I know I'll never feel the same I know I may never accept the change, but I want… happiness… IAMX Wake up and face me, don't play dead cause maybe Someday I will walk away and say, "You fucking disappoint me" Maybe you're better off this way. A Perfect Circle
Холодно. Страшно вдыхать этот воздух, словно его лед может поцарапать легкие. Тени ненавязчиво бродят по потолку, доказывая, что мир не нажат на паузу, а продолжает стекать раздражающе густыми каплями времени. Неплохо бы утонуть в них. Падаю лицом в одеяло, сладковатый запах стал ближе: какие-то зелья Анны. Но как только образ светловолосой девочки мелькнул в мыслях, его сразу же захотелось отогнать, как второстепенное и неуместное. Как и воспоминания о предыдущих часах. Или минутах… Днях? Не суть. Они потерялись где-то между сейчас и первым вдохом. Звуки и картинки памяти беспорядочно валяются в голове, образуя груду бесполезного хлама: агонии догорающего дня, неразборчивые крики знакомых лиц, что-то про Скипетр и огнестрельное ранение, перекрикивающие все споры о том, кто будет убивать меня первым… Затем помутнение. Не от удара, нет. Ведь я не мог ранить его из пистолета – последний факт, который еще успел проскочить в мое утихающее, будто погружающееся под воду сознание. Окровавленная белая толстовка под рукой, подбородком уткнулся в проклятые наушники: не знаю, каким чертом мне угораздило упасть именно тут, но я почему-то дьявольски был рад этому. Потом чужие руки, отрывающие меня от моего драгоценного проклятия. Другие руки, потащившие его вперед. Фон из криков и гула мотора заложил уши, но я слышал лишь тишину – и от этого было жутко. Потому что привык к шуму. Не к такому, ведь мой шум может быть только одного вида. Но он молчит. Я умер? Не отказался бы… Но увы. Был только сон или маленькая вечность драгоценного забытья – и желанного, и пугающего одновременно. Затем незаметно картинки вернулись ко мне, но я уже не реагировал на них. Только лаконичный кивок в ответ на вопрос бармена «Живой?». А живой ли? Но хватит. Этот калейдоскоп изрядно вымотал мои мысли, я устал. Теперь коротаю мертвое время ночи в печально знакомой комнате, подумывая о том, не перепутал ли мой организм звук с кислородом. Ибо я задыхаюсь от этой тишины. Лишь судорожно ловлю те редкие моменты, когда движущиеся тени на мгновение уступят место блику из окна, дабы еще раз увидеть твой профиль в нескольких метрах. Но ему не хватает привычной динамичности. Она ведь бьет через край, даже когда ты спишь: я помню, как когда-то следил за ней в часы бессонницы – часы из того забытого отрезка времени, когда само время еще существовало. Тогда это был просто бесполезный набор секунд, но сейчас я бы отдал всю свою оставшуюся жизнь, чтобы вернуть его. Но теперь твое лицо неподвижно. Это значит, что времени больше нет, ведь так? Но нет. Время дожило до рассвета. Который подарил мне на одну вечность больше, убрав лимит бликов, позволяющих рассмотреть тебя. Я бы сказал ему за это спасибо, если бы не забыл, как звучат слова. Но мне слишком тихо. Попытка приподняться, дабы изменить хоть угол наблюдения – единственного моего занятия, столкнулась с резким давлением в висках, отчего в глазах потемнело. Снова ночь? Так быстро… Жизнь возвратилась вместе с ядреным запахом смеси ароматных трав и сигаретного дыма. – Лучше лишний раз не двигайся, Фушими-кун. Ты еще слаб, – сказал человек со знакомым лицом, один из тех осколков прошлого, надавившего на мою память. – Анна-чан, принеси, пожалуйста, еще один плед. Девочка-кукла со стеклянными глазами послушно покинула комнату и вернулась с теплым одеялом в руках, которое легло на меня третьим слоем. – Ты извини, – продолжал все тот же человек. – Восстановление Яты-чан требует огромного количества энергии, поэтому его тело поглощает все тепло вокруг. За ночь тут все инеем покрылось, мы и не знали. Хотя мне стоило предусмотреть это. – Что с ним? – бесцветно спросил я, не узнавая собственного голоса. – Он мертв, – без лишних слов констатировал бармен, пытаясь зажечь сигарету, но пламя не слушалось его и гасло. – Пуля в сердце, диагноз немудрен. То, что собирает тепло, – это притяжение красного пламени, которое мы вернули и себе, и ему. Да, Микото сумел запечатать свою силу, но сейчас не об этом… Так вот, Ята-чан фактически мертв. В его теле сейчас только накапливающаяся сила, которая, возможно, вернет его к жизни. – А если нет? – Тогда она сама овладеет им. – Что тогда? – спросил, и так зная ответ. – Сила станет неконтролируема, – тон казался настолько простым и будничным, будто речь шла об очередной партии ликера для его бара. – Нам придется ее остановить. – И как же вы это сделаете? – мне, признаться, стало даже немного смешно. – Без понятия. Кто бы сомневался. Глупо же. Им было проще похоронить его и не морочиться с возвращением силы. Ведь даже мне ясно, что шансы ничтожны. Кусанаги как никто должен был это понимать. Но… это же Хомра. Безрассудство – их образ жизни, а как же. – Тебе бы лучше переехать в другую комнату. Заледенеешь тут. – Я останусь. Ведь мысль о необходимости выбраться отсюда и видеться с прочими хомровцами настолько противна, что лучше уж мерзнуть и отлеживаться тут на правах коматозника. О возвращении в Скипетр не может быть и речи, по крайней мере пока не пойму, что к чему. Но плевать… Пусть мир катится к чертям, главное, чтобы подальше отсюда. Я не стану сейчас ни расспрашивать о возвращенной силе, ни рассказывать о собственных проблемах. Хозяин бара и клана тоже пока удерживается от вопросов, которых наверняка накопилось достаточно, за что я ему премного благодарен. В любом случае мне просто слишком утомительно думать о чем-то, выходящем за пределы этой комнаты. Не сейчас. Пусть мой мозг давится скудной информацией о не сильно радужной судьбе Мисаки, но забивать его еще и сине-красными событиями – это уже предел, пусть извиняет. – Хорошо, – произнес Кусанаги после недлительной паузы, во время которой что-то тщательно обдумывал. – Если понадобимся, звони, – положил телефон на тумбу рядом с диваном. – Пока поставим обогреватель. Через полчаса появился Камамото, притащил и подключил обогреватель. Со мной даже не пытался заговаривать. Возможно, потому что я повернулся к стенке и притворился спящим таким крепким сном, который даже его неуклюжий грохот не в силах прервать. Особого потепления не почувствовал, но, по крайней мере, не замерзал еще больше. Видимо, все тепло отбирал Мисаки, точнее его ненасытная сила. Вот мне зачем-то и привили надежду – поверх боли. Я ведь уже принял его смерть, но… нет же, эти сумасбродные еще пытаются его вернуть. Не сдаются. А если и сдадутся, поубиваю их сам. Будь это хоть последним, что я сделаю. Вот не знаю, что будет, если не сработает. Даже не хочу представлять. Не потому что боюсь, нет. Просто это одна из тех утомительных мыслей, которые уже не способен переваривать мой обмороженный больной мозг. Думаю, мне все равно. Или, по крайней мере, хочется так думать. Ибо я не знаю, что будет со мной, окажись это не так. Не хочу знать. Проще абстрагироваться и банально уснуть. Снов не было, так что я полностью наслаждаюсь своей временной отключкой. Скоротать бы так несколько дней, пока рассудок и силы не вернутся ко мне, а потом все обдумать и, конечно же, свалить отсюда. Ведь какова бы ни была ситуация, в хомровском обществе мне делать нечего в любом случае. Какого дьявола они вообще меня сюда притащили, неясно. Вполне могли бы убить, мстя за выстрел, которого я не совершал. Но нет же, Камамото угораздило вмешаться и как бы невзначай отметить, что рана огнестрельная, а стрелять мне собственно не из чего. Закономерный обморок настиг меня уже в дороге, и добросовестные неудавшиеся мстители не могли бросить свою неудавшуюся жертву на произвол судьбы. Или то, что они оставили меня тут с бездыханной копией самого живого создания в этом чертовом мире, и стало их местью? Повезло же придурку: умер – и не мерзнет.***
– Закрой окно. – Отвали, Сару! – Если я заболею и умру… – Сдохни! Сдохни, мразь! Да откуда же вы все сыпетесь?! – …ты больше ни на левел не продвинешься. – Зараза! Эти твари бесконечны?! О, дерьмо, я же умираю! – Потому что… – Чем там занят ебучий хил?! – …некому будет платить за интернет. – Он там посрать вышел?! Черт! Чееерт! Стоп, я что, один их бью?! Да где все это мудачье?! – Я, конечно, не всевидящий… Но может они побежали к боссу? – Что?! Бля! Тогда какого хрена я здесь торчу?! Да и вообще, я тут гребаный танк! Куда эти засранцы понеслись?! – Думаю, они решили, что танк аутист. – Нахуй пошел, Сару! Могли бы и предупредить! Для чего еще нужен сраный чат?! – Ну, для начала, чтобы ты его открыл. – Так открыт же! – Это приват, даун. – А, точно… Вот и… что?! Как эта сука меня назвала?! Ну, я ему сейчас… В-вот блять! Хил!!! Мне нужен этот злоебучий хил!!! Неееет! – Тебя убил моб. – Пристище, мудозвон, ресни! Ресни, пес тебя побери! – Никчемный моб. – Да в пизду вас всех!!! – Какая глупая смерть. – Ну, и охренеть теперь! Мне что, тут так и валяться?! – Закрой окно, Мисаки. – Да завались ты уже со своим окном! Не видишь, что тут у меня твориться?! – Не бойся, мобы мертвых не трогают. – Нахер иди!!! Если эта сука меня не реснет, то… – Ты обидишься и выйдешь из пати? – Сару, не беси! – А то ты обидишься и отключишься от моего Wi-Fi? – Ебало завали! – О, все же вышел. Мудрое решение. – И не надейся! – На твою мудрость? Ну да, прошу прощения. Это было лишним. – Слушай, ты довести меня хочешь?! – Да нет. Просто пытаюсь поддержать беседу. – Вот ты где, маг ебаный… – Э? – Ха! Вот тебе! – Ну и зачем ты это сделал? – Умри, злорадный гад!***
