выражению его лица, было понятно, что другого от них троих он и не ждал. Как ни тревожился он за Стеффона и за принца, теперь выбирать не приходилось — на счету был каждый здоровый воин. — Будьте благоразумны, Ваше Высочество, — сказал он. — Постарайтесь хотя бы сегодня обойтись без неожиданных приключений. — Я буду благоразумен, сир Виллем, — ответил Эйрис. — Не сомневаюсь, мой принц, — взгляд сира Виллема яснее ясного говорил, что он не верит принцу ни на грош. Он повернулся к Тайвину: — За старшего останется сир Джонотор. Вы меня поняли? Они разбрелись, кто куда. Раненых было много, и часть вещей с обозных телег пришлось перегрузить на лошадей, отбитых у врага. Воины сворачивали шатры и седлали коней. Стеффон пошёл помогать сиру Виллему. — Долго ли нам ещё до моря, сир? — спросил Стеффон. Сир Виллем покачал головой. — Недолго, мой юный лорд, да вот только ходим мы всё медленнее и медленнее. Будем у моря к вечеру. Если повезёт, то утром нас смогут забрать корабли. «Если повезёт», повторил Стеффон про себя. Теперь уж разбойники точно не упустят случая расправиться с ними, зная, как мало их осталось. Увы, сделать это было проще, чем прежде. Вестероссцы рвались к морю из последних сил, а после вчерашнего отступать им стало и вовсе некуда. Впрочем, с каждым днём войны, Стеффон всё больше и больше убеждался в том, что ни один полководец не может предвидеть бестолковость врага, волю богов и собственную невезучесть. В этот день Эйрису исполнялось шестнадцать. По вестеросскому обычаю, полагалось подарить ему что-нибудь, но у друзей ничего с собой уже не осталось. У Стеффона была припасена к какому-нибудь особому случаю фляжка настоящего дорнийского вина, пусть не арборского, но вполне праздничного. Знай об этом любой воин постарше, такая заначка не протянула бы и полдня, поэтому Стеффон старательно её прятал. Копаясь в своих вещах, он наткнулся на трубку из оленьей кости, оправленной в серебро, в которой хранил письма для Кассаны. Эти письма он писал, в надежде передать в Королевскую Гавань, но случая всё не представлялось, и они копились, легкие, как высушенные цветы, и тяжкие, как слова, остающиеся невысказанными. Глядя на неё, Стеффон взгрустнул, и даже немного позавидовал Эйрису, которому тосковать было не по кому. Тяжко вздохнув, он вытащил драгоценную фляжку, замотанную в чьи-то подштанники из мирийского шёлка, расшитые не то дракончиками, не то львятами, и отправился на поиски принца. Не иначе, как по случаю именин наследника престола, небо перестало моросить, и в облаках даже появились голубые промоины. Отряд тронулся в путь. Впереди ехали старшие рыцари, за ними тянулись подводы с ранеными. Сир Барристан сновал вдоль колонны взад-вперёд, то подъезжая к сиру Виллему, едущему впереди, то возвращаясь. Он тоже был ранен, но виду не показывал, разве что стал двигаться немного скованно. Не дожидаясь, пока они скроются из глаз, Стеффон полез наверх, на скалистый уступ, где под большим можжевельником, устроился Эйрис. Поднявшись, Стеффон, с обрадованно забившимся сердцем увидел расстилающееся вдали море, серо-серебристое, словно крыло чайки. Казалось, что оно совсем рядом, подать рукой. Но потом он обернулся назад, на дорогу, вьющуюся среди скал. По этой дороге они пришли сюда, и по ней же идёт за ними неумолимый враг. Там, за самым последним, самым дальним её поворотом, ещё никого нет, но вся надежда, разбуженная в душе Стеффона видом моря, угасла. Отогнав мрачные мысли, он уселся рядом с принцем. — Каково это, стать совершеннолетним? Чувствуешь ли ты, как тяжкий груз ответственности лёг на твои плечи? Эйрис был чересчур задумчив для именинника. — Я мечтал поехать посмотреть Вольные Города, — отвечал он, помедлив. — Прикоснуться к чужим обычаям, мудрости и искусствам, увидеть берега, откуда вышли мои драконовластные предки… И вот оно, шестнадцатилетие, и где я нахожусь? — Ближе к Вольным городам, чем обычно, — Стеффон открыл фляжку. — Быть может, ты ещё въедешь в них во главе войска. Так что не вешай нос, кузен. Тайвин, стоя внизу, под скалой, сосредоточенно тёр скребницей своего Лютика. — Эй, Тайвин, твой конь за эту войну положил уже больше народу, чем ты сам! — крикнул ему Стеффон. — Если бы он ещё различал своих и чужих, цены бы ему не было. Иди к нам, не то мы выпьем всё без тебя. Тайвин сделал вид, что не слышит, и принц усмехнулся: — Ланнистер уже успел привязаться к своему людоеду. Впрочем, он не сознается в этом, даже под пытками. — С именинами, Ваше Высочество, — сказал Стеффон, протягивая Эйрису вино. — Долгих вам лет, здоровых родителей и верных друзей. — Спасибо, братец. Посматривай, не появятся ли паруса. Всё ждать будет радостнее. Пурпурные и фиолетовые валирийские глаза уступали по остроте глазам вестероссцев, но лучше различали цвета. Эйрис даже Глаз Дракона на ночном небе находил лишь в очень ясную погоду, впрочем, видеть дальше двух полётов стрелы ему было и не нужно — в корабельщики он не собирался, а стрелок из него так и так был отменный. Зато он с глумливой рожей мог рассуждать о пятидесяти оттенках серого. Тайвин, для виду, ещё немного повозившись со сбруей, поднялся к ним. — Не взыщите, Ваше Высочество, — сказал он, вручая Эйрису полотняный мешочек. — Больше мне вас порадовать нечем. В мешочке оказался сушёный чернослив, изюм и