Это утро стало для меня маленьким адом. Оттого что Кусанаги, видимо, посчитал меня достаточно здоровым, чтобы подняться к столовой. Предыдущие три дня еду мне носили в комнату: не видел кто, ведь каждый раз при шуме с коридора, я притворялся спящим мертвым сном. Действительно, могли бы и предположить, не подох ли я часом. Хорошо, хоть проверять не стали. Кроме Анны и Кусанаги – наиболее приемлемого общества из возможных вариантов, ни с кем пока не виделся и не разговаривал. Кстати, бармен уже успел услышать бредоватую историю моего вчерашнего дня и даже поверить в нее. Через него и я узнал больше о возвращенных способностях и о том, что я тоже могу вернуть свои, если что. А суть в том, что, находясь в заключении в пресловутом штабе Скипетра, Красный Король осознавал, что остается ему недолго и, не без помощи капитана, конечно, решил «законсервировать» часть своей силы, дабы его смерть не стала фатальной и для соклановцев. Что ж, благородно, ничего не скажешь. Конечно, это куда более существенная причина добровольно сдаться, чем просто потребность в надежном укрытии. Вполне возможно, они договорились еще задолго до этого. Из Хомры, я так понимаю, в курсе был только Кусанаги, ведь скажи остальным о скорой гибели Короля – они же сами от негодования подохнут. Мотивы капитана мне тоже не совсем ясны. Но возможность их узнать представится явно нескоро. Удивительно, Скипетр стал для меня совершенно закрыт, пусть и на время, а ненавистная Хомра мило приютила блудного предателя. Точно параллельный мир, ха. Но вся трагедия в предстоящем завтраке. Надеялся, что до конца моего «заключения», пронесет и не придется терпеть никого, кроме бармена и ведьмочки. Но какой же досадной новостью стала необходимость менять обстановку, к которой даже, страшно подумать, успел привыкнуть. Не хотите со мной нянчиться – так выбросите обратно, так я и хотел заявить бармену. Но тот факт, что такие слова скорее в стиле Мисаки, остановил меня. Может, присутствие этой скотины, пускай и недоживой, на соседней кровати, каким-то образом сказывается на моей психике. Да и тот вариант, что вдруг и вправду выбросят, – еще одна причина промолчать, да. Пришлось повиноваться, а как же. Если бы не великая Хомра, меня бы уже, вероятно, и в живых не было, как-никак. Ну, в свободных так точно. Какое милое благородство. Прям тошнит. «Благодетели» подобрали мне чьи-то лохмотья по размеру: черную водолазку и джинсы. Стиль смутно отдает то ли Дэвой, то ли Бандо, но плевать – брезгливость тут неуместна. Очки, которые успели несколько раз запотеть и замерзнуть, без дела лежат на тумбе. При такой температуре они явно бесполезны. Протерев стекла тканью рукава, надел – картинке мира вернулась ее привычная четкость, без которой, собственно, и жизнь не та. Машинально взглянул на койку рядом: бессознательное тело все так же неподвижно лежит под двумя одеялами. Уже и привык к этому соседству, хотя все же странно как-то находиться рядом с молчащим Мисаки. Я все еще ищу в этом какой-нибудь подвох. Попрощавшись с благоговейным спокойствием комнаты, вышел в коридор – на косвенный расстрел. Меня встретило тепло, отличимое от температуры воздуха моего «жилья», которое почему-то сразу стало каким-то удушливым. С непривычки холод стал уже неотъемлемым атрибутом моего пребывания здесь, и его отсутствие даже напрягало. Лестница, затем коридором. Вторая дверь справа. Помню еще. Всегда поражало, как этот бар помещал в себе столько комнат. Дверь кухни открыта. Находясь в здании бара, кушать в кухне – вот же тупость, да. Но это давно уже не мой монастырь, а им и своего устава хватает. Нередко многие остаются здесь на ночь, потом завтракает целая орава. У кого-то если и есть поблизости дом, то он давно уже о нем и позабыл. Есть и такие, кто после школьного общежития тут и устроились, не заботясь о том, чтобы приобрести собственное жилье. Как и однажды… И все же мой паразитизм, прерванный несколько лет назад, сейчас снова продолжается, так как не имею ни малейшего представления, что теперь творится в этом конченом мире и доберусь ли еще когда-то до другого конца города, в общежитие Скипетра. На месте Кусанаги я бы давно уже вымел отсюда всю проклятую стаю, бесцеремонно прижившуюся на чужой собственности. Но не мне барменам указывать, да и не мое это дело вообще… Ладно. Пора бы. Вхожу без приветствий – а зачем? Не вижу сколько тут этих отморозков, да и не пытаюсь рассмотреть, лучше вообще не задерживать ни на ком взгляд. Все пары здешних глаз наверняка смотрят на Фушими Сарухико как на вражеского дракона, не больно радует перспектива столкнуться с каким-нибудь из этих взглядов. Надо же, тут общий стол появился. А хотя, за два с половиной года моего отсутствия у них могла бы измениться обстановка, чему я удивляюсь? Даже заметил несколько свободных стульев и поначалу чуть было не потерялся, куда садиться. Меня окликнул Камамото, к нему и пошел. Один из немногих, кто, судя по всему, не горит желанием испепелить предателя прямо сейчас. Хоть меня и временами раздражает его беспечная тупость, эта компания все же не худшая из возможных. Да и именно он тогда остановил двух агрессивных полудурков, пытавшихся на меня напасть. От остальных словно исходит стремление свершить утреннюю инквизицию. Отстаньте от меня уже. Как будто я сам счастлив от необходимости тут присутствовать. Сейчас я устал, и я голоден. И ваш праведный гнев – последнее, что меня интересует. О, так для меня уже готов рамен. Еда у красных все же неплохая. Во всяком случае я не раз вспоминал ее добрым словом, пробуя очередные кулинарные фантазии капитана и лейтенанта. Завтрак прошел в гробовой тишине, временами прерываемой лишь попытками самых болтливых хомровцев завести недоразговоры. Между собой, разумеется. Ко мне никто не лез, чему я несказанно рад. Но даже их пустая болтовня как-то не клеилась. Сказывалось присутствие чужака. Завершив трапезу, поблагодарил за еду непонятно кого и с приливом облегчения покинул кухню. Наконец-то это закончилось. Терпеть присутствие такой тучи людей не в моих предпочтениях. В Скипетре эти насекомые хоть и не отличались молчаливостью, но с дисциплиной у них все в порядке – к пугающему угрюмому мне мало кто рисковал подойти. Тут же сборище недоумков, которое стремиться слепиться в одну дружную кучу, и каждый ее элемент пытается затянуть тебя туда же. Ну что, Мисаки. Вытерпел я твою свиту, пожалей меня, что ли. Хотя тебя это никаким боком не обходит, ибо твой вечный идиотизм уже не с нами. Хотя ты бы стал на меня наезжать и восхвалять свою обожаемую Хомру. Но столкнувшись с моими издевательскими, хотя вполне очевидными ответами, ты бы вышел из себя и выдал что-то вроде «какой хрен тогда тебя тут держит?». Я бы, разумеется, воспринял это как очевидный намек и предпринял бы попытку демонстративно уйти, ибо «тот хрен, который тут меня держит» только что сам меня и отпустил. И «осознав свою ошибку», ты такой вдруг погонишься за мной и потащишь обратно. Умилительно. Но сейчас, что бы я тебе не сморозил, ты никак на это не отреагируешь – даже дико как-то.***
– Ха! Так тебе, Сару! Видел?! Я победил! – Проваливший данж танк-идиот в гневе страшен, я уже понял. – Молчал бы! – а ты все так же самодовольно продолжаешь это игнорировать. – Что ты вообще о данжах знаешь? Ты же всегда соло! – Это не мешает мне замечать очевидное. – Ой, да заткнись ты уже! Наконец-то я тебя побил! – сколько счастья. – Это… стоит отпраздновать, – потянулся за третьей бутылкой вишневого сидра. По пути перевернул блюдо с печеньем, сдвинул ковер и чуть было не разбил пустое вместилище, полтора часа назад еще бывшее утешением, которым ты запивал свою первую сегодняшнюю смерть. – Ну, за меня! Кампай! За тебя – так за тебя. Хотя тебе уже плевать, за что пить, собственно. Как и мне плевать, за что ты пьешь. Пусть я и все еще пью с тобой. Лязг чокнувшихся бутылок нагрянул почти пугающе, да так, что я вздрогнул, перепугавшись, вытерпели ли это столкновение сосуды со счастьем. Вытерпели. Но это все же не значит, что их нужно продолжать испытывать. – Чего дергаешься? – а тебе, видимо, так не показалось, ведь ты не проявил ни капли заинтересованности в их судьбе. Более того, бестактно заржал. – Если хочешь дожить до следующего тоста, будь осторожнее со стеклом. – Ты хоть знаешь, сколько уже пережили эти стаканы? – вопли врезались в уши похуже того самого звона. – Да они, блять, вечные! Конечно, черт. Ведь все же разбей ты их, винил бы во всем, разумеется, меня. А быть твоей игрушкой для битья сейчас хотелось меньше всего. Даже меньше, чем терпеть выходки твоего сдуревшего голоса. – Как и твоя беспросветная тупость… – проклятие, я все же сказал это