горстка мирийских орехов — последнее, что осталось у Тайвина, но Эйриса этот подарок растрогал до глубины души. — Если ты хотя бы на один день воздержишься от дерзостей и перестанешь обижаться по любому поводу, это будет лучшим подарком из тех, что я когда-либо мечтал, — отвечал он, обнимая Тайвина. — Выпей со мной, дружище. — С именинами, мой принц. Счастья вам и любви. — Я сейчас расплачусь, — хмыкнул Стеффон. — Иногда вы бываете такими милыми. — По-моему, я всегда очень мил, — отвечал принц небрежно. — А что бы вы, действительно, хотели в подарок, Ваша Милость? — спросил Стеффон, забирая у него фляжку. — Дракона, — Эйрис не задумался ни на мгновение. — Пусть даже небольшого — я ведь и сам не косая сажень в плечах. Главное, чтоб он смог меня унести. — Быть может, когда-нибудь дракон у тебя появится. Наш дед верил, что драконы ещё могут возродиться. — Да, верил, и мы все чудом остались живы… Если бы сестра не закатила мне тогда очередной скандал, мы бы с ней мирно под ручку пошли прямо во дворец, успев как раз к самому интересному. Стеффона в тот ужасный день в Летнем Замке не было, но от тех, кто уцелел, он знал кое-какие подробности. Эйрис тогда ввязался в очередную любовную историю, и именно это тогда и спасло и Эйриса, и Рейллу от безвременной гибели в огне. — Все беды — от пророчеств. Если бы не они, то не было бы трагедии Летнего Замка, а я не был бы обречён сношать родную сестру. — Эйрис подпёр голову кулаком. — У отца и деда пророчества в голове были разные, но до добра этого не довело никого. Я собираюсь стать королём лучше них, обоих вместе взятых, и надеюсь, что Рейгар будет лучше меня. — Его Величество, да упокоят боги его душу, был великим человеком, — сказал Тайвин. — Но если твой отец хочет своим подданным мирной и спокойной жизни, ему придётся отменить треть его указов. А если ты захочешь своим подданным богатства и процветания, то отменяй ещё одну треть. — Того, кто отменит его указы, любить в народе не будут. — Что-ж, тогда оставляй всё, как есть — коли тебе это важнее. Народная любовь столь же дешёвое, сколь и бессмысленное украшение для правителя. — Ну разумеется, — насмешливо воскликнул Эйрис. — Народная или не народная, ты на всех всегда кладёшь свой здоровенный хрен, а потом удивляешься, что никто, кроме меня, не в силах тебя терпеть. — Ваше Высочество, не в обиду вам — вас тоже терпеть довольно трудно. — Ты ухитрился разосраться с Бринденом Талли, единственный раз сходив с ним в атаку, как это вообще было возможно? — Более несправедливой чепухи я ещё не слыхал, — возмутился Тайвин. — Талли, конечно, начал ерепениться, как только меня увидел, но я, насколько помню, вёл себя учтиво, и предложил ему самому выбирать, с кем идти в бой, со мной, или отдельно. В первые дни войны, на Кровавом Камне, пока вестероссцев ещё не разметало по Ступеням, как осенние листья, сир Герольд отправил Тайвина и Бриндена, во главе дюжины солдат, освобождать переправу. Из того сражения оба вышли с серьёзными ранами, и сир Виллем был убеждён, что это оттого, что они петушились друг перед другом. Но, тем не менее, Тайвин и Бринден, рождённые в один год, похожие хитростью и упрямством, всегда относились друг к другу хоть и без приязни, но уважительно. — Он и пошёл с тобой, — возразил Эйрис. — Он сказал, что хочет посмотреть, правда ли ты так хорош в бою, как говорят. — Что-ж, мне кажется, я его не разочаровал, — буркнул Тайвин. — А этот парень со здоровенным валирийским мечом, из Простора, Тарли — или как его, которого ты собирался прилюдно подвергнуть унизительному надругательству?.. — Я всего лишь сказал ему, что если он ещё раз устроит нам утреннюю побудку своим охотничьим рожком, я засуну этот рожок ему в… Одним словом, по-человечески этот Тарли не понимает. Рендилл Тарли и впрямь вызывал у всех гнетущее чувство. Порой Стеффону казалось, что Рендилл получает удовольствие от войны, причём от войны, как таковой — не от блеска славы, не от возможности покрасоваться своей удалью и не от пьянящего чувства опасности, а от хождения строем, полковой кухни и благовидного повода не снимать доспеха недели напролёт. — А Хостер Талли? — А с Хостером я не ссорился. — А Люцерис Веларион? — А твой Веларион — набитый дурак. Он отчего-то вообразил, что дерётся лучше меня, хотя как ему пришло такое в голову — знает один Отец Небесный. — Сир Барристан говорил тебе, ты дерёшься, не как рыцарь, а как наёмник. Для тебя бой ремесло, а не искусство. — Какая разница? Пока я убиваю врагов, это не имеет значения. — Помазанный рыцарь, тем более, рыцарь короля, должен держаться соответствии со своим саном. Тайвин закатил глаза: — Я сам знаю, что я кому должен, а что не должен. Стеффон отвлёкся от разговоров друзей, стараясь думать про Кассану. Как-то она там, в далёкой Королевской Гавани, скучает ли по нему? Сейчас в Королевской Гавани была зима, но этого он не мог себе представить. Для него столица была городом лета и солнца, хотя повидав знойные дорнийские берега, Стеффон понял, что лето лету рознь, и в Королевских Землях солнце греет и светит совсем иначе. Глядя вдаль, он задумался. Ему вспомнился далёкий летний день в Королевской Гавани. Солнце, сияющее на шпилях башен, звон кузницы, собачий лай на псарне. Одёжки, одолженные Стеффоном у знакомого конюшонка, пахнут лошадью и душистым сеном, рукава коротковаты, но на улице он с лёгкостью сойдёт в них за сына какого-нибудь ремесленника или мелкого купца — так ему кажется. На мальчишек не смотрят, если они ведут себя прилично. Они хотят удрать в город и забраться в развалины Драконьего Логова, это затея Стеффона, он радостен и горд. Самое трудное — увести Эйриса из-под неусыпного надзора воспитателей и рыцарей. Велев конюшонку молчать и пообещав в награду лимонное пирожное, Стеффон бежит в условленное место, возле колодца, где его уже поджидает Тайвин. Он тоже где-то раздобыл простые потёртые штаны и рубашку из некрашеной шерсти, без львов и золотой вышивки, которые на его собственной одежде присутствуют в обязательном порядке и, порой, в самых неожиданных местах. Смерив Стеффона неодобрительным взглядом, Тайвин говорит: — Ты выглядишь, как лордский сынок, переодетый конюхом! Стеффон так и покатывается со смеху — от Тайвина это слышать особенно забавно: — А ты выглядишь, как маленький лорд! — Тайвин, со своими золотыми вихрами, даже в лохмотьях смотрелся бы потерявшимся королевичем. — Тебя надо побрить налысо. — Всегда об этом мечтал, — отвечает Тайвин сердито. — Когда вырасту большой, обязательно это сделаю, но сейчас у нас маловато времени. Глянь-ка вон туда, — Тайвин кивает в сторону ворот, Стеффон оборачивается, и Тайвин тут же даёт ему сильного тычка, одновременно ставит подножку. Стеффон, падая, обхватывает его обеими руками, и оба кувырком катятся на землю. Хорошенько повозившись и извалявшись в пыли с головы до ног, они расцепляются. Вид у обоих становится куда более уличный, теперь похоже, что они пробегали несколько дней в этой одежде. — Так-то лучше, — говорит Тайвин, спихивая с себя Стеффона. — Пойдём искать Эйриса. С ним все будет не так просто. Стражники не обращают на них никакого внимания, когда они проходят мимо. А вот гвардеец Десницы, который беседует у ворот с миловидной горничной Её Высочества, явно чует неладное, и провожает мальчишек подозрительным взглядом. Стеффон не находит ничего умнее, чем поздороваться с ним, и Тайвин быстро шмыгает за угол. — Если ты будешь здороваться со всеми знакомыми, то мы далеко не уйдём, — шипит он. — И постарайся не так нахально смотреть на того, с кем разговариваешь, простолюдины так не смотрят. В этот самый миг они оказываются близки к провалу, как никогда: прямо им навстречу выходит сир Герольд Хайтауэр. По счастью, он занят; склонив голову, с озабоченным лицом, слушает идущего рядом с ним посыльного. Стеффон и Тайвин успевают юркнуть в сторону, хотя Стеффону кажется, что он всё равно их замечает. Принца в условленном месте нет. Неужели этот дуралей опять влип в какую-то историю? Откуда-то сверху раздаётся тихий свист, они поднимают головы и видят Эйриса, высунувшегося из окна. — Почему ты ещё там? — спрашивает Тайвин недовольно. — Меня заперли! — отвечает принц. — Сейчас придёт мейстер и заставит меня учить реформы Джейхериса и Алисанны. — Ну, так беги, пока он не пришёл. Про реформы я тебе расскажу по дороге. — У меня под дверью стоит сир Харлан. Ему не велено меня выпускать. — Ты что, спятил? — Тайвин мгновенно выходит из себя, когда что-то начинает идти не так. — Мы же договаривались! Тебе обязательно было устраивать всё это сейчас? Не мог подождать, пока мы вернёмся? — Это всё Рейлла, это она наябедничала, что мы собираемся в город. — И что, ты собираешься весь день сидеть, как принцесска в башне? — Не ори на меня, — Эйрис высовывается из окна ещё сильнее. — Вылезай, — весело кричит Стеффон. — Ты сможешь сам дотянуться до карниза? — Спрашиваешь! Мы же уже сто раз так делали. Делали-то делали, но, когда кто-нибудь придерживает сверху, и говорит, куда тянуть ноги, вылезать на карниз куда проще. Впрочем, Эйриса это не смущает. Он исчезает на минуту, а потом высовывается вновь, смотрит по сторонам, и, перегнувшись, ловко вылезает из окна задом наперёд. Друзья снизу наблюдают, как он сползает с подоконника, нащупывает ногами карниз, и, встав на него, начинает обходить башню, легко касаясь руками шершавой каменной кладки. Идти недалеко, но если в этот миг его увидит кто-нибудь из взрослых, скандал будет страшный. Взрослым всегда чудится опасность в самых обыкновенных вещах. Пройдя по карнизу, принц перелезает на стену, отделяющий дворцовый сад от хозяйственного двора. По стене идти гораздо проще. Принц перескакивает с зубца на зубец, будто скачет по булыжной мостовой. Тайвин и Стеффон бросаются на хозяйственный двор, чтобы встретить его там. Они снова пробегают через ворота, и Стеффон снова здоровается с гвардейцем. По счастью, от бесед с горничной, он уже перешёл к поцелуям и не видит половины того, что происходит вокруг. Принц спускается со стены на крышу конюшни. С конюшни можно прыгать в любом месте, но Эйрис хочет прыгнуть в сено. — Не подходи к краю, — кричит Тайвин, но Эйрис, нарочно, чтобы подразнить друга, начинает идти вдоль самого водосточного жёлоба: — Нечего мной командовать, — отвечает он. — Я не командую, я тебе говорю, что ты сейчас сверзишься! Вон там черепица отваливается, — сам Тайвин не смотрит под ноги, спотыкается, и шлёпается в лужу. Эйрис сверху заливисто хохочет, наступает на расшатанную черепицу, черепица выскакивает, Эйрис падает, едет по крыше вниз. Доехав до края, он цепляется за водосточный