вслух. – Что ты там спизданул? – Отличные стаканы, говорю… Но пьяное безобразие не приняло такой ответ за истину и все же вспыхнуло от тех судьбоносных слов. В итоге я понял, что мне таки не избежать своей участи, и смиренно отбивался от твоих нервных трепаний кулаками. Но не все удалось отбить – кто же знал, что ты ни с того, ни с чего долбанешь коленом мне в пах? – Криииит! – ликующе вскрикнул проклятый монстр, запивая свою победу. – Вот же… Я фыркнул и мысленно пожелал тебе еще миллионы позорных смертей от стрел и когтей мобов и столько же капризных пристов, которые не станут тебя ни хилить, ни ресать. Ты же на удивление быстро перешел от злорадства к щедрости и сунул мне в руку бутылку. – Пей давай! У меня уже третья, а ты еле первую домучил! Нашел чем гордиться. Тебе и самому не помешало бы чувство меры. Сколько в тебя вообще алкоголя помещается? Не то чтобы меня так уж сильно беспокоило твое самочувствие, но перспектива насмотреться на еще более пьяного Мисаки не сильно радовала, ведь ты и в трезвом виде мало на трезвого походишь. – Да не хочу я, – отставил подачку подальше от тебя, но ты, как привязанный, потянулся за ней. – И тебе уже хватит. – Я сам решу, когда мне хватит! – вероятно, в доказательство своих слов ты намеренно поскользнулся на ковре. – Не будешь – так отдавай назад! Невзирая на мои усилия, тебе все же удалось добраться до своей цели. Но вскоре самому об этом и пожалеть, ведь твоя ненасытность обернулась тем, что в итоге около трети оставшегося напитка досталось ковру и твоей одежде. Этот случай наглядно продемонстрировал все богатство твоего словарного запаса, которое я предпочел бы не цитировать. Длиннющая бессмысленная тирада, как и ожидалось, завершилась предсказуемым «Чего ржешь?! Помоги!». – Бафнись. Мой совет, видимо, тебя не устроил, раз уж ты ответил на него очередными ругательствами и чем-то, что могло бы стать ударом, не сдвинься я в сторону. Но и это тебя не образумило. Хоть я и, воспользовавшись моментом, запрятал дурманящие остатки сидра за диван – да так, что уже не доползешь, – ты не сдавался. А проявилось это в том, что, лишившись основного источника пойла, ты принялся за оставшиеся. А именно – за свои промокшие руки. – Д-да уж, – нервно прокомментировал я. – Еще с пола слижи. Ты, что удивительно, не ответил. Только внезапно рассмеялся как последний кретин и продолжил свое странное дело. Я же, поначалу наблюдавший за этим безобразием в потерянном ступоре, все же решил тактично отвернуться. С твоей стороны опять послышался тупой смех – было это ответом на мое действие или просто очередным припадком, я так и не понял. – Не коси под кота, – первое, что пришло в мою так и не посмевшую обернуться голову. – Ну так отдай! – внезапно дернул меня за волосы, вынуждая взглянуть тебе в глаза, да какого… Вот же… Мисаки, да чтоб тебя… Как-то ты ближе. И уже не ржешь как слабоумный, что еще больше вгоняет в недоумение. Это же ты, чертов ты – мой конченый недоразвитый друг, да у тебя же одна извилина на весь мозг – и та умудрилась утонуть в луже слабоалкоголки… Так почему меня это все настолько… Развернулся и достал из-за дивана чертову бутылку – да подавись. Но вместо того чтобы наконец получить желаемое, ты какого-то хрена опять начал ржать, еще и повернул голову набок, чтобы силой ворваться в мое поле зрения снова… И смех этот растекся по воздуху вместе с вишнево-спиртовой вонью, вынуждая меня самого вдыхать его, захлебываясь ненавистным звуком и запахом… Да не смейся ты так, кретин недоделанный, это же меня убивает… Перестань… Черт. Да я и сам уже пьян в усмерть, голова кружится… Как видишь, на этот раз мне и одной бутылки хватило. Пусть ты и пьешь за двоих… Отвернулся – только чтобы сбежать от этих завораживающе блестящих глаз, в которых за один взгляд потеряться можно… да чтоб я сдох, если когда-то признаюсь тебе в этом… – Не, теперь никак, – боги, да лучше бы ты уже дрался… – Руки мокрые, не удержу ведь, ты совсем дебил или что… И вправду – не удержишь. Мисаки же никогда не умел думать о последствиях, да? Чертов мелкий алкаш, как же ты меня… – И что ты предлагаешь? – Подержи… Бесишь. Идиот. Нет, просто невообразимый феерический кретин, да как ты вообще себе это представляешь? Я не стану вливать в тебя еще больше сидра, ты же отключишься сейчас… – Не наглей. И не смей так смотреть. Вообще не смотри лучше. Ну переведи ты уже этот чертов взгляд хоть куда-то! Нет, только не туда… Отлично, не заметил. Кажется… – Да что тебе стоит? Это же как нехер делать… Глупый вопрос. Прям до лютого кошмара неуместно глупый. Впрочем, из твоего рта другие и не вырываются, правда? Я сейчас и сам не лучше, уже и колени поднимаю, чтобы ты не заметил… Ненавижу свое тело, да что за херня с ним вдруг творится? И именно сейчас, именно из-за тебя, болвана пьяного… В голове не укладывается… Ну вот как мне теперь… как с этим вообще без рук-то справиться… В идеале было бы просто выйти из комнаты или хоть свет выключить, но для этого надо как-то встать. А Мисаки еще и может за ногу меня хватануть этими своими липкими пальцами, знаю я тебя… Какая же до смешного нелепая ситуация, ну почему это происходит именно со мной… Ладно, допустим… Так смогу хотя бы за диваном немного спрятаться. Оптимальный план действий и передвижений продуман, но он включает в себя чертову слабоалкогольную пытку, от одной мысли о которой выть хочется… Перевожу обреченный взгляд на полупустую бутылку сидра, которая и есть всему виной. Чему виной? Твоим пьяным выходкам? Моей еще более пьяной на них реакции? Или тому, что мне пришлось еще и взглянуть на твои губы, вытерпеть… их улыбку… ненавижу. Поднести к ним горлышко бутылки. Ты слегка откинул голову назад, подстраиваясь. И все еще на меня смотришь зачем-то… Да это ведь не глаза – это какое-то дьявольское недоразумение цвета полудохлых осенних листьев, которые уже никому ничего не должны… – Нет, не так, захлебнешься же, идиот… Пришлось самому держать тебя за подбородок. А то мало ли… Я же не хочу оказаться виноватым. Потом еще скажешь, что покушался на твою никчемную жизнь, угрожая залить тебе в глотку слишком много этого вишневого яда… Да, вот так…Тебя достаточно удобно, пьяный ты имбецил? Я стараюсь быть аккуратнее, но ты не прочь пить залпом. Еще и дышишь так… Да лучше бы ты вообще не дышал, чем терпеть эти непривычно учащенные вдохи, когда ты прогибаешь шею, а у меня мозг отключается совсем… Какого дьявола вообще я так на тебя смотрю, словно… как будто… возможно, пусть и очень маловероятно… нет, это ведь полный бред. Проще к дивану прижаться, так ты точно ничего не заметишь… Да и ты все равно глаза закрыл, я бы ведь мог даже… Нихрена я бы не мог, ты ведь в любой момент можешь их открыть. Да и руки все равно заняты, как ни к месту… Какое, однако, полезное изобретение, эта мягкая мебель… Я отмороженный кретин, да? Несколько капель сквозь мои пальцы стекают по подбородку, к шее. И зачем я смотрю? Это ведь мазохизм какой-то. Ты все равно меня сейчас не видишь – и славно… Так жадно глотаешь, находясь в своем пьяном трансе, и до всего окружающего мира, вкупе со мной, тебе нет дела. Ты же не против ведь… что я смотрю… Как вообще можно было бы не смотреть? Не наблюдать за этими злосчастными каплями, дотекшими уже до ключиц, исчезающими под тканью расстегнутого воротника… Где-то на фоне уловить мысли о том, как мы будем отстирывать вишневый сидр с одежды, но… слишком на фоне… Проходить глазами всю траекторию капель заново – прямо по мокрым следам… Остановиться взглядом на шее, с излишней внимательностью следить за тем, как ты глотаешь… И обратно к губам… Черт, как же руки дрожат…***
Не успел оклематься от утренней преисподней, как подошло время вечерней. От обеда я отказался, хотя позже дошло, что после полудня там все равно никто не собирается, так что можно было вполне безопасно заглянуть в бар. Но вот от ужина, увы, не отвертеться – ведь снова вспомнил, каково это – ощущать голод. Главное – подоспеть пораньше, пока еще не все собрались, а потом потихоньку свалить. Так я и поступил. Сразу после звонка бармена, подорвался и спустился на первый этаж. Увы, кучка печально знакомых физиономий все же подоспела раньше меня и компактно заполнила бар. Развернуться и уйти, поддавшись такому грустному разочарованию, хотелось, но было поздно. Отсыпав себе немного лапши, нашел самый далекий и никому не нужный столик в углу, возле затертого дивана. Вполне удобно устроившись, начал кушать и уже почти поверил, что удастся избежать назойливых компаний. Но как бы не так. – Привет, – послышался незнакомый голос. – Можно присесть? Поднял глаза. Да это ведь тот же мальчишка в кепке, что не так давно собирался мне врезать, заподозрив в убийстве моего лучшего врага. И с чего бы вдруг, интересно… В любом случае Камамото доходчиво объяснил двум дебилам, что я не мог застрелить его сам, ведь безоружен. Избиения удалось избежать, и сейчас эта доброжелательная улыбчивая водоросль мстит мне попыткой завязать беседу. А не поздно еще выбрать избиение? Я безразлично кивнул и подвинулся, пытаясь не выражать на лице недовольство, но выдавить из себя ответную улыбку было выше моих сил. Парень сел рядом и, борясь с неловкостью – мою неприветливость можно учуять даже самым глухим нутром, – очевидно, пытался отыскать фразу для подходящего начала разговора. Ну и какой толк тогда подходить? От мальчишки так и несет чем-то мерзко жизнерадостным и, пожалуй, именно наличие в этой массе особи, которую он еще не успел одарить своим приветствием, побудило его нарушить мой покой. А, может, парню экстрима захотелось. Мол, подойти к великому и ужасному мне, тем более после недавнего недоразумения, – что-то вроде подвига. Боковым зрением заметил, что выражение лица мальчишки изменилось – неужели пришло что-то на ум? Ну, удиви меня. – Как там Ята-сан? Не успел я толком начать кушать, как уже подавился. Или это и был ваш план – казнь через асфиксию? – Э… а… Ты в порядке? – все более раздражающий незнакомец занервничал и растеряно потянулся за водой. Я отмахнулся, мол не нуждаюсь в помощи, но все еще не нашел, что ответить на такое. Черт… Сколько в этом идиотском мире есть различных вариантов тем для разговора! Почему именно это нужно было спросить? – Уйди. Он плачет. Внезапно. По-детски высокий, но ледяной голос разрядил напряженность не начавшейся беседы, впрочем, не убирая неловкость момента. Все равно появление фарфоровой Анны стало долгожданным облегчением. Рядом с ней стоял невозмутимый бармен. Одно волновало – и где их носило раньше? – То есть… как? – пробормотал оцепеневший мальчишка в кепке. Но когда до меня наконец-то дошел смысл слов Анны, я и сам был не прочь задать аналогичный вопрос. – Не глаза. Сердце плачет. Я вижу его слезы. Более чем странная фраза, сказанная с таким ужасающе спокойным лицом, ввела незадачливого собеседника в ступор. В любом случае нежданному гостю пришлось засунуть свою доброжелательную улыбку подальше, произнести невнятные извинения и в замешательстве удалиться. Хоть что-то хорошее в этом глупом дне. Но слова Анны… Что несет эта чертова фея? Стоило заткнуться одному недоразумению природы, как подало голос другое – куда менее понятное. Ведь если слова раздражающего юноши еще можно было как-то влепить в рамки элементарной социальной логики, то это бледнолицее чудо вечно ляпнет что-то невразумительное, да так, что вся красная кучка хулиганов готова воздвигнуть эти слова в заповеди. Ну и что за чепуху выдали уста на этот раз? Я плачу? – О чем ты? – спросил я, глядя в блестящие красно-малиновые глаза, которые, как и раньше, ничего не выражали. Не найдя понимания, обратил взгляд на Кусанаги. – Пойдем лучше, – без лишних объяснений ответил он. Только тогда я заметил, что ковыряюсь палочками в пустой тарелке, и как давно уже – без понятия. Поставив посуду к общей куче, покинул бар.***
Подвыпивший день подходит к своему логическому завершению. Для тебя так уж точно. Затуманенные глаза почти слипаются, то и дело учащенно моргая, как только до тебя доходит, что тело требует сна. Но то, что по идее должно бы быть мозгом, упорно не позволяет ему заслуженного отдыха. И питая беспомощную надежду сохранить бодрость подольше, ты в очередной раз начинаешь бормотать какую-то чушь. – Интересно, почему победитель ничего не получает? – Тебя на философию понесло? – поначалу удивился, но сразу же мысленно одернул себя, мол, еще чего. Конечно, станет это задротище говорить о чем-то еще. – Так тебе опыта мало? – Мало, – этими погрустневшими глазами ты еще больше укрепил мою уверенность. – Черт, Сару! Когда рыцарь одерживает победу, ему положено вознаграждение! – Насколько я знаю, наградой для рыцаря было всеобщее признание и возвеличивание своей чести перед лицом некой придворной дамы, а также, обычно, ее… кхм… внимание. – Да не об этом я! – надо же, почти проснулся. – Ну, знаешь, там драгоценности, оружие… – «рыцарь» с нарастающим воодушевлением продолжает перечислять то, что, по его мнению, должно было ему достаться. – Кто там их собирал? – Мародеры, – подсказал я. – Да, маро… Эй! – включил визжащий режим: теперь уж точно проснулся. – Да ну тебя! Правильно, да ну меня. – Ну что, в некоторых ММО при PvP иногда что-то да выпадает… – я честно попытался тебя утешить, но ты этого не оценил и только фыркнул. – Ну и нахер мне то, что из тебя выпадет? – Так, – пожал плечами, – на память. А чего ты ожидал? Вдруг твое лицо приняло пугающе непривычное выражение: так будто бы ты уснул с открытыми глазами. Я на миг действительно уже почти поверил, что ты таким странным образом отключился, но неподвижная мина в замешательстве хмыкнула, тем самым подав признаки жизни. А, это, наверное, ты так выглядишь, когда задумался. Теперь ясно, почему это выражение мне незнакомо. – Контри…тру…буц… – Контрибуцию? – Ее! Ну, ты понял! – воодушевленно подтвердил, пока до тебя вдруг не дошло, что подобные реплики немного подрывают твой авторитет. – Да и хватит умничать, я сам знал! – Как скажешь. Есть же люди, которые не умеют проигрывать. Так вот, ты не умеешь побеждать, Мисаки. Я, конечно, понимаю, что это событие, которое стоит того, чтобы остаться в истории. Но, увы, игра приспособлена не ко всем твоим прихотям, что тебя так сильно и угнетает. – Короче, ты мне теперь должен! Приехали. – А ничего, что мой маг уровней на сорок тебя младше, нет? – в противном случае он бы и не нападал, ну конечно. – Давай за сина зайду, тогда и подуэлимся. – Еще чего! – возмутилось чудовище, силой обстоятельств вынужденное отклонить вызов. – Ты ж его года два прокачивал как последний отбитый задрот, так что иди-ка ты нахер со своим сином! – Ну да, Мисаки не хватает терпения довести до ума хоть бы одного персонажа, проще до бесконечности штамповать новых танков, которыми даже играть не умеешь… – Не пизди тут мне! Я по натуре танк! Ты по натуре – осел. Жаль, там нет такого класса. Славно, что я не сказал это вслух. Ведь ты, хоть мы и вышли из игры, все еще можешь танчить, пусть и без особого дамага. А на критику своего мастерства реагируешь вообще своеобразно. – Так! – слишком уж пугающе это прозвучало. – В общем, не отнекивайся! Ты мне должен, и все тут! Я типа победивший рыцарь и бла-бла… Твои аргументы, как всегда, обременены собственной неповторимой логикой – этим и милы. Ну да ладно. – То есть мне надо тебя признать? Или притвориться дамой? Я уже достаточно протрезвел, чтобы преодолеть недавнее наваждение и вспоминать о нем с иронией. Теперь этот пустоголовый кретин воспринимается именно как кретин, без намека на что-либо привлекательное. Да и нет в этом самоуверенном куске дерьма ничего привлекательного, и быть не может – откуда? Не сказать, чтобы я прям вообще никогда прежде не воспринимал его в таком смысле, но сегодня это проявилось как-то уже слишком мощно. Как хорошо, что все закончилось само собой и осталось незамеченным… Прямо-таки камень с души. – Спасибо, уж обойдусь! – Твое право. Вот заело же придурку. Теперь одним чертям ведомо, что взбредет тебе в голову в качестве той самой «контри…тру…буц». Я уже почти боюсь. Ты достаточно пьян, чтобы выдать какую-нибудь дикую чепуху, о которой впоследствии пожалеем оба. – А ты ведь понимаешь, о чем я, Сару? Нет, не понимаю, Мисаки. Да и не горю желанием понимать, мне определенно это все не нравится… В твоих и без того не самых смышленых глазах теперь бесятся сдуревшие огни, взрываются и танцуют – еще немного, и сожгут нахрен твой перегретый мозг, прямо через глазные яблоки… Нет, серьезно. Ты бы себя сейчас видел. Притащить зеркало? – Я ведь тебе уже дохреналлион раз говорил! – не унималось пьяное безобразие. – О чем? – Ты знаешь! – Не знаю. Почему бы не повторить еще разок прямо и без обиняков, идиот? Дабы мне не приходилось в спешке перетряхивать весь мозговой мусор с пометкой «Мисаки», исключив наименее желательные варианты. Много о чем мой безголовый друг мог просить меня раньше, пусть это и лишь отдаленно походило на просьбы. Плюс – я более чем уверен, что ты и половины тех случаев не вспомнишь. Так, тогда включаем новый фильтр: чего ты бы не забыл и что все еще актуально? В итоге отсев прошли только просьбы выбросить мусор, принести еще печенья и сделать за тебя алгебру или химию. Хотя нет, по химии ничего не задали. Минус один пункт. Ну что ж, исполнять предыдущие два мне банально лень, а для алгебры я слишком пьян. Хотя мог бы попробовать. Правда, за результат не ручаюсь. – Ладно, давай сюда… – ведь не отвяжешься же. – Э? – ты то ли не расслышал, то ли не поверил своему счастью. – Что? – Алгебру. – Какая, к хорькам, алгебра?! – Нет уж, за печеньем и сам сходишь. – Сару… Ты и вправду такой тугодум или притворяешься? Ну вообще-то притворяюсь. Ведь кроме алгебры и печенья, есть еще кое-что… Мусор. Но стоп. Похоже, бытовые варианты отпадают сами собой. Не знаю, почему именно эта чепуха настолько вросла в голову, но, видимо, таким уж странным образом устроена моя память. Ладно, я вечно что-то упускаю. Кроме того, алкоголь никогда меня не щадил, даже в столь жалких количествах, и теперь от мерзкого пьяного бреда в мыслях спасения нет, оттого и подхватил из мозгового мусора первые попавшиеся алгебру и печенье. Ладно, так и быть – покажу себя с недогадливой стороны. – Видимо, все же тугодум. Ты глянул с чем-то душераздирающим во взгляде, да так, что я сотню раз