желоб, но тот отрывается и вместе с принцем рушится вниз, прямо в большую бочку для дождевой воды. Стеффон и Тайвин опрометью кидаются к ней. Они подбегают, Эйрис выныривает на поверхность. — Ты цел? — спрашивает Тайвин с тревогой, но Стеффон видит, что с принцем всё в порядке. Физиономия у кузена такая смешная, что Стеффон не может удержаться от смеха. — У меня под рубашкой шевелится что-то холодное, — жалуется Эйрис. — Вылезай, — принц вынимает из-за пазухи лягушку, и Стеффон начинает хохотать уже в голос. Они сами запускали сюда головастиков; Эйрис шутил, что из них получатся заколдованные принцессы-лягушки для Тайвина и Стеффона, у которых ещё нет невест. Эйрис подтягивается, но Стеффон, расшалившись, спихивает его назад. — Я — Жрец Утонувшего Бога! — страшным голосом провозглашает он. Принц опять уходит под воду с головой, но сразу выныривает. Он снова пытается подтянуться к краю бочки, но ему так смешно, что не может вылезти, падает обратно, пытаясь утянуть за собой Стеффона. Тайвин их веселья не разделяет, и бегает вокруг бочки, как курица, высидевшая утёнка: — Вылезай, чтоб тебя! У нас вечером баня, ещё успеешь искупаться!.. Эйрис повисает на краю бочки, друзья хватают его под руки и выдёргивают, и, не удержавшись на ногах, падают навзничь. Принц оказывается сверху, он самый мокрый их всех троих, хоть и не такой грязный. В этот самый миг из дверей конюшни выходит королевский конюх. — Это что такое? — гневно спрашивает он, ловя Тайвина за шкирку. Тайвин выворачивается и рычит, с внезапной недетской свирепостью: — Не надо меня трогать! Конюх поспешно отдёргивает руку. Переведя взгляд на Эйриса, он, в изумлении восклицает: — Ваше Высочество?.. — Оно самое, — раздаётся голос короля. Король появляется откуда ни возьмись, как гром среди ясного неба. Он возвышается над мальчишками, сидя верхом на белом, как снег, жеребце. С плеч Его Величества ниспадает плащ чёрной парчи, на плечах удерживаемый застёжками в виде драконов из серебра и рубинов. Под плащом пурпурный камзол расшитый серебряной нитью. Стеффону и страшно, и смешно, и больше всего хочется провалиться сквозь землю. Не то, чтобы прямо в какое-нибудь первое или второе пекло, но хотя бы в один из потайных подземных ходов Мейгора. Кто знает, что сделает король, увидав своих внуков и воспитанника в столь неприглядном виде? На могучем вороном коне подъезжает сир Дункан. Он такой огромный, что заслоняет солнце. И Лорд-Командующий, и Его Величество, оба выглядят, словно ожившие во плоти герои песен и баллад. Впрочем, так оно и есть. Как ни странно, первым в себя приходит Эйрис. Оглушённый падением, купанием и ещё одним падением, принц вскакивает на ноги, и, встав перед дедом, звонко говорит: — Ваше Величество! Прошу вас, спрячьте меня от мейстера! Вместо того, чтоб оправдываться хитрец просит защиты, чем сразу склоняет Его Величество на свою сторону. — Вы прятались от мейстера в бочке? — король говорит строго, но глаза его смеются. — Нет, я туда упал, — Эйрис прикусывает язык, но уже поздно. Король поднимает глаза на крышу, затем на стену внутреннего двора, на высящуюся за стеной башню замка. — Неплохо, — говорит он. — Я в детстве не пользовался этим путём. Впрочем, я жил в других комнатах. Они с сиром Дунканом спешиваются, конюхи уводят лошадей. — Вид у вас такой, будто вы хотите куда-то сбежать, — замечает сир Дункан. Их с дедом провести не так просто. — Так и есть, — честно признаётся Эйрис. — Мы хотели пойти на развалины Драконьего Логова, и переоделись, чтобы стражники нас не узнали. — Король снова хмурится и Эйрис поспешно добавляет: — Ваше Величество, мои друзья не виноваты, они благородно помогли мне бежать, но их двоих никто не наказывал, и никаких запретов они не нарушали. — Ваше Величество, это из-за меня, — говорит Тайвин. — Если бы не я, Его Высочество не ослушался бы мейстера. Стеффон решает не оставаться в долгу: — Ваше Величество, затея была моя, это я подговорил своих друзей пойти в город без позволения!.. — И как бы вы объясняли своё поведение вашим родителям? — спрашивает король. По нему уже непонятно, сердится он или нет. Непонятно это и по выражению лица сира Дункана. — Ваше Величество, я знаю, как уладить дело, — отвечает Эйрис. — Но я прошу об одном — спрячьте меня от мейстера, прошу вас! Иначе он заставит меня читать про реформы Джейхериса. — Про реформы Джейхериса должен знать каждый король, — говорит Его Величество. — Поэтому вам, как наследнику престола, всё-таки придётся выучить это. Я готов почитать о них с вами, без мейстера. Но прежде вас необходимо переодеть. Лицо принца озаряется счастливой улыбкой. Он с благодарностью бросается к деду, и тот укрывает мокрого Эйриса своим плащом, а Стеффона берёт за руку. — Что мне делать с моими внуками, сир Дункан? — спрашивает он с деланной суровостью. — Вы в их годы были не менее шустры, мой король, — отвечает Лорд-Командующий, и ласково треплет Тайвина по золотой макушке. Вот другие воспоминания. Они уже не дети, они оруженосцы. Сияет праздничный зал, играет музыка. Стеффон никак не может собраться с духом, чтобы пригласить Кассану, и она уже третий танец танцует с Веларионом. К Стеффону подлетает Эйрис. Сегодня он сменил свои излюбленные серебро, аметисты и белую парчу на тёмно-вишнёвый бархат с золотым шитьём и застёжками из рубинов. Это сразу делает заметнее золотистые пряди у него в волосах, а глаза из тёмно-фиолетовых становятся пурпурными. Принц хватает со стола кубок с вином, и хлопает Стеффона по плечу: — Что не танцуешь, кузен? Плохому танцору яйца мешают? Ничего, плохой танцор — хороший отец. Он осушает кубок до дна, и бросается в танец, вновь подхватывая Джоанну Ланнистер. Джоанна затмевает собой всех, другой такой красавицы не найти — ни в этом зале, ни во всём Вестеросе, и Эйрис весь вечер не отходит от неё ни на шаг. Рейлла танцует с Тайвином, лицо у неё каменное. Тайвин, как может, пытается её отвлечь, но видно, получается плохо. Кассана освобождается, и Стеффон, быстро оттерев Велариона в сторону, протягивает ей руку. Вблизи Стеффон видит, что она ещё прекраснее, чем издалека. Она в зелёном шёлковом платье, в волосах у неё венец, усыпанный мелкими изумрудами, на груди ожерелье из крохотных изумрудных черепашек, но всё это великолепие меркнет, когда она поднимает на Стеффона глаза — под этим взглядом сердце в груди у Стеффона на миг останавливается. — Вы научите меня танцевать? — спрашивает он как можно простодушнее. — Вы и так умеете, я уверена, — отвечает Кассана с милой улыбкой, но руку принимает. — Вовсе нет, — ещё более простодушно говорит Стеффон и Кассана смеётся: — Что ж, пойдёмте, — и мягко увлекает его в танец. Кассана смотрит на него снизу вверх, и свечи в светильников отражаются в её тёмных глазах, вспыхивают в драгоценных камнях её ожерелья и диадемы. Боги, как она прекрасна! Они говорят друг другу всякую забавную чепуху и смеются. Стеффон говорит что-то и тут же забывает, мысли в голове у него порхают, как бабочки. Однако Кассана, в отличие от него, успевает глядеть по сторонам. На глаза ей попадается принцесса, и Кассана хмурится. Принц уже хорошо выпил, и все прекрасно знают, чем заканчиваются балы, где Эйрис не отцепляется от одной выбранной им дамы. Это значит, что сегодня ночью в супружескую спальню он не придёт. Не то, чтобы Рейлла сильно от этого печалилась, но, от вида супруга, нескромно обнимающего её фрейлину, в глазах у неё стоят злые слёзы. Стеффон уже устал её жалеть, но Кассана ходит у кузины во фрейлинах совсем недавно. Эйрис склоняется к уху Джоанны, рассказывая ей что-то смешное, Джоанна хохочет, её золотые кудри рассыпаются по плечам. Рейлла наконец не выдерживает, и выдернув руку у Тайвина, бросается прочь из зала. — Давайте передохнём, — просит Кассана, и они со Стеффоном, покинув водоворот танцующих, выходят в коридор. Они идут по коридору до лестницы, поднимаются по ней на крытую галерею. Внизу шумит ночной сад, стрекочут цикады. — Бедная принцесса, — говорит Кассана. Стеффон не знает, что ответить, и потому молчит. Эйрис всегда влюбляется глубоко и искренне, хоть и ненадолго. Конечно, чтобы повестись на его чары, нужно совсем перестать пользоваться головой, однако, чтобы не поддаться им вовсе — нужно не иметь сердца. Шаги. По галерее кто-то идёт, шурша и позвякивая. Кассана и Стеффон стоят неподвижно, и, не замечая их, мимо, со степенным достоинством, проходит красавец-мейстер Пицель, бережно неся перед собой большие свитки чистого пергамента. Кассана провожает его взглядом, и вдруг, встрепенувшись, восклицает шёпотом: — Я придумала кое-что! Пойдёмте со мной, — она дёргает Стеффона за руку, не дожидаясь ответа, и Стеффон послушно идёт за ней. Что она затеяла? Кассана догоняет мейстера у входа в его комнаты. Пока Пицель отвязывает от пояса тяжёлую связку ключей и возится с замком, она бросается к нему: — Мейстер, как хорошо, что я вас встретила! От неожиданности Пицель подскакивает, но, разглядев в полумраке очаровательное личико Кассаны, мгновенно расплывается в улыбке. — Боги, как вы напугали меня, дитя моё! Стеффон не любит Пицеля. Мейстер мейстером, но, по слухам, он не дурак лазить под юбки молодым девицам, и то, как он глядит на Кассану, ему не нравится. — Подождите меня тут, — кротко просит Кассана Стеффона, трогая его за рукав. — Я ненадолго. Они с Пицелем закрывают дверь, и Стеффон сам не сразу понимает, что затаил дыхание, весь превращаясь в слух, болезненно-напряжённый, тревожный. Из-за толстой дубовой двери слышатся голоса, нежный, мелодичный Кассаны и глубокий, завораживающий голос мейстера. Стеффону кажется, что проходит не меньше получаса, хотя Кассана выпархивает всего через минуту. Она тянет Стеффона прочь, и, только сбежав по лестнице и скользнув за угол, останавливается и показывает Стеффону пузырёк на ладони. — Что это? — Стеффон недоумевает. — Средство для подкрашивания бровей, его делают из дорнийской ослиной травки, слыхали о такой? Если его выпить, оно вызывает икоту. Нам надо подсыпать его Эйрису. Стеффон не сразу понимает, что она имеет в виду, а когда понимает, то не верит своим ушам: — Боги, как вы можете! — Я и могу и не такое, — многообещающе-угрожающе отвечает Кассана и направляется в пиршественную залу. Пока Эйрис танцует, они подходят к столам, Стеффон загораживает Кассану от случайных взглядов, а она, тем временем, высыпает весь пузырёк в кубок принца. Едва она это делает, как, словно по чудесному мановению, подбегают Джоанна и Эйрис. Разрумяненные, со сверкающими глазами, они так красивы и счастливы, что Стеффону даже было бы немного жаль их, если бы он не помнил про кузину. Твёрдой рукой он протягивает Эйрису кубок, принц выпивает его до дна и вновь бросается в танец, увлекая за собой Джоанну. Стеффон с Кассаной переглядываются и пускаются следом. — Откуда в такой очаровательной головке столько коварства? — спрашивает Стеффон. — Давайте считать это военной хитростью? — отвечает Кассана. — Я всего лишь служу своей госпоже. Семеро, Кассана — самая замечательная девушка из всех, что встречал Стеффон. Маленькая фрейлина с сердцем благородного рыцаря. Пусть даже так, она единственная девушка из свиты Рейллы, которая держится с таким достоинством и отстаивает честь своей принцессы, не только словом, но и делом. Принц вскоре выходит из круга, и отходит в сторону, прижимая кружевную перчатку к лицу. Он стоит у подоконника, спиной к танцующим, Джоанна обеспокоенно подносит ему воды, Эйрис мотает головой. Наконец, не выдерживает Тайвин, который, последнюю четверть часа, мрачно наблюдает за ними, подпирая колонну. Он подходит к ним, резко говорит что-то сестрице, та, обиженная, уходит, вздёрнув нос. Тайвин берёт принца за локоть и выводит прочь из зала. — Боюсь, Тайвину всю ночь придётся отпаивать Его Высочество родниковой водицей, — говорит Стеффон. Его так и подмывает догнать друзей и признаться, он представляет, как будет вопить Эйрис, и как будет злорадствовать Тайвин, и это кажется ему таким смешным, что он не чувствует ни толики стыда, но решает отложить всё удовольствие до утра. — Его Высочество предпочитает проводить ночи с Ланнистерами, — беззаботно отвечает Кассана. — Так что ему грех жаловаться. Они ещё не знают, что переборщили с порошком, и бедняга Эйрис будет икать без остановки ещё два дня, и к концу второго будет умолять друзей подарить ему смерть, потому что иначе он спятит. Одни сцены прошлого сменялись другими, и Стеффон потерял счёт времени. Неяркое солнце, проглядывающее из-за облаков, набрало силу, а тучи ушли на юг, открыв безбрежную небесную синеву. Пригревшись на камне, Стеффон, расслабленный вином и светлыми воспоминаниями, успел вздремнуть. Долго или нет — он и сам не знал. Судя по солнцу, они сидели уже не меньше двух часов. Эйрис с Тайвином уже перешли к обсуждению перевода одной валирийской поэмы, сделанного в прошлом веке каким-то безымянным ценителем, и оттого приписываемого самым разным выдающимся людям того времени, начиная от тогдашних великих придворных стихотворцев и мейстеров, и заканчивая самим Грибком. Стеффон не уставал удивляться способности своих друзей болтать на самые разнообразные темы. Ему было весело с ними, но столько трепать языком, как эти двое, он не умел никогда. — Этот перевод сделан таким же полудиким андалом, как ты, поэтому-то он тебе и нравится. В валирийском в два раза больше слов, при переводе половина смысла теряется. — Глупости, слов у нас меньше, но зато каждое слово имеет больше значений. Смысл никуда не теряется, даже наоборот. А по-валирийски эту тягомотину и читать-то невозможно. — Выучи буквы, всё сразу начнёт получаться… Стеффон лениво поглядел вдаль, на море и вдруг встрепенулся: из-за зубчатого края береговых скал показался парус. — Корабль! — воскликнул он. Тайвин и Эйрис разом повернули головы. Корабль медленно разворачивался, входя в бухту, показав на парусе вздыбившуюся львицу. У Тайвина на мгновение сделалось такое лицо, что на него стало жалко смотреть, но он тут же взял себя в руки. Эйрис открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот самый миг снизу свистнул дозорный. Все трое, не сговариваясь, оглянулись назад, в ущелье. — Кажется, к нам опять тирошийские гости, — сказал Стеффон. Далеко-далеко, на дороге, появились фигурки воинов. На солнце поблёскивали острия пик и навершия шлемов. Отсюда они казались армией крохотных рыжих муравьёв. — Дорнийцы говорят, «незваный гость хуже Таргариена», — отвечал принц, вставая. Проверив, хорошо ли вынимается меч из ножен, он хлопнул по рукояти. — Что же, надо их встречать, готовить бранный пир. — Будь осторожнее, кузен, — улыбнулся Стеффон. — Нас ждёт ещё не одно сражение, но всё-таки хотелось бы вернуть тебя домой, жене и сыну. — Для начала вернуть бы тебя сиру Виллему, — сказал Тайвин. — Если с тобой что случится, он с меня шкуру спустит. — Сир Виллем не какой-нибудь полоумный северянин, чтобы заниматься такими вещами, — отвечал принц, и легко зашагал вниз. *** Стеффон выбил у противника меч, и тот немедленно, возопив что-то по-тирошийски, рухнул перед ним на колени, умоляюще протягивая руки. Обычно поверженные противники так не делали, и, от неожиданности Стеффон сделал шаг назад. Разбойник мгновенно, со стремительностью гадюки, бросился к своему мечу, лежащему в траве, но Стеффон оказался проворнее и успел наступить на клинок ногой. Тирошиец снова завыл, моля о пощаде, лопоча что-то по-своему, ощупывая Стеффона злыми и внимательными глазами. Стеффон опустил меч, тяжело дыша. Враг молил, а глаза его были полны холодного, цепкого ожидания. Он ждал, когда Стеффон допустит ошибку. Стеффон прекрасно это понимал. Он видел все мысли тирошийца, как на ладони. Опытный боец, перед ним пятнадцатилетний мальчишка, не рыцарь даже, оруженосец. Который не сможет добить поверженного врага, кишка тонка, не тому учат благородных вестеросских воинов… Стеффон злился на себя, понимая, что так оно и есть. Невозможно нанести удар врагу, ползающему