пожалел, что мои предположения оказались неверны. Из-за печенья так не смотрят. Так из-за чего же? – Нарисуй меня, долбоеб. А? Теперь вспомнил. Ты когда-то засек мои нелепые художества и возжелал к ним присоединиться. Какие демоны и зачем подбросили эту мысль в твою голову сейчас, известно лишь им. Это воспоминание в целом достаточно цепко закрепилось в моей памяти, но в жизни бы не подумал, что и в твоей тоже. – Нет. Только-только успокоившийся взгляд раздражающих глаз снова вернул себе стандартное бешенство и готовность убивать всех неугодных. Что ж, прости за прямоту. – Блять, да почему нет?! Тебе так сложно? Да, блять, мне сложно! И так стараюсь поменьше на тебя пялиться, а тут так вообще нельзя будет оторвать глаз, я на такое не подпишусь. – Во-первых, ты далеко не няшка из манги, – от такой тупой отмазки стало неловко даже пустой бутылке сидра. – А во-вторых, пьяные кретины меня как-то вообще не вдохновляют, ничего личного. Нет, вот это – как раз таки, личное. Самое личное, что только может быть, наивное ты безмозглое создание. Позволить себе дольше чем обычно всматриваться в твое осточертевшее лицо – прямой путь к нежелательному рецидиву внезапного физиологического абсурда, от которого я только отделался. Ведь эйдетической памятью, увы, не обладаю. Я буду пялиться, наблюдать, осматривать, изучать, запоминать, делать наброски – и так гребаную вечность. Рисование – это же практически домогательство. – А если представить, что я из манги? Тогда тебя можно было бы порвать, порезать, скомкать и выбросить. Пусть и варварство, но мне стоило бы поступить именно так. – Нет. Просто «нет». Никаких «или», «если», «а может», «только когда ты», «раз уж так». Без вариантов. – Да почему же?! – Ты уебище, Мисаки. В тебе нет ни намека на что-то симпатичное, смирись. Почти правда. Может и резко. Не собирался так сразу тебя оскорблять, ведь мы как-никак друзья или что-то вроде, но это всяко лучше, чем настоящая причина. Надеюсь, хоть это тебя угомонит. Определенно обидишься. Обосрешь меня в ответ. Переживу. Да и я сам не прочь от тебя отдохнуть. Давно пора. Нет, пожалуй, перегнул. Ты аж заткнулся, а заткнуть тебя может немногое. Извиниться, что ли? Да смысл уже… К тому же, альтернатива понравилась бы тебе куда меньше, поверь. – Знаешь, а я заметил, – внезапные слова ударили точно разрядом тока. – Как ты умеешь скрывать свое реальное отношение. Нормальным тоном отвечать учителям, которые для тебя хуже говна, ну и все такое… – …Чего? – Это круто на самом деле, у меня так никогда не получалось. Притворяться. О чем говорит этот отмороженный? Он вообще меня слышал? – Притворись, что я тебе нравлюсь, ладно? Пока рисуешь. Какого… Все мои оставшиеся тормоза кричат мне, что я ослышался. Остальные же зависли во временной недееспособности. Даже те, которые отвечали за исполнение одного из главных правил. Не смотреть. Тебе. В глаза. Проклятие… – Могу. Конечно, могу. Притвориться. И такой ответ показался тебе вполне удовлетворительным. Как и мне. Твое условие – притвориться. Разумеется, я могу притвориться. Очень даже хорошо. Я, как ты заметил, отлично это умею… – Вот и славно. Не переиграть бы… – В любом случае сам просил – сам будешь радоваться этому безголовью. Я предупредил… – говорю это просто потому, что нужно было что-то сказать. – Да-да, не выебывайся. Как все просто. Притвориться, что ты мне нравишься… Сердце колотится как рехнувшееся, так и тянет заколоть себя наточенным карандашом. Трезветь нельзя, ведь тогда до мозга дойдет, что тут происходит. Руки дрожат как у последнего наркомана, а с ними и колени. Закрыть глаза и умереть от эмоций. Да полегче ты, организм, так старательно притворяться вредно для здоровья… Ничего ведь сложного на самом деле. Подползти к вечно набитой всяким хламом тумбе и достать оттуда пенал со всем нужным барахлом. Блокнот или тетрадка? Жаль, альбом не купил, он на уроках слишком уж бросается в глаза, а дома никогда и не рисую. – И да, у меня альбом есть, – до невозможности уместно сообщил ты. Мысли читаешь? Лучше не надо. Шуршание за спиной сообщило, что ты приближаешься. Я знаю, какое у тебя выражение, хоть и не смотрю. Временами, получается прочувствовать это просто по звуку. Или еще по чему, не знаю. Ведь последнюю минуту ты на удивление тихий. – Зачем он тебе? – Да без понятия, просто купил, – уже рядом. Надо же… я чувствую, как ты дышишь. – Вот и пригодился. Перестань. Это сбивает. Бесцеремонно ввалился в мое пространство и принялся ковыряться в той же бездонной универсальной тумбе. Зачем-то слежу за каждым твоим движением, все еще недоумевая, каким чудом все сложилось… так. Притворяться мне не ново. – Нашел! Ты наконец-то вынырнул из бумажного хаоса и достал непонятно откуда у тебя вообще взявшийся альбом. Сегодня много непонятного. – Держи. Открыл. Как и ожидалось, рисовать ты не пытался. Пусть я и не прочь взглянуть на полет твоей ущербной фантазии, которую пнули из гнезда как недоразвитую курицу. Могу поспорить, что в первую очередь Мисаки осквернил бы девственно чистые страницы альбома своими персонажами из ММОРПГ. Честно попытался бы придать им крутой вид, но смотрелось бы смешно и жалко. А так даже реалистичнее, чего таить. Мои рисунки, собственно, не лучше. Тебе до этой чепухи дела не оказалось. Я же почему-то уже почти не боюсь того, сколько еще тебя сегодня будет в моих глазах. Какая пугающая беспечность. Мы все так же на полу. Садишься напротив. Не так уж и близко, но достаточно, чтобы воздух между нами сжался в трудно вдыхаемый ад. Я прервал зрительную пытку и обернулся за орудиями для новой. Карандаш в руке дрожит, черт. И как это вообще может мне удаться? Ты же устроился поудобнее и выстрелил в меня непривычно расслабленным, оттого еще более напрягающим, взглядом. На поражение. Кажется, попал. Безумие… Карандаш коснулся бумаги как огня. Первые полупрозрачные, совершенно невесомые зарисовки призваны скрасить шок и затянуть меня в этот убийственный процесс с головой. Баловаться нечеткими контурами – отчасти из удобства, но это вариант для оправданий. На самом деле так проще унять дрожь в руках и привыкнуть к оглушающему пульсу, решившему подыграть моему незадачливому притворству. Смотреть на тебя как на картинку. На яркую и чуть смазанную картинку, у которой определенно перебор цвета и шума. Либо же это я вдруг стал воспринимать мир чуть более насыщенным, чем прежде. А глаза поддались на хитрую провокацию мозга. Не двигай лицом. Не моргай. Не дыши. Только тогда я смогу полностью воспринять тебя как объект своего невольного мазохизма, не отвлекаясь на зрительный контакт. Если в любой другой ситуации проще перевести взгляд и не морочиться, тут же прятаться в общем-то некуда – только бумага и спасает. Еще не определился, хорошо это или плохо. Обычно ведь как, наиболее мучительный этап в этом сомнительном деле – добавлять четкости наброску, определяться с основными линиями. А сейчас же напротив – карандаш будто сам ведет руку – казалось, я выучил твое лицо настолько, что мог бы нарисовать его по памяти. Значит можно не смотреть? Впрочем – почему нет? Мне же можно. Я же притворяюсь. Слишком уж умело. Ныряю в эти огнестрельные глаза, перенося их травмоопасный взгляд на бумагу – теперь они окружили меня. Расслабленная полуулыбка пьяного идиота, насмешка в уголках губ, отчетливо заметное дыхание, ожившее в подрагивающих ключицах… Да ты издеваешься… Терплю орущее давление крови, добросовестно пытаясь сконцентрироваться исключительно на рисунке – тупо копировать то, что вижу, не пропуская это через себя. Пока не очень. Чувствую себя переходником, посредником между двумя версиями тебя – и это ощущение не из легких. Развлекаюсь, играя со светом и тенью, отображая намертво застрявшие в мыслях черты лица. Приоткрытые сухие губы, да не смейся ты так явно, мне же дышать нечем… Рисую кожу - будто прикасаюсь к ней. Невыносимо. Прорисовка теней нешуточно давит на мозг, загоняя мысли в те злосчастные закоулки сознания, которых там и быть не должно. Перестань на меня смотреть – сбиваешь. Ненавижу. Это уже скорее пытка, чем хобби. А ты все продолжаешь душить меня взглядом, не подозревая о своем незатейливом садизме. Пусть на голове у тебя не меньший бардак, чем в голове, я нарочно не стану его поправлять. Старательно вырисовываю каждую прядь, ведь даже малейший элемент – уже кусок воспоминания, впечатления от этого раздолбанного пьяного вечера. Чтобы бездумно сохранить его на бумаге, а завтра умереть от стыда. На все ушло около часа, не так уж и много. Постепенно в дополнение к оригиналу вырисовывалась еще одна копия Мисаки, смотрящая на меня из альбома, от которой тоже почему-то все больше хотелось спрятать взгляд… Отложил рисунок в сторону и выдохнул с облегчением. Преждевременным, ведь кульминационная волна эмоций нахлынула именно сейчас, когда до меня дошло, что тебе эту чертовщину еще как-то отдавать надо… – Ты все уже? Нет, далеко не все, Мисаки, и лучше бы тебе не понимать всю неловкость этого подтекста… Зато теперь есть повод выйти. Оставив плод моих мук для отвлечения внимания. Расслабленное, но патологично неспособное оставаться неподвижным лицо вернулось к бездарной реальности из той полубредовой фантазии, в которой так неуместно поселилось. Затуманенный взгляд обрел прежнюю живость и расстрелял меня уже в который раз за сегодня. Вот черт. Я вроде бы безопасно сижу, так что риск минимален, но… Страшно все же. Боюсь, что ты станешь еще ближе… и тогда бежать бы мне изо всех ног от своих желаний, но куда? Ты же спутаешь весь путь и пошлешь к дьяволу мои бесполезные попытки перекроить себя самого… Я словно трещу по швам. С каждой секундой. Обезумевшего пьяного времени, которое то зависает на доли вечности, то стремительно налетает ядовитым паром… Выражение твоего лица в этот невыносимый момент… Действительно – бесценно.***