перед тобой на коленях, даже с такими безжалостным, змеиным взглядом!.. Сзади тихо подошёл Тайвин. — Ты ещё долго собираешься тут торчать? — Нет, — отвечал Стеффон не сводя глаз с тирошийца. — Это твой новый приятель? — спросил Тайвин насмешливо. — Отойди-ка. Стеффон убрал ногу с меча, и Тайвин кивком головы приказал тирошийцу отдать ему своё оружие. Тирошиец понял, что миг упущен, лицо его исказилось от злости. Бормоча что-то, он протянул Тайвину свой меч рукоятью вперёд. Тайвин взял его и одним коротким ударом всадил клинок тирошийцу между ошейным краем кольчуги и воротом поддоспешника. Тирошиец повалился, заливаясь кровью, прямо к ногам Стеффона. — Он же сдался! — воскликнул Стеффон. — Он был тебе нужен? — Стеффон промолчал. — Я не собираюсь отправляться неизвестно куда на ночь глядя в обществе этого разбойника. Стеффона замутило. Тут Тайвин был, как всегда прав. Стиснув зубы, он вложил свой меч в ножны. — Пойдём, — сказал Тайвин, слегка встряхнув Стеффона за плечо. — Не стоит заставлять сира Виллема нас ждать. Снизу вновь запел рожок: сир Джонотор велел трубить отступление. Стало быть, раненых начали грузить на корабль. Тайвин вскочил на коня. Стеффон поставил ногу в стремя, и тоже тяжело взгромоздился в седло, с трудом сдерживая тошноту и богохульные мысли. Бой был таким долгим, таким изнурительно тяжёлым, что тело казалось Стеффону деревянным. Весь бесконечный сегодняшний день, разбойники то теснили вестероссцев, неумолимо и безжалостно, шаг за шагом, то вдруг останавливались, и тогда воины короля наваливались, заставляя их пятиться. Это длилось бесконечно, и когда Стеффон увидал скачущего к ним гонца от сира Виллема, он не поверил своим глазам. Уже сгущались сумерки, и Стеффону даже подумалось, что это морок, навеянный усталостью и здешним колдовским туманом. Кони шли быстро, но осторожно — дорога была каменистой, неровной, изрытой руслами пересохших ручьёв и изрезанной трещинами. Они спускались к морю, вниз и вниз по ущелью. Сколько прошло времени, час? Полчаса? Стеффон не знал. Эйрис ехал от него по правую руку, насвистывая под нос. «Какие наши годы — такие наши песни» — вспомнились Стеффону слова. «А все, что с нами было, забудется легко». Принц к концу сражения так разошёлся, что уходил с поля боя одним из последних. То ли Эйрис и впрямь так не хотел на корабль, что оттягивал неизбежное, то ли вновь на него накатил праведная таргариенская ярость наследного принца, защищающего свой законный престол от посягательств Блэкфайров — сиру Джонотору пришлось уводить его чуть ли не силой. — Всегда было интересно — почему ты не любишь море? — устало спросил Стеффон. — Плавать ты умеешь не хуже меня. Воды не боишься. Тебя, насколько я помню, даже не укачивает. Эйриса морская болезнь никогда не брала. Когда они переправлялись с Руки Дорна, шторм разыгрался такой, что слёг даже Стеффон, но принцу всё было нипочём. Он расхаживал по палубе, которая то взмывала вверх, то начинала с тошнотворной бесконечностью падать в бездну, и подшучивал над друзьями. Верно, сказывалась кровь драконьих всадников. Стеффон и представить не мог, как, должно быть, укачивает на драконе во время воздушного боя. — Да я и сам не знаю. — Принц вздохнул и тихонько пропел, обернувшись к нему: — А все, что с нами будет, начертано на перстне, а перстень брошен в море, а море велико. Сумерки сгущались, и запах моря становился всё отчётливее. На скалах по обеим сторонам не было видно уже ни деревца, ни кустика, один голый камень, обветренный, выглаженный бурями и штормами. Цокот копыт по булыжникам вдруг оборвался, и кони тихо, почти бесшумно, пошли по мягкому песку. Ещё немного, и, наконец, последние прибрежные скалы остались позади. Впереди открылось море. Сюда они шли два месяца, с боями, победами, поражениями и потерями и вот оно — долгожданное, спасительное и такое переменчивое. На берегу бухты, раскинувшейся перед ними, толпились люди, фыркали кони. Корабль встал в трёх сотнях саженей от берега, где во время отлива обнажалась скалистая отмель. Кони доплыли бы туда без труда, с корабля уже спустили мостки, чтобы перегнать лошадей на палубу. Сир Виллем командовал погрузкой раненых и оружия на лодки. Друзья, спешившись, стали снимать оружие и доспехи, и складывать их на песке. Стеффону было немного не по себе делать это сейчас — с берега уже вновь доносился шум битвы, где сир Барристан во главе горстки храбрецов сдерживал наступающих мятежников. Однако же, лезть во всём этом в воду было ещё глупее. — Сейчас они вернутся, и сметут нас в море, — ворчал Рикард Блэкмор, вылезая из кольчуги. — Надо поторапливаться. — Мы им покажем! — снова воспрянул притихший было Эйрис. — Позвольте, сир Виллем, я покажу этим проклятым мятежникам! — Что вы собираетесь им показывать, Ваше Высочество, — спросил сир Виллем. — Мы отступаем, извольте отправляться на корабль. Стеффон понял, что ещё немного, и Сир Виллем прикажет поставить принцу клистир из настойки валерьянового корня, а потом взвалит на плечо и отнесёт в лодку. — Пойдём, Эйрис, — сказал он, и, как ни странно, кузен не стал противиться. Подошедшая лодка села на песок, и гребцы выскочили из неё. По колено в воде, они подтащили её поближе. Один из гребцов, высокий рыжий парень, сделал знак Стеффону: — Несите раненых сюда. Много их у вас? Мягкий, напевный выговор сразу выдавал в нём сына Запада. — Человек тридцать, — отвечал Стеффон. — Или двадцать пять. С берега, тем временем, спускались остальные. Тайвин нёс на руках раненого Яна Гиллана. Сир Ян был в сознании, но сам идти уже не мог. Увидав их, рыжий воскликнул: — Тайвин, иные меня подери! И здесь Ланнистеры, никуда от вас не деться. — Тион? Вот уж никогда не думал, что буду рад тебя видеть! Вдвоём они, как могли, бережно, переложили Гиллана в лодку, потом ещё четверых раненых рыцарей. Стеффон таскал оружие и доспехи. Эйрис, скрестив руки на груди, стоял возле лодки, глядя в закатную даль. — Стало быть, за островом, нас ждут корабли моего отца? — спросил Тайвин. — Скорее уж корабли моего дяди, — с дерзкой улыбкой отвечал Тион. — Да, королевский флот стоит южнее, а здесь — два ланниспортских корабля, два фармановских и один железянский. Остальные наши на подходе. — А Киван тут? — Спросил Тайвин, пропустив насмешку мимо ушей. — Киван с лордом Роджером. Но тут есть Дамон и Тигетт. Не сомневаюсь, им будет приятно видеть твою наглую рожу. Тайвин снял пояс с мечом и подал его Тиону, чтобы тот положил его в лодку. Тион присвистнул, взглянув на эфес: — Неплохо! Меч самого лорда Тибольта! И как, получается с ним обращаться? — Можем проверить, — сказал Тайвин, недобро сверкнув глазами. Тион рассмеялся. — А не боишься? Вспомни наши тренировки — сколько раз я тебя загонял в угол? — Не больше, чем я тебя, — отвечал Тайвин. — Пойдём, — Стеффон начал беспокоиться, что эти два льва сцепятся прямо сейчас. Сир Виллем смерил их всех мрачным взглядом и пошевелил усами. — Мелковат нынче боец пошёл, — сказал он с досадой. — Давайте сюда ещё пятерых раненых полезайте к ним и старайтесь не мешать. Полезайте в лодку, Ваше Высочество. — Нет, сир, я поплыву так, с друзьями, — неожиданно отвечал Эйрис. Сир Виллем махнул рукой: — Как знаете, мой принц. Волны тихо шипели, набегая на песок. Лошади, храпя и фыркая, мотали мордами. Распределив остальных раненых и гребцов по лодкам, и тех, кто будет добираться вплавь вместе с лошадьми, сир Виллем завёл своего Тюльпана в воду по брюхо, влез в лодку и скомандовал грести. Накатила волна, лодка вздыбилась, конь отпрянул назад, но рыцарь крепко держал его под уздцы, не переставая ровным голосом успокаивать. Гребцы налегли на вёсла, и Тюльпан сделал несколько шагов следом за лодкой. Следующая волна ударила уже не так сильно, конь вскинул морду и тихо заржал. Ещё гребок, ещё, и вот он уже послушно идёт за лодкой, а сир Виллем, полулёжа на корме, держит поводья. Глубина тут была по пояс человеку, по грудь лошади. Следом за Тюльпаном в воду пошёл Колокольчик сира Джонотора, Одуванчик сира Рикарда, Ирис Яна Гиллана. — На всякий случай, все прощайте, но если выплывем, то выпьем, — пропел Эйрис, трагически воздевая руку к небу, и ступил в скользнувшую под ноги волну. Стеффон дёрнул своего коня под уздцы и зашагал вперёд. Небо на западе всё еще горело золотым и розовым, но над головой уже мерцали звёзды. Идти становилось всё труднее, сапоги вязли в песке, а вода поднималась всё выше и выше. Наконец, конь поплыл. Стеффон сделал ещё с десяток шагов, прежде чем и у него дно ушло из-под ног. Ухватившись за седло, он обернулся. Лодка, в которой сидели сир Виллем и сир Джонотор, тихо всплёскивала вёслами где-то слева, справа темнели головы плывущего Лютика, и Тайвина, придерживающегося за конскую гриву. Стеффон оглянулся и увидал, что берег, оставшийся позади, опустел. Хвала богам, даже сир Барристан, как видно, успел запрыгнуть в последнюю лодку. В воде тело коня казалось гораздо теплее, чем на суше. Торжественное ночное небо горело над головой, как гигантская чаша, полная алмазов. Стеффон перевернулся на спину, чтобы смотреть в него. — Что это за рыжий-бесстыжий? — поинтересовался он у Тайвина. — Твой родственник? — Тион Тарбек. — отвечал Тайвин неодобрительно. — Можно сказать, что и родственник… — Я гляжу, вы друг друга любите. — Он подкатывал к моей сестрице, — мрачно отвечал Тайвин. — Так она же вроде замужем? — Удивился Стеффон. — К другой, к двоюродной… — Тайвин осёкся. — Впрочем, это неинтересно. — Ах, тут везде плавает какая-то гадость, — подал голос Эйрис откуда-то из звёздной темноты. — Это медузы, кузен, — ответил Стеффон. — Гляди, они светятся. — Не хочу я на них смотреть, — Эйрис взобрался на конскую спину, — Я хочу выбраться отсюда, и как можно скорее. Ещё потонуть не хватало. — Уж я-то тонуть точно не собираюсь, — фыркнул Стеффон. И добавил пренебрежительно: — Более нелепой смерти и вообразить нельзя. — Ещё как можно, — отвечал Тайвин. — Уж ты мне поверь. — Можно или нет, но я собираюсь окончить жизнь, достойно моих предков, — сказал Эйрис, — ослепительное зрелище, погребальный костёр до небес… Ну, в крайнем случае согласен на благородную смерть от меча. «Пламя и кровь», как полагается дракону!.. — Вам бы больше подошло «слабоумие и отвага», Ваше Высочество, — заметил Тайвин. — Друг мой, — принц вздохнул. — Попомни мои слова — ты плохо кончишь, если не научишься следить за своим языком, разговаривая с Таргариеном… Стеффон снова устремил взгляд в ночное небо. «Едва ли выпросишь у неба чего не выпросил у моря», подумалось ему почему-то. И в этот самый миг он всей душой, и всем сердцем почувствовал, что это действительно так.