Кусанаги молчал. И, судя по недоумению, с которым он несколько раз взглянул на Анну, хозяин бара также в замешательстве. Тем не менее, не понимая многого из ее эфемерного бреда, хомровцы свято верили, что устами Анны глаголет истина. Меня эти речи напрягали не меньше, но все же не посмел прервать тишину. Добраться бы до комнаты и отдохнуть ото всех. Этот несносный ужин, как и ожидалось, дьявольски утомил. Просто необъяснимая навязчивая ненависть ко всему, что относиться к Хомре, к этому месту, к каждому телу здесь, вне зависимости от того, дышит оно или нет. Меня доводит до паники даже то, что приходится находиться в одном здании с этими аутистами хулиганской наружности, уже и не говоря о необходимости терпеть их присутствие в радиусе меньше пяти метров. Возможно, именно жалкая попытка мальчишки начать тупую беседу вогнала меня в бешенство: каких-то три гребаных слова – и я уже ненавижу его. Бесит нелепый вопрос, который совершенно ошарашил. Но чему удивляться? Для красных бестолочей вполне типично заботиться о ближнем, даже когда их ближний вот уже как второй день опаздывает в морг. Даже когда посредником между ними и объектом этой заботы окажется такая асоциальная гадость как я. Как там Ята-сан? Действительно. Труп трупом, только не воняет и не разлагается. Ну и в дополнение служит мощным кондиционером – что там вашей арктической свежести. Но все это вполне успешно можно было узнать и у одного более сговорчивого бармена. Какие смешные идиоты. Неужели жалеть меня удумали? И вправду же. Я то думал, что хомровцы затаили на меня злобу, но все оказалось куда прозаичнее. От их жалости еще гаже. Лучше бы уже ненавидели, так хоть понятнее. Ненавидьте меня, Хомра. Слышите? Я же чертов предатель, променявший вас на богомерзкий Синий Клан и злоупотреблявший священной силой Суо Микото против его же подданных. Вы это прекрасно знаете, так ненавидьте меня, а не жалейте, идиоты! Ну же! По крайней мере это оправдало бы мою ненависть к вам. – Фушими-кун, – прервал мои разбушевавшиеся мысли напряженный голос Кусанаги. – А? – Не спеши пока подниматься. Думаю, раз даже его невозмутимость куда-то непривычно улетучилась, значит есть что обсудить. Стал бы единственный здравомыслящий человек из Хомры звать меня по пустякам? – Это что-то важное? – но я и не пытаюсь прикрывать свое нежелание, зачем. – Это то, что стоило бы обсудить как можно скорее. Что ж, вполне вразумительный ответ. Но и у меня есть условие. – Только если предложите выпить. Ибо воспринимать хомровские истины на трезвую голову – очевидно, не лучшая идея. В обычной ситуации я не фанат алкоголя, но это место просто сдавило в лепешку мое представление обычности, примешав туда частичку мира красных. И пока не начался процесс отторжения инородных элементов моей жизни, я бы предпочел добавить в нее градусы. – Предлагаю. – Тогда не откажусь. Неспешным шагом пройдясь до стойки, Кусанаги сделал Анне клюквенный коктейль, затем и меня спросил, что буду. – Можно сидр? Вишневый. – Ах да, как я мог забыть, – с неприкрытой насмешкой хмыкнул бармен и развернулся, перебирая свои алкогольные богатства. – Вспомню школу. – Интересные у тебя воспоминания, – достал исключительной красоты кубок и церемонно наполнил его так знакомо цепляющим нюх напитком. Да, в Кусанаги живет слабость к изящным вещам. Особенно, когда дело касается его драгоценного бара. – Угощайся. – Благодарю, – и не пытаясь разыгрывать улыбку, взял в руку хрустальный шедевр, всматриваясь в бордово-красную отраву внутри. – Не подумайте, это все дурное влияние. – Ята-чан и сейчас его часто пьет… – очевидно, чуть было не поправился на «пил», но не стал. Забавно. Вероятно, ожидал, что такое упоминание собьет с толку – но нет. Отпил немного и на мгновение провалился в омут памяти, но довольно быстро вернулся. Лишь один весьма назойливый шум раздражающе заел в ушах, пусть и не особо отвлекал. – Пил, – нарочно поправил я. На улыбчивом лице бармена отразилась слабо уловимая тень то ли удивления, то ли еще чего, знатно меня повеселившего. – И будет пить, – допустим, выкрутился. – Не факт, не факт… – намеренно растягивая жутковатые слова, я произнес их не потому, что так уж уверен, но забавы ради. Кусанаги, очевидно, уловил мою не слишком серьезную игру и сам ей усмехнулся, наливая себе виски. Верно. Личности, которая сама способна на пространные многослойные игры словами и разумом, не так уж сложно поймать тень чужой, к тому же довольно неприкрытой. – А ты жесток, Фушими-кун, – ни оскорбления, ни упрека. Лишь должная дань моей поверхностной мрачности. – Я? – удивленно качнул головой, сидр качнулся со мной, за что тут же был отпит. – Просто не строю иллюзий. – Конечно, строишь. Тебе ведь не все равно. Ха, любопытный переход от наигранности к сути. Умеет же говорить очевидные вещи тоном, который так и провоцирует их опровергнуть. И если я сейчас начну отрицать, сам в своей немудреной игре и запутаюсь. Действительно, лучший способ выудить из притворщика правду – это прямо и без обиняков выпалить ее и наблюдать за нелепыми оправданиями, вызванными замешательством жертвы, слегка перебравшей вредной дипломатии, которые чаще всего опровергают сами себя же. – И с чего вы взяли? Ну не соглашаться же просто так. Это в конце концов как-то даже неприлично. – Если ты утверждаешь, что тебе все равно, то ты – либо лжец, либо идиот, который не понимает, что он лжец. А прав ведь. «Лгать себе» – так вы это называете? Я вроде как не такой пустоголовый упрямец, чтобы хоть в чем-то себе не признаться. Другое дело – когда не признаюсь вам. Беспроигрышный аргумент. Хотя сказан он был без должного пафоса, а все тем же обыденно-ироничным тоном. Считается ли ложь ложью, когда оба лжеца видят ее насквозь, но все равно продолжают лгать? И ведь он тоже терял. Да моя потеря с его колокольни сейчас просто смешна. Сначала Тоцука. Затем не прошло и месяца – как не стало Суо Микото. Хоть Тоцука и Кусанаги, в отличие от Короля, не держались в стороне от соклановцев, все же больше их было друг с другом, чем с остальными. Неизменная и неразлучная королевская свита. Теперь же остался только один. Потерявший всех. – Ладно. Допустим, я лжец. – Так-то лучше, – невероятный человек, который вопреки всем законам природы еще не разучился улыбаться, поднес бокал. – Ну что, кампай. За Яту-чан? – А уж это ему точно не поможет, – попытался разбавить свою речь мрачным смешком, но изобразить мрак мне удалось получше, чем веселье. – Ты прав, не поможет. Зато очнувшись, он сдуреет, узнав, что ты за него пил. – Пожалуй, – поднял бокал, чокнувшись, – за Мисаки. Кампай. С произнесением имени сладковатый вкус сидра стал поразительно насыщенней. А ведь действительно сдуреет же. Это стоит того, чтобы взглянуть. – Ты ведь не замешан в этом, правда? Внезапный вопрос, заданный намерено приторным тоном, застал меня врасплох. И стоило это спросить как раз когда я пью. Пил. Ведь жидкое воспоминание предсказуемо потекло не туда, заставив прокашляться. Так что Кусанаги Изумо сейчас имел подлое право заподозрить меня во всяких кошмарах, которые он и так уже вполне возможно обо мне надумал. Впрочем, бармен не выглядел обеспокоенным. Вместо того он заботливо подал мне стакан воды – заранее подготовленный? – который я довольно быстро опустошил. – Да расслабься, шучу я, – с демонстративным добродушием пролепетал он. Неубедительно. – У вас… своеобразный юмор, – откашливаясь, хрипнул я, избегая столкновения с обманчиво беззаботным взглядом. – Какой уж есть. В конце концов, я же знаю, что ты бы никогда не причинил зла Яте. Конечно. Ваши слова прямо-таки подтверждают это. А в особенности, в сочетании с моей на них реакцией. – Будь ты повинен чуть больше, чем говоришь, – прочитав мои мысли, решил объясниться бармен, – нервишки не ограничились бы невинным кашлем. Как минимум пострадал бы еще и этот прелестный кубок, за что я тебя уж точно не простил бы. Все верно. Любой, мягко говоря, удивится, когда его заподозрят в подобном, пусть он и не имеет к этому отношения. Кусанаги понимает, но знает, что понимаю и я. Ведь есть в его тоне что-то незавершенное, эдакое так и просящееся «если только ты не ожидал этого вопроса заранее». – Но вы же пригласили меня не затем, чтобы обвинить? – надеюсь, что, по крайней мере, не только затем. В противном же случае здесь мне будут доверять не больше, чем сейчас в Скипетре. – Разумеется, – бармен кивнул с одной из своих самых безобидных улыбок. – Я хотел спросить, когда ты вернешь себе силу. Ловко. Замять проблемную тему, перейдя на другую – еще более проблемную. Только уже для меня, а не для него. – А все же поинтересуюсь: с чего вы взяли, что я вообще буду ее возвращать? Ну а кто бы не стал? Сногсшибательное пламя, способное сжечь все, что способно гореть, а что неспособно – расплавить. Не в таких масштабах, как Суо Микото, конечно, но даже малый огрызок этой мощи может многое. Вопрос в принципах, что ли? Принципы… Это явно не то, что может стать преградой на пути к силе. Сила не признает сторон. Она не несет абсолютно никакой ответственности за пустоголовость обладающих ею. Говорят, что могущество, как и власть, развращает ум. Но я бы сказал, что скорее помогает его проявить. Или же его отсутствие. Баранье, что с силой, что без, бараньем и останется. Отличия только в последствиях: кто-то разрушает, а кто-то правит. Но если я соглашусь, это будет означать, что я признаю себя членом Красного Клана. Опять. Поставить на себе клеймо уличной псины, лающей созвучно с прочими бешенными дворнягами. Подписаться на все эти варварские погромы, взрывы и пьянки. Вести себя так, будто мне здесь вполне уютно, и притворяться, что это очень весело. Мерзость. Я при желании могу быть гениальным лицемером, но даже гениям нужен отдых. А еще это закроет мне дорогу назад. Путь Хомра-Скипетр-Хомра уже не переведешь в цикл. И даже не потому, что предать их снова было бы… невежливо. Просто подозрительного меня будут грызть все кому не лень и скорее убьют, чем позволят повторить прежнюю выходку. Сейчас я все еще гость, а значит – могу уйти в любой момент, будь мне вообще куда идти. Но как только приму их силу, снова фактически буду принадлежать Хомре. И тогда уж точно потеряю право выбора. Это же почти как женитьба, черт. – Почему? Ну, Анна сказала… Прелестно. Вместо массы аргументов, которые у него, несомненно, имеются, и последующего за ними затяжного спора с не менее убежденным в своей правоте мной, свалить все на светловолосую ведьмочку, невозмутимо попивающую свой клюквенный коктейль, чьи слова не нуждаются в дополнительных аргументах. Браво, Кусанаги-сан! Вы превзошли самого себя. – В любом случае признателен, что вы тут все дружно меня терпите, но в мои планы не входит надоедать вам вечно, – все же не изменю своей позиции и продолжу упущенный спор. Куда более дипломатично, чем собирался. – Поэтому при первой возможности вернусь туда, где не буду обузой. – Я прекрасно понимаю, Фушими-кун, что обузой ты себя не чувствуешь, и терпишь, в первую очередь ты, а не тебя, – вот и он не удержался. – Просто есть ряд причин, которые не пускают тебя обратно. Но как только осознаешь их, знай – здесь есть те, кто тебе рады. Пусть и не все, конечно… Если бы мне и был кто-то рад, так это оживший Мисаки. Да и то не факт. Сам Кусанаги вряд ли нуждается в дополнительной компании, а о других вообще молчу – они меня ненавидят. Более чем. – У меня есть место, куда я могу вернуться, если вы об этом. Никто там меня не ждет, но и это вполне сносный вариант, – отчеканил, опустошая кубок. Ложь. Нет у меня такого места. Больше нет. И он это знает. – В общем, вакансия открыта. – Мой ответ – отрицательный. – Сообщишь, когда изменится. Вот и все. Что можно на такое ответить? По всем законам споров последнее слово, несомненно, осталось за ним. Пусть это и вовсе не означает, что меня удалось таким образом переубедить. А зачем ему, собственно, меня убеждать? Но нет. Ключевой вопрос – это именно в чем. В том, что я обязательно верну себе силу красных? И несмотря ни на что, вернусь в Хомру? Или предмет спора – это общий вопрос, выживу ли я в одиночку. А поскольку других вариантов компаний у меня не наблюдается, дорога одна. Осталось только ждать, когда до меня это дойдет. Так он наверняка и думает. А тут уже извечная проблема стадного инстинкта – мерзкого, но неоспоримого, как сама жизнь. – И что такой человек как вы делает в Хомре? – вопрос, мучавший меня уже довольно долгое время. – Пьет виски на данный момент.***
Много времени мне не понадобилось, вернулся достаточно быстро. Теперь можно спокойно выдохнуть и даже с нормальным лицом сесть на прежнее место, не опасаясь критично ошибиться с положением. Никогда не понимал, чем нас не устраивают диваны, но на полу всегда как-то удобнее пить. Повезло, что все закончилось без происшествий. Как же чертовски повезло… А если серьезно, то это не шутки. Мне надо что-то с собой делать, ведь если подобная хрень случится снова… И если в следующий раз он заметит, я же просто разделюсь на атомы. – Какой-то я тут… пьяный. – Не только тут, Мисаки. – Что… настолько? – Еще больше. – Я безнадежен. – Знаю. Расслабленный и сонный: ты похож на мягкую игрушку. Движения медлительны и смазаны, словно с тормозящей видеокартой. Думаю, тебе бы захотелось себя стукнуть, как и несчастный компьютер. Но подобное желание – последнее, что у меня сейчас на уме. Либо же мне просто лень. Впрочем, не думаю, что стоит прислушиваться сейчас к своим желаниям. Сегодня с ними какой-то сумасшедший бред твориться. Точно. Если я не буду этим париться, оно отстанет от меня. Я уверен. Но внезапно ты пошатнул мою уверенность, пошатнувшись сам и вцепившись за мое плечо, дабы не утратить равновесия. Пока я пытался поймать беспардонно улетающую тень спокойствия, недоумевая, почему твое лицо все ближе, ты потянул вторую руку за мою спину – как оказалось, положить проклятый рисунок на стол. Хотя, как ни странно, меня хватило, чтобы остаться в сидячем положении. Правда, получилось поймать себя на неуклюжей почти предсмертной мысли, что я, в общем-то, был не против упасть. – Спасибо… за рисунок, – прошептал ты у самого уха. – Здорово, правда… Вот же… – Мисаки, – вообще-то мне пора заткнуться прямо сейчас, – Ты не уебище, если что. Мне просто было лень рисовать. – Да нет, я то еще уебище… Но все равно спасибо. Идиот. У меня на тебя дважды встал за сегодняшний вечер. Но эти аргументы лучше оставить при себе, ведь так? Не знаю, что нашло на меня сегодня, на нас обоих. Ты прям слишком податливый сейчас, куда подевалась вся агрессия? Зайди, может, снова в данж, а то перестаю тебя узнавать. Я ради этого даже готов забить на свое презрение к другим игрокам и вступить в пати, чтобы только вернуть тебе прежний вид… А то без понятия, что делать с этим. Как-то внезапно ты стал немного милым. Вечно растрепанная прическа уже не раздражает, а в давно знакомых чертах лица появилось что-то неуловимо привлекательное. Я слишком, слишком пьян, пусть выпил не так уж и много… Это какая-то шутка, Мисаки? Кажется, ты мне нравишься… Какого хрена… Продолжать дурманящую беседу и дальше казалось опасным, ведь ты так близко и… я уже не знаю, что еще могу ляпнуть по глупости. Придурок, да как это вообще произошло? Мы же каждые выходные так сидим… И почему именно сегодня тебе надо было настолько нажраться… – С днем рождения, если что… Да ладно? Опять забыл. Вечно забываю об этом бесполезном дне, ведь ничем особенным он и не являлся никогда. А потом ты начал обращать на него внимание, пусть и весьма своеобразным способом. Сразу и доходчиво объяснил тебе в свое время, что дарить мне ничего не нужно – это бесит. Теперь вообще требуешь подарков сам, дожили… – День как день… – зачем-то вцепился руками в мои очки. – Эй, что ты… Теплые пальцы, сжав оправу, ненароком коснулись моих висков. От этого случайного движения и без того сдуревшая кровь, казалось бы, забилась в них быстрее. Нет, третьего инцидента мне точно не надо… Очки нашли себе место на злополучном столе, возле рисунка. А ты, следуя полюбившейся нам обоим традиции, снова потерял равновесие и попытался упасть. Только на этот раз, вместо того, чтобы опереться, ты настойчиво потянул меня за собой. Насколько это было намеренно – спорный вопрос. – П-прости… – твое лицо прямо над моим, ближе уже почти некуда… Почти. Не смею лишний раз и двинуться, ведь не знаю, как ты на это отреагируешь. Как отреагирую я сам… Мисаки… Ты просто бездумно сводишь меня с ума этой своей тупой фамильярностью, а я в который раз уже терпеливо сражаюсь с неуместными ощущениями. Зачем же ты… издеваешься? Еще и так… Садист. Ты бы себя сейчас видел. А хотя да – видел же… Коснулся моей щеки волосами и медленно сполз вниз, к шее. Не засыпай. Только не сейчас. Только не на мне, болван… Это… довольно бессовестно с твоей стороны… Мне ведь не пошевелиться теперь, пока ты… Я просто… боюсь пошевелиться… Не дыши. Мне. В шею. Я же так умру…***
Привет, Мисаки. Все так же бесполезно умираешь? Или оживаешь? Определись ты уже… Ну и… куда же подевались твои возмущения? Ха, без них тут как-то совсем уж пресно. А еще мне предложили к вам вернуться. Ты мог бы себе это представить, Мисаки? Чтобы такую мразь звали обратно. Отвратительно. А ты бы на их месте затянул меня или вышвырнул? После того, как дюжина полудурков винит меня в твоей смерти. Да и я, пожалуй, в их числе. Ведь это меня ты, кретин конченый, спасать пришел… Ну что, спас?! Какой, блять, молодец! Герой недоношенный… В любом случае какую бы позицию ты не принял, меня это не сильно колышет. Разве я когда-то соглашался разделить с этой стаей еще несколько чертовых минут? Ну, я не считаю то беспомощное время, когда мы еще не знали ничего о тех странных типах, управляющих огнем, и бездумно поползли за ними. Впрочем, тогда это могло быть оправдано. Ты крайне нуждался в перемене обстановки, а подобные безумства всегда необычайно тебя вдохновляли. Меня наше бесполезное существование и так вполне устраивало во всей его неприглядной красе, но потерять тебя – перемена покруче, поэтому, пытаясь ее избежать, я тупо понесся следом. Пошел как привязанный, ведь так и есть. Невидимая чугунная цепь держала нас вместе – не иначе. Нечто настолько тяжелое и прочное, что сковывает намертво, не оставляя простора для маневра. Поэтому тупо плестись за тобой казалось самым естественным и единственно возможным действием в принципе. И да, прости за слабость. Ведь если не та злополучная цепь, которой я прикрываю свою бесхребетность, тебе не пришлось бы терпеть меня еще несколько проклятых лет, бездарно отыгрывая роль лучшего друга. У тебя давно перестало получаться, Мисаки, без обид. Или обижайся на здоровье, тебе же не привыкать, дохлый ты кусок дерьма… Да я бы предал тебя еще сотни, тысячи раз, будь моя воля. Слишком уж сладко выражение отчаяния на твоем лице, слишком приятна боль от прожигающих кожу языков пламени на ключице… Давай же, разозлись. Ты разве не слышишь меня, Мисаки? Не замечаешь, как я наклонился к тебе и тихонько шепчу у самого уха… – Жалкие уродцы. Возомнили себя богами огня, а сами – крикливые зажигалки. Мусор, подобранный с улиц, который напичкали силой и дали власть над остальным мусором. Вот, что есть твоя Хомра… Бесполезные огрызки, паразиты, слетевшиеся на ослепляющую силу Суо Микото, которому по странной шутке природы досталось то, что стало для него самого лишь обузой. Разве я не прав, Мисаки? О, только не говори мне, что не помнишь, с какой высоты твой Король плевал на большинство ваших сдуревших выходок, как и на твою назойливую преданность… Не очевидно ли, что ни во власти, ни в чертовой Хомре, он не нуждался? Но слетелись же к нему такие как ты, готовые чуть ли не боготворить его, как кучка надоедливых мушек – кем вы для него и являлись! Ну как? Мои слова делают тебе больно, Мисаки? Слушай, я же оскорбляю Хомру и даже твоего обожаемого Микото-сана… Разве это не ранит твое сердце? Так почему оно все еще не бьется под моей ладонью, кретин ты тупоголовый?! Ну какого черта ты не орешь на меня, когда я так наглею, Мисаки? Взбесись же! Расскажи мне, как я не прав, какие вы все тут дружные, идеальные и сплоченные! Пусть я все равно только проигнорирую твои слова и рассмеюсь им – тебя же это никогда еще не затыкало, – доказывай мне! Шуми! О, черт побери, шуми, бесполезное ты говно неуравновешенное, как же я тебя ненавижу, кто бы знал! Какого дьявола ты сегодня такой тихий?! – Представляешь, они меня вконец рехнувшимся считают… Я же вижу, как смотрят эти имбецилы, да у них мозг размером что твой кулак… Баранье. Я в норме. Слышишь, я же несу все ту же чушь, что и обычно… То есть я такой же как всегда, верно, Мисаки? Твоя смерть нисколько меня не волнует, сдохни ты хоть сотню раз! Ненавижу… Да оживи ты уже, заебал, сколько можно… Я прилягу на тебя. Можно? Все болит, но как-то насрать уже. За последнее время на мне и живого места не осталось, безумные были дни на самом деле… Ты и сам добавил кучу синяков еще пару дней назад, когда мы случайно встретились возле больницы, в которую меня очередное задание забросило… Последнее задание от свихнувшегося Скипетра, а на следующий день они попытались меня убить. А попали в тебя, ну что за дебилы-то бездарные … Непривычно. Пока ты не шумишь и не дышишь мне в шею. Тебя как будто меньше стало. – Посмотри на меня, Мисаки. Я абсолютно беспомощен – ты бы не отказался взглянуть, правда? Живу хомровским паразитом, ем ту же стряпню, что и они… Даже вернулся к твоему излюбленному сидру, будь он неладен. Ты просто не можешь пропустить такое зрелище, чертов лузер… Посмотри же на меня… Я даже помогу тебе – разомкну пальцами твои веки. Красиво. – Мисаки… Я никогда не говорил, что… у тебя просто изумительные глаза? Не говорил, конечно. Твой взгляд постоянно прыгал от радостно-восторженного до злобно-дикого, и как же меня доставляли эти перепады. Но прежде он не был… таким. Никаким. Куда ты дел свой взгляд, Мисаки? Почему его нет? Хватит. Зачем ты смотришь в потолок? Это раздражает. Либо на меня смотри, либо уж никуда, убожество… Не намерен терпеть такое демонстративное пренебрежение – закрыл твои глаза обратно. Аккуратно целую веки. Виски. Щеки. Такая мягкая кожа. И совсем не холодная: огонь ненавистной Хомры согревает тело изнутри, чтобы с пробуждением тебе было теплее. Ты же проснешься, правда? Спокойный. Тебе не идет, Мисаки. Прикасаюсь пальцами к твоим губам. Сухие. Уже не облизываешься. Я помогу. Наклоняюсь и аккуратно провожу по ним языком и накрываю своими – так-то лучше. Это приятно… Даже сейчас, удивительно – насколько же я больной… – Я поцеловал тебя, Мисаки… Вот ведь нахал, да? Ну и? Не отвечаешь. Всегда казалось, что ты мне врежешь после такого. А ты какого-то дьявола даже не смутился, вот и верь мне после этого. Только не говори, что тебе понравилось, кретин безмозглый. Даже мне не понравилось… Скажи же что-нибудь… Или покрасней хотя бы – у тебя это так здорово получается. Эй, не игнорируй меня. Это обидно, знаешь ли. Я тут уже издеваюсь над тобой как могу, а ты все спускаешь мне с рук. Товарищи бы не одобрили, верно? Так отомсти… Докажи, что ты такая же заноза в жопе как всегда. Только не тормози, Мисаки, не потеряй лицо… Тебя же тут так в открытую унижают, а ты даже не сопротивляешься… – Сниму очки, ладно? С ними что-то не то… Можно еще раз поцеловать, нет? Я солгал – мне все же понравилось. Нет, что-то очаровательное в этом есть. Ведь я могу делать с тобой что захочу, а ты и не возражаешь. Если бы дергался постоянно – я бы не смог, честно… Но это же не значит, что тебе больше не нужно дергаться как психованному черту. Эй, для тебя ведь неестественно так обездвижено валяться, гиперактивное ты чудище, ведь мышцы атрофируются, потом свалишься со скейта своего поганого, если будешь и дальше тут прохлаждаться… Твои губы теперь такие мягкие. Я буду нежнее. Тебе бы так понравилось? Еще чего. Я бы стал тебе противен, хах. Определенно. Потому никогда и не решался на такую неслыханную наглость… Это бы убило все, но сейчас ведь убивать больше нечего… Отчасти и хорошо, что ты сейчас этого не чувствуешь. Если я перестану – ты проснешься? Я же тут не мешаю тебе, нет? Предпоследняя наша встреча закончилась кучей синяков, усугублением полученных на последнем задании переломов и возвращением в больницу на ночь. Испугавшись того, что я вырубился, сам же меня туда отнес и даже оплатил лечение. Придурок. «Возможно, у такой самовлюбленной скотины как ты и не найдется достаточно близкого человека, потеря которого убьет тебя в тысячу раз сильнее самой смерти… Но я надеюсь – нет, я желаю тебе – чтобы когда-нибудь такой нашелся. И чтобы ты однажды захлебнулся этой болью, Сарухико…» А не специально ли ты это затеял? Ты же на все пойдешь, чтобы доказать свою точку зрения. Даже на смерть? Вот же упрямый болван… Тогда я в очередной раз посмеялся над тем, как Мисаки предан своему дохлому Королю, а ты не оценил. Теперь вот сам пошел по стопам своего кумира, валяешься тут без признаков жизни. Высокую температуру посмертно внедренного пламени я таковым не считаю, уж извини. Одно молчание чего стоит, да ты же не умеешь держать рот закрытым так долго… Это ведь противоестественно как-то. Видеть тебя, но не слышать. Я как будто оглох. И кожа покрылась мурашками. Внезапная волна холода пробрала до костей, украв дыхание. Из меня словно все тепло вытянули, даже боли не осталось. Что за черт? В темноте не сильно заметно, но кажется, что стекла очков, лежащих на тумбе, покрылись ледяными узорами. И давно уже? Только что ведь ни намека не было… Так уж ли я долго я здесь лежу? Время вышло покурить, ему здесь не рады. Если присмотреться, то все вокруг словно лежит под полупрозрачным слоем льда… Красиво, но жутко. Только ты горячий. Я уже когда-то видел подобное – тело, воспламеняющееся изнутри. Легкое свечение под кожей, за доли секунды становящийся невыносимым воздух… Но ты не выглядишь освежеванной мумией – в отличие от тех, кто умирал на наших глазах от огня твоего Короля… А значит это твой собственный огонь. Такое странное чувство, что видел этот цвет как будто совсем недавно… Нет, чушь, он исчез полгода назад – что для меня, что для твоего клана. Я не мог видеть его в реальности, это наверняка отголосок какого-нибудь полузабытого наваждения или сна… Но все же достаточно отчетливый… И он сжигает меня заживо… Наслаждаясь жаром давно забытой красной смерти, не сразу осознал, что твои глаза открылись. А мгновение спустя ты уже сдавливаешь горящей рукой мое горло, врезаясь в мышцы шеи пылающими пальцами и порождая многочисленные спазмы. Просто за доли секунды, я и опомниться не успел. Но все, что я тогда увидел, – это глаза… Ослепительно святящиеся красно-желтым, как в кошмаре. Привет, Мисаки… Ты все же опомнился и решил убить меня, хах